Рекогносцировка

В среду утром, пока Таня варила кашу, мы выкупа­лись в озере, поплавали и распугали всех уток. Когда перевалило за полдень, Логачев, Березкин и я отпра­вились в разведку, которая на языке военных называется рекогносцировкой. Таня и Сережа остались в лагере.

Было бы неправдой сказать, что в предвидении близ­ких событий я оставался спокоен. Конечно, я очень тре­вожился, но старался ничем не выдать своего беспокой­ства. Налет на «осиное гнездо» – сложная операция, которая может окончиться и не так, как мы бы хотели. И в то же время я твердо верил в успех дела. Трево­жился, но верил. Ни на одно специальное задание в тылу противника я не шел с такой твердой верой в успех, как на это. Значительно неувереннее чувствовал я себя и в дни пребывания в «осином гнезде», и при выполнении предыдущих заданий.

Можно объяснить это тем, что раньше в большинстве случаев я действовал один, только дважды – с Криворученко, а сейчас меня окружали друзья. Пусть нас было немного, это неважно. Но наш маленький отряд был крепко спаян чувством боевого содружества, каж­дый чувствовал рядом крепкое и надежное плечо това­рища. Как много это значит!

Собственно, своих друзей, исключая Фому Филимоновича, я знал очень мало. Но главное я уже ясно ви­дел: их, таких непохожих друг на друга, с такими раз­ными характерами, привычками, возрастом, роднили драгоценные качества, присущие миллионам советских людей, – честные убеждения, чистые помыслы и стрем­ления, любовь к Родине.

Ради этой любви они готовы были идти на все испы­тания и жертвы. Разведчиками в неприятельском тылу они стали по велению сердца. Они гордились своим участием в разведывательной группе, и в их стойкости и надежности я не сомневался.

Это были простые, трудящиеся советские люди. Никто из них нисколечко не походил на загадочных и таинственных разведчиков-сверхчеловеков из некоторых приключенческих книжек: ни Логачев, работавший до войны инспектором техконтроля на фабрике, ни Березкин, перевозивший на тракторе-тягаче кругляк с места порубки на лесной склад, ни Ветров и Таня – вчераш­ние обыкновенные школьники, ни, наконец, старик Кольчугин, бывший столяр городского коммунхоза. Никто из них не думал и не помышлял стать разведчиком. Но пришли грозные дни народной, священной войны – и они просто и естественно встали в ряды бойцов совет­ской разведки.

Повторяю, я знал друзей очень мало, но уже любил каждого из них. Любил Таню – девушку с нежной и ясной душой, разделявшую опасную жизнь своего деда и отдавшую сердце моему покойному другу Семену; любил горячего парня, мастера на все руки, «цыгана» Мишу Березкина; любил уравновешенного, полного силы и здоровья, немногословного Николая Логачева; любил Фому Филимоновича – старика с плутоватыми глазами и чудесным сердцем; любил мечтателя и ум­ницу Сережу Ветрова.

Любил их и верил им. Это придавало мне силы и вселяло веру в успех дела.

План налета на «осиное гнездо» был в общих чертах намечен еще в первые дни моего пребывания на Полюсе недоступности. Гибель Семена и то новое в обстановке резиденции Гюберта, о чем сообщил Фома Филимонович, внесли серьезные поправки в план. Точное время и дату операции установил, как ни странно, сам Гюберт, которому приспичило предпринять в субботу вылазку на охоту. Не ведая того, он заставил события развертываться с гораздо большей быстротой, чем это предполагалось.

Сегодняшняя наша рекогносцировка преследовала единственную цель – разведать путь, которым мы будем подбираться к «осиному гнезду», и подходы к нему.

Нам предстояло пройти туда и обратно более два­дцати километров. Мы шли налегке, захватив с собой лишь оружие, бинокль и по нескольку сухарей. Наш маршрут проходил лесом, по бездорожью, по прямой ли­нии, от озера до «осиного гнезда».

Селезневка осталась вправо. Прежде чем пересечь большак, идущий от Ловлино на Селезневку, мы про­сидели перед большаком в засаде три часа.

Наши спины жарило послеполуденное солнце, а мы лежали и наблюдали за движением по большаку. Собст­венно, то, что мы увидели, нельзя было назвать движе­нием. За все время в обе стороны проследовали четыре телеги и одна грузовая машина. Подводы были местные, крестьянские, а машина военная. Ее кузов был до­верху завален набитыми мешками, на которых восседали четыре гитлеровских солдата.

Мы пересекли большак и, уклонившись немного от основного маршрута, выбрались к дороге между Опыт­ной станцией и Селезневкой. Дорога эта была мертва – никаких следов движения! – хотя, судя по всему, под­держивалась в надлежащем порядке.

Березкин высказал догадку:

– А что, если проезд закрыт?

Я послал его проверить дорогу. Он сторонкой, ле­сом, направился на разведку, а через полчаса вернулся и доложил:

– Так и есть. Написано: «Внимание! Мины! Проезд закрыт».

Затем мы предприняли вылазку на большак, веду­щий из районного центра в «осиное гнездо». И здесь проезд был закрыт. Наконец мы решились на самый опасный шаг – подобраться поближе к «осиному гне­зду». Затея чрезвычайно рискованная, но риск был оправдан. Предстоящая операция требовала ясного представления о месте, где нам придется действовать.

Соблюдая величайшую осторожность, мы подбира­лись к «осиному гнезду» густым лесом. Идти было труд­но, но такой лес нас вполне устраивал. Только на самых подступах к бывшему дому отдыха, где Гюберт разме­стил свою Опытную станцию, лес стал редеть.

Дальше мы не пошли. Я выбрал сосну, возвышав­шуюся над остальными деревьями и взобрался на нее. С высоты станция была видна как на ладони. По моим подсчетам, до нее оставалось не менее километра, но меня выручил девятикратный бинокль. Я выбрал сук попрочнее, уселся на него верхом, раздвинул ветви и стал наблюдать.

Мое представление (со слов Фомы Филимоновича) о станции полностью совпало с тем, что я увидел. Это имело огромное значение. Следовательно, все детали на­шего плана надежны и точны.

Я отчетливо увидел каждое строение, радиоантенну, колодец посреди двора, гараж, баню, склад. По двору сновали люди.

На этом наша рекогносцировка на местности окон­чилась.

К озеру мы вернулись, когда солнце уже закатилось. С воды поднялась стая уток, со свистом промчалась над головами, покружилась и снова шлепнулась на воду. Послышалось недружное приглушенное кряканье...

Перед сном я спросил Логачева:

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы до­браться до партизан.

– Сутки, – не задумываясь, ответил он.

– Не дури! – сказал я. – За сутки не обернешься. Километров пятьдесят будет, не меньше.

– Обернусь, если надо.

– Спешка не нужна. Ты должен вернуться в суб­боту утром. Не позднее. Утром в субботу, а сегодня среда. Понял?

Логачев кивнул головой.

– Пойдешь с рассветом.

– Хорошо.

При свете карманного фонарика я сочинил письмо командиру партизанского отряда, свернул в трубочку, вставил в винтовочную гильзу, заткнул пулей и вручил Логачеву.