Глава 27. Тоха вступал в нашу жизнь в качестве полноправного члена семьи

Тоха вступал в нашу жизнь в качестве полноправного члена семьи.

– Сколько ты куришь в день? – спросил муж Тоху, с первого же дня.

Штук пять в день… А может, семь…

Ну, так и решим. Вот пачка, лежит на холодильнике. Бери, а я буду знать, сколько тебе надо. Примерно…А кури – на балконе. Дома, в комнатах, и я не курю, только в экстремальных случаях.

Сначала сигареты уходили понемногу. А потом стали пропадать с холодильника – по полпачки за раз.

– Тоха, ты сигареты брал?

– Нет.

– А куда же они деваются? Мать, ты что – снова курить начала?

– Нет.

– Тогда – где сигареты?

Я накрывала в комнате стол к обеду. Андрея не было, Тоха с Васькой пришли с речки – мокрые, разгорячённые.

– Так кто же сигареты брал?

Тоха молчал. Он помогал накрывать, суетливо бегая от холодильника к столу.

Мы сели за стол, и я разлила суп по тарелкам.

– Так что, – продолжал Вася‑старший, – я, в своём собственном доме, не знаю, куда мои вещи исчезают? Мать, так‑то ты курить бросила!

– Я должна оправдываться? – спросила я. – Тоха, ты сигареты брал?

– Нет.

Обед продолжался в молчании.

– Мне бы хотелось, – продолжал Вася‑старший, – чтобы ты понял, что если ты молчишь, то этим самым подставляешь другого человека. Вот сейчас – подозрение ложится на мать. И ещё, ты должен увидеть разницу. Когда тебе желают добра, и могут простить, или когда тебя хотят уничтожить. Только дурак не увидит этой разницы.

Вася поднялся и встал, опираясь руками о стол.

– И ещё. Даже последний вор… не будет красть там, где живёт.

И Вася вышел на балкон. Покурить после обеда.

– А по мне, – сказала я, – лучше плохая правда, чем враньё. Меня от этого вечного вранья – уже тошнит.

Очередь мыть посуду была Васьки‑младшего. Васька загремел на кухне. Я тоже встала. Тоха остался за столом один. Он сидел, уткнувшись носом в пустую тарелку.

Потом он встал и пошёл к своему креслу‑кровати. Подняв подушки, он вытащил завёрнутые в газету сигареты, довольно много.

Тоха вынес сигареты на кухню и положил на холодильник.

– Я… я сигареты брал…

Ему было тяжело. То, что он брал сигареты – было явным, все факты были налицо. Но надо было ещё и сказать. Сказать это – «я»!

– Вот и пусть лежат. Открыто лежат! – сказал муж. – А впрок не собирай, не надо. На всю жизнь – не соберёшь. А нам ты можешь доверять.

А мне ничего не хотелось говорить. Не хотелось встревать в мужские разговоры. И Тоха, я думаю, наслушался женщин, на своём веку.

Тоха схватил сигарету и тоже побежал курить, на другой балкон.

Так они и стояли оба, и курили на своих балконах.

А мы с Васькой сидели на кухне. Васька мыл посуду разбрызгивая воду. А я – просто сидела. Думала. Мысль додумывала.

Думала, думала, и вдруг остановилась. Что‑то было со мной не так, как всегда…

Мне не хотелось курить! Вот это да! Вот это – чудо!

Мне не надо было сдерживаться и мучиться – я просто не хотела! Неужели правда?

Неужели правда, Господи? Я боялась поверить.

Я вышла на балкон, подошла к Васе. Потом взяла из пепельницы окурок и размяла его пальцами. Нет, мне не хотелось.

– Ты что? – спросил Вася.

– Ничего, – ответила я. – Кажется, со мной произошло чудо.

– Ну, мать… У тебя чудеса – на каждом шагу!

– Нет, чудо, – сказала я. – Вася, мне не хочется курить.

Я ещё раз поднесла к носу окурок, понюхала, поморщилась и положила его обратно в пепельницу. Кажется, всё.