Глава 17. У Вострикова ломило виски от бесконечной лжи, которой его сегодня потчевали с утра до самого обеда

У Вострикова ломило виски от бесконечной лжи, которой его сегодня потчевали с утра до самого обеда. У него темнело в глазах от ищущих сочувствия взглядов. Ему невыносимо стало дышать одним воздухом с этими, с позволения сказать, людишками, ждущими к себе жалости.

Он их презирал!!! Всех!!! Они были отвратительны ему в своей низкой, мелкой трусости.

– Господи!!! О чем вы говорите, Александр Александрович??? – вопил на высокой ноте Грищенко, заявившись к нему с забинтованной головой и поначалу говоривший очень тихо. – Я не убивал ее!!! Зачем мне это???

– Чтобы она оставила вас в покое. Она претендовала на вашу квартиру, она могла претендовать на часть вашего бизнеса. Дела, я слышал, идут более чем успешно. Это мотив…

Конечно, Востриков понимал, что у погибшей Катерины не было никаких шансов. Она ничего не могла отсудить, ничего. Супруги давно были в разводе.

Но ведь она могла об этом не знать, плохо зная законодательство. И Грищенко мог об этом не знать. Или быть не до конца уверенным. Или просто мог быть выведен из себя истеричной бабой.

– Как??? Ну, вот как я мог с такой травмой, накачанный уколами, вернуться к себе в дом и убить Катю??? – верещал уже чуть позже Иван Иванович. – Вы у врачей спросили бы!

– Спрашивали. И они сказали, что не исключают вашего передвижения в ночь убийства как по больнице, так и за ее пределами. Вы лежали в палате один. И никто вас не контролировал. Так что вы вполне могли это сделать.

Грищенко заламывал руки, без конца хватался за перебинтованную голову, хныкал, стонал. И тем самым не вызывал у Вострикова ни капли сочувствия. Но арестовать он его не мог. Потому что доказать его причастность к убийству было бы действительно очень сложно.

– Вы знакомы с Мельниковым Валерием Сергеевичем? – спрашивал он.

– Конечно. Его многие в нашем городе знают. Уважаемый человек, занимает солидную должность в фирме у солидного человека. Мы обязаны знать таких людей. К тому же я обращался к нему за помощью. Мне нужно было взять в прокат машину недорого. Он помог. Уважаемый человек.

Ну что тут добавишь!

Потом привели Марину. Она давно пришла в сознание и находилась под арестом, потому что Востриков пока не мог решить, кто же из этих троих убил бедную женщину. То, что кто‑то из них, он не сомневался. Почти…

Марина отказывалась говорить вообще. Она ничего не отрицала и ни с чем не соглашалась. Просто молчала, рассматривая его в упор, как музейный экспонат. Так продолжалось полтора часа. И когда Востриков вспылил и наорал на нее, начав грозить всеми возможными статьями Уголовного кодекса, она разлепила губы и сказала:

– Вот поэтому я и молчу.

– Почему поэтому?

– Потому что вы слышите только себя. Мои слова не произведут на вас никакого впечатления. Вы уже все для себя решили.

– Уведите!!! – заорал Востриков, вызывая конвой.

Марину увели.

Привели Сиротина. С этим вообще беда.

– Без адвоката говорить ничего не буду… Доказать вы ничего не сможете… То, что полоумная девка видела меня под окнами своего офиса, ничего не доказывает… Я люблю покупать там хот‑доги. Там самые лучшие хот‑доги в городе. И еще беляши, и пироги с яблоками.

– А то, что вас видели входящим в подъезд жертвы в ночь убийства, это как? – спрашивал Востриков, собрав волю в кулак, чтобы не наорать на этого детектива доморощенного.

– А никак, – улыбался нагло Сиротин. – Кто мог это видеть? Какая‑то безумная старуха, не спящая ночью? Я не в костюме Супергероя был, нет? Уже, слава богу!

И тут возразить Вострикову было сложно. Женщина, утверждающая, что видела, как мужчина с приметами Сиротина входил в подъезд около двух часов ночи, имела слабое зрение. Ей могло много чего привидеться. В суде ее показания разметутся адвокатом Сиротина в пух и прах.

Все! Тупик! Конец! Подозреваемых трое, обвинение предъявить некому!

А начальство лютует. Ему раскрываемость, как всегда, подавай. И с делом Мельникова – полный крах. Вообще ничего! Всех угонщиков городских ребята через осведомителей проверили. Никто не причастен. И заказа на машину Мельникова не было. Кому она понадобилась, кому?!

– Увести, – скомандовал конвойным Востриков, указав на Сиротина. И тому в спину: – Советую хорошо подумать, гражданин Сиротин, что вы мне скажете завтра.

И тут же подумал: если завтра тот ничего не скажет, вечером он его должен будет отпустить. Либо предъявить обвинение.

– Завтра? – Сиротин повернул голову, нагло улыбнулся. – Завтра тут будет мой адвокат, Александр Александрович.

– А чего же его сегодня нет? А я ждал, – вернул ему Востриков наглую улыбку, правда, у него она вышла оскалом.

– А сегодня он выполняет одно мое очень важное поручение, – пояснил Сиротин. – Думаю, завтра я смогу вам об этом рассказать, прежде чем покину стены данного заведения.

Все ушли. Востриков с тоской глянул на пустое место напротив. Климов, гад, должен был час назад вернуться. А его нет. И всех дел‑то было: съездить к Мельникову в офис. Тот вдруг позвонил ни с того ни с сего и задыхающимся голосом потребовал к себе кого‑нибудь. Сам, мол, не в состоянии даже с места сдвинуться, настолько велико его потрясение. И по телефону говорить отказался.

– Ради бога, быстрее!!! – рокотал в телефонной трубке его срывающийся на истерику голос. – Ради бога!..

Климов и поехал. И пропал! И телефон снова вне зоны. Он ему, наверное, башку оторвет, когда тот явится. Что за манера, ну?! Как в кабинете сидит, то всегда доступен в плане телефонной связи. Как из кабинета выпорхнет, так сразу у него проблемы: то зарядка села, то он не знает, с чего вдруг связь пропадает. Небось в кафе заехал и жрет теперь вместо того, чтобы ему позвонить. А он вот – Востриков – с утра не успел позавтракать. И до сих пор еще даже стакана чая не выпил. А ведь ему Оля бутербродов с собой дала. С сыром и ветчиной.

А кстати? Чего это он?

Саня вылез из‑за стола, включил чайник и полез в шкаф за пакетом. Средняя полка у них была отведена под хозблок. Там стоял набор разномастных чашек – семь штук. Щербатые блюдца – четыре штуки. Два тупых ножа, четыре алюминиевых вилки, ложка с дырочками. Зачем она тут, Востриков затруднялся ответить. Половинка деревянной доски для нарезки, вторая откололась и была выброшена. Пачка чая, пачка сахара‑рафинада, банка растворимого кофе. Ну и теперь его пакет с бутербродами еще лежал.

Чайник зашумел, содрогнулся пластмассовым корпусом, тумблер щелкнул, и из носика пошел пар. Востриков разложил горкой бутерброды на блюдце. Выбрал самую большую чашку, бросил в нее сразу два пакетика. Залил кипятком, туда же отправил три куска сахара. Перетащил блюдце к себе на стол. Отжал чайные пакетики ложкой, выбросил и чашку поставил на стол. Уселся, легонько болтал ложкой в чашке, размешивая сахар. И прежде чем взяться за самый красивый бутерброд с самым толстым куском ветчины, подумал, что вот сейчас‑то Климов обязательно и должен появиться. Как раз тогда, когда в кабинете славно пахнет крепким чаем, свежей ветчиной и ароматным хлебом, который Оля сама печет.

Подумал? Сделано!

Дверь отлетела в сторону, едва удержавшись на петлях, и в кабинет влетел Вася Климов. Алчно покосился на блюдце с бутербродами, шумно сглотнул – значит, ни в каком кафе не отсиживался. Закрыл плотно дверь. Упал на свой стул и глянул на Вострикова с обидой.

– Чего?! – вскинулся тот и нарочно откусил побольше. – Даже не думай, кормить тебя не буду!

– Почему, Сан Саныч?

– Буду учить тебя на телефон отвечать, засранец. Таким вот инквизиторским образом, – и Востриков, не успев прожевать, снова откусил.

– Да мой телефон в столе лежит! – Вася влез в ящик, достал свою старенькую «раскладушку» и швырнул ее на стол. – Он у меня еще утром по дороге на работу разрядился.

– Вот‑вот! Это в твоем духе! – и снова откусил Востриков, зажмурился, запивая большим глотком ароматного крепкого чая. – То разрядился, то не зарядился! Я тут, понимаешь, оборону круговую держу! Фигуранты, сволочи, никто признаваться не хочет, а у него – как всегда! Все, как всегда! Вот выведешь меня когда‑нибудь, Васька, напишу на тебя рапорт начальству.

– Не напишете, Сан Саныч, – помощник широко улыбнулся, встал с места, стащил бутерброд с сыром и притулился у окна, привалившись задом к подоконнику.

– Почему это? – Востриков взял второй кусок хлеба с ветчиной, подумал и накрыл сверху сыром, пока наглый помощник не сожрал все. – Считаешь меня таким добрым?

– Нет, – Вася уловил маневр начальства и быстренько схватил с тарелки по бутерброду с сыром и ветчиной, старательно обходя вниманием пустой кусочек хлеба. – Потому что я считаю вас справедливым!

– О как! – Востриков скрыл за улыбкой то, что польщен. – И как я могу быть справедливым с нерадивым сотрудником, всячески избегающим общения с начальством? Как?

– Очень просто! Потому что нерадивый сотрудник только что доставил в отделение подозреваемого номер один! И думаю, он станет ключевой фигурой в деле Мельникова, – Вася артистично поклонился на все углы кабинета. – Не надо аплодисментов, господа!

– Та‑а‑ак! – Востриков забыл прожевать, уставился на Климова с оттопыренной щекой. – И кто же этот подозреваемый номер один?! В деле Мельникова?

– Да! Да, Сан Саныч! В деле Мельникова у нас с вами появился единственный подозреваемый и это… Ты‑ды‑ды‑ды!!! – дурашливо пропел Вася и, направив в сторону кабинетной двери растопыренные пальцы, тряхнул ими несколько раз, как фокусник. – Это Илюхин Геннадий! Муж любовницы нашего Мельникова.

– Да? – Востриков, если честно, был разочарован. – И только?

– Да, и только! – Вася сел на свое место, уложив на лист бумаги оттяпанные бутерброды. – А что вам не нравится, не пойму? У него у единственного был мотив! Жена ему изменяла с Мельниковым? Изменяла! Возвращаясь домой после «тяжелого» трудового дня, рассказывала мужу подробности? Рассказывала! Он, может, и пентюх, но терпение‑то у всех кончается.

– И все? – Саня глянул на Климова с сожалением. – Это я и без тебя знал.

– Да, но вы не знали, за что этот тихий человечек был уволен с предыдущего места работы! Все знали, что какой‑то там был скандал. И только.

– И за что? Ты что, узнал подробности?

– Узнал! – Климов вальяжно развалился на своем месте, будто и не стул под ним был казенный, а трон, не иначе. – Хотя трудов это мне стоило невозможных, Сан Саныч! И вечера загубленного. И печень частично в тот вечер страдала.

– Говорить будешь?!

– Во времена своей дипломатической деятельности наш господин Илюхин однажды сопровождал по ближнему зарубежью одно очень влиятельное лицо. Мне даже фамилии не назвали, настолько оно влиятельное! Так вот на отдыхе, после длительных переговоров, это лицо напилось водки и затребовало к себе девок. А когда девка прибыла…

– Одна?

– Одна! Он рассвирепел. Хотелось куража дяде, понимаете?

– Не совсем.

Востриков повертел шеей, будто воротник рубашки ему был тесен, он никогда не понимал таких «куражей». Всегда считал подобных людей ненормальными – с ненормальными мозгами и с ненормальными желаниями.

– Он хотел групповухи, Сан Саныч! Ну что вы как маленький?

– Ага. Групповухи, стало быть. А явилась одна?

– Да. И дядя рассвирепел настолько, что принялся измываться над этой девкой. Она начала орать, визжать и молотить в дверь руками, пытаясь вырваться.

– И ей на помощь явился господин Илюхин?

– Ой, ну с вами совершенно не интересно, Сан Саныч, – фыркнул Климов. – Все‑то вы знаете наперед.

– Истории повторяются, Вася. Эта не нова! Он открыл дверь и выпустил проститутку? Или сломал челюсть влиятельному лицу? – Востриков ухмыльнулся. – И за это его поперли с дипломатической службы?

– Он сломал влиятельному лицу нос и два ребра. И лицу влиятельному даже делали операцию, поскольку сломанное ребро повредило что‑то из жизненно важных органов, и началось внутреннее кровотечение. Дядю едва спасли. Вот так‑то… Конечно… – Вася понизил голос до глумливого шепота. – На мой взгляд, зря спасали!

– Зря, – не мог не согласиться Востриков. – Проститутка наверняка все отрицала. Или вообще исчезла.

– Исчезла, – кивнул Климов.

– Еще бы! Кому нужен такой скандал?! Напился водки наверняка по версии случившегося Илюхин? И напал на бедное влиятельное лицо с пьяных глаз?

– Ой, ну с вами вообще неинтересно, Сан Саныч! – Климов схватил с листа бумаги верхний бутерброд, откусил, начал жевать. – Конечно, согласен, история стара как мир. Короче, Илюхина уволили. Дело заводить не стали. Но лечение пострадавшему ему пришлось оплатить. Супруги отдали все, что накопили! Поэтому и долги, поэтому и выплаты по кредиту, поэтому и невозможность никуда трудоустроиться у господина Илюхина. И, как следствие – нравственное падение. Но я это все к чему веду?

– К чему?

– К тому, что с виду тихий и уравновешенный Геннадий Илюхин способен на неконтролируемые вспышки гнева. Человечек, с которым я сажал свою печень в личное вечернее время, ужасался тому, с какой яростью избивал Илюхин жертву.

– А он что, видел?

– Да. Он был одним из охранников того самого дяди. К слову, тоже был впоследствии уволен. Но, правда, работает теперь. Тоже охранником.

– А что же он, будучи охранником, лицо влиятельное не защитил?

– А не смогли, говорит. Не успели. Ужинать их Илюхин отправил. Сказал, что подежурит за них.

– Подежурил! – фыркнул Востриков, допивая чай.

Поздний завтрак удался. Мало того что насытился, так еще и Вася не разочаровал.

– Ладно, подведем черту, помощник, – Саня убрал со стола пустое блюдце с чашкой в шкаф, смахнул со штанов и рубашки крошки. – Считаешь, что у Илюхина снова сорвало крышу, и он долго караулил Мельникова. И когда увидал какого‑то чела, копающегося в машине на стоянке перед супермаркетом, то решил – пора! Хотя Карина Георгиевна и утверждает, что ее супруг хорошо знал в лицо господина Мельникова, это ведь может не быть правдой, так?

– И я практически в этом уверен, Сан Саныч.

– Откуда такая уверенность?

– Оттуда, что поняв, что жестоко ошибся, поняв, что убил не того злодея, господин наш Илюхин пошел дальше!

Вот он! Вот он – козырь в рукаве, догадался Востриков. Климов раскопал информацию, в корне меняющую все!

– И как далеко он зашел, Вася? – спросил он и даже дышать на мгновение перестал в ожидании сногсшибательной новости.

И Вася его не разочаровал.

– Он нанялся преподавателем китайского языка к дочери Мельникова, Сан Саныч! – даже голос у него завибрировал от торжества момента.

– Ничего себе!!! – ахнул Востриков.

Новость его ошеломила. Насколько же мерзким и циничным нужно быть, чтобы выбрать орудием мести ребенка! Как же так можно?! Куда подевался порядочный человек, вступившийся за уличную девку?! Или он и не был таковым? А то, что устроил расправу, – это всего лишь выплеск агрессии?!

– Надеюсь, с ней все в порядке? – спросил он у Климова, тут же вспомнив о своей дочке.

Да он за нее точно убьет! И даже правосудие его не остановит! Он убьет за дочь!!!

– С ней все в порядке. Мельникова валидолом отпаивают.

– А Илюхин?

– Задержан. Прямо во время занятий, Сан Саныч. Сделал недоуменное лицо… – Климов покачал головой, дожевывая последний кусок сыра. – Такая циничность! Ребенок‑то при чем, так ведь?!

– Так! – скрипнул зубами Востриков. – Давай сюда эту сволочь, Вася! Я с ним поговорю по душам…

Date: 2015-09-05; view: 309; Нарушение авторских прав