Глава 2. Ранние концепции мифотворчества кон

больше их содержательное различие, тем меньше основа­ний для поиска соответствия. И наоборот, чем больше ос­нований для соответствия, тем меньше оснований для ка­чественного различения обозначаемого и обозначающего. Аллегорическая концепция мифа верно отражает три важные характерные черты любого мифотворчества:

1) мифология есть некоторый способ обобщения бытия;

2) любое обобщение предполагает замещение множества яв­лений определенным единым символом (идеей), выража­ющим собой то общее, что присуще всем членам данного множества;

3) такой символ может нести с собой и определенный смысл, который выражает личностную и социальную значимость данного обобщения для человека; такой смысл еще нужно разгадать, что иногда бывает непросто.

Вместе с тем следует совершенно определенно осознавать, что аллегорическая трактовка мифа по сути неверна. Сущность мифа не состоит в аллегории. Это ясно уже из того, что первобытная ми­фология вообще не разделяла объект и его образ в сознании субъек­та, когнитивное и ценностное, образ и смысл, природное и челове­ческое и т.д. Возможность трактовки мифа как аллегории возникает в эпоху разложения первобытной мифологии, превращения мифа в фольклорные формы — поэтический эпос, былички, басни и др., которые прямо (например, басни) или косвенно несут в себе отпе­чатки различия между творческим замыслом и его воплощением.

Важным свидетельством неадекватности этой концепции яв­ляется и то, что применение аллегории к мифу его разрушает. Ал­легорическое толкование абстрагирует отдельные образы из еди­ной канвы произведения и рационалистически истолковывает их, наделяет определенными внешними смыслами. В таком случае ху­дожественная ткань мифа распадается — он предстает исключи­тельно рациональным построением, т.е. по сути противоположным тому, чем он является на самом деле. Иначе говоря, в аллегориче­ской концепции миф предстает как некоторая протофилософия, как простейшая форма рациональной картины Космоса и челове­ка. При этом автор мифопоэтического эпоса, будто бы заклады­вавший в него свои потаенные смыслы, предстает не столько ху­дожником слова, сколько рациональным творцом абстрактных символов, преследовавшим вовсе не художественно-эстетические, ^а идеологические, нравственные, философские, религиозные, прагматические и прочие цели.