Глава 30. На следующем занятии я диктовала им десять заповедей

На следующем занятии я диктовала им десять заповедей. Из той книжки, которую приносила Тохе в психушку. Потом положила книгу на середину стола и сказала:

– Исправляйте сами свои ошибки, а потом скажете мне, сколько у кого.

У Васьки было пять ошибок, у Тохи – одиннадцать. Как мы не философствовали, но вырваться из «пары» по русскому не могли.

– Не убий – понятно, – сказал Тоха. – Не укради – тоже. Хотя все воруют. А вот не прелюбодействуй…

– Ну, во‑первых, воруют – не все.

– Почти все. Вы, Наталья Петровна, разве не знаете, как у нас в интернате воруют?

– Это ты что, опять про свои обои?

– Ну, про обои. Нет. У нас окна спальни выходят как раз на кладовую. Так мы и смотрим каждый вечер, как туда люди с пустыми руками заходят, а с полными сумками – выходят. Бухгалтерия вся, завхозиха, да ещё кое‑кто… А когда в прошлом году была машина с гуманитарной помощью, то через два дня приехал такой маленький грузовичок, и всё перегрузили обратно, и увезли.

– Откуда ты знаешь, что грузили?

– Да ну, Наталья Петровна, мы же не слепые! А вы, Наталья Петровна, вы за всю свою жизнь – разве не украли ничего?

– Украла.

– Ну, вот видите!

– Я потому и человек. Могу ошибаться. Но могу и понять, что так нельзя. Могу покаяться, и перестать. И ты – можешь.

– Нет, я не могу!

– Не можешь сейчас – потом сможешь. Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Это значит, что до последнего твоего дня, до смерти твоей – Бог ждёт тебя, чтобы ты покаялся и пришёл к нему. Добровольно! Как мы вчера говорили – свободно и с любовью. Чтоб ты понял, что «не укради» – это значит – «не укради», и больше ничего. Никаких компромиссов.

– И не прелюбодействуй… так же?

– Во всех заповедях – что сказано – то и есть.

А как же… Нет, у нас девчонки… Многие с двенадцати лет уже с ребятами. И любовь всякая, и за деньги девчонки продаются. А иногда – старшие к младшим лезут. И не сделаешь ничего, никто не заступится за тебя. У нас в том, в прошлом интернате, такое было, что не хочется говорить. А вы говорите – «не прелюбодействуй». Да вас бы там… засмеяли бы, или прогнали. Или поймали бы ночью, и…

– А это уже и есть наше, человеческое. А не Божеское. Божеское, вот оно: «не прелюбодействуй»! Получается, что ты и есть – «усталый раб», раб мира. Воруешь, прелюбодействуешь. Понял? Потом начинаешь что‑то понимать и «замысливаешь побег». Понял?

– Вроде… А «почитай отца своего и мать»? Как я могу их почитать, когда я их не знаю, и когда они меня бросили? Может, ещё и возлюбить? Не могу. Нет, ни за что!

– Есть одно правило, которое вы должны запомнить. Всё, что Бог нам в этой жизни даёт – Он даёт по силам человека. И всегда даёт, на каждое испытание, одну возможность: сделать всё по‑Божески. И ждёт, пока человек это поймёт и сделает по‑Божески. Ждёт – до самой смерти человека, и при каждом испытании – ждёт.

– Что, даже от убийцы – ждёт?

– Ждёт. Даже святой такой был, который убил несколько человек, но потом каялся, молился всю жизнь. И вёл жизнь такую: служил всем, работал до изнеможения, и жил в хлеву. А когда он умер, оказалось, что на его могиле люди стали исцеляться от болезней. У Бога – свой путь, для каждого. Для каждого – Божья воля. Так что, Тоха, по силам тебе прийти к Богу, как и всякому человеку. И по силам – ну, для начала, если не возлюбить, то хотя бы простить своих родителей. Простить их, понимаешь?

– Не знаю… Нет, не могу я их простить! Я вообще о них думать не могу! А Ваське‑то, Ваське – легче.

– Ваське, в этом, – да, легче. А как будет в другом – это только Бог знает. У кого какая душа, и что кому по силам. Тебе надо одному научиться, а Ваське – другому. Тебе – одно преодолеть, а Ваське – другое. Поэтому не пожелай ничего от ближнего своего. Ни вола его, ни жены.

Не завидуй! Вот что это значит! А мы все завидуем. Всё нам кажется, что у соседа – лучше жизнь.

– Я тоже завидую, – сказал Васька. – Завидую тому, кто сильный. Кто – поёт хорошо, или – кто чемпион.

– Я тоже. Я так хочу на сцену! Песни петь хочу! А что, я хорошо пою. Они там, в телевизоре, ещё хуже поют, чем я. Я тоже в телевизор хочу!

И Тоха вскочил и начал представлять певца с микрофоном. Весьма уморительно.

– Ну ладно, хватит, хватит, – сказала я. – Может, ты лучше скажешь, господин заслуженный артист, можно ли возлюбить ближнего, как самого себя?

Тоха плюхнулся на стул.

– Я так не могу. Я, наверно, никого не люблю. И не полюблю никогда.

– А ты, Васька? Как?

Васька посмотрел на меня. Его серые глаза в поллица, его почти полное молчание – за нашим разговором… Васька, Васька… Как я тебя люблю…

– Если я люблю тебя, как самого себя, – сказал Васька, – я просто отдам за тебя жизнь.

И тут уже я не смогла ничего сказать. Господи, Господи! Храни мальчика моего! Не отнимай у него сердца, и мудрости – не отнимай от него.

Васька, как бы смутившись, пытался что‑то сказать ещё, но я остановила его.

– Всё, ребята, всё. Больше – ничего на сегодня. Завтра напишем ещё диктант. Я думаю, мы всё сделаем, какнадо. Даст Бог.