Глава 18. День показался Мельникову бесконечным

День показался Мельникову бесконечным. Столько происшествий за каких‑то четыре часа! Какое сердце выдержит?! И его – не исключение: как заныло перед обедом, так до сих пор и не отпускает!

Он обвел глазами кабинет, ткнул в кнопку переговорного устройства.

– Илюхина вернулась?

– Да, Валерий Сергеевич. Она на месте.

– Сюда ее давай!

Ноздри его породистого носа раздулись. Он не просто гневался, он был в такой ярости, что воздух клубился у него перед глазами! Ему казалось, что он видит молекулярный состав воздушных волн, что его накрывали. Он был на грани…

И еще – он не понимал эту девку и ее неудачника‑мужа. Чего они хотели? Чего пытались добиться, начав обучать его Софийку китайской грамоте?! Нужны были деньги? Так не великую зарплату он платил преподавателю английского языка. Состояния не сколотить.

Нужен был доступ к секретам Мельникова? Так Софийка – глупыш – ничего не знала! Она не вникала никогда в серьезные взрослые разговоры. Все, что она хотела, – это учиться! А они…

Двое этих мерзавцев пытались подобраться к нему посредством ребенка! Его ребенка!!! Этого он не прощает и не простит никогда. И все его планы насчет Илюхиной пусть идут к черту! Ему не нужна такая вероломная гадина! Хотя, она могла быть и ни при чем. Инициатором мог быть ее тихоня‑муженек, едва не отправивший на тот свет одного высокопоставленного чиновника.

– Что вы хотели, Валерий Сергеевич?

Карина была бледнее, чем обычно. Ее синие глаза потемнели, ненакрашенные губы потрескались. Она выглядела обреченной и, кажется, знала об этом.

– Как ты это объяснишь?! – начал он тихим голосом, в котором еще только угадывалось дальнее рокотание.

– Что объясню?

Она с вызовом выдвинула подбородок, который ему тут же захотелось разбить об стол. Просто взять ее, сдавить ей затылок и бить долго о край стола этим нагло задранным вызывающим подбородком. Слушать хруст костей, видеть брызги крови и наслаждаться…

Черт! Его снова занесло!

– Как ты объяснишь, твою мать, что твой муж преподает китайский язык моей дочери??? – заорал он, выбрасывая в крике всю ненависть к этой гордячке. – Как ты это объяснишь???

– У вас не было альтернативы. Вы долго не могли найти специалиста. Мой муж единственный, кто…

– Кто может желать моей кончины!!! – взревел Мельников, впиваясь в край стола пальцами, чтобы не дать им воли и не позволить сотворить зло, о котором мечталось. – Кто ненавидит меня всем сердцем!!! Кто желал бы видеть меня сгоревшим заживо!!! Это вы!!! Все вы сотворили с твоим муженьком!!! Вы угнали мою машину! Вы сожгли того несчастного, что хотел ее угнать. Просто твой муженек обознался! Ха‑ха‑ха!!! Убил, да не того!!! Сжег, а я снова жив!!! Хотели устроить мне адское пламя, да??? Суки‑и‑и…

– Чушь! – воскликнула она и попятилась. – Это не мы. Это не Гена. Он бы не смог!

– Да? Ух ты! Святая простота! – надрывался Мельников, ему казалось, что его голова и сердце раздулись от гнева, что еще минута – и лопнет все к чертовой матери. – И к дочке моей в учителя он подался просто так?! Что хотели? Что хотели, суки??? Совратить ее???

– Нет!!! – закричала Карина.

Она бросилась к двери, потому что из‑за стола к ней ринулся Мельников. Он напомнил ей разъяренного быка с налившимися кровью глазами и слюной, текущей по подбородку. Кулаки крепко сжаты. Ноздри раздуты. Он был ужасен! И он догнал ее. Поймал у самой двери. Отшвырнул в сторону, запер дверь на ключ и спрятал его в заднем кармане штанов.

– Сбежать решила, да? А не получится, сучка! – Носок его ботинка больно ударил ее по заду, отшвырнув в сторону дивана. – И у муженька твоего не получится. А знаешь, почему?

– Почему?

Ей было больно и страшно. За себя страшно. За Генку. Она звонила ему все утро, он сначала не отвечал, а потом телефон его оказался отключен. Она знала, что сегодня у него должно было быть занятие с Софийкой раньше обычного. И искренне надеялась на то, что он отключил телефон, чтобы ему не мешали. Но страх отвратительной черной змеей обвивал ее и сдавливал горло.

Беда! Случилась беда! С ее славным, бедным Генкой случилась беда! И это она, она только во всем виновата! Она боялась потерять дом, а в итоге потеряла все: саму себя, свое счастье, мужа, кажется, потеряла тоже. Последнее время он стал невероятно задумчив и замкнут.

А что, если он решил бросить ее, поэтому и не отвечает?!

Но Мельников разрушил ее иллюзии. Он швырнул ее на диван, положил ей на грудь громадную ладонь и вдавил так, что, кажется, хрустнули ребра.

– Потому что твоего любимого ненаглядного Геночку только что арестовали! Арестовали прямо на квартире преподавательницы английского языка моей дочери, где он учительствовал!!! – Мельников ослабил хватку, отстранился. – И моли бога, чтобы мои люди не достали его в тюрьме. Чтобы он остался жив и вернулся, может быть, к тебе лет через пятнадцать.

– Боже мой, нет! – Карина зарыдала, подтягивая коленки к груди и съежившись на диване в комочек. – Нет!!! Это я во всем виновата, я!!! Я послала его к вашей дочери, я!

– Зачем? – Мельников схватился за левый бок и тяжело опустился у нее в ногах. Глянул на нее, как на безумную. – Настолько ненавидишь меня, что решила отомстить мне, навредив моей дочери? Совратить ее должен был твой муженек, да?

– Нет!!! – Карина глотала слезы. – Нет!!! Просто надоело, что он сидит все время дома, пьет! Это было его любимое занятие! Это было единственное, что он умеет! И… И мне хотелось знать все ваши секреты! Мне! Не ему!!! Хотя, повода любить вас у него не было.

– Вот и ладно, – неожиданно спокойно проговорил Мельников. Потрепал ее за коленку. – Времени ненавидеть меня дальше у него теперь будет предостаточно. Будет твой Гена сидеть долго. Очень долго! Ему там все его прегрешения вспомнят. Все! Ну, а мы станем жить‑поживать, да добра наживать!

И он как‑то странно посмотрел на Карину. Очень странно и по‑новому. Но объяснять ничего не стал. И трогать ее больше не стал. Заставил подняться и подать ему воды с таблеткой, которая лежала на блюдечке рядом с графином. Карина подчинилась.

– Я хочу тебе что‑то сказать, – проговорил Мельников, чуть прикрывая глаза и откидываясь на спинку дивана. Ему сделалось по‑настоящему худо. – Вернее, сделать предложение.

– Какое?

Карина стояла в метре от дивана, на котором тяжело дышал ее тиран. Она желала ему смерти! Скорой, страшной! Все‑все‑все беды в ее жизни от него!!! Он уничтожил в ней человека, личность, женщину, в конце концов! Он превратил ее тело, которым она восхищалась, в отстойник! Он…

Она его ненавидела всем сердцем, всей душой! Но еще больше она в настоящий момент ненавидела себя – безвольную, малодушную, меркантильную. Ее скотство было ничуть не меньшим, чем у Мельникова. Она же…

Она же позволяла все это делать с собой! Он не насиловал ее тело, он насиловал ее душу, но, кажется, даже не подозревал об этом. Он‑то был уверен, что все идет так, как надо. Это она страдала! Он‑то наслаждался! Так кто же из них хуже?! Он? Или она? Она решила любым путем сохранить дом, решила любым путем выбраться из долговой ямы, выкарабкаться, чего бы ей это ни стоило. Стоило многого! Она даже не подозревала, насколько дорогую цену ей придется платить. И сейчас… Сейчас разменной монетой стал ее муж. Она ведь и им манипулировала. Она страдала и заставляла страдать его, рассказывая про Мельникова и про то, что он с ней делает. Потом решила сделать его репетитором дочери Мельникова. Послала на верную гибель и…

– Я хочу, чтобы мы были вместе, – вдруг выговорил Мельников, внимательно наблюдая за ней сквозь полуопущенные веки.

На него после выпитой таблетки накатила странная слабость. Не осталось гнева в душе, не осталось сил в мышцах.

– Что?! – Она отшатнулась так стремительно, что едва устояла на высоких каблуках. – Мы??? С вами были вместе?!

– Да.

– Но я… Я вас ненавижу!!! И вы знаете об этом!!! – залепетала Карина, пятясь к двери. – После того, что происходило в этом кабинете… Вы…

– Чего же ты не заявила на меня, если считала, что я тебя насиловал? – перебил ее Мельников, ударив в самое больное место, и тут же посыпал это место солью. – Не потому ли, что боялась все потерять из‑за каких‑то там сраных нравственных ломок? Да, тебя бесило, конечно, что секс со мной ты выбрала не сама. Ты ведь у нас повелительница, так, Карина? Но ты ничего не меняла. Ничего! Долгие месяцы! Почему?

– У меня не было выбора, – ответила она, прекрасно понимая, насколько нелепы ее утверждения.

– Выбор есть всегда, Карина, – возразил ей Мельников. – Ты могла просто взять и уволиться. И все! Или не опаздывать. А ты опаздывала регулярно! Не потому ли, что каждое твое опоздание наказывалось на этом вот диване, а потом в кармашек тебе совалась купюра достоинством…

– Хватит! – крикнула она, сжимая кулаки.

Господи! Он был прав! Это мерзкое чудовище, ненавистное, грязное, сломавшее ей жизнь, оно было право! Она ничуть не лучше него! Она даже хуже!!! Много хуже, потому что – стыдно признаться самой себе – избрала орудием мести двух самых слабых и безвинных созданий – своего мужа и дочь Мельникова. Она подставила Гену! Она пыталась навредить Мельникову, используя его дочь! И если он действовал открыто, то она – вероломно, гадко…

– Господи… господи, прости меня! – Карина упала коленками на пол, спрятала лицо в ладонях, заплакала. – Что теперь будет, господи???

– А все будет с нами так, как мы того заслуживаем, Карина, – голос Мельникова сделался мягким, почти ласковым. – Твой муж – безвольный, слабый, ничтожный сутенер – сядет в тюрьму. Он уже должен был туда сесть еще несколько месяцев назад. Возмездие чуть запоздало. А мы с тобой станем жить вместе. И поверь мне, будем жить счастливо.

– Нет! Не будем мы счастливы никогда!!! – прошептала она горестно, захлебываясь слезами.

– Будем, Кариночка, еще как будем. Знаешь, почему? Отвечу! Потому что мы с тобой одинаковые! Мы одинаково скверные люди, Карина. Мы с тобой знаем, что такое нищета, что такое считать копейки до зарплаты. Я узнавал о твоей прежней жизни. Знаю, как плохо и бедно ты жила до замужества, как всячески стремилась избавиться от нищеты. Мы ненавидели с тобой все это! Всегда ненавидели! Мы с тобой – две дряни, вкусившие довольство после периода нищеты и голода и желающие жить сыто и безмятежно всю оставшуюся жизнь. И мы готовы на все ради того, чтобы так жить. И назад мы возвращаться не желаем. Так ведь? А теперь, малышка, утри слезки. И давай‑ка сюда, – он похлопал тяжелой ладонью по дивану рядом со своей мощной ляжкой. – Утешь папочку…

Date: 2015-09-05; view: 250; Нарушение авторских прав