Глава IX. Это стало превращаться в дурную привычку, но ночью Докки опять сидела с Афанасьичем на кухне и пила «холодненькую»

Это стало превращаться в дурную привычку, но ночью Докки опять сидела с Афанасьичем на кухне и пила «холодненькую». Вернее, пил ее Афанасьич, а она ограничилась смесью из нескольких капель водки, воды и сока, которую, переживая по поводу испорченного «чистого продукта», намешал ей слуга.

Докки не рассказывала Афанасьичу о ссоре с кузиной, но он уже – как и все слуги, от которых было трудно скрыть происходящее в доме, – об этом знал.

– Злыдни, приживалки и нахлебницы, – говорил Афанасьич, – притянули вас в этот окаянный городишко, а теперь недовольны: то им не так, то им не сяк. Из‑за чего сыр‑бор?

– Да все то же, – сказала она. – Мари теперь беспокоится о моей репутации.

– Пусть о своей печется, – вынес вердикт слуга. – Сама вас сюда потянула – все к армейцам стремилась попасть, дочку свою непутевую пристроить, а теперь еще и недовольна. Что это она так взволновалась? Опять за генерала?

– Да, хотя мы с ним друг другу даже не нравимся. Она просто волнуется, что могут пойти разговоры, – ответила Докки, подумав, как Афанасьич все помнит, обо всем догадывается и делает верные выводы.

– На пустом месте разговоры не поведутся, – философски заметил Афанасьич. – Дымок‑то, видать, заприметили. А уж в какую сторону его понесет – тут бабы сами такого наворотят, что после только диву даешься. Каков из себя‑то генерал? Я что‑то запамятовал.

«Запамятовал ты, как же!» – усмехнулась про себя Докки, покосившись на слугу, который сидел с лукаво‑простодушным выражением лица.

– Генерал как генерал, – она нарочито безразлично повела плечами. – Герой, потому все девицы по нему с ума сходят. А по мне – так ничего особенного.

– Ну, коли ничего особого, тогда хлопнем, – Афанасьич поднял свой стакан. – Оп‑оп!

Он залпом выпил, крякнул, закусил соленым огурцом, ухмыльнулся в усы, наблюдая, как Докки маленькими глотками пьет свою бурду, и сказал:

– Раз этот генерал нам не подходит, пора сниматься в Залужное.

– После бала, – твердо ответила Докки.

«Когда я всем покажу, что мне нет никакого дела до сплетен и до „завидных женихов“ в лице графа Палевского. И когда он увидит, что мои толщи льда растопить невозможно. Разумеется, если захочет в этом убедиться».

Докки считала, что до бала не увидит графа, вовсе не была уверена, что он появится и там, но была решительно настроена блистать на вечере во всей красе, насколько позволит ее внешность, изысканная прическа и новое платье. Эти дни она старалась как можно меньше общаться с родственницами, а также с семейством Жадовых, с которым Мари, Алекса и их дочери почти не расставались. Ламбург, к вящей радости Докки, был занят какими‑то служебными делами.

Она навестила госпожу Головину, поужинала у Катрин Кедриной и нанесла несколько визитов, нигде не встретив Палевского. Как ей сообщили, он уехал то ли в Лиду, то ли в Луцк, то ли еще куда – принимать полк или делать инспекцию какой‑то воинской части.

Нельзя было сказать, что Докки радовалась его отсутствию: напротив, она отчаянно хотела его видеть, несмотря на ссору, свое в нем разочарование и решение выкинуть его из головы и из сердца. Против воли (хотя и знала, что Палевского нет в городе) она высматривала его на улицах, замирая от волнения, ждала его появления в гостях, вздрагивала при виде офицеров в генеральских мундирах, продумала и отрепетировала в уме все возможные и невозможные реплики, какие только можно было изобрести на случай очередной с ним беседы. Мысль о том, что эта беседа могла и не состояться, приходила ей в голову, но Докки все же посчитала необходимым быть во всеоружии.

Перед балом она поехала к портнихе за платьем и на обратной дороге вдруг увидела Палевского: он ехал по улице верхом в сопровождении адъютантов. От неожиданности Докки попыталась спрятаться за зонтиком, заметив, как при взгляде на нее улыбка тронула уголки его губ. Он приветственно склонил голову и прикоснулся рукой к шляпе, она сдержанно кивнула в ответ, чувствуя, как ее обдает жаром, и страстно надеясь, что он подъедет к ней, но, увы, Палевский, не задерживаясь, проследовал своим путем. Докки вернулась домой в полном смятении и долго металась по своей спальне: ходила из угла в угол, садилась, ложилась, опять вставала и ходила, все вспоминая свет его глаз и эту улыбку уголками рта, от которой у нее до сих пор все дрожало внутри и слабели ноги.

«Это невыносимо, – думала она. – Это совершенно невыносимо – его видеть». Было невыносимо не только его видеть, но и постоянно о нем вспоминать и не спать ночами из‑за мыслей о нем. Ей казалось ужасной ошибкой дожидаться бала, который недавно представлялся ей таким важным, даже решающим. Теперь она не понимала, что должно на нем решиться, что она хочет себе доказать и нужно ли ей вообще это себе доказывать. Она то представляла, как на бале Палевский уделяет ей все свое внимание, то перед ее глазами вдруг возникали ужасающие сцены, как он не замечает ее и усиленно ухаживает за другими женщинами, а она одиноко стоит у стены в новом, ненужном ей платье.

На бал она поехала в невероятно напряженном состоянии, полагаясь только на свое самообладание, отшлифованное годами в свете, которое поможет ей скрыть от посторонних собственные переживания, и в полной мере оценила насмешку судьбы, когда выяснилось, что Палевский попросту не явился на этот для нее столь вожделенный вечер.

На этот раз бал проходил во вполне благоустроенном особняке на окраине Вильны. Докки украдкой высматривала Палевского среди толпы, с волнением ожидая увидеть знакомую фигуру в генеральском мундире. Генералов было много, но среди них не было именно того, кого ей так хотелось увидеть.

По приезде государя бал по обыкновению открылся польским. Докки его танцевала с князем Вольским – он развлекал ее длинными анекдотами времен царствования Екатерины Алексеевны, а Палевского не было ни среди танцующих пар, ни среди зрителей. Ей казалось неловким спрашивать о графе Вольского, как и других своих партнеров в последующих танцах. Она улыбалась, шутила, изображала из себя беззаботную веселую даму, приехавшую на бал повеселиться и получающую удовольствие от танцев, музыки, бесед и комплиментов, хотя на душе ее лежала безотрадная тяжесть досады, горечи и одиночества.

Когда перед последним танцем – котильоном – Докки подошла к своим родственницам, Аннет Жадова рассказывала о предстоящем ужине, который должен был состояться не в доме, а, по случаю теплой погоды, в саду, где сооружен специальный деревянный помост для столов.

– Будет играть оркестр, – говорила Жадова со знанием дела: она успела прогуляться к импровизированной столовой. – Разноцветные фонарики, луна, благоухание цветов – словом, необычайно романтическая обстановка.

Дамы заулыбались, девицы переглянулись и захихикали.

– Во главе площадки на возвышении сервирован отдельный стол для государя и придворных, – продолжала Аннет. – Там же сядут особо приглашенные императором гости: вельможи из местных, придворные и высшие чины армии со своими дамами. Княгиня Качловская, я слышала, рассчитывала попасть за этот стол в качестве спутницы Палевского, – Жадова кинула на Докки язвительный взгляд. – Но его нет на бале.

– А где он? – спросила Ирина.

– Его срочно куда‑то вызвали.

– Как жаль! – воскликнула Натали. – Будь он на бале и танцуй котильон, я могла бы попасть ему в пару!

– С чего ты думаешь, что он выбрал бы тебя? – вскинулась Ирина. – Ты даже не приглашена на котильон.

– Меня пригласили! – обиделась Натали.

– И кто же, позволь поинтересоваться?

– Девочки, не ссорьтесь! – Мари обеспокоенно посмотрела на дочь. – Ирина, кавалеров на всех хватит.

– Я танцую с Немировым! – заявила Натали. – Он, между прочим, ротмистр в отличие от твоего штабс‑капитана.

Ирина вспыхнула от возмущения:

– Ты лжешь! Немиров не мог тебя пригласить!

– А вот и пригласил! – Натали торжествовала.

– Ничего удивительного, что господин Немиров пригласил Натали на котильон. Он определенно выделяет ее среди прочих барышень, – вмешалась в перебранку девиц Алекса. – Ирина, не стоит так грубо разговаривать с кузиной.

– Немиров танцевал с Лизой тур вальса, – напомнила Жадова. – У нас есть все основания предполагать, что он за ней ухаживает.

Лиза слегка покраснела и с вызовом посмотрела на остальных девиц.

– Ротмистр приглашал Ирину на мазурку! – воскликнула Мари. – И сопровождал на верховой прогулке!

Докки закатила глаза и отошла в сторону. Было смешно и в то же время неприятно слушать, как барышни и их матери не могут поделить кавалера, который вряд ли подозревал о приписываемых ему чувствах.

Вскоре перебранка закончилась. Дамы, так и не выяснив окончательно, за кем все же ухаживает Немиров, вернулись к обсуждению не менее животрепещущей темы: к генералу Палевскому, одно лишь упоминание имени которого сплачивало их ряды.

– Говорят, граф намерен наконец жениться, – громко сообщила Жадова с явным расчетом на то, что ее услышит Докки. – Мне рассказала об этом одна дама, которая приятельствует с какой‑то его родственницей. Генерал обещал своей матери выбрать скромную молодую девушку, пусть без большого приданого и особых связей, но с безупречной репутацией и из хорошей семьи.

Немиров и прочие кавалеры тут же были забыты, и все барышни, затаив дыхание, ловили каждое слово Жадовой, определенно представляя именно себя на месте этой скромной молодой девицы – будущей графини Палевской.

– Генерал находится как раз в том возрасте, когда мужчины вступают в брак, – вещала Аннет, барышни радостно переглядывались, а Докки не могла не признать, что Жадова права. Мужчины прежде делали карьеру и, успев вволю насладиться свободной жизнью, женились затем на юных и невинных созданиях. Она сжала веер и в очередной раз задумалась, зачем она здесь и чего ждет от встречи с Палевским, если она еще когда‑нибудь состоится.

Котильон она танцевала с Рогозиным. Князь наговорил ей массу комплиментов и все твердил о своей страсти, которая вновь возгорелась, едва лишь он увидел ее в Вильне.

– Вы сводите меня с ума, выбиваете из‑под меня почву и воспламеняете мое сердце небывалым огнем, – уверял он, горячо сжимая пальцы Докки, когда усаживал ее на стул после променада мазурки.

– Но вы выглядите крепко стоящим на ногах, – смеялась она, оживленная и чуть запыхавшаяся после танца. – Взгляд ваш вполне разумен, а пламя можно потушить графином холодной воды.

– О, как вы жестоки! Но жар моей страсти может охладить лишь лед, ежели мне будет дозволено прижать его к своей груди.

– Вы замерзнете, – эти намеки на «ледяную баронессу» ей определенно надоели.

Рогозин понизил голос и сказал:

– А что, если нам обвенчаться?

Докки с изумлением на него посмотрела. Во время ухаживаний за ней в Петербурге князь явно не имел серьезных намерений, да и сейчас не мог вдруг захотеть расстаться со своим холостым положением.

«С его стороны опасно так шутить. Вдруг я соглашусь стать его женой? Верно, испугается до смерти», – мысленно усмехнулась она и представила пораженные лица родственниц, которым было бы нелегко пережить объявление о ее помолвке с князем. Брак с ним многие назвали бы весьма удачной партией. Старинная фамилия, титул, связи, да и деньги у него тоже водились.

– Не уверена, что это удачная идея, – с улыбкой сказала Докки.

– Вероятно, не совсем удачная, – рассмеялся Рогозин. – Но поскольку вас невозможно заполучить другими способами, остается один‑единственный, к которому вы, хочется надеяться, отнесетесь более снисходительно. Судите сами: надвигается война, я могу быть убит, так хоть позвольте напоследок насладиться всеми удовольствиями, что, уверен, сулит брак с вами.

– О, Господи, – пробормотала Докки. – Боюсь, война неизбежна. Но очень надеюсь, что с вами ничего не случится, и впереди у вас долгая‑долгая жизнь, полная удовольствий, в том числе тех, которые заключает в себе супружеская жизнь.

– Я тоже на это надеюсь, – беспечно отозвался князь. – С другой стороны, если мне не повезет, вы, согласившись сейчас стать моей женой, вновь обретете свободу, к коей так стремитесь. Хотя я не понимаю, какую радость вы находите в одинокой жизни без мужчины, чьи объятия могут принести столько наслаждений.

«Наслаждения! – фыркнула про себя Докки. – Удовольствие достается только мужчинам. Хотя Думская не раз намекала, что это может быть приятным и для женщины, я не намерена подвергать себя подобному испытанию».

Князь повторил слова сплетниц, которые, видно, уже успели распространить в обществе свою версию о намерениях Ледяной Баронессы.

«Теперь все обсуждают мои неблаговидные планы, – со злостью подумала Докки. – И Палевский, конечно же, тоже считает, что я ужасно эгоистична и корыстна. Верно, поэтому он счел для себя возможным разговаривать со мной в таком тоне».

– У каждого свои представления о радостях жизни, – только и сказала она.

Судя по выполненным фигурам, им осталось станцевать лишь тур вальса по кругу вместе со всеми участниками котильона.

«Потом ужин – и домой», – Докки устало наблюдала за последними парами, заканчивающими променад мазурки.

– Простите, баронесса, – в этот момент обратился к ней Рогозин. – Меня требует начальство.

И действительно, на противоположном конце залы невысокий пожилой офицер в генеральском мундире знаками подзывал князя.

– Даже на бале не оставляют в покое, – извиняющимся тоном сказал Рогозин. – Сейчас я найду вам партнера…

– Не стоит беспокоиться, – раздался рядом знакомый мужской голос. – У баронессы есть кавалер для этой фигуры.

С этими словами невесть откуда появившийся граф Палевский прошел мимо Рогозина, вынудив того попятиться, взял Докки за руку и повел к парам, собирающимся на заключительный круг. От неожиданности она почти потеряла дар речи, не веря в реальность происходящего. Едва все ее надежды встретить Палевского разрушились, он появился. И не просто появился, а сейчас вел ее танцевать, и она так остро осязала его присутствие. На мгновение ей показалось, что это происходит не с ней, но зазвучала музыка, сильная рука генерала обвила ее талию и привлекла к себе, и она явственно ощутила прикосновение его ладони, тепло от которой распространилось по телу, заставляя Докки трепетать и чувствовать себя поразительно живой и счастливой.

Под пристальным взглядом Палевского она положила руку на его плечо, и они неторопливо закружились по зале под тягучую музыку медленного вальса.

– Не ожидали меня сегодня увидеть? – наконец спросил он.

– Нет, – после небольшой паузы ответила Докки, не глядя на него, но чувствуя на себе его оценивающий взгляд. – Говорили, что вы задержались по делам службы.

– Но вы надеялись, что я все же появлюсь.

Он не спрашивал, он сказал это с такой уверенностью, что Докки моментально потеряла то радостно‑опьяненное состояние, в которое поверг ее танец с ним, и ощетинилась.

– С чего вы так решили? – настороженно поинтересовалась она, забеспокоившись, что чем‑то выдала себя, и подняла на него глаза. Взгляд его был задумчив.

– Вы изумительно выглядите, – сказал он, не отвечая на ее вопрос, или именно в этих словах заключался его ответ, намекающий на то, что она нарядилась ради него, в ожидании встречи с ним.

Так или иначе, но теплота комплимента была разрушена нескрываемой самоуверенностью его автора.

«Что за человек, – подумала она с горечью. – Опять превращает в побоище нашу встречу. Вот уж поистине боевой военачальник. Обращается со мной как с неприятелем на поле брани».

Она вспомнила о сплетнях, распускаемых о ней, и еще больше закручинилась.

«Конечно, он считает меня крайне неприятной и безнравственной особой, – решила Докки. – Но зачем тогда при каждом удобном случае подходит ко мне, заводит со мной разговоры? Получает удовольствие от высказанных мне колкостей? Хочет показать мне всю мою неприглядность? Или расценивает меня, Ледяную Баронессу, своего рода вызовом, на который считает своим долгом ответить?»

– Ваше платье бесподобно и очень вам к лицу, – тем временем говорил Палевский. – Своим простым нарядом вы выгодно выделяетесь на фоне бесконечных воланов, лент, кружев и прочих финтифлюшек, которыми так любят украшать себя многие дамы.

Докки было приятно, что он таки заметил и оценил ее новое платье – блекло‑зеленое, незатейливое, с той неброской элегантностью, какой можно достичь лишь отличным покроем, отменным вкусом и большими деньгами. Тем не менее она не собиралась спускать его самодовольство.

– Ваш мундир вам также к лицу, – съязвила она и демонстративно, будто желая подтвердить распространяемые о ней слухи, добавила:

– А своей генеральской формой вы выгодно выделяетесь среди офицеров более низких чинов.

Его глаза заискрились.

– Браво, madame la baronne! – ухмыльнулся он. – Не сомневался, что у нас состоится интереснейший разговор.

Докки вздернула и отвернула голову в сторону, всем видом показывая, что вовсе не считает этот разговор «интереснейшим». Палевский же как ни в чем не бывало продолжал:

– Итак, вы меня ждали. И, верно, предполагали, что я не упущу возможности с вами потанцевать.

– Ничего подобного! – заявила уязвленная Докки. – Мало того, – холодно добавила она, хотя ей ужасно мешали сосредоточиться на беседе его взгляды и ладонь на ее талии, – я была убеждена, что после нашей встречи на Бекешиной горе вы не сочтете для себя возможным оказывать мне какие‑либо знаки внимания.

– Напротив, – возразил он с такой довольной улыбкой, что Докки чуть не задохнулась от негодования. – Позвольте вам напомнить: мы как раз пришли к полному взаимопониманию и договорились о…

– Все было наоборот! – перебила она его. – Вы заявили, что я представляю из себя льдину…

– А, так лед подтаял? – он насмешливо изогнул бровь.

– Что вы хотите этим сказать?! – возмутилась Докки.

– В прошлый раз упоминались глыбы льда. Раз теперь речь идет лишь об одной льдине, то можно говорить о явном прогрессе в наших отношениях.

– У нас нет отношений!

– Но как же?! – он нарочито удивился. – Мы вместе, мирно танцуем…

– Вовсе не мирно, – возразила Докки. – Мы вообще бы не танцевали, если бы князя Рогозина не вызвал его начальник, а вы не оказались поблизости и не заменили его…

– Уверяю вас, здесь нет ничего случайного, – выражение его лица было непередаваемо. – Именно я попросил генерала Игнатьева дать какое‑нибудь поручение своему адъютанту, коим является Рогозин. Генерал не смог отказать мне в этой маленькой просьбе.

Докки оторопела.

– О! – только и вымолвила она, пораженная, что он не только мог поступить подобным коварным образом, но и легко в том признаться. Докки вспомнила слова Швайгена, что для Палевского не существует понятия «неудобно», что можно было расценивать как способность графа любыми средствами добиваться своей цели.

«И в то же время все в один голос заявляют, что генерал – благородный человек, – подумала она. – Поди его пойми…»

– К сожалению, – сказал Палевский, – я смог лишь сейчас приехать на бал, а поскольку я намеревался быть вашим партнером в танцах…

– Намеревались?! С чего вы вдруг решили, что я бы приняла ваше приглашение? – ехидно поинтересовалась Докки.

– Вам было бы неловко отказать мне, – его губы вновь дрогнули в улыбке.

Она метнула на него негодующий взгляд. Конечно, ей бы пришлось принять приглашение любого кавалера, пригласившего ее на танец, иначе это выглядело бы верхом нелюбезности по всем правилам приличия. Она боялась, что после перепалки на горе Палевский и не подойдет к ней, но он вел себя так, будто они не ссорились. Докки могла лишь удивляться, как он сумел столь ловко перевернуть всю ситуацию в свою пользу, и она не только не сердилась на него, но и была польщена его вниманием.

– В любом случае мы с вами бы сейчас танцевали, чем мы, собственно, и занимаемся, – он чуть крепче сжал ее талию, и она не знала, смеяться ей или плакать после всего только что услышанного.

«Все равно танец вот‑вот закончится, – подумала Докки. – И я буду только рада расстаться с ним». Но она знала, что обманывает себя, потому что, несмотря на его возмутительное к ней отношение, ей доставляло огромное удовольствие танцевать с ним, пикироваться, таять под его взглядами и просто находиться рядом.

Когда закончился вальс, Докки пошла было к своим родственницам, но Палевский удержал.

– Не спешите прощаться со мной, madame la baronne, – сказал он. – Еще не время.

Она удивленно приподняла брови, он же просунул ее руку себе под локоть и повел в сад, куда уже направлялись парами и группами, переговариваясь, шурша платьями и стуча каблуками башмаков, все гости сего празднества.

– Куда мы идем? – спросила она, когда они вышли на улицу.

– Ужин, – напомнил ей Палевский.

Из‑за неожиданной встречи с генералом Докки совсем забыла об ужине в саду. Палевский же вдруг вздумал улыбнуться так обворожительно, что у нее стеснилось дыхание.

«О, что же он со мной делает?!» – ахнула она и чуть не застонала, вспомнив, что к столу ее намеревался вести Ламбург.

– Но я должна найти своих родственниц! – воскликнула Докки, с трудом скрывая охватившее ее смятение и пытаясь разглядеть Мари и Алексу среди множества гостей, высыпавших на улицу.

– Уверен, какое‑то время они смогут обойтись без вашего общества. – Палевский, искусно лавируя, вывел ее из толпы и направился к темной боковой дорожке, уходящей в глубь сада, которая оказалась пустынной – все шли по центральной освещенной аллее.

– Ужин сервирован на улице, поскольку парадная столовая не вместит и половины присутствующих, – пояснил он, хотя она его ни о чем не спрашивала, беспокоясь о реакции Вольдемара на ее исчезновение и поневоле нарушенное слово, ему данное. Было бы некрасиво на глазах у Ламбурга сесть за стол вместе с графом.

– Боюсь, я не могу идти с вами, – сказала Докки.

Она попыталась остановиться, но генерал чуть не потащил ее за собой, бросив на ходу:

– Отчего вдруг?

– Оттого, что я уже приглашена на ужин, – сердито ответила она, негодуя больше на Вольдемара с его ухаживаниями, чем на бесцеремонность этого ужасного генерала.

– Кем? – поинтересовался он, бросив на нее быстрый взгляд.

– Какое это имеет значение?

– Никакого, – согласился Палевский. – Вы ужинаете со мной, а ваши поклонники смогут любоваться вами издали.

– Это невозможно, – попыталась объясниться Докки. – То, что я ушла с вами, невежливо по отношению к другому человеку, который пригласил меня ранее…

Только сейчас она сообразила, что генерал вовсе не приглашал ее на ужин.

– Ну, конечно, – пробормотала она. – Вы уволокли меня за собой и поставили перед фактом, что мы вместе сидим за столом. Это было очень любезно с вашей стороны, скажу я вам.

– Разве вас кто‑то уволакивал? – он сделал вид, что удивился ее словам. – Madame la baronne, реши я кого‑нибудь «уволочь», как вы выразились, то это выглядело бы совсем по‑другому.

– Интересно, как бы это могло выглядеть? – проворчала она.

– Как? – он остановился и повернулся к ней. Докки в темноте с трудом различала выражение его лица, но глаза его мерцали в отблеске луны, и ей показалось, что у него во взгляде промелькнуло что‑то алчное. – Я бы взвалил… хм… эту даму на плечо и унес, хотела бы она того или нет.

– Да что вы такое говорите?! – ахнула Докки, которую представленная картина почему‑то не возмутила, а, напротив, показалась весьма привлекательной.

– Да‑с, madame la baronne, – его улыбка выглядела подозрительно, будто он сам наслаждался нарисованным им действом. – Затем я посадил бы эту даму на своего коня и увез…

Палевский явно забавлялся, хотя Докки ни на секунду не сомневалась, что, захоти он кого увезти, у него хватило бы на это решимости.

«Этот – точно бы уволок. Без всяких реверансов. И вряд ли бы кто ему сопротивлялся, – с невольным восхищением подумала она. – Какая женщина устояла бы перед ним?»

Вслух же недоверчиво хмыкнула.

– Не верите? – он наклонился к ней – она почувствовала его дыхание, отчего у нее все сжалось внутри, – и жарко прошептал: – Вот, например, вас… прижать к груди и унести…

У Докки ослабли колени, и она с превеликим трудом удержалась на ногах, стараясь не опираться на руку Палевского тяжелее, чем то позволял этикет.

– Не боитесь, что замерзли бы от моего «ледяного сияния»? – пробормотала она, пытаясь сохранить внешнее спокойствие.

– Лед можно зажечь, им и согреться, – сказал он таким вкрадчивым и мягким голосом, что у нее закололо кончики пальцев.

Он лишь флиртовал, но у него это получалось так обольстительно, так чувственно, как ни у какого другого мужчины.

– Интересно, вы бы сопротивлялись или нет? – задумчиво спросил он не столько ее, сколько самого себя.

Докки могла только радоваться, что на улице темно и он не видит ее смущения, и решительно поменяла столь щекотливую тему разговора.

– Все же советую вам пригласить на ужин другую даму, а я должна найти своего спутника, – сказала она и вновь попыталась отнять руку.

Палевский не отпустил ее. Достаточно крепко, чтобы она не могла освободиться, но не причиняя ей боли, он сжал ее ладонь и сказал:

– Мы с вами танцевали последний танец, и вполне естественно, что вы составите мне компанию и за столом.

Он вновь просунул ее руку себе под локоть, – а она опять позволила ему это сделать, – и вскоре они вышли на большую площадку, освещенную факелами и разноцветными фонарями, где на деревянном настиле были сервированы длинные столы, а армия слуг встречала прибывающих гостей. Один из лакеев подскочил к ним и с поклонами проводил к отдельному большому столу, стоявшему на некотором возвышении во главе других столов, отходящих от него под прямым углом.

Докки заволновалась. Она не раз бывала на самых престижных приемах в Петербурге и сидела на далеко не последних местах, но оказаться за столом, накрытым для государя, особо знатных персон и высшего генералитета армии…

Палевский будто почувствовал ее затруднение. Он ласково коснулся ее руки, лежавшей на сгибе его локтя, и от этого жеста его уверенность и сила передались ей самым чудесным образом.

«Бог с ним, с Ламбургом, – решила Докки. – Ничего с ним не станется. Мне предоставляется редкая возможность провести еще какое‑то время с Палевским, чему я, признаться, очень и очень рада. Оказывается, при желании граф может быть невероятно нежным и понимающим…» С немалой долей тщеславия она представила, как будет сидеть рядом с ним на почетных местах на виду у всей публики, что лишит аппетита зловредных сплетниц и прочих недругов.

Оркестр, размещенный на отдельной площадке, заиграл незатейливую мелодию, возле столов все прибывало гостей, которые – в ожидании государя – не садились, а стояли и прохаживались у предназначенных им по рангу мест.

К Палевскому подходило много людей, среди которых попадались столь важные особы, с кем Докки ранее не только никогда не водила знакомства, но и не помышляла с ними вот так запросто встретиться. Все эти персоны выражали неподдельное удовольствие от того, что Палевский смог посетить бал. Докки было приятно наблюдать, с каким уважением и почтением все относятся к легендарному генералу, и только теперь, находясь рядом с ним, она прочувствовала его необычайно высокое положение в обществе и армии и поняла, как лестно быть его дамой – пусть даже на один вечер.

На людях Палевский выглядел совсем по‑другому – не так, как во время их пикировок наедине. Куда‑то исчез самоуверенный и бесцеремонный мужчина, который то говорил колкости, то шутил, то флиртовал с ней. Теперь это был сдержанный, полный собственного достоинства человек с невозмутимым выражением лица, что одновременно и раздражало, и притягивало Докки. Можно было подумать, что в этой холодной отстраненности он не замечает ее присутствия, здороваясь и обмениваясь любезными репликами с подходящими к нему людьми. Но ее кисть, что так и лежала на его локте, по‑прежнему накрывала его большая теплая ладонь, которой он, незаметно для окружающих, то похлопывал, то сжимал, то поглаживал руку Докки, давая тем понять, что вовсе не забыл о своей спутнице и ему приятно ощущать ее рядом с собой.

– О, граф, вот вы где! – к ним подошла Сандра Качловская под руку с высоким худощавым польским шляхтичем.

– Мы как раз говорили о том, что потеряли вас из виду, – княгиня обращалась к Палевскому, демонстративно не замечая Докки. – Все дамы… ну, вы же знаете наших дам… ужасно беспокоились, что вы вообще не появитесь на бале. А вы, оказывается, здесь с… с…

Сандра сделала недоуменное лицо, будто никогда не была знакома с Докки и представления не имеет, что за спутницу он себе выбрал.

– Баронесса фон Айслихт, – с еле уловимой иронией в голосе подсказал ей Палевский и ласково провел по запястью Докки, призывая не обращать внимания на выходки княгини.

– Баронесса?! – Качловская с деланым удивлением воззрилась на нее. – Неужели вы приехали в Вильну? Надо же… Я вас не узнала…

– Так мы знакомы? Пожалуй, я вас тоже где‑то видела, – Докки не собиралась оставаться в долгу. – Кажется, мы встречались… Неужели вы… – она сделала вид, что задумалась, – …Госпожа… ах, мне изменяет память… простите, не помню вашего имени…

– Княгиня Качловская, – Палевский хмыкнул и легонько сжал руку Докки.

– Оставьте, генерал! – воскликнула Качловская. – Мы с Докки прекрасно знакомы. Я просто не сразу поняла, с кем вы здесь беседуете. Верно, граф заинтересовался вашими племянницами, – доверительно сообщила она Докки. – Им сколько? Лет по восемнадцать? Не поддавайтесь на его уговоры и не знакомьте его с ними. Он разобьет их сердечки и даже этого не заметит.

Она шаловливо похлопала веером по плечу Палевского и снова обратилась к Докки:

– Будучи тетушкой, вы вынуждены подыскивать юным родственницам женихов? Но, как я посмотрю, вы и своего не упускаете… Да, да, я знаю, что вас можно поздравить с помолвкой. А где же ваш счастливец жених?

Докки теперь твердо знала, что терпеть не может Сандру, просто не выносит эту отвратительную интриганку, к которой совсем недавно относилась вполне миролюбиво. Тем временем княгиня сделала еще одну гадкую вещь. Она высмотрела в толпе растерянного Вольдемара и помахала ему сложенным веером.

– Monsieur Ламбург! – позвала она. – Monsieur Ламбург! Мы здесь!

Он покрутил головой, услышал, что его зовут, заметил Докки и направился к ней, на ходу промокая платком красный вспотевший лоб.

– О, вот вы где, ma chèrie Евдокия Васильевна… ваше превосходительство, – громко сказал он, низко поклонившись Палевскому, снисходительно кивнул молчаливому поляку и приложился к ручке княгини. – Я‑то везде вас ищу, ma chèrie Евдокия Васильевна, да‑с…

С этими словами он оттопырил локоть и подставил его Докки.

– Позвольте сопроводить вас, ma chèrie Евдокия Васильевна…

Палевский молча наблюдал за этой сценой, лицо Сандры светилось откровенным торжеством. Докки, для которой сразу стал немил весь белый свет, покорно потянула свою руку из‑под локтя генерала.

Но он не отпустил ее, прижал крепче к себе и сказал:

– Э‑э… господин…

– Ламбург, – вмешалась Сандра. – Вольдемар Ламбург, жених баронессы.

– Ваше превосходительство… – пробормотал Ламбург, крякнул и еще раз поклонился Палевскому, определенно не собираясь опровергать слова Качловской. – Да, я… гм… мы…

Докки не успела вымолвить и слова, как граф бесстрастным голосом заявил:

– Увы, этим вечером вам, господин… Ламбург, придется обойтись без общества баронессы. Она приглашена государем к его столу и была столь любезна, что не отказала его величеству в этой малости.

С этими словами он прошел мимо изумленного Вольдемара, княгини и ее спутника, уводя с собой не менее изумленную Докки.

– Но меня не приглашал государь! – прошептала она.

– Его величество пригласил меня, а я – вас, – ответствовал он, все так же крепко прижимая к себе ее руку.

Докки досадовала, что Палевский увел ее прежде, чем она успела осадить Качловскую и развеять миф о своей помолвке с Ламбургом. И еще ей показалось странным, что генерал не отпустил ее с женихом, хотя, казалось, он должен был отвернуться от нее, узнав, что она чужая невеста, или как‑то на это отреагировать.

«Видимо, ему все равно – свободна я или нет», – с обидой подумала она, но тут вспомнила, что Палевский слышал разговор сплетниц в саду и с самого начала знал о ее женихе, и это не помешало генералу познакомиться с нею, танцевать и беседовать при каждом случае.

Докки ничего не понимала. Если она ему нравится и он хочет склонить ее к связи, то зачем постоянно настраивает ее против себя? Ведь ему достаточно сделать даме пару комплиментов, улыбнуться и посмотреть на нее светлыми глазами, чтобы та согласилась на что угодно. «Но не я, – мысленно поправилась она, – хотя и мне трудно устоять перед его обаянием».

Наконец появился государь со свитой, и все гости разместились за столами и приступили к трапезе. Докки сидела между Палевским и каким‑то незнакомым ей чином Главного штаба. В общем разговоре обсуждались только что полученные сведения о прибытии Бонапарте в Данциг и недавний визит в Вильну графа Нарбонна.

– Нарбонн при всех признал, что рассуждения вашего величества были весьма и весьма убедительны и логичны, – воскликнул кто‑то из придворных. – Он же смог на них ответить лишь общими фразами, не имея никаких аргументов.

– Каким образом можно было возразить на мои слова, когда я заявил, что не начну первым войны, но и не положу оружия, пока хоть один неприятельский солдат будет оставаться в России? – ответил довольный собой император, которому было приятно вспомнить, как он осадил посла Бонапарте. – Я так ему и сказал: ваш повелитель – великий полководец, но на моей стороне вся огромная Россия и бесстрашная армия.

При этих словах все зааплодировали.

– Вот злая шутка, – вполголоса сказал чин Главного штаба Палевскому. – Родной брат Людовика XVI находится в подчинении человека, который захватил власть во Франции.

– Родной брат? – удивилась Докки, которая вечно была не в курсе последних сплетен. – Как же…

– Утверждают, что Нарбонн – плод сомнительной связи Людовика XV с собственной дочерью[16], – пояснил Палевский. – Хотя официально он считается законным отпрыском знатнейшего испанского рода, несколько веков владеющего графством Нарбонн в Южной Франции. Его родители занимали важные должности при дворе французского короля.

– Но без каких‑либо оснований не появились бы эти слухи, – заметил чин.

– Иногда высказанной вслух зловредной мысли достаточно, чтобы пошли разговоры, – ответил Палевский. – Ничего не могу утверждать насчет появления на свет Нарбонна, но достаточно хорошо знаю свет, живущий слухами и сплетнями.

Он наклонился к Докки и тихо спросил:

– Этот господин Ламбург – действительно ли ваш жених?

– О, нет, – так же тихо ответила она, обрадованная, что Палевский сам затронул эту тему. – Это лишь пересуды некоторых дам…

Граф с удовлетворенным видом кивнул:

– Я так и подумал. Какой жених позволит своей невесте ужинать с другим?

«Вольдемар позволит, – про себя усмехнулась Докки, – если это поможет ему обрести нужное знакомство для карьеры. А вот Палевский никогда бы не отпустил с кем‑то другим свою даму – будь она его невестой или спутницей на один вечер…»

Он будто прочитал ее мысли, поскольку добавил:

– Я бы не позволил.

– Не сомневаюсь, – пробормотала она.

Палевский усмехнулся.

– Вы начинаете разбираться в моем характере, – сказал он, насмешливо приподняв бровь. – Ежели б я мог сказать то же самое о себе в отношении вас.

– Баронесса Айслихт, – вдруг с улыбкой обратился к ней через стол государь. – Вы интересуетесь моим храбрым генералом?..

Докки вспыхнула, услышав эти слова и увидев взгляды всех присутствующих, обращенных на нее.

– Ваше величество, – она попыталась придать своему голосу твердость. – Ваши генералы заслуживают того, чтобы ими интересовались все дамы без исключения.

– Но особенно они, насколько мне известно, стремятся обратить на себя внимание графа Палевского, – сказал император, вызвав оживление и смешки среди гостей.

– На сей раз я добивался внимания баронессы Айслихт, ваше величество, – пришел на выручку Докки Палевский. – Она‑то как раз его не искала.

– И добились‑таки! – воскликнул император и веселым взглядом окинул присутствующих. – Вот мои славные генералы! Побеждают на всех полях сражений: и в схватке с неприятелем, и в битве за женские сердца! С такими молодцами – хоть куда!

Все вновь зааплодировали и, следуя примеру его величества, подняли бокалы с шампанским.

– Даже не знаю, благодарить вас или нет, что вы вступились за меня, – прошипела Докки, пользуясь тем, что государь заговорил с другими гостями и общее внимание было от них отвлечено. – Не усади вы меня рядом с собой, не возникло бы и этой неловкой ситуации…

– Лучше поблагодарите, – непринужденно отозвался Палевский. – Ведь я принял основной удар на себя.

– Разумеется! – недовольно сказала она, замечая, как на них посмотрели и обменялись между собой тихими репликами две дамы, сидевшие напротив. – Теперь все будут думать, что вы завоевали мое сердце.

– А оно все еще остается равнодушным к моим чарам? – ухмыльнулся Палевский. – Вы убиваете меня подобными признаниями. Я‑то надеялся…

– Он надеялся! – простонала Докки. – Невозможный вы человек!

– Государь будет во мне разочарован, ежели узнает, что я потерпел поражение на сем поприще. Впрочем, наша с вами баталия только начинается, и я полон оптимизма…

– И напрасно! – заволновалась она, не представляя, что может сотворить в очередной раз Палевский, но подозревая, что он способен на многое, добиваясь расположения женщины.

«Вот только что ему нужно от меня: растопить чувства Ледяной Баронессы в угоду собственному самолюбию, чтобы записать на свой счет „трудную“ победу, – подумала Докки, – или я его привлекаю сама по себе? Но нет, последнего не может быть – я не так молода и не настолько красива, чтобы он увлекся мной. Он хочет завоевать меня только потому, что я не сразу поддалась его очарованию, вступить в короткую связь, а потом покинуть, как до этого оставлял других женщин. Такой вариант развития событий меня никак не устраивает, как, впрочем, и любой другой».