Глава 29. – Мам, я больше с Антоном на речку не пойду, – это Васька

– Мам, я больше с Антоном на речку не пойду, – это Васька.

– Почему?

– А я мальчишек из своего класса встретил, а он – из своего. Они там… курят вместе.

– Курят? А больше ничего не делают? Не пьют? Клеем не дышат?

– Да вроде – нет. Я не видел. И ещё… я плаваю плохо. А Антон – как рыба плавает.

– Ну и что?

– Мне надо так же научиться, как он. Я теперь с Серёжкой, из нашего класса, ходить буду. Он с отцом будет ходить, а его отец – тренер по плаванию. Сказал, что покажет, как плавать правильно.

– Да я не против. Ходи с Серёжей. Можешь и с отцом сходить, когда он дома. Папка наш тоже плавает неплохо. А я думала, что у тебя с этим нет проблем.

– Я тоже думал, что я умею. Но Тоха… Он правда, как рыба.

– Тогда – учись.

Хоть бы там Тоха не влип никуда, со своими одноклассниками. Кто там, интересно? Я же всех его одноклассников знаю. Надо как‑нибудь дойти до речки, в виде прогулки, да посмотреть.

Клеем не пахнет, вроде. Это вот – самое страшное. Это быстро, и практически безвозвратно. В прошлом году нам перевели одного такого. Он продержался в интернате месяца два. Бедный мальчик… Где он сейчас, да и жив ли…

Нет, не похож Тоха на токсикомана. Симптоматика отсутствует. И всё равно, надо мне дойти до речки.

После обеда я усадила их обоих за стол, и Тоху, и Ваську.

– Так, господа! – сказала я. – Не пора ли прекратить бездельничать, и начать заниматься русским языком. Потому что у тебя, Васька, единственный трояк – по русскому. Ну, а про Тоху – я и не говорю.

– У меня – тоже трояк! – ответил Тоха. – Нет, Наталья Петровна, это несправедливо. У людей – лето, а вы – русский язык. Я отказываюсь.

– И я – отказываюсь, – сказал Васька.

– Берите тетради и ручки. И – без вопросов. Вашего согласия никто не спрашивает.

Они уселись за стол с ворчанием, но им пришлось подчиниться.

Я взяла простой текст и начала диктовать.

Результаты превзошли все ожидания. У Васьки было ошибок двенадцать, не считая запятых. У Тохи – двадцать пять.

– И за это сейчас ставят тройки? – сказала я. – Кошмар. Да вы, ребята, просто не представляете, что вы написали. А что касается тебя, Васька, то это – просто стыд. А я‑то думала, что твой трояк – случайность.

И мы начали разбирать ошибки. Тоха изнемогал.

– Да я сроду так не учился! – сказал он.

Васька молча сопел.

На следующий день мы повторили эксперимент.

– Пишите медленно. Вспоминайте всё, что мы вчера разбирали. И проверяйте, проверяйте свой диктант. Проверяйте – как своего, родненького!

У Васьки оказалось шесть ошибок, если без запятых. У Тохи – двенадцать.

– Молодцы! – сказала я. – К концу лета мы, наконец, напишем на настоящий трояк. Ну, а завтра…

– Ма, ты же завтра дежуришь!

– Точно, дежурю. Завтра – дежурю, послезавтра – сплю. Но вы‑то – не дежурите. И, поэтому выучите стихотворение.

– Нет! – выдохнул Тоха.

– Нет! – сказал Васька.

– Да, – сказала я. – Но ладно, недлинное. Пушкина будем учить.

Я сняла с полки томик и полистала.

– Ну, хоть вот это.

И я показала им стихотворение длинное, на два листа.

– Нет! – взвыли оба.

– Ладно, шутка. Вот, вот это. Я его сама люблю, и буду сама вместе с вами повторять. Вот!

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…

– Ну, это ещё ничего, – сказал Васька.

– Вот вам задание, на два дня. А потом – снова будем писать, так что не расслабляйтесь.

Придя через сутки с дежурства, я слышала, как Тоха бубнил на балконе – о том, что «на свете – счастья нет, но есть покой и воля». Мне было и грустно, и смешно.

Стихотворение они выучили.

– Нет, про «покой и волю» – я понимаю, – сказал Тоха, после того, как вполне прилично, «с выражением», рассказал стихотворение. – Но куда этот «усталый раб» замыслил побег, и почему он – усталый раб?

– А ты, Васька, как думаешь?

– Ну, я думаю, что он в рабстве был, – сказал Васька. – Был в рабстве, и решил бежать. Ну а где ему жить‑то, когда он сбежит?

– Где‑нибудь в пещере, в горах! – стал развивать Вась‑кину мысль Тоха. – Там надо трудиться, чтобы себя прокормить. Охотиться, рыбу ловить…

– А как понимать это – «трудов, и чистых нег»? Что такое – «чистых нег»?

– А что такое – «нег»? – спросил Тоха.

– Удовольствий. Радостей, – ответила я. – Получается, что в обитель трудов и чистых радостей. Ладно, не мучайтесь больше. Тут говорится о человеке, который испытал многое в жизни, и понял, что ни в чём на свете нет радости, как только в покое и свободе.

– Да! Это точно! – вставил Тоха. – В свободе!

– Но тут ещё одно условие есть, для этого человека, который решил обрести и покой, и волю.

– Какое условие?

– Тема уж очень такая… Ну ладно, я вам скажу, как я это понимаю. Дело в том, что нет их в нашем мире: ни свободы, ни покоя. Потому что всё, в этом мире, не вечно и переменчиво. Всё – может уйти, умереть. Да?

– Да. Так где же тогда эта «воля»? – спросил Тоха. – Где же есть такое место, которое не меняется?

– Там, где вечность, полнота всего сущего, и любовь. В Боге.

– А‑а‑а…

– Что «а‑а»? Как может быть человек свободен в этом мире, когда он всё время чего‑то хочет и куда‑то стремится? И зависит от своих желаний. Бог – это свобода. Это полнота знания и полнота любви. Любви! Вот уж куда нельзя человека насильно загнать, так это – к Богу. Только свободно и добровольно. Можно ли полюбить из‑под палки? И каждый в своё время к Богу приходит.

– Когда?

– Когда поймёт, что к чему. Когда додумает свою мысль до конца. Тогда приходит человек к Богу и принимает все Его законы. И ещё говорит: «Боже, какой же я был дурак, что раньше к Тебе не пришёл»!

– Что‑то это слишком сложно, – сказал Тоха.

– А какие эти законы? – спросил Васька. – Мы их знаем?

– Мы их чувствуем. Иногда – чувствуем, как совесть.

А чтобы мы знали точнее, нам даны заповеди. Заповеди – это и есть законы, которые надо принять добровольно и по любви. Это – как бы Бог объясняет нам, людям. Как нам надо жить, чтобы не оторваться от Бога. Или – чтобы прийти к Богу. Кому – как.

– Так не бывает, – сказал Тоха, – чтобы человек добровольно решил какие‑то законы выполнять!

– Бывает. Вот человек, в этом стихотворении, понял всё и решил уйти в монастырь. В «обитель дальнюю». Чтобы там, в монастыре, жить по Божьим законам. И найти там – свою чистую радость, свой покой и свою свободу.

– А в монастырь‑то – зачем?

– Трудно человеку, в мире живя, полностью заповеди выполнять. Да и в монастыре – тоже нелегко. Я же говорю: человек оставляет всё мирское, чтобы по Божьим законам жить.

– Как это – оставляет?

– Да по разному. По. разным причинам люди мир оставляют, разными путями идут. Но истинно мудрые, в конце концов, приходят к Богу, и говорят Ему: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Здравствуй, Господи, я оставил мир, и пришёл к Тебе.

– Что‑то не верится. А «раб»? Раб почему?

– А «усталый раб» – это не обязательно раб физический, раб – в рабстве. Усталый раб – это я, например. Или – вы. Только вы… ещё не очень устали. Вам ещё покувыркаться хочется, побегать по этому миру.

– А почему рабы?

– Рабы – но только Божьи, а не человеческие рабы. Мы все – рабы Божьи, вот в чём суть. Мы сами не в силах выполнить Божьи заповеди. И поэтому мы болеем, и умираем. Мы – не в силах вырваться из этого рабства.

– Из рабства смерти? – подал голос Васька.

Из рабства человеческой смерти. Сами мы – не в силах. И только Бог вытаскивает нас из смерти и может сделать нас свободными. И чем раньше человек это поймёт, тем лучше.

– А как это – Бог вытаскивает? Мы ведь всё равно умираем? – снова спросил Тоха.

– Бог искупает нас от рабства вечной смерти. От вечной! И ты, Тоха, не можешь совсем этого не знать. Ты же – крещённый! Пришёл Христос, Сын Божий, и отдал за нас Свою жизнь. В жертву. Искупил нас, на кресте. От смерти – искупил.

– А, я это слышал! Нам рассказывали!

– Значит, знаешь. Только вот, смысла не понимаешь.

– Угу…

– И вот, Бог и говорит нам: вы уже искуплены, и теперь – только пожелайте же, наконец, свободы! И свободно придите ко Мне. Придите ко Мне с любовью, как Мои любимые дети!

– Что, мам, только в монастыре свобода? – спросил Васька.

– А я – не хочу в монастырь! – вставил Тоха.

– Нельзя всё понимать так буквально. В Боге – свобода. А монастырь – это собрание людей, которые к Богу стремятся. В миру труднее. Мир тебя на части рвёт, своего требует.

– И что, всем надо – в монастырь?

– Да не всем. Не всем – надо, не все и могут. Люди‑то разные. Не всем в монастырь надо, а к Богу – всем надо. Но свободно! Добровольно! Вот в чём суть!

– Да… – протянул Васька.