Глава 24. В воскресенье я сидела на кухне и чистила картошку

В воскресенье я сидела на кухне и чистила картошку. Солнце ложилось светлым квадратом на кухонный пол и отблескивало с лезвия ножа, прямо мне в глаза. Слёзы же капали – прямо в мусорное ведро.

– Хватит тебе реветь! – сказал муж. – Надоела уже.

– Завтра его увезут. В область. А что я, как КГБ какое‑то… Диссидента – в психушку! Да ещё – практически невиновного.

– А теперь – сидишь тут, и ревёшь. Крокодиловы слёзы льёшь.

– Угу…

– Опять застряла между нашими и вашими. Сама его уложила, а теперь ревёшь!

– Угу…

– Застряла ты, мать, застряла.

– Угу. Одной ногой застряла в кухне интернатовской, а другой – в психушке.

Муж закурил и подошёл к кухонному окну. Он медленно докурил, потом раздавил окурок в пепельнице.

– Ну ладно, хватит. Одевайся. Поедем в твою психушку, и заберём твоего диссидента. Давай, давай. Возьмём его на лето к себе. Чтобы ты… хоть одну свою ногу вытащила.

– Правда? Ты согласен? Я боялась и сказать…

– Да что, мы его не прокормим, что ли? Прокормим. Что мы, то и он. И вообще, как там, на востоке, говорят? Один сын – не сын, два сына…

– Полсына, – продолжила я. – А три сына – сын!

– С двумя мы справляемся…

– Легко! – Сказала я.

– Что мы, с тремя не справимся?

– Да! – сказала я. – Что, мы не справимся с тремя?

– Справимся! Всего – три месяца каких‑то.

– Справимся. А тебе его дадут? Всё‑таки – психушка.

– Под расписку – дадут, – сказала я. – Сейчас, картошку вымою. А пожарю, когда приедем.

Спасибо, Господи! Спасибо!

В отделение меня легко пропустили. Дежурным врачом оказалась та же самая врач, моя знакомая. Это было почти равносильно чуду. Ей я рассказала всё, как есть. И расписку написала.

– А не попадёт вам? И мне, заодно с вами? – спросила врач.

– Думаю, что неприятности будут. У меня. Но не такие уж страшные. Я его беру, значит, и ответственность на себя беру. Вы же не знаете, куда я его беру. Из интерната – поступил, врач интерната – и забирает. Если что.

– Помоги вам Бог, – сказала врач. – Если будет надо, обращайтесь. Вдруг что‑нибудь случится.

– Спасибо вам. Пойду в палату к нему. Тоха сидел в палате и смотрел в окно.

– Привет, Тоха.

– Здравствуйте, Наталья Петровна. Завтра меня увозят.

– Я знаю.

Дебил на соседней койке по‑прежнему пускал слюни, мужичок с колкими глазками что‑то злобное шептал про себя. Третий член палатного коллектива всё так же лежал в кровати, укрывшись с головой.

– Пойдём, Тоха, выйдем в коридор, – сказала я. Мы вышли.

– Книжку мою прочёл?

– Прочёл.

– Как?

– Понравилась. Только не всё понятно…

– Тоха… – сказала я. – А что бы ты сказал, если бы я тебя забрала?

– Куда?

– Домой к себе. Некуда больше.

Тоха молчал. Потом спросил:

– Правда?

– Правда. Муж согласен.

– Наталья Петровна! А я сидел и Богу молился, чтобы кто‑нибудь спас меня! Правда? Правда, вы меня заберёте… из этой психушки?

– Правда. Иди к врачу, она тебе даст разрешение, чтобы вещи забрать. А Василий Иванович ждёт нас около больницы.

И Тоха побежал.

А я стояла возле окна и чувствовала, как на сердце становится легче и легче. Ногу вытащила… Начала вытаскивать… Вася, Вася. Спасибо тебе.

Вася ждал нас на выходе.

– Ну, привет, – сказал он Тохе.

– Здравствуйте, – пробурчал Тоха.

– Ну, покажись‑ка, что ты за диссидент. Ну‑ну, ничего! Тоха стоял, потупившись.

– Пошли, в кафе зайдём, что ли, – сказал Вася.

И мы зашли в небольшое кафе, в мороженицу, рядом с больницей. Мы сели за столик, и пока Тоха ел мороже ное маленькой ложечкой, Вася спокойно говорил ему то, что было нужно.

– Слушай, мальчик, и мотай на ус. Мы тебя взяли, потому что так сочли нужным, и так сочли справедливым. Но учти, что у матери будут из‑за этого неприятности. Потому что попал ты в психушку не за заслуги, а совсем наоборот. Так, нет?

– Так…

– Мы тебя берём, как сына. Делить со своими не будем. Как своих кормим, так и тебя будем кормить Как своих воспитываем, так и тебя будем воспитывать. И как своих ругаем, так и тебя будем ругать. Но и слушать нас ты будешь – как сын, а не как чужой. Не гадить, не вредить, не воровать! Как сын! А иначе – иди обратно. Понял?

– Понял…

– Учти, это мать слёзы льёт. А я – военный, и разного народа навидался на своём веку. Сможешь с нами жить – я буду тебя уважать. Не сможешь – извини, и до свидания. Вот тебе шанс, и держись за него. Понял?

– Понял…

А я – не могла говорить. Молча сидела, мороженое ела.

Спасибо, Вася. Спасибо, Господи. Спасибо…

Потом мы прошлись по рынку, и выбрали Тохе недорогие, но вполне приличные кроссовки. Купили так же и простые резиновые шлёпки, чтобы бегать в них на речку.

Date: 2015-07-11; view: 292; Нарушение авторских прав