Глава V. На обратном пути Докки ехала в сопровождении двух спутников – барона и князя, а барышни и их матери бросали на нее весьма красноречивые взгляды

На обратном пути Докки ехала в сопровождении двух спутников – барона и князя, а барышни и их матери бросали на нее весьма красноречивые взгляды, свидетельствующие об их недовольстве и даже возмущении тем, что она притягивает к себе внимание лучших кавалеров. Домой Докки вернулась в крайне раздраженном состоянии.

– Я сопроводила вас в Вильну и на том свою миссию считаю исчерпанной. У вас есть жилье, вы обрели нужные знакомства, приглашения на вечера и балы, я вам более не нужна и с легким сердцем уезжаю в полоцкое имение, – заявила она, едва осталась наедине с Мари.

– О, chèrie cousine! – растерянно простонала Мари. – Но как же, почему?! Мы приглашены на званый обед, будет бал, куда мы хотели пойти вместе. И ведь без тебя я больше никуда не попаду, никто нас не пригласит! О, не бросай нас!

– Вы прекрасно обойдетесь и без меня, – покачала головой Докки. – А мне надоели эти постоянные намеки на вдовушек, как и обращенные на меня злобные и завистливые взгляды.

– Это все Жадова! Она и на мою дочь смотрит неодобрительно, хотя никто не виноват, что генерал Алексеев сегодня из всех барышень выделил Ирину.

Докки с удивлением смотрела на кузину, пока та путано распространялась об успехах Ирины в Петербурге, существовавших только в воображении матери, о заинтересованных взглядах, которыми одаривают ее дочь все офицеры. В итоге Мари призналась, что не ожидала от своей дорогой кузины такого успеха у кавалеров, подходящих в мужья юным барышням.

– Я думала, ты найдешь себе какого‑нибудь поклонника, но более… пожилого, – разоткровенничалась Мари, укоризненными глазами глядя на кузину. – Конечно, молодым офицерам предпочтительнее проводить время с тобой, нежели с незамужними девицами. Ведь любое внимание мужчины к барышне может быть расценено как желание жениться, а кто станет рисковать своей свободой, прежде чем утвердится в собственных чувствах? А ты у нас вдова, самостоятельная женщина…

– Только не нужно повторять разглагольствования мадам Жадовой о вдовах, которые своим существованием и поведением толкают мужчин на путь порока и отвлекают от женитьбы на порядочных девушках! – рассердилась Докки. – Видит бог, я уже по горло сыта подобными рассуждениями!

– Ma chèrie! – испугавшись резкого тона обычно сдержанной кузины, ахнула Мари. – Я вовсе не имела в виду… Ей‑богу! Ты знаешь, как я к тебе привязана и как ценю все, что ты для нас делаешь. Просто ты не представляешь, как тяжело быть матерью и иметь на руках семнадцатилетнюю дочь, которую нужно выдать замуж. Но ты не подумай… Умоляю тебя, не бросай меня здесь одну, хотя бы первое время! А что касается Швайгена… Для него это просто развлечение – ведь у вас не может быть ничего серьезного, он скоро это поймет и оставит тебя. О, что я такое говорю?!

Докки, утомленная этим разговором, встала и только хотела выйти из гостиной, как в дверях появился насупленный Афанасьич и объявил:

– Госпожа Ларионова с дочерью и господин Ламбург!

Дамы, забыв о внутренних разногласиях, в панике переглянулись, а в комнату уже входили жена Мишеля Александра с дочерью Натальей и Вольдемар Ламбург.

– Откуда вы здесь?! – от неожиданности невежливо вскричала Докки.

– Вы, дорогая сестра, – отвечала ей Алекса, невозмутимо развязывая ленточки шляпки, – в записке сообщили maman, – так она называла свою свекровь Елену Ивановну, – что уезжаете в Вильну. Это выглядело так необдуманно с вашей стороны, поэтому мы срочно решили, что кто‑то из родственников должен составить вам компанию, чтобы вы не чувствовали себя одинокой в чужом краю. Мишель, увы, не смог поехать, но, к счастью, господин Ламбург, который также крайне за вас волновался, смог выхлопотать себе командировку. Мы поехали на почтовых, что было весьма утомительно, поскольку приходилось ожидать лошадей чуть не днями на каждой станции. Но вот – мы здесь!

Она с невыразительной блуждающей улыбкой протянула баронессе руки. Докки быстро их пожала и шагнула в сторону, чтобы избежать поцелуев Алексы, но наткнулась на Вольдемара, воскликнувшего:

– Ma chèrie Евдокия Васильевна! Несказанно счастлив видеть вас после долгой разлуки и непередаваемо рад, что вы находитесь в добром здравии! Мне пришлось сделать все, да‑с, все – неимоверными усилиями добиться командировки, вынести изнурительные тяготы продолжительного пути, чтобы встретиться с вами и лично убедиться, что вы благополучно добрались до Вильны. Но, должен отметить, как уже верно сказала Александра Алексеевна, ваш спонтанный отъезд поверг как вашу семью, так и меня в состояние полного недоумения… да‑с…

Пока Вольдемар произносил свою громкую и проникновенную речь, Докки покосилась на застывшую неподалеку Мари, возле которой с растерянным видом стояла Ирина. Дочь Алексы – Натали – прохаживалась по гостиной с кислым выражением на лице, разглядывая неказистую обстановку комнаты. Племянница Докки была как две капли воды похожа на свою мать: такая же бесцветная, худая, с неуловимой улыбкой на лице и пустыми глазами неопределенного цвета.

– Maman! – наконец воскликнула она, перебив на полуслове Вольдемара, в подробностях рассказывавшего, какие сложности им пришлось преодолеть, пока они нашли в Вильне ma chèrie Евдокию Васильевну. – Неужели нам придется жить в этом ужасном доме?!

– Chèrie, – сказала Алекса дочери. – Невежливо так говорить при тете, хотя странно, Докки, – она обратилась к баронессе, – что вы сняли такое невзрачное жилье. При ваших‑то средствах вы вполне могли позволить себе поселиться в более приличном месте.

Докки только вздохнула и пригласила гостей садиться. Она пришла в себя от первого шока, вызванного появлением родственниц и Вольдемара в Вильне, а мотивы их поездки в Литву были для нее очевидны. Ламбург, несомненно, был умело накручен Еленой Ивановной и послан сюда, чтобы отгонять от Докки возможных ухажеров. Заодно на семейном совете решили отправить с ним Алексу с Натали. Племяннице как раз подыскивался подходящий жених, кои все сейчас обретались в Вильне, присутствие же здесь Докки давало им возможность жить за ее счет, а также попасть на светские мероприятия, на какие приглашалась только сама баронесса.

Об отъезде в Залужное – по крайней мере в ближайшее время, – теперь не могло идти и речи, поскольку от Докки ожидалось, что она будет везде сопровождать своих родственниц, а сама попадет под неустанную заботу господина Ламбурга.

Она откашлялась и резко – неожиданно даже для себя самой – сказала:

– Вы можете снять более подходящее для себя помещение – надеюсь, Мишель снабдил вас необходимой суммой на проживание в Вильне? И должна вас предупредить, что на днях я уезжаю в Залужное.

– Как – уезжаете?! – удивленно воскликнул Вольдемар.

– Не можете же вы, сестра, бросить нас здесь одних? – Алекса пораженно уставилась на невестку.

– Почему нет? – пожала плечами Докки.

Алекса недовольно вздернула бровями и умиротворяющим голосом произнесла:

– Но мы рассчитывали… Говорят, снять квартиру в Вильне нелегко да и дорого, а ваш брат, увы, оказался в несколько затруднительном положении, поэтому не смог обеспечить нас необходимым. Да и зачем, коли вы здесь? Ведь вы не откажете своим близким родственникам? К тому же нам надо войти в общество. Нет, вы не можете уехать, оставив нас здесь одних!

– Но разве мы договаривались, что вы приедете? – Докки, и так донельзя утомленная сегодняшними событиями, уже не могла сдерживаться. – Почему вас удивляет, что у меня есть свои планы? И зачем я вам здесь нужна? Вы сами сможете устроиться в городе, а господин Ламбург вполне способен вас везде сопровождать…

Все заговорили одновременно. Мари умоляла Докки еще немного задержаться и не покидать ее так быстро. Алекса упирала на то, что сестра не может бросить свою невестку в незнакомом городе. Вольдемар гудел, что приехал сюда только в надежде увидеть ma chèrie Евдокию Васильевну. Ирина зарыдала, перепугавшись, что без Докки они более не получат приглашений на балы, Натали же и вовсе обвинила тетку в жестокости и пренебрежении родной племянницей.

В конце концов под натиском уговоров, увещеваний и требований Докки была вынуждена отложить свой отъезд на неопределенное время, чтобы ввести в общество невестку и племянницу, а также предоставить спальню Алексе (барышням пришлось поселиться в одной комнате, чем они были очень недовольны).

Вольдемару удалось снять отдельную квартиру, но неподалеку, благодаря чему стал частым гостем в доме своих знакомых дам. Докки сопровождала родственниц в магазины, наносила с ними визиты, ездила на прогулки, которые уже не доставляли ей прежнего удовольствия, и из последних сил терпела общество Ламбурга.

Мари и Алекса, у которых в Петербурге были весьма прохладные отношения, сблизились на почве общих интересов – поиска женихов для дочерей, а Ирина и Натали даже подружились, целыми днями обсуждая офицеров, званые обеды, ужины и балы.

Барон Швайген тем временем стал завсегдатаем – насколько ему позволяла это служба – в их доме. Он с некоторой ревностью воспринял появление Ламбурга, довольно спокойно реагировал на попытки девиц флиртовать с ним и выказывал баронессе свое явное расположение и растущий интерес. Докки нравился полковник: он обладал легким характером, был прекрасно воспитан, приветлив и неглуп, и она с удовольствием принимала знаки его внимания, лишь про себя порой дивилась иронии судьбы, по которой она увлеклась – вопреки собственным предубеждениям – военным, бароном, к тому же немцем, пусть только на четверть (его дедушка был родом из Восточной Пруссии). Но она не решалась показывать свою пока невнятную к нему склонность, поскольку боялась тем вызвать его на объяснение, во время которого он мог или предложить ей выйти за него замуж – чего она страшилась, или попытаться склонить ее к связи, на которую она определенно не собиралась соглашаться.

В один из дней Докки вместе с родственницами совершала очередной вояж по магазинам. Она размышляла о своих взаимоотношениях с бароном, в то время как Мари и Алекса обсуждали модную отделку платьев, сидящие в коляске напротив Ирина и Натали с загадочным видом о чем‑то перешептывались, периодически разражаясь неприятно журчащим хихиканьем.

– О, стойте, стойте! – вдруг закричала Ирина, вскочив с сиденья.

– Что такое? – Докки очнулась от своих мыслей и приказала кучеру придержать лошадей, думая, что девушка что‑то уронила на мостовую.

– Ох, я сейчас умру! – Ирина судорожно прижала руки к груди, а Натали, вытаращив глаза, завизжала: «Вы только посмотрите!..»

Дамы испуганно оглянулись, не понимая, что привело барышень в такое исступление, и увидели выезжающую на площадь кавалькаду офицеров в генеральской форме, столь ненавистной для Докки после замужества. Но сейчас, когда навстречу ей двигалась, гарцуя на рослых, лоснящихся конях, гурьба веселых, смеющихся над чем‑то всадников, которые выглядели так молодо, бесшабашно и неотразимо красиво в шляпах с пышными плюмажами и в ярких мундирах с переливающимися на солнце золотыми эполетами, – она с невольным восхищением залюбовалась статью и мужественным видом бравых армейских генералов.

Девицы что‑то верещали, Мари и Алекса во все глаза уставились на офицеров, прохожие толпой устремились к всадникам, чтобы ближе разглядеть их, а какая‑то девушка с нарциссами в руках вдруг бросила им цветы. Букет желтым фейерверком разлетелся в воздухе и посыпался на офицеров; те на лету ловили цветки. Один из них – лихой красавец с дерзкими темными глазами и пышными черными усами в красном гусарском доломане с ментиком через плечо, – соскочил с коня и крепко поцеловал раскрасневшуюся виновницу переполоха. Толпа заволновалась, загудела и захлопала, Ирина и Натали ахнули и ринулись было из коляски, но матери успели их остановить, призывая к соблюдению необходимых манер и достойному поведению на публике.

Народ вновь зашумел: еще одна девушка – совсем молоденькая, почти девочка – за неимением цветов бросила в военных клубком разноцветных лент, на лету распавшихся на блестящие розовые, желтые, голубые, белые волнистые змейки. Не долетев до всадников, они стали плавно опускаться на мостовую, и девочка расстроенно смотрела, закусив губу от огорчения. Неожиданно один из генералов в темно‑зеленом вицмундире тронул своего гнедого коня и успел поймать извивающуюся в воздухе голубую ленточку. Девочка радостно улыбнулась, а всадник, легко наклонившись с седла, не поцеловал, но ласково потрепал рукой в перчатке ее румяную щечку.

Докки, с любопытством взирая на столь очаровательную сценку, случайно встретилась взглядом с этим генералом и отчего‑то смутилась. Он же равнодушно скользнул по ней очень светлыми на загорелом лице глазами, развернулся и присоединился к своим товарищам. Через минуту всадники скрылись на боковой улице, толпа рассеялась, и о суматохе на площади напоминали только раздавленные копытами лошадей останки желтых цветов и лент, измятых и враз посеревших.

Ирина и Натали долго не могли успокоиться, перебирая и смакуя подробности происшедшего и отчаянно завидуя тем девушкам на площади, которым неслыханно повезло получить особые знаки расположения от молодых и красивых военачальников. Остальные офицеры, не говоря об обладателях более низких чинов, были мгновенно забыты – героями сегодняшнего дня стали два отличившихся генерала.

Мари тотчас сообщила, что гусаром, поцеловавшим девицу с цветами, был князь Дмитрий Ташков. Генералом, поймавшим ленточку, оказался тот самый знаменитый граф Поль Палевский.

– Le prince Ташков! – стонали Ирина и Натали. – Le comte Палевский!

– Генерал‑лейтенант Палевский, – причитала Мари, чуть задыхаясь, будто ей не хватало воздуха, – генерал‑майор Ташков…

– Димитрий Ташков, конечно, хорош, – Алекса обмахнулась платочком – на ее скулах рдели красные пятна, – но Поль Палевский… О, Поль Палевский!..

Имена этих генералов не сходили с их уст и по дороге домой, и в гостиной, когда все уселись выпить чаю. Докки заметила, что обсуждение внешности Ташкова, его яркой формы, как и смелости, благодаря которой он сорвал поцелуй, заняло куда меньше времени, чем разговоры о Палевском – граф, судя по всему, рассматривался куда как более значительной и ценной фигурой на брачном рынке.

Мари, почерпнув массу полезных сведений от всезнающей Жадовой, рассказала, что Ташков командует всего лишь полком, а состояние его расстроено. При этом она забыла упомянуть слова все той же Жадовой, что гусарский генерал известен в свете более своей разгульной жизнью, бесконечными кутежами, дуэлями и беспутными выходками, нежели боевыми подвигами. Судя по всему, сомнительная репутация возможного кандидата в женихи волновала материнские сердца куда меньше, чем его чин и доходы.

Зато Палевский по всем статьям соответствовал матримониальным чаяниям – у него было и высокое положение, и состояние, и связи.

– Ему всего тридцать два года, а он командующий корпусом, – вещала Мари своим внимательным слушательницам. – У него три поместья, от которых, говорят, доход огромадный. Ко всему прочему, он ходит в любимцах у государя, осыпан подарками – и золотыми саблями, и шпагами с бриллиантами… А уж наград, наград сколько! Полная Анна, второй Владимир, два Георгия[11]…

Алекса и барышни ахали, Мари сидела с таким торжествующим выражением лица, будто сама получила эти награды или Палевский уже стал ее зятем.

«И это все, что их в нем интересует, – с внезапно подступившим возмущением подумала Докки. – Награды, отличия, чин, количество поместий, и ни слова о том, как он заслужил все это – верной службой, храбростью, боевыми талантами…»

Она припомнила, как в свое время на все лады обсуждался подвиг Палевского под Аустерлицем. Граф, тогда еще командир полка, заменив убитого начальника кавалерийской бригады, небольшими силами бесстрашно и умело сдерживал превосходящие во много раз силы противника. Он мужественно сражался в Пруссии и Финляндии и уж верно был достоин тех милостей и признаний, которые сейчас с таким упоением перечисляли ее родственницы.

– А красив‑то как! – вдохновленно подхватила Алекса. – И осанка, и стать, а глаза…

«Наконец добрались и до красивой наружности», – отметила Докки, невольно вспомнив взгляд его светлых, будто прозрачных глаз. В груди расползся тревожный холодок, а на ум вдруг пришло сравнение: «глаза, как бриллианты…»

– Удивительно, как это он до сих пор не женат и не помолвлен, – тем временем продолжала Алекса.

– Палевский – это особая история, – с видом знатока заявила Мари. – Все барышни, и не только… словом, все дамы, которые его когда‑либо видели, совершенно теряют от него голову. И, признаться, я их понимаю, – мечтательно протянула она. – Но граф очень осторожен в общении с незамужними девушками, точнее, их избегает, чтобы не дать и повода подумать, будто он кого‑то выделяет или за кем‑то ухаживает… Говорят, он очень разборчив, – и, подавшись в сторону Алексы и Докки, чтобы ее не слышали барышни, тихо добавила: – Вроде бы он состоял в связи с маркизой Тамбильон и княгиней Жени Луговской. Княгиня чуть не собиралась просить государя о разводе, чтобы выйти замуж за Палевского, но что‑то у них там не сладилось…

Докки слышала кое‑какие пересуды по этому поводу и встречалась в Петербурге с двумя упомянутыми дамами. Одна – француженка, смуглая, маленького роста с гибкой изя‑щной фигурой и страстными черными глазами, вторая – статная, белокурая, с синими глазами и ослепительно‑белой кожей. Обе считались красавицами, великосветскими львицами и пользовались невероятным успехом у мужчин, стремящихся получить хотя бы один их благосклонный взгляд. Докки, ранее не обращавшая внимания на подобные разговоры, теперь – после того, как увидела Палевского, – была вынуждена отдать должное вкусу генерала и его умению завоевать расположение женщин.

– Не сладилось! – фыркнула Алекса в ответ на слова Мари. – Зачем ему жениться на княгине, скажите на милость, если он и так может ее получить? А в жены он себе возьмет какую‑нибудь молодую и невинную девицу. Верно, выберет самую красивую, знатную и богатую, хотя… – задумчивым взглядом она посмотрела на свою дочь, Натали порозовела и довольно хихикнула.

– Не обязательно! – возразила Мари, не заметив этого мимолетного эпизода. – Палевский довольно состоятелен, чтобы позволить себе жениться и на небогатой девушке.

– На вашей дочери, например, – усмехнулась Алекса. – Да он и не посмотрит на нее, даже если вы каким‑то образом сумеете ему представиться.

Мари и Ирина переглянулись и воззрились на Алексу, но та уже повернулась к Докки.

– Вам следует представить нас генералу Палевскому! – воскликнула она.

– Я с ним незнакома, – ответила Докки, оторопев от возмущенного возгласа невестки.

– Не может быть! – не поверила Алекса. – Он неоднократно бывал в Петербурге, а нынешней зимой…

– Я болела, – сказала Докки и, пытаясь оправдаться, добавила: – Как раз в декабре я простудилась и…

– Но он и прежде появлялся в свете, – не унималась Алекса.

– Но я ни разу его не встречала, – пробормотала Докки. – И не видела…

«…до сегодняшнего дня – когда он поймал ленточку этой девочки на виленской площади», – уточнила она про себя, вновь ощутив в себе этот странный холодок, хотя ее совсем не должно было волновать воспоминание о Палевском.

«Мне нет никакого дела до этого хваленого генерала, – сказала она себе. – Он – повеса, пустой и наверняка самодовольный тип».

– Он был на святочном бале у княгини Думской, – сообщила Мари с заметным ликованием в голосе, памятуя о том, что Алексы не было на этом празднике. Ларионовы – за исключением Докки – не приглашались к княгине, поскольку Елена Ивановна как‑то весьма неосторожно позволила себе непочтительно отозваться о Думской, что, естественно, дошло до ушей вездесущей пожилой дамы. Сама Мари попала на бал благодаря Докки, которая попросила у княгини билеты для кузины и ее дочери.

– Тогда весь Петербург с ума сходил, чтобы увидеть его хоть краешком глаза, – злорадно говорила Мари. – Но он появился лишь на нескольких закрытых приемах да на одном бале – как раз у Думской. Мы видели его – помнишь, Ирина?! – продолжала она. – Ох, как он был ослепителен – в парадном мундире, орденах, ленте…

– Так что же вас ему не представили? – ехидно поинтересовалась Алекса.

– Но Докки же не было, – простодушно сказала Мари. – Она бы и сама с ним познакомилась, и нас бы представила. Княгиня была слишком занята своими гостями, да и он мало с кем общался, протанцевал несколько танцев с великовозрастными матронами и уехал. Кстати, Сандра Качловская совершенно неприлично преследовала его в Петербурге, а Жадова говорит, она и здесь…

– О, эта Сандра! – с раздражением заявила Алекса. – Прямо пиявка, прости меня господи!

И враз позабыв, что только ссорилась с Мари, склонилась к ней и доверительно сказала:

– Мало нам было ее в Петербурге, так она и сюда приехала, чтобы соблазнять женихов наших дочерей. Меня беспредельно возмущают все эти свободные дамочки – разъехавшиеся с мужьями жены, вдовушки, которые без стеснения завлекают мужчин в свои сети…

Докки вздохнула, а Мари, сделав страшные глаза, громким шепотом напомнила Алексе, что ее невестка потеряла мужа, поэтому не стоит так несправедливо равнять всех вдов под одну гребенку, рискуя обидеть такое скромное и невинное создание, как их любимая кузина и сестра.

Вскоре дамы разошлись по своим комнатам, и после недолгого отдыха поднялась приятная суматоха подготовки к долгожданному балу, на который они сегодня отправлялись. К назначенному времени за дамами приехали их спутники на сегодняшний вечер – барон Швайген и господин Ламбург. Разнаряженные дамы со своими сопровождающими расселись в кареты и покатили за город, в усадьбу польского князя, где намечалось столь долгожданное и многими необычайно любимое увеселение.