Отрывок из завещания Л.Н. Толстого 1895 г. (Дневник, 27 марта 1895 г.)

«Похоронить меня там, где я умру, на самом дешёвом кладбище, если это в городе, и в самом дешёвом гробу, как хоронят нищих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпевания. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай хоронят, как обыкновенно, с отпеванием, но как можно подешевле и попроще» (53: 14 - 15).

Мы видим, что Лев Николаевич просит здесь, чтобы его похоронили как нищего, допуская однако, ради чувств близких, церковное православное отпевание. Так ли уж это по-чеченски и по-исламски? Он не придаёт значения обрядам именно православия, но из этого не следует логически, что он придаёт значения обрядам ислама.

Движемся далее…

2) Отрывок из «Воспоминаний» Л.Н. Толстого (1902 - 1906):

«Это одно из самых далёких и милых и важных воспоминаний. Старший брат Николенька был на 6 лет старше меня. <…> Так вот он-то, когда нам с братьями было – мне 5, Митеньке 6, Серёже 7 лет, объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей, никто ни на кого не будет сердиться и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями. (Вероятно, это были Моравские братья, о которых он слышал или читал, но на нашем языке это были муравейные братья). Ия помню, что слово «муравейные» особенно нравилось, напоминая муравьёв в кочке. Мы даже устроили игру в муравейные братья, которая состояла в том, что садились под стулья, загораживали их ящиками, завешивали платками и сидели там в темноте, прижимаясь друг к другу.

<…> Муравейное братство было открыто нам, но главная тайна о том, как сделать, чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и не сердились, а были бы постоянно счастливы, эта тайна была, как он нам говорил, написана им на зелёной палочке, и палочка эта зарыта у дороги, на краю оврага старого Заказа, в том месте, в котором я, так как надо же где-нибудь зарыть мой труп, просил в память Николеньки закопать меня» (Толстой Л.Н. Собр. Соч.: В 20-ти тт. Т. 14. М., 1964. С. 465 - 466).

ГДЕ здесь хоть малейшая зацепка, которая позволяла бы, не кривя душой, утверждать, что Толстой, пиша в завещании о простой могиле на краю оврага и леса и зелёной палочке, тайно желал бы при этом быть похороненным «как в Чечне», «по исламскому обряду»? То, что предстаёт из данного отрывка – начисто отрицает самую мысль о «недоразумениях» близких Толстого, не понявших его мусульманских намерений и оттого уверовавших в зелёную палочку. Нет! Зелёная палочка для Льва – вполне самостоятельна: она -- не просто чудо и сказка, она – метафорическое оформление лучших свойств его души и качеств характера, благороднейших убеждений: всего того, что привело его в зрелые годы к исповеданию истины высшего религиозного жизнепонимания, нецерковного, свободного христианства, -- христианства Христа, а не попов и толковников!

Толстой сам пишет об этом так:

«Идеал муравейных братьев, льнущих любовно друг к другу, только не под двумя креслами, а под всем небесным сводом всех людей мира, остался для меня тот же. И как я тогда верил, что есть та зелёная палочка, на которой написано то, что должно уничтожить всё зло в людях и дать им великое благо, так я верю и теперь, что есть эта истина и что будет она открыта людям и даст им то, что она обещает» (Там же. С. 467).

И, наконец, ещё один текст:

3) Отрывок из завещания Л.Н. Толстого 1908 г. (Дневник, 11 августа 1908 г.)

«Второе, хотя это и из пустяков пустяки, то, чтобы никаких не совершали обрядов, при закопании в землю моего тела. Деревянный гроб, и кто хочет, снесёт или свезёт в Заказ против оврага, на место зелёной палочки. По крайней мере, есть повод выбрать то или другое место» (56: 144).

Зелёная палочка для Вахидовой – «какая-то», нелепица, унижающее Толстого как «мюрида» вера в неисламское чудо, и не более… И, доверчиво следуя за мыслью шахидки в толстоведении, читатель, по её замыслу, должен убедиться: да, Толстой запрещал христианские обряды, завещал похоронить себя вне православного кладбища, значит… он тайный мусульманин.

Хотя – не логичнее бы предположить, что просветлённый ХРИСТИАНСКИМ жизнепониманием человек и ДОЛЖЕН неизбежно относиться к плотской смерти именно так: просить, чтобы поменьше при его кончине было суеты и расходов, не придавать значения обрядам и месту своего погребения, и т.д.?

(Здесь опять расчёт автора на смешение в массовом сознании понятий «христианства» и «православия». Христианин – значит для большинства: член «своей» церкви, исполнитель её обрядов…).

Подтверждение же такого, истинно христианского, отношения Льва Николаевича к смерти мы находим здесь же, в дневниковой записи Толстого от 11 августа 1908 г., рядом с завещанием:

«Последние дни неперестающий жар, и плохо, с трудом переношу. Должно быть, умираю. Да, тяжело жить в тех нелепых, роскошных условиях, в которых мне привелось прожить жизнь, и ещё тяжелее умирать в этих условиях: суеты, медицины, мнимого облегчения, исцеления, тогда как ни того, ни другого не может быть, да и не нужно, а может быть только ухудшение душевного состояния. Отношение к смерти никак ни страх, но напряжённое любопытство. <…> Да, “всё в табе и всё сейчас”, как говорил Сютаев, и всё вне времени. Так что же может случиться с тем, что во мне и что вне времени, кроме блага?» (Там же. С. 143 - 144).

ЧТО тут, на самом-то деле, можно сыскать в подтверждение мифа Вахидовой? Уж никак не ссылку Толстого на самобытного народного крестьянина-философа и ХРИСТИАНИНА Василия Кирилловича Сютаева (1819 - 1892), с которым Лев Николаевич был лично знаком и определял его воззрения как «радикальные христианские» (69, 174)!

«Радикальное христианство» Сютаева -- это и есть христианство Христа, более честное и последовательное, нежели его церковное извращение, но уж никак не ислам!

На этом – завершим всё наше исследование, с пожеланием читателю: не принимать на веру ничьих, в особенности «сенсационных», домыслов, а -- самостоятельно читать ИСТОЧНИКИ и анализировать их.