Опыт построения предмета во времени. Произвол и правило произвола. Знак

Чтобы предмет получил определение предмета, таким образом, необходимо три условия. Прежде всего в содержании предмета вычленяется то, что принадлежит форме, образовано формой. Это единство или тождество предмета, его определенность как «одного». Но хотя это содержание целиком образовано формой, или сознанием, для самого сознания оно не имеет определенной формы или вида – до тех пор, пока сознание не отличит себя от содержания. Это отличение совершается при переходе от «одного» к «целому». В самом деле, «одно», образованное из множества одинаковых содержаний, представляет собой нечто сплошное, неразличенное внутри себя и ни с чем не соотнесенное, следовательно, хотя «одно» образовано формой и в определенном смысле есть не что иное, как форма, но в себе форму не обнаруживает. Этим «одно» отличается от «части» или «вот этого». В «части» и в «вот этом» форма также не знает себя, но там форма существует. В «части» форма выражается в том, что части стоят рядом друг с другом, в «вот этом» – в дискретности, конечности каждого содержания. В «одном» форма неотличима от содержания, поэтому при переходе к целому форма не просто сознает себя в содержании, а отличает себя от содержания и сознает себя в этом отличии; сознает себя причиной и основанием содержания. Смысл «целого» – не в объединении частей (часть одна и она равна целому), а в прояснении значения формы.

Надо сказать, что это соответствует общему определению целого. Например, когда мы рассматриваем число как целое, мы выясняем, что целое можно рассматривать с точки зрения его содержания, т. е. по частям, «перебирая» или перечитывая составляющие его части, и с точки зрения формы, когда части даны так же отчетливо, как и само целое, как «целое частей». При переходе к целому ничто не меняется ни в частях, ни в их расположении, но выясняется, что части находятся именно в таком отношении друг к другу, потому, что есть целое. Переход к целому, следовательно, состоит в осознании формы его частей. Когда часть одна и равна целому, осознание заключается в отделении формы от его содержания.

Это отделенная от содержания форма и получает определенность – ту определенность, которую форма достигает в самой себе в отсутствие предмета. Следовательно, в отношении к содержанию эта определенность есть определенность уже имеющейся определенности; определение определения. В «целом» форма осознала себя основанием содержания, осознала себя определенной, поэтому когда форма в самой себе находит определенность, получается, что форма определяет себя в определении; определяя содержание, она в то же время определяет себя.

Форма не непосредственно определяет содержание, а отличает себя от него. И только потому, что форма отличает себя, она может быть определенной в себе. То, что форма отличает себя от содержания, вовсе не означает, что она не является формой этого содержания, или формой предмета. Как раз наоборот: в познании предмета форма определяет себя как основание этого знания. Но определенность, которую форма находит в себе, относится к форме, а не к содержанию предмета. Форма познает, определяет себя не в предмете, а в отличении от предмета.

Таков вообще закон познания. Во всех до сих пор рассмотренных актах знания не было так, чтобы форма сознавала себя формой предмета. Знание заключалось в том, что мы сознавали предмет, но не сознавали себя в отсутствие предмета. И сейчас, когда сознавание поднялось до того, что сознает себя основанием предмета, оно не сознает себя непосредственным основанием, но отличает себя, как основание, от самого предмета.

Это отличение, как мы видели, содержит два логических хода. Во-первых, рефлектирующая форма отличает себя и вместе с собой телесную форму от содержания предмета. Во-вторых, рефлектирующая форма сознает себя основанием отличенной формы и тем самым делает форму определенной. Однако эта определенность является двойственной. С одной стороны, рефлектирующая форма, сознавая себя основанием, определяет этим саму себя. А с другой стороны, она дает определение всей отличенной форме, как рефлектирующей, так и телесной. Мы (т. е. рефлектирующая форма) должны выбрать между этими двумя возможностями. Рассмотрим сначала второй случай. Если рефлектирующая форма дает определенность всей форме, она совершает это действием, а не созерцанием. Действие заключается в том, чтобы придать определенность телесной форме. При этом рефлектирующая форма совпадает с телесной формой в ее определенности. Телесная форма сознает себя, а именно сознает свою определенность. Этим задается отношение между формой и предметом. Форма активна в том смысле, что знает себя, но при этом испытывает воздействие предмета. Другими словами, форма активна в отношении себя и пассивна в отношении к предмету. Сознавая свою определенность, форма лишь воспринимает определенность предмета.

Поскольку форма активна и знает себя, она не меняется от воздействия предмета, испытывая воздействие, остается равной себе. В этом заключается «энтелехийность» формы. Аристотель говорит поэтому, что форма восприятия (как и вообще форма) не становится, т. е. не возникает во времени, но уже есть: смотрю и уже посмотрел, вижу и уже увидел. Существуют, говорит Аристотель, два способа превращения возможности в действительность: во времени и сразу. Например, кто-то изучает какое-то искусство, постепенно переходя от меньшего совершенства к большему. Но возможен и другой случай, когда человек, владеющий таким искусством в совершенстве, занят другим делом, а затем обращается к тому, чем владеет в совершенстве. Например, искусный полководец ест или спит, не думая о войне, а затем возвращается к своему основному занятию. Его знание и навыки в этом случае возникают не постепенно, а сразу. Именно так, не постепенно, а сразу, осуществляется всякое, в том числе и чувственное, знание. Платон сравнивает всякое знание с припоминанием. Смысл этого сравнения также заключается в том, что воспоминание – это не узнавание нового, а воспроизведение уже имеющегося знания, переход от возможности к действительности готовой формы.

В то же время, согласно Аристотелю, предмет воздействует на форму. Аристотель сравнивает предмет с искрой, действующей на взрывчатое вещество: взрывная смесь готова заранее, но причина взрыва приходит извне. Чтобы понять это, необходимо вспомнить два обстоятельства. Во-первых, форма отличает себя от содержания предмета и познает себя не в качестве формы предмета, а как собственно форму. Во-вторых, когда рефлектирующая форма дает определенность телесной форме, она отождествляется с ней. А телесная форма, по своему определению, неизменна, равна себе. Поэтому активность рефлектирующей формы, раз она совпадает с телесной, может быть направлена только на эту телесную форму, а не на предмет. Но то, что отличает себя от предмета и познает самое себя, не меняет того обстоятельства, что она является формой предмета.

Следовательно, для нас самих предмет предстает как внешний и действующий, захватывающий нас. Поскольку форма в отношении к себе активна, она не только испытывает действие внешнего предмета, но и сознает его внешность. «Предмет – вне нас, и он дает содержание нашему знанию». Возникает несколько уровней знания внешнего предмета. Во-первых, мы просто воспринимаем предмет таким, каков он есть. Например, красное видим красным. Во-вторых, мы отдаем себе отчет в том, что предмет внешен и «первичен» в отношении к нам. Во внешнем чувстве, по самому определению внешнего чувства, форма не дана себе, но знает себя как форму. Это остается верным и теперь, потому что, когда мы сознаем внешность предмета, так же как и его действенность, эти качества мы относим к самому предмету. В действительности мы сами, своей пассивностью, полагаем предмет как внешний и независимый от нас. Но природа пассивности и заключается в том, что мы не сознаем своего определения предмета.

Наконец, в-третьих, мы сознаем саму форму определенности предмета. Однако эта определенность не может заключаться в самом предмете – предмет представляет собой определенное содержание. Это содержание имеет определенность и познается как определенное, но при этом не познается форма определенности, «что» как «что». Чтобы познать форму определенности, нужно познать не предмет, а способ познания предмета, наше восприятие. В результате мы не просто познаем определенный предмет, а отдаем отчет в том, что познает его определенным. Форма познает себя. В простом восприятии внешности и независимости предмета мы схватываем форму как форму.

Это последнее схватывание, или знание, является непредметным и вместе с тем устойчивым знанием, формой себя. До сих пор мы не сталкивались с такого рода знанием. До сих пор мы знали предмет, так или иначе изменчивый, который имел форму, но эта форма, как форма, нами не сознавалась. Или мы сознавали «чистую», вне предмета взятую форму, и тогда наше знание заключалось в действии – в счете, в различении «нечто» и «иного», «бытия» и «небытия», в построении воображаемых и прежде воспринимавшихся образов. Действуя, форма не останавливалась на самой себе, не погружалась в себя. И это понятно: форма, взятая без предмета, не может быть чем-то установившимся. Когда рефлектирующая форма сознавала себя основанием и благодаря этому форма получала определенность в самой себе, – этот результат тоже существовал только как действие: мы должны были лишь сознавать себя сознающими свое основание, либо сохранить себя в качестве основания тем способом, что превратить телесную форму в форму предмета.

Сейчас мы имеем дело с формой, которая является основанием предмета (или основанием своего знания) и отличает себя от предмета как его основания. Такая форма, как выяснилось, может быть активной и пассивной, т. е. сознавать собственную определенность как формы или сознавать определенность как определенность предмета, извне действующего на форму. Поскольку форма изначально отличает себя как основание от предмета, то и в этом втором случае, т. е. в состоянии пассивности, форма может проявить активность. Она может не только непосредственно воспринимать предмет как определенное содержание, но может также сознавать его внешность и независимость относительно формы, а также сознавать себя как форму определенности предмета. И это знание формой себя является устойчивым знанием.

Знание формой себя является как бы другой стороной знания предмета. В восприятии предмета мы можем погрузиться в предмет как в определенное содержание, и тогда мы воспринимаем – видим, слышим – предмет, мы непосредственны, и предмет довлеет нам; и мы определяем предмет, отдаем отчет в его определенности.

Все это движение, в конце концов, задается рефлектирующей формой. Именно рефлектирующая форма сознает себя основанием формы вообще. Этим, как мы знаем, достигается внутренняя, собственная определенность формы. Именно рефлектирующая форма оказывается при этом в двойственном положении: «осознать себя основанием» означает, с одной стороны, определить только саму себя, а с другой стороны, определить и себя, и телесную, рефлектируемую форму. Затем именно рефлектирующая форма решает осуществить не первую, а вторую возможность и дать определение не только себе самой, а также и телесной форме. Это достигается тем способом, что рефлектирующая форма совпадает с телесной формой. Рефлектирующая форма мыслит себя в определенности телесной формы. Поскольку рефлектирующая форма сознает свою определенность, она активна и равна себе. Поскольку она сознает свою определенность в телесной форме, она пассивна и подвержена воздействию предмета. Но, и испытывая воздействие предмета, форма остается равной себе. Как волк в овечьей шкуре, рефлектирующая форма существует и познает себя в определенности телесной формы. Это позволяет рефлектирующей форме, с одной стороны, познать чувственный, конкретный предмет, а с другой стороны, отличить чувственную, телесную форму от ее предмета.

Поэтому, когда рефлектирующая форма совершает это отличение и мыслит саму определенность, определенность как таковую, – она может осознать этот свой результат. Определенность является телесной определенностью и существует в телесной форме. Рефлектирующая форма, получив этот результат, отделяет себя от телесной формы и делает телесную форму предметом для себя. Отличив телесную форму от ее предмета, мы отличаем себя от своей телесной формы. Форма определенности, взятая как таковая, становится осознаваемой и поэтому устойчивой.

Повторим вкратце все логическое движение, чтобы лучше понять, что именно осознается рефлектирующей формой. Первоначально мы имели безотносительные, никак не связанные между собой содержания, не обладающие формой «что». Затем, через «различие» и «множество», мы пришли к «единому», которое имеет форму «что». Познать нечто как одно – значит познать его определенным. Однако, хотя «одно» мы познаем как определенное содержание, мы при этом не осознаем формы, или себя, как формы определения. «Одно» (однородное, сплошное) не имеет формы, и в «одном» форма не знает себя. Возникает такое положение, что форма либо вообще не знает себя, либо знает себя отличной от своего (ею образованного) содержания. Совершив это отличение, форма познает себя как границу между собой и своим предметом. Таким образом, познание с самого начала совершает движение от «есть» к «что», от содержания, лишенного всякой определенности, кроме определенности существования, к определенно существующему. Этот переход дает нам определенность восприятия: мы воспринимаем предмет таким, каков он есть, видим красное как красное. Можно сказать, следовательно, что совершается переход от «бытия» к «бытию красного». Но далее, от определенно существующего и определенно воспринимаемого мы переходим к определенности формы восприятия, сознаем себя как способ определения предмета. Следовательно, к определенности «что» или «красное» мы добавляем сознание, что «красное» есть не только определенное содержание, но и форма определенности, и что мы есть эта форма.

«Мы» как форма и становимся предметом рефлексии. Надо заметить, что до сих пор мы не имели такого опыта познания формы. Во внешнем чувстве форма (речь идет о рефлектируемой, телесной форме) не осознается вообще. Что касается внутреннего чувства, то хотя, по определению, здесь форма знает себя, но знает себя рефлектирующая, деятельная форма. Рефлектирующая форма действует и в этом действии знает себя. Телесная форма, напротив, неподвижна и в силу неподвижности не может быть познана. Например, мышление числа, как мы видели, заканчивается противоречием между множеством одновременно данных чисел как частей целого и последовательным перечислением этих же чисел, и это противоречие существует только для рефлектирующей формы. Сознавая это противоречие и преодолевая его, переходя к мышлению бытия, рефлектирующая форма сознает и себя. Память и воображение также представляют собой построение, конструирование (либо воспроизводящее, либо произвольное конструирование) готовых форм. Это объясняется тем, что телесная форма неизменна, а рефлектирующая деятельна. Поэтому в памяти и воображении рефлектирующая форма познает себя и наслаждается собой, а не телесной формой. Сейчас дело обстоит иначе, и рефлектирующая форма делает предметом для себя телесную форму. Рефлектирующая форма отличила телесную форму (или себя в телесной форме) от содержания предмета и теперь отличает себя от телесной формы; сознает телесную форму в ее отличенности от предмета.

Осознание это становится возможным потому, что благодаря рефлектирующей форме телесная форма стала устойчивой в себе, погружена в себя и познает себя как форму. Мы уже говорили, что телесная форма впервые стала существовать не как действие, а как знание себя. Так как телесная форма знает себя или рефлектирующая форма знает себя в телесной форме, – она в состоянии отдать отчет в этом знании. Но при этом форма предстает для себя уже не как форма предмета, а как собственно форма.

Это последнее движение необходимо рассмотреть подробнее. Телесная форма (или рефлектирующая форма «в шкуре» телесной формы), как мы знаем, отличает себя от содержания предмета. Но это означает только то, что определенность предмета предстает как определенность самой формы. Та же самая определенность, которую мы осознавали как определенность предмета, теперь осознается нами как наша определенность, определенность нашего восприятия. Изменяется способ, каким существует наше знание. Такое изменение способа существования знания как раз и делает возможной рефлексию; знание – впервые – получает форму «знаю, что знаю». Действительно, отделяя себя от телесной формы, рефлектирующая форма в данном случае имеет целью не познание себя, как это было в воображении и в мышлении числа, а познание телесной формы.

Однако рефлектирующая форма не может познавать телесную форму как иное. Ведь то и другое – формы, два момента или две стороны одного целого. Познать телесную форму как иное значило бы для рефлектирующей формы превратиться в телесную форму, отождествиться с ней, вернуться к тому же состоянию, из которого она только что вышла. Инаковость же телесной формы по отношению к рефлектирующей заключается в ее неизменности. Следовательно, чтобы познать телесную форму, рефлектирующая форма должна «вовлечь» ее в свое движение, в своем действии не отличать телесную форму от самой себя. Тождество форм, которое достигается рефлектирующей формой, существует в действии, и этим оно отличается от того тождества, которое было рассмотрено выше. Прежнее тождество достигалось в отсутствие предмета и путем «погружения» формы – именно, рефлектирующей формы – в самое себя. Следствием прежде рассмотренного тождества было то, что рефлектирующая форма сознавала себя основанием тождества. Сейчас, напротив, тождество получено в присутствии предмета, и удерживается или существует оно тем способом, что рефлектирующая форма действует и в действии сознает телесную форму тождественной себе; я мыслю телесную форму действующей.

Еще раз: в воображении и счете рефлектирующая форма отличается, как действие, от телесной формы, хотя и не сознает этого различия; в a priori, без предмета полученном тождестве рефлектирующая форма сознает себя основанием тождества и этим отличает себя от телесной формы; когда рефлектирующая форма действует «в шкуре» или в определенности телесной формы, она не мыслит телесную форму, не делает ее предметом для себя. «Тождество в действии» отличается тем, что рефлектирующая форма мыслит телесную форму, но мыслит равной себе.

Конечно, телесная форма сохраняет свою природу, т. е. остается неподвижной. Но она становится неотделимой от рефлектирующей формы и таким способом превращается в действующую, изменяющуюся форму. В воображении и в переходе от одного к другому телесная и рефлектирующая формы также составляли одно целое – в том смысле, что телесная форма участвовала в действии рефлектирующей формы или рефлектирующая форма действовала посредством телесной формы. Результатом было превращение одного образа (действительного или представляемого) в другой. Этим воображение и «переход» отличались от счета, где телесная форма остается безучастной к действию рефлектирующей формы, например, при умножении одно и то же число берется несколько раз. Но даже в превращении одного образа в другой телесная форма хотя и участвует в действии, но является движимой. Именно поэтому превращение совершается от одного готового образа к другому столь же готовому или завершенному. Строится не образ, а композиция из образов.

Теперь же телесная и рефлектирующая форма составляет не просто одно целое, а целое в действии. Телесная форма не просто является движимой, но, оставаясь неподвижной, совпадает в действии с рефлектирующей формой. Наше тело, восприятие становится активным. Это выражается в том, что мы строим свой предмет. Конечно, не в том смысле, что создаем новые качества – цвета, запахи и пр. – но имеющемуся качеству мы даем произвольную определенность. Поскольку телесная форма в действии равна, тождественна рефлектирующей форме, ее построение делается произвольным.

В самом деле, до сих пор во всех прежних построениях дело обстояло так, что предмет становился в данной неизменной форме. И сейчас остается верным, что предмет становится в форме, но при этом форма изменяется вместе с предметом. То, что предмет изменяется в форме, а форма движется вместе с предметом, как раз и означает, что форма придает предмету какую угодно определенность.

Таким образом, в действии телесная и рефлектирующая формы тождественны и не отличается одна от другой. Движет или действует рефлектирующая форма, но она не отличается этим от телесной формы. Однако, рефлектирующая форма все-таки отличает себя от телесной – тем, что осознает совершаемое движение. Поскольку предмет существует в форме, а форма становится вместе с предметом, то в предмете форма соотносится с собой. С таким опытом мы опять-таки еще не встречались. В познании бытия, как мы помним, форма соотносилась либо с предметом (бытием), либо с самой собой. В познании «одного» или «предмета» форма также не знает себя и сознает себя лишь в отличении от предмета. И только теперь, отличив себя от содержания предмета и осознав себя в этом отличении, форма строит предмет и в этом строимом предмете относится с собой. Но если форма относится с собой, то она сознает себя в предмете. Более того, строить и сознавать, что строишь – одно и то же. Нет двух разных событий – образовывать предмет и сознавать себя образующим, соотноситься с предметом и соотноситься с собой. Образовывать – значит сознавать себя образующим.

Казалось бы, это верно и для счета: считать значит сознавать, что считаешь. Действительно, нельзя различить эти два события. Между прочим, психологи любят задавать считающим «рефлективный» вопрос «что ты делаешь?», «считаешь ли ты?» и исходят из того, что это два разных занятия – считать и сознавать, что считаешь. Ж. -П. Сартр приводит в пример подобный психологический опыт, доказывающий, по мнению Сартра, что в счете сознание сознает себя. Но, в сущности, сам вопрос нелеп и излишен, потому что счет есть ни что иное, как сознающее себя действие. Глупо спрашивать считающего, что он делает, потому что считать и сознавать себя считающим одно и то же. Однако счет (в собственном виде) не имеет предмета. Поэтому сознание счета не может быть предметным. В счете сознание соотносится с собой в собственном действии, а не в предмете.

В определенном смысле это утверждение (мыслить нечто – значит мыслить, что мыслишь) относится и к воображению. Ведь, воображая что-то, мы сознаем, что воображаем это. Но в воображении сознание мыслит себя именно потому, что его предмет – небытие. Поскольку предметом воображения служит несуществующее, воображение также является причиной формальной, а не предметной действительности.

В действии построения предмета мы соотносимся с собой в предмете, и это значит, что предмет строится нами не произвольно, а по какому-то правилу. Поскольку строить и сознавать, что строишь – одно и то же, построение должно быть осознаваемым, т. е. закономерным. Выше мы говорили, что совпадение предмета и формы, в которой предмет становится, превращает действие формы по отношению к предмету в произвольное действие. Форма придает предмету любую форму. Но сказать «любую», «произвольную», «какую угодно» значит, по существу, не сказать ничего, пока не указано основание, которым руководствуется произвол. Это основание заключено в самой форме, поскольку она сознает свое действие. Действие может быть любым, но понятным. Например, линия, которую мы проводим, может быть прямой, кривой или ломаной, но не может быть прямой и «тут же», «в следующее мгновение» кривой. Мы не раз уже обращались к опыту проведения линии, но прежде смысл опыта заключался в совпадении понимания и действия: например, чтобы понять, чт о такое прямая, надо построить ее, построение и является пониманием. Сейчас же пониманию подлежит не прямая, а построение: строя, мы осознаем правило, которому подчиняется действие построения. Следовательно, речь идет не о том, чт о такое прямая, а о том, как возможна прямая, к а к совершается действие построения прямой. «Прямая» для нас уже не предмет, который познается путем его построения, а действие, форма, которая познает себя посредством построения предмета.

Из простых определенностей складываются сложные. Например, можно построить фигуру, состоящую из прямых и кривых линий. Но, так как существует требование понятности, необходима последовательность познавательных движений от простого к сложному: сначала познаются «прямая» и «кривая», а затем – их сочетание.

Таким образом, новый опыт познания – сознающее себя в предмете действие – включает два основных момента. Во-первых, то, что форма существует и представлена в предмете. Форма знает себя и относится с собой в предмете, поэтому предмет – то, в чем существует форма. Поскольку предмет служит выражением формы, он утрачивает пространственные характеристики. До сих пор всякий предмет был нам дан в пространстве. И «вот это», и «часть», и бытие имели пространственный вид. Воображение и память, поскольку они заключаются в конструировании готовых форм, также разворачиваются в пространстве. И даже предмет, понимание которого состоит в его построении, как мы видели, строится нами в пространстве. В отличие от этого, действие, сознающее себя в предмете, строит свой предмет во времени. Когда мы, следуя Гераклиту, рассматривали «переход от одного к другому», то познавание там также включало временную последовательность, однако речь шла о последовательности пространственных форм. Теперь же сознание строит предмет таким образом, что он вообще не имеет пространственного вида. Такой исключительно во времени становящийся предмет и служит выражением формы.

Из первого момента вытекает второй: существовать во времени значит отдавать отчет в существовании. То, что мы сознаем во временном построении, – правило. И в правиле выяснилось, что мы сознаем не предмет, а себя, строящих предмет. Сознавание является условием того, что правило существует, но мы можем также сознать себя таким условием. В таком случае мы оказываемся перед противоречием. Сознавая себя условием, мы сознаем себя, строящих предмет, и себя. Мы уже не просто являемся условием правильного построения, так что наше знание себя служит причиной того, что мы строим по правилу, – но мы сознаем себя условием и причиной, и в этом сознании нам в равной мере открывается наше построение предмета и собственно построение. Перед нами (в соответствии с общим методом движения) встает вопрос: что мы сознаем, познавая себя условием, – себя или себя строящими предмет. В соответствии с общим методом, вопрос содержит в себе ответ: мы познаем себя.