Часть первая. Античные учения о мифе. Рил в соответствии с запросами граждан полиса

рил в соответствии с запросами граждан полиса. В эллинистиче­ской культуре образуется разрыв между ценностями массового сознания и ценностями, формирующимися в элитарных слоях об­щества. Ценности элиты более рационализированы, в них культур­но-исторический опыт обобщается быстрее и фундаментальнее. Культура элиты в большей степени ориентирована на науку и фи­лософию. Массовое, «низовое» сознание — на мифологию и мис­тику, нравственно-религиозное проповедничество. Потому сред­ний грек этой эпохи был весьма суеверным, жил в обстановке постоянного страха; на каждом шагу опасался злых козней духов и любой более или менее значимый поступок стремился обставить ритуальными процедурами¹.

Мифология вовсе не ушла на периферию эллинистической культуры. Она переживала одну из своих коренных исторических трансформаций. В достоверность старых мифов уже мало кто ве­рит; подорвана вера в полисных богов; гомеровская мифология рассматривается как невероятный рассказ². Старая олимпийская мифология постепенно теряет нравственные и религиозные фун­кции. Свое значение она сохраняет в основном среди народных «низов» (крестьянство, городское простонародье), в государствен­ных обрядах. Но рационализация сознания еще не дошла до того,

Теофраст не без иронии характеризовал суеверного грека: «Суеве­рие — это, конечно, страх перед божественной силой, а суеверный вот какой человек. В день Праздника Кувшинов, омыв руки и окро­пив себя священной водой, выходит из храма с лавровой веткой во рту и так прогуливается целый день. И если ласка перебежит дорогу, то подождет, пока кто-нибудь другой не перейдет или пока сам не перекинет три камня через дорогу. Увидев у себя змею, он призыва­ет Сабазия, если это — красная змея, а если священная змея, то тот­час же сооружает часовню герою. Проходя мимо камней, помазан­ных елеем, что стоят на перекрестках, он умащает их маслом из лекифа и, опустившись на колени, падает ниц и только затем уходит. Если мышь прогрызет мучной мех, он идет к толкователю знамений и снов за советом, как поступить. И если тот велит отдать мех в по­чинку кожевнику, то не слушает и по возвращении совершает очис­тительный обряд... Завидев помешанного или припадочного, он в ужасе плюет себе за пазуху» (Теофраст. Характеры. XVI) (перевод Г.А. Стратановского).

Например, у Еврипида, в психологических, насыщенных мучитель­ными конфликтами трагедиях которого от мифа остаются лишь име­на героев и сюжетная канва, слово «миф» встречаем в таком контек­сте: «Невероятные вещи, похожие на мифы, а не на дела смертных» (Еврипид. Киклоп, 376).