Глава III. Форма, сознающая себя в предмете. Называние и целое

§1. Целое – предпосылка частей. Обобщение и называние. «Что это»

Итак, абстрактный предмет (если это не абстрактный предмет вообще, а абстрактный предмет определенного рода) соотносится с конкретным предметом восприятия, и это делает конкретные предметы соотносимыми – схожими и различными. Поскольку конкретные предметы соотносимы между собой, они могут объединяться в целое; формально полученные определения целого и части находят предметное основание.

Напомним, что целое представляет собой мысль, объединяющую мысли, и переход от целого к части заключается в том, что сначала одна из частей мыслится как мысль, как «чистая» мысленная форма, а затем эта мысленная форма мыслит себя причиной чувственной формы. В результате чувственная форма является способом представления, или сознавания, вещей как частей целого. В самом деле, если имеются, с одной стороны, рядоположенные предметы, а с другой – чувственные формы, сознаваемые как части целого, то воспринимаемые посредством таких форм предметы перестают быть только рядоположенными и объединяются в одно целое.

При этом в целое могут объединяться только восприятия определенного рода – упорядоченные по цвету, весу, плотности и т. д. Могут образовываться зрительные целые, осязательные, слуховые (состоящие из звуков), но не может быть целых, которые включали бы в себя и цвета, и звуки. Это означает, что мы еще не обладаем понятием предмета, имеющего свойства, но мы в состоянии составлять целое из своих чувственных впечатлений.

Рассмотрим подробнее процесс образования целого. В априорной, до опыта полученной структуре целого и частей целое логически предшествует частям: сначала мы мыслим мысленное целое, а затем, через посредство составляющих его мыслей, переходим к чувственным частям. Именно чувственные формы, мыслимые как части, «наполняются» предметным содержанием. Получается так, что априорное, непредметно мыслимое целое состоит из предметных частей, или предметные части образуют непредметное целое. Можно задать вопрос: если рядоположенные предметы становятся частями, то частями какого целого они становятся?

Чтобы разрешить это очевидное противоречие, целое также должно сделаться предметным. И для этого имеются все условия. В самом деле, чувственная форма до сих пор сознавалась как часть мысленного целого. Но ничто не мешает тому, чтобы целое (т. е. действующая, сознающая себя и относящаяся к своим частям мысль) помыслило чувственную форму не как форму части, а как форму целого. Иными словами, чтобы мысленная форма целого отождествила себя с чувственной формой.

При этом мысленная форма не совпадает с чувственной формой, потому что, соотносясь (или отождествляясь) с чувственной формой, она в то же время соотносится с собой. В этом отношении с собой мысленная форма самостоятельна и отлична от своего тождества с чувственной формой. И с этой самостоятельной позиции мысленная форма задается вопросом: является форма целого чувством, живым восприятием или же мыслью?

Собственно говоря, когда мы мыслим чувственную форму как форму целого, это уже предполагает такой вопрос. Чувство может быть формой целого только в том случае, если имеется мысленное целое, и мысль превращает чувство из части в целое. Следовательно, целое является одновременно и мыслью, и чувством. Если при этом мысль сознает себя и отличает себя от своего тождества с чувством, то перед ней с необходимостью встает вопрос: чем является целое, мыслью или чувством?

Поскольку вопрос задан, он заключает в себе ответ: форма целого сознается не как чувство, а как мысль. Мы не можем воспринять, например увидеть целое как целое, а можем только осознать его. У всякого предметного целого есть чувственная граница, но мы не воспринимаем ее как границу целого. Воспринятая чувствами граница ничем не отличается от границы частей. И лишь поскольку граница мыслится, а не воспринимается, она становится границей целого.

Напротив, части воспринимаются чувственно, но чтобы они воспринимались как части, восприятию должно предшествовать мышление целого. Целое, как мысль, служит предпосылкой восприятия частей. Мы знаем, что формой восприятия частей как частей является не вообще телесная форма, а деятельная, изменчивая сторона телесной формы, поэтому части воспринимаются таким образом, что мы переходим от одного восприятия к другому, как бы «перебирая» части целого.

Итак, целое мы мыслим, а не воспринимаем. С этим выводом нельзя смешивать весьма распространенное в философии рассуждение, что мы не воспринимаем вещь целиком, а только ее отдельные аспекты, фрагменты или «профили». Например, Гегель говорит, что мы не воспринимаем кусок сахара как таковой, а только то, что он «белый», «квадратный», «сладкий» и т. д. Различие вещи и «профиля» является одним из оснований современной феноменологии. С этим основанием нельзя не согласится. Но дело в том, что и отдельную сторону вещи мы сначала мыслим как целое, а затем, и вследствие этого, воспринимаем ее части.

В отношении целого и частей мысль объединяет собой различные чувственные восприятия: одна и та же мысль служит основанием для множества восприятий. Отсюда возникает неясность: является ли восприятие каждой отдельной части мыслью или чувством? Но если части воспринимаются, а не мыслятся, то они перестают быть частями, и мы возвращаемся к стадии простой рядоположенности, сходству и различию ничем не объединенных вещей.

Если же части мыслятся, то это означает, что мысль в самой себе различает части и сначала мыслит себя, т. е. «чистую» мысль как часть мысленного целого, а затем мыслит себя как причину чувственно воспринимаемых частей.

Таким образом, мы пришли к той структуре целого, которая была получена априорно, до и вне связи с предметным опытом, но теперь целое стало предметным. Мысль объединяет конкретные вещи в целое.

Что нового добавляется в понимание вещей, когда мы переходим от простой рядоположенности к частям целого? То, что части различаются по месту, или расположению относительно друг друга. Рядоположенные вещи также различаются, или соотносятся по месту, – одна вещь находится «рядом» с другой. Но определение места здесь неотличимо от определения содержания. Например, одна вещь светлее, а другая, рядом находящаяся, темнее. Определение «рядом» и «темнее» совпадают.

В отличие от этого, место, или расположение частей в целом, осознается как таковое, как отношение мыслей. Мы видели, что мысль не непосредственно объединяет чувственно воспринимаемые части, но в самой себе различает части, которые, как мысли, объединяются в целое. Поэтому отношение частей целого сначала мыслится, а затем мыслимое отношение «наполняется» чувственным, предметным содержанием. При этом части относятся не друг к другу, а только к целому и только в целом, или через отношение к целому занимают то или иное место относительно друг друга. Таким образом, мыслить целое значит мыслить отношение мыслей, а затем эти мысли, определенным образом соотнесенные, ставить в соответствие с воспринимаемыми вещами. Легко видеть, что образование целого представляет собой «круг»: сначала мы движемся от чувственно воспринимаемых частей к мысленному целому, а затем, наоборот, от мыслимого целого к чувственным частям. «Восхождение» к целому заключает в себе три этапа. Сначала мы мыслим отношение как отношение частей. Целое сознается нами таким образом, что его части соотносятся не с целым, а непосредственно друг с другом; целое и является отношением частей. Затем мы сознаем целое как мысль, объединяющую чувственно воспринимаемые части. Здесь части соотносятся не между собой, а только с целым и только в целом, или через целое, относятся друг к другу. Наконец, мы сознаем целое как мысленное целое, объединяющее мысленные части, которые затем соотносятся с чувственными частями. Здесь отношение сознается как таковое, как мысленное отношение, потому что мыслить мысленные части значит мыслить их не как части, а как отношение частей. Следовательно, отношение сознается независимым от чувственных частей.

На первом этапе отношение выступает как конкретное отношение – конкретное в том смысле, что является отношением самих частей; отношение не отличается нами от соотносящихся частей. Мы не знаем еще, какое целое перед нами, а сознаем только, что имеется целое. На втором этапе отношение становится более отвлеченным, потому что предметные части относятся к мысленному целому. Мы узнаем, какое место занимает каждая часть относительно целого, или в целом. Например, мы видим дом, и сначала (на первом этапе) сознаем его просто как целое, не различая места и отношения частей. Затем (на втором этапе) место становится определенным: стена находится «под» крышей, окно – «в» стене – и т. д. Мы еще не называем части и не можем сказать «стена под крышей», части для нас только «различные» или «одинаковые»; «то» и «это», однако мы сознаем место частей в целом: одна часть «здесь», а другая «там». Тем самым место, как формальное определение, отличается нами от содержания частей.

Напомним, что непосредственное указывание – форма «это» представляет собой формальное определение вообще, которое сначала не отличает, а затем отличает себя от определяемого предмета. Форма «это» и «то» является формальным определением отношения, которое не отличает себя от относящихся предметов. Форма «здесь» и «там», также будучи формальным определением отношения, отличает себя как форму от предмета определения. Можно сказать и так, что «это» и «то» («рядоположенность» и «различие») – те же самые «здесь» и «там», не отличающие и сознающие себя как формы.

Сознание места как формы остается незавершенным до тех пор, пока место сознается нами как место чувственно воспринимаемой части. Мы сознаем место как форму (или мысль как место) постольку, поскольку части объединяет мысленное целое. Но поскольку мысленное целое объединяет чувственные части, мы утрачиваем это сознание и возвращаемся к состоянию, когда место, или отношение, не отличается от частей, занимающих место, или относящихся друг к другу.

И только когда мысль различает части в самой себе и мыслит себя целым этих частей, – место, или отношение, становится чисто формальным; место мыслится независимым от предметной части, занимающей это место. Место, иными словами, мыслится не как место части, а как «чистая», или пустая, форма места, которая имеет смысл только как отношение мест. «Место» всегда означало то же, что «отношение». Но теперь место как таковое совпадает с отношением как таковым. Мыслить целое значит мыслить отношение формальных определений места.

Целое представляет собой не форму становления (формами становления или становящегося являются счет, сложение и умножение), а форму ставшего. Ставшего не в смысле чего-то установившегося и созерцающего себя. Напротив, поскольку целое есть мышление отношения, оно не может быть созерцанием; отношение как отношение созерцать невозможно. Целое является действием, а не созерцанием, действием мышления, или удержания, формальной структуры или совокупности формальных отношений. Это достигается тем способом, что целое сначала мыслит себя как предпосылку всего дальнейшего движения, а затем мыслит переход от одного формального определения к другому. Как мы знаем, мыслить формальное определение и мыслить переход, или отношение формальных определений, – одно и то же. В этом движении целое удостоверяется, что «здесь» как «чистая» форма – часть целого, и «там» как «чистая» форма – часть целого. Части, следовательно, относятся друг к другу через посредство целого.

Вместе с тем, это действие имеет определенные границы, является себя определяющим и себя ограничивающим действием; причиной самого себя. В этом и заключается «ставшесть» целого. Определяя себя, целое ограничивает себя. С другой стороны, то, что целое мыслит себя, является не самостоятельным актом (в качестве самостоятельного это мышление было бы созерцанием и не было бы актом, или действием), а лишь предпосылкой для мышления частей. Целое, мысля себя как целое, находит в этом основание для мышления своих частей.

В свою очередь, части (мысленные части мысленного целого) также могут сознаваться двояко. С одной стороны, они сознаются как части целого и, сознаваемые таким образом, относятся только к целому. Но, помимо отношения к целому и, через целое, к другим частям, части представляют собой определенные и самостоятельные мысли. Иными словами, их определенность заключается не только в их отношении, но и в них самих как мыслях. Но взятые как таковые, мысли, как мы помним, представляют собой пустые формы, которые могут сознаваться только как причины мышления чувственных форм, или чувственно воспринимаемых предметов.

Наконец, чувственные формы, или предметы, могут мыслиться как в отношении к мысленным формам, так и самостоятельно в их чувственной непосредственности. А так как чувственные формы с самого начала (еще в определенной структуре целого) сознавались нами с их деятельной, изменчивой стороны, то непосредственное восприятие будет иметь вид перехода, или «перебора» предметов, входящих в целое.

Следовательно, познание целого происходит таким образом, что мы сначала «поднимаемся» от восприятия чувственных частей к мышлению целого как целого, а затем возвращаемся к непосредственному восприятию. Причем все это движение не носит характер логического, или «порочного», круга, потому что движение от целого к частям совершается не тем способом, каким совершалось движение от частей к целому. Объединение частей в целое начиналось с установления чувственной, предметной формы целого, которая затем превращалась в мысленное целое, а затем – в целое мыслей. Обратное же движение, т. е. различение частей в целом, начинается с мышления целого как целого, которое затем соотносит себя с мысленными частями, которые, в свою очередь, ставят в соответствие с собой предметные части. Обратное движение, следовательно, минует стадию, которая лежала в основании исходного движения, – установление чувственной формы целого.

В целом мы обнаруживаем основание, принцип для установления отношений между целым и его частями. Целое, оставаясь самим собой, «раскрывается» в частях, устанавливая отношение между собой и частями, сначала мысленными, а затем чувственными. В этом смысле, как мы говорили, целое является формой «ставшего», или формой устойчивого определения. Поскольку целое, в отношении к частям, равно себе, оно представляет собой форму «что» или «что это». Мысля целое, мы не указываем непосредственно на предмет («вот») и не указываем на различие между предметами («то» – «это»), а обнаруживаем форму устойчивости, единства предмета. Форма устойчивости предмета и является формой «что».

Определяя предмет как «что», мы тем самым называем его, даем ему имя. Сначала мы называем целое как целое. Затем, когда переходим к мысленным частям целого, эти части не могут сознаваться сами по себе (сами по себе они пусты, беспредметны), а могут сознаваться только как причины чувственных частей. Сознавание мысленной части есть называние чувственной части. Определение, или именование чувственной части, опосредовано местом, которое оно занимает в мысленном целом.

Например, мы говорим «дом», имея в виду мысленную, а не чувственную определенность. Затем мы говорим «крыша», «стена», «окно» и т. д., и имеем в виду место, которое занимает данная чувственная определенность. Наконец, мы можем просто воспринимать чувственные части – крышу, стену, окно – как рядоположенные, не отдавая себе отчет в их месте, или относительном положении, и поэтому не называя их, не давая имен. «Относительность» частей (или сознание того, что они – части) будет здесь выражаться в том, что, воспринимая, мы не останавливаемся на восприятии, а сразу переходим к другому восприятию.

Поскольку именуется место, а не чувственная часть, занимающая место, то именование является, вместе с тем, обобщением. Предположим, что какое-то целое мы называем «домом». Затем мы переходим к восприятию другого целого, отличного от первого. В познании этого нового предмета как целого мы проходим все описанные выше этапы: сначала познаем целое как конкретное отношение чувственных частей, затем как отношение, опосредованное мыслью, затем как отношение мысленных частей. На последнем этапе отношение осознает, отдает отчет в самом себе как формальном, не связанном с предметом отношении.

Может оказаться, что это формально определенное отношение (а точнее, система отношений) совпадает с тем, что мы получили в первом случае, когда предмет назвали «домом». В таком случае новый предмет как предмет будет отличен от предыдущего, а как целое будет схож с ним. На основании этой формальной схожести новый предмет мы также назовем «домом», а составляющие его части (на том основании, что они занимают формально, или мысленно схожие места) – «крышей», «стеной», «окном» и т. д. При этом чувственные части второго «дома» – конкретная крыша, стена и пр. – могут сколь угодно существенно отличаться от частей первого «дома», но в своем формальном определении, т. е. определении места, они остаются тождественными. Таким образом, дом является домом потому, что у него имеются крыша, стены, окна, дверь и т. д., но при этом крыша, стены и пр. могут быть самыми разными.

Отождествление двух различных предметов как целых не требует памяти, потому что отождествление основывается на мысли, а не на чувстве, а мысль – это такого рода действие, которое нельзя вспомнить, т. е. воспроизвести по прошлому образцу. В мысли мы не вспоминаем, а затем действуем, а наоборот, сначала действуем, а затем понимаем, что подобное действие уже совершали.