Посадочная площадка

Дождь зарядил с утра в пятницу и лил с небольшими перерывами до половины воскресенья. Это был мелкий, убористый, похожий на осенний, дождь. Сразу похоло­дало. Как всегда при затяжном дожде, казалось, что теплые, солнечные дни уже никогда не вернутся. Но с полудня в воскресенье подул ветерок, разогнал тучи, и вновь засветило горячее солнце. Мы все приободрились. Одна лишь Таня не видела ничего вокруг. Она окаме­нела в своем горе, будто заживо умерла.

Я не на шутку тревожился за нее. Мы все горевали о Семене, о нашем замечательном друге и боевом това­рище. Но Таню смерть Семена убила. Она отказывалась от еды, почти не спала, похудела, взгляд ее потух. Без радости приняла она подарок деда – белку, но все-таки не расставалась с ней ни на минуту.

Березкин сказал мне по секрету, что, будучи дежур­ным, он видел, как Таня украдкой ночью покидала землянку, усаживалась у могилы Семена и оставалась около нее почти до рассвета.

Так можно было вконец извести себя. Я понял, что прежде всего надо расшевелить Таню, вдохнуть в нее жизнь какой-либо трудной и важной работой. А потому, как только позволят обстоятельства, отправить ее с Полюса недоступности, где все так живо напоминает о Семене.

Кстати, нужно было подыскать посадочную пло­щадку для самолета с Большой земли. Я обратился к карте, но подходящей по размерам поляны в нужном радиусе не обнаружил.

– Неужели нам придется принимать самолет за сотню километров отсюда? – спросил я ребят. – Не мо­жет быть, чтобы в этом лесу не было хоть одной боль­шой поляны.

– Есть, Кондратий Филиппович, – спокойно заметил Сережа Ветров.

– Где?

– Правда, я не могу поручиться, что она подой­дет... – нерешительно начал он. – Я видел ее только ночью. Не знаю, достаточных ли она размеров.

– Где же она? – торопил я. – Покажи!

Сережа долго водил кончиком карандаша по карте, затем вздохнул и положил карандаш:

– Таня должна хорошо помнить ее. Я был там ночью, а она провела на ней весь день, пока мы пере­бирались сюда со старого места.

– Зови Таню!

Сережа выбежал из пещеры. Я внимательно прово­дил взглядом его маленькую фигурку. В последние дни я заметил между светлых бровей Сережи морщинку. Ее раньше не было. Эта морщинка придала Сережиному лицу новое, взрослое выражение.

Меня удивляло спокойствие Сережи. Он, как мне ка­залось, легче всех нас, не говоря уже о Тане, перенес утрату Семена, хотя ему довелось больше, чем кому-либо другому, жить с Семеном один на один в лесу в тяжелых условиях с осени прошлого года.

Но вчера я понял, что сильно ошибался. В полдень, улучив момент, когда дождь прекратился на короткое время, я пошел на край острова и на самом берегу болота увидел Сережу. Он лежал и плакал. Плакал горь­ко, безутешно, как может плакать только сильно и не­справедливо обиженный ребенок. Он рыдал, вздрагивая всем телом.

А за обедом, час спустя, Сережа сидел, как всегда, спокойный и уравновешенный. Я подумал было, что кто-то из ребят обидел его, хотя, зная его характер, сомневался в этом. Под вечер я пригласил Сережу на прогулку и привел к тому месту, где он плакал. Мы сели на бережок, закурили, помолчали, а потом, глядя ему в глаза, я сказал:

– Я видел тебя здесь перед обедом. Что с тобой случилось?

Он нахмурился, покраснел и, пересилив себя, отве­тил дрогнувшим голосом:

– Семен!.. – и, тяжело вздохнув, добавил: – Я не могу представить его мертвым... Только вы не говорите ребятам...

Я обнял его за плечи, молча прижал к себе и сказал:

– Будь солдатом, Сережа! Война... А за Семена мы отомстим так, что ворон костей вражеских не найдет...

И вот Сергей привел Таню.

– Вы меня звали? – тихо, даже робко спросила она.

– Да. Садись... – бодро ответил я. – Ну, Серега, допрашивай!

Таня вопросительно посмотрела на меня, затем пере­вела взгляд на Сережу.

– Да я вот говорил о поляне, – произнес он.

– О какой поляне?

– А помнишь, та, на которой ты сидела весь день и ждала меня?

– Помню.

– Велика она? – спросил я.

– Ну, как сказать... – Таня немного задумалась.– По-моему, очень большая... Да, большая.

– Больше той, на которой я должен был призем­литься?

Таня махнула рукой:

– Что вы! Конечно больше! На ней десять таких поместится.

– Вот это номер! – поразился я. – А на карте такой поляны нет!

Таня заявила, что она не ошибается.

– Дорогу до нее найдете? Не заплутаетесь? – спро­сил я.

Таня и Сережа заговорили в один голос и заверили меня, что выведут на поляну без всякого труда.

– Отлично! – сказал я. – Завтра утром мы высту­пим и больше, пожалуй, сюда не вернемся. Пойдем на поляну, а оттуда на озеро, встретим там Фому Филимоновича. Сейчас займемся сборами. Когда у тебя сеанс, Сережа?

– В двенадцать, – ответил он.

– Так. Передашь, что утром мы оставляем Полюс недоступности и пусть нас слушают завтра в это же время.

Сережа кивнул головой, а на лице Тани появилось выражение физической боли.

Я понял ее, но продолжал в том же тоне:

– Засветло надо уложиться и распределить весь груз по мешкам... Ты как себя чувствуешь, Таня? Как здоровье?

– Что? – недоуменно спросила она.

– Можно на тебя рассчитывать? Выдержишь? Не придется нам на руках тебя тащить?

Таня смутилась.

– Что вы... – проговорила она.

– Тогда готовь и себе мешок, – сказал я. – Выно­сите всё наружу.

И закипела работа. Окончили укладку, когда начало темнеть. Приближалась ночь.

– А теперь спать! – приказал я. – Дежурить буду сам.

Все улеглись. Я не верил в то, что ребята уснули, но, когда заглядывал в землянку, там царила полнейшая тишина.

Чуть свет я поднял всех на ноги. Позавтракали всухомятку. Потом взвалили на себя вещевые мешки. Каждый мешок весил чуть ли не два пуда. В них были гранаты, взрывчатка, самовоспламеняющаяся жидкость, ракеты, патроны, батареи к радиостанции, запальный шнур, детонаторы, другое боевое имущество и кое-что из продуктов.

Перед уходом мы постояли в молчании у могилы, прощаясь с Семеном, и покинули Полюс недоступности навсегда.

Здесь, под березами, каждый из нас оставил частицу своей души. Мы шли вперед, и расстояние между нами и Семенам с каждым шагом увеличивалось. Он остался один оберегать наш временный и свой вечный приют...

Мы шли гуськом. Первым шагал Логачев, за ним Таня, затем Ветров, Березкин, замыкающим – я. Идти было очень трудно: давал о себе знать груз за плечами. Но никто не роптал, не охал, не жаловался, Через че­тыре часа, сделав пять привалов, мы достигли наконец цели. С первого взгляда на поляну я понял, что о луч­шем не стоит и мечтать.

Все устали, всем зверски хотелось есть, отдохнуть, но, когда я предложил сейчас же обойти поляну и тща­тельно осмотреть ее, все, в том числе и Таня, захотели сопровождать меня.

Мы облюбовали в лесу, у самого края, сухую впадину, вероятно воронку от разрыва большой бомбы, уже густо поросшую мягкой травой, и сложили в нее все наше имущество.

Я сказал:

– Что ж, все хотят идти? Придется жребий бросать, кому остаться.

Выручил Логачев.

– Я останусь, – заявил он. – Ночевать тут будем?

– Тут.

– Хорошо, ступайте, я найду себе работенку.

Я решил пройти поляну от края до края, чтобы убе­диться, нет ли на ней пней, опасных неровностей или сырых, заболоченных мест.

И мы зашагали вчетвером. Чем дальше шли, тем больше убеждались, что эта поляна – идеальный естест­венный аэродром. Она была ровна и тянулась с востока на запад километра на два – два с половиной.

– Эге! – воскликнул Березкин. – Да тут можно са­жать тяжелые бомбардировщики!

– Видите, Кондратий Филиппович, – сказала Та­ня, – я не ошиблась.

Тому, что Таня сама вызвалась пойти с нами, и тому, что она заговорила, я, кажется, был рад не меньше, чем этой находке.

С нас градом катился пот, мы чуть волокли уставшие ноги, но продолжали самым тщательным образом обсле­довать поляну.

Часа через два обессиленные, но довольные мы вер­нулись к своему новому лагерю.

Логачев, пока мы ходили, не сидел сложа руки. Над воронкой уже возвышался скелет шалаша из длинных жердей. Николай накрывал его заготовленной хвоей. В сторонке ярко, бездымно горел костер.

– Ну, Танюша, засучивай рукава! – сказал я. – От еды, я думаю, никто не откажется.

– Я помогу тебе, Таня, – предложил Сережа Вет­ров.

Таня не отказалась от помощи и спросила:

– Только что готовить? У нас есть пшенный и греч­невый концентраты, есть рыбные и мясные консервы. Можно наделать лепешек из муки, есть немного сала.

– По-моему, – выразил общее мнение Березкин, – давай то, что побыстрее. Я до того отощал, что готов за поясной ремень приняться.

Таня и Сережа занялись стряпней. Березкин стал по­могать Логачеву, а я засел за составление радиограммы.

Затем я достал свою рабочую схему и нанес на нее и озеро и поляну. Поляна стояла почти на полпути к «осиному гнезду» и километрах в шести от озера. В километре от поляны пролегала лесная дорога, иду­щая от Ловлино на юго-восток к железнодорожному разъезду. Дорогой этой, как мы знали, оккупанты не пользовались...

Наевшись до отвалу гречневой каши, приправлен­ной кусочками сала, и запив ее горячим чаем, мы, уста­новив порядок дежурства, проспали до трех часов дня.

Я проснулся последним и почувствовал, что от уста­лости не осталось и следа. В воздухе пахло хвоей и све­жей, сочной травой. День был в самом разгаре, и солнце припекало основательно.

Сережа Ветров сидел, опершись спиной о ствол сосны: в его руках я увидел карандаш и походную записную книжку, с которой он никогда не расставался. Но он не писал, а разговаривал с Таней, которая сидела против него на траве и перебирала крупу. Я прислушался. Они спорили. Сережа доказывал, что без радиосвязи работа в тылу неприятеля невозможна. Таня горячо спорила.

– А наше подполье в городе, – говорила она, – работало и продолжает работать, не имея радиосвязи. У многих партизанских отрядов также нет рации.

– Это не работа, а чепуха! – безапелляционно за­явил Сережа.

Таня от возмущения даже крупу рассыпала.

– Как ты смеешь так говорить?! Ведь главное не ра­дио, а люди, наши люди! Они и без радио знают, что делать.

– Не спорь! Ты просто недооцениваешь технику...

С каждой минутой оба все больше распалялись, го­ворили, перебивая друг друга. Я слушал и лишь немного спустя сообразил, что Сережа просто «заводит» Таню. Он умышленно порет нелепости, чтобы отвлечь ее и не оставлять наедине с тяжелыми мыслями.

Я в душе поблагодарил хлопца. Еще ни разу со дня смерти Семена я не видел Таню такой оживленной и взбудораженной. Она наскакивала на Сергея, упрекала его в политической безграмотности, жестикулировала, и Сережа уже не знал, как выкарабкаться из неудобного положения.

Я нарочито громко зевнул, потянулся и встал. Спор моментально прекратился. Сережа облегченно вздохнул, спрятал карандаш, записную книжку и подошел ко мне.

– А Логачев и Березкин дрова носят, – доложил он.

– Какие дрова? – не понял я.

Сережа усмехнулся:

– Как – какие? Для сигнальных костров. Когда-нибудь все равно надо будет носить.

В двенадцать часов Сережа Ветров передал мою радиограмму. Я сообщал в ней координаты поляны, раз­меры и грунт ее, ориентиры с воздуха, просил прислать самолет «ЛИ-2» в ночь с субботы на воскресенье, точ­нее – в воскресенье, в два часа ночи.

Как только стемнело, мы, попив чаю и пожевав суха­рей, улеглись спать.