Вся правда о нас 18 page

— Какие прекрасные, душевные люди оказывается живут в Чангайской Империи, — вздохнул я. — Эй, а ты точно уверен, что я нужен тебе на этом обеде?

— Ты мне? Конечно нет. Это тебе самому необходимо там быть. Отличный шанс задать все накопившиеся у нас вопросы и получить ответы практически из первых рук. Леди Мариенна довольно долго жила на границе с Урдером — ради любимого мужа, который не мог оставить какую-то важную выборную должность до истечения срока полномочий. Кому как не ей знать урдерские обычаи. И нет, сэр Макс, тебя никто не заставит на ней жениться. В самом худшем случае, пока госпожа посол будет получать разрешение на брак с иностранцем и составлять соответствующий контракт, ты успеешь не только сбежать на край Мира, но и четырежды обойти его пешком.

— Ладно, — обречённо согласился я. — Тогда пожалуй рискну.

— Это полная чушь! — безапелляционно объявила леди Мариенна Курчан.

Не будь она прекрасной леди и по совместительству послом дружественной страны, я бы сказал: «гаркнула». И топнула ногой — видимо, чтобы придать своим словам больше веса. И ещё швырнула на пол тарелку, но с этой её манерой я уже свыкся, пока мы с Джуффином рассказывали о хозяевах «Света Саллари» и формулировали свои вопросы.

Большая стопка специальных чистых тарелок, предназначенных для битья, стояла перед каждым из нас. В соответствии с чангайскими правилами хорошего тона, всякий человек имеет право на демонстративное проявление любых эмоций, при условии, что его поведение не нанесёт ущерба жизни, здоровью и имуществу остальных участников беседы. И специальные тарелки для битья — обязательный атрибут всякой дружеской, деловой или любовной встречи. Только в общественные места каждый ходит со своим запасом посуды, а отправляясь в гости, можно положиться на щедрость хозяина дома.

Нечего и говорить, что узнав о столь прекрасном обычае, я пришёл в восторг и решил немедленно его перенять. Меламори будет совершенно счастлива, да и я сам, чего греха таить, отлично заживу. Тем более, что тарелки тарелками, а топать ногами, стучать кулаком по столу, повышать голос и делать другие приятные вещи у чангайцев тоже не возбраняется. А вот заехать собеседнику в челюсть или выплеснуть ему в лицо остатки супа — уже совершенно недопустимое проявление несдержанности, стыд и позор.

Идеальный, я считаю, баланс. И окружающие целы, и ты душу отвёл.

— Ничего подобного описанным вами чудесам в Урдере происходить не может, — подытожила госпожа посол. — А если бы хоть раз такое случилось, урдерцы, будьте уверены, позаботились бы, чтобы об этом событии узнали аж в Арварохе. Кричали бы о нём на всех углах, даже тысячу лет спустя после происшествия. Они там великие хвастуны!

И швырнула ещё одну тарелку, на сей раз не на пол, а в стену. Да с такой силой, что осколки разлетелись в разные стороны. Один просвистел возле моего виска, как вражеская пуля. Не зря я не хотел идти на этот обед. Сердцем чуял смертельную опасность.

Из моего рассказа может показаться, что леди Мариенна Курчан была звероподобной громилой, как минимум двухметрового роста, с бицепсами размером в мою голову. Но нет. Перед нами сидела миниатюрная блондинка средних лет, с почти кукольным лицом, огромными ореховыми глазами, по-детски тонкими запястьями и трогательной манерой сдувать со лба отросшую чёлку. Но голос у неё при этом был низкий и гулкий. И такой громкий, что хоть уши затыкай.

Но я как-то постеснялся.

Выплеснув эмоции, леди Мариенна взяла деловой тон и принялась объяснять по пунктам:

— Начнём с разноцветной рожи вашего приятеля. И его бесстыжей брехни, будто это фамильное проклятие. Всякое, конечно, в жизни случается. Но учтите, если его предка действительно прокляли, это был кто угодно, но только не урдерский колдун. Тамошние вообще не умеют проклинать. Да и зачем бы им? Они же убить могут за любой пустяк, и никто слова поперёк не скажет. Мой четвёртый любимый рассказывал, что его младший брат однажды срубил дерево. Не знаю, зачем, может оно просто солнце ему заслоняло. И что вы думаете? Тут же из леса прибежал какой-то полуголый безумец, сказал, что он лучший друг этого дерева, метнул в мальчишку камень, тот упал замертво, а колдун ещё полчаса вокруг его тела плясал, бормоча заклинания, и над деревом причитал. И никто его не остановил: по тамошним законам колдунам всё можно. Лопнуть им четырежды в дерьмовом сне!

И, конечно, швырнула на пол тарелку. Мы с Джуффином переглянулись, тоже взяли по тарелке и, хорошенько размахнувшись, бросили их себе под ноги. Иногда надо показывать собеседнику, что ты целиком разделяешь его негодование. Это способствует установлению доверительных отношений.

— Смотрите дальше, — спокойно сказала леди Мариенна. — Вот вам объяснили, дескать, исчезать во время прогулки для урдерцев обычное дело. И снова брехня! Мой четвёртый в жизни ни о чём подобном не слышал. И мне, когда я к его семье в гости приезжала, о таких вещах не рассказывали. Хотя, как я уже говорила, все урдерцы — хвастуны. Как дети малые! Если какой-нибудь деревенский колдун из окрестностей Йорилани ухитрится превратить рыбу в жабу или наоборот, будьте уверены, вам ещё сто лет в любом посёлке будут рассказывать про это диво, непременно упирая на то, что Йорилани тут совсем рядом, всего в десяти днях быстрой езды, а значит великий человек — их ближайший сосед. Следовательно, к его славе рассказчики тоже каким-то боком причастны.

На этом месте я невольно улыбнулся, а рассказчица снова метнула на пол тарелку. Но на этот раз как-то формально, не вкладывая в бросок душу. Было заметно, что её эта тема тоже скорее смешит, чем сердит.

— Волшебные дети, которых якобы дарит море — это, конечно, полная чушь, — продолжила леди Мариенна. — Поверьте мне, все дети в Урдере рождаются самым обычным способом. Уж кому как не мне это знать!

Завершив фразу, госпожа посол машинально взяла в руки тарелку, но не стала её бросать, а, немного подумав, аккуратно поставила на место. Видимо воспоминания об урдерском способе делать детей не вызывали у неё никаких неприятных эмоций.

— Насчёт вашего предположения, будто в Урдере запрещено говорить вслух о людях, поступившим в учёбу к колдунам, я, простите уж мою прямоту, тоже думаю, что это бред сухопутной рыбы, — сказала она. И умолкла, любезно давая нам возможность выразить охватившее нас негодование.

Джуффин сообразил это первым и швырнул на пол сразу две тарелки, одну за другой. Я решил проявить оригинальность и показал леди Мариенне кулак. А потом стукнул им по столу. По-моему, получилось эффектно. Во всяком случае, наградой мне стала извиняющаяся улыбка госпожи посла.

— Не подумайте, будто я с пренебрежением отзываюсь о вашей способности делать умозаключения. Просто вы не знаете урдерцев, как знаю их я. А если бы знали, сразу бы поняли, что о таком великом событии, как поступление родственника в обучение к колдуну, эти хвастуны не смогут молчать даже под страхом смерти. Младшую сестру соседа моего четвёртого взяла к себе какая-то полоумная лесная знахарка. На таких условиях, что девица будет готовить еду, стирать тряпки и драить весь дом, а знахарка за это, так и быть, научит её варить горькие зелья от безответной любви, простуды и ревматизма. Так этот тип, братец начинающей ведьмы, все дела забросил, годами колесил по стране, из одного трактира в другой, хвастался своей сестричкой-колдуньей и пил за счёт восхищённой публики. И поглядели бы вы, как отчаянно ему завидовали все вокруг, включая моего любимого муженька!

— Надо же, — сказал я после того, как была расколочена очередная партия тарелок. — Такое впечатление, что наши трактирщики вообще не из Урдера приехали. Они какие-то совсем другие.

— Ну, вы всё-таки имейте в виду, что я немного преувеличиваю их слабости, — внезапно призналась леди Мариенна. — Такая уж у меня манера говорить о людях! Но при этом я вас не обманываю. По сути всё обстоит именно так, как я рассказала. А в деталях — ну конечно урдерцы вовсе не такие наивные дураки, как я стараюсь представить. А то как бы я с одним из них столько лет счастливо жила?

Резонно.

Джуффин в ответ на чистосердечное признание госпожи посла швырнул на пол очередную тарелку. Но она, вопреки общим ожиданиям, не разбилась, а запрыгала по полу, как резиновая, попутно изрыгая причудливые шимарские ругательства, добрую половину которых, вроде «драть твою лису веслом на дне колодца» и «триста сорок упырей упрятать в вурдалачьей заднице» я до сих пор никогда не слышал. Оказывается, сэр Джуффин Халли — чрезвычайно терпеливый и воспитанный джентльмен. Столько лет сдерживался.

— Мамочки! — восхищённо всплеснула руками наша хозяйка. — Вот это чудеса! Слушайте, а как же она так?

Если бы Джуффин не сказал мне, что мы идём обедать с новым чангайским послом, я бы всё равно сейчас понял, что леди Мариенна прибыла в Ехо всего пару дней назад. И всё это время практически безвылазно просидела в Королевском дворце, ожидая своего представления ко двору. Потому что буквально несколько прогулок по городским улицам, и прыгающими тарелками её больше не удивишь. Разве что эксклюзивными шимарскими ругательствами, всё-таки они в столице редкость.

— Всего семнадцатая ступень нашей угуландской Чёрной магии. И ещё восьмая белой, — снисходительно объяснил Джуффин.

— Вот бы мне такие домой увезти! — мечтательно вздохнула госпожа посол.

— Домой? — переспросил Джуффин. — Боюсь, это не так просто. Даже не знаю, какое заклинание надо добавить, чтобы наша магия у вас в Чангайе заработала… Впрочем, я подумаю. Задача нетривиальная. Интересно будет её решить.

Леди Мариенна Курчан молитвенно сложила руки на груди и уставилась на Джуффина с таким обожанием, что на его месте я бы уже призадумался о побеге на край Мира. С другой стороны, возможно, белокурая чангайская жена — именно то, чего шефу Тайного Сыска всю жизнь не хватало для счастья? Кто ж его разберёт.

Но я всё равно решил перенаправить внимание леди Мариенны в другое русло. И скорее поэтому, чем в расчёте на утвердительный ответ спросил:

— А в городке Саллари вы случайно никогда не бывали?

— Можете себе представить, случилось со мной однажды такое счастье, — насмешливо кивнула она. — Только «городок» — слишком громко сказано.

Интонация госпожи посла мне не понравилась. Поэтому я швырнул на пол очередную тарелку и ещё топнул ногой. Причём не из вежливости, а от чистого сердца, как будто всю жизнь так и поступал. Я вообще довольно быстро всему учусь, а уж дурным манерам — молниеносно.

Впрочем, на леди Мариенну мой поступок произвёл самое благоприятное впечатление.

— Извините, если невольно задела ваши чувства, — вежливо сказала она. — Просто Саллари действительно не городок. И даже не посёлок. А несколько полуразвалившихся древних домов, в одном из которых живёт так называемая Лесничая Смотрительница Саллари, чей круг обязанностей ограничивается, как я понимаю, самим процессом пребывания среди этих руин. По крайней мере, какой-либо полезной деятельностью вроде ремонта развалин или хотя бы уборки территории она себя явно не обременяет.

— А как вы там оказались? Что делать среди руин утончённой леди вроде вас? — недоверчиво спросил я.

Всё ещё надеялся, что на самом деле леди Мариенна в Саллари не была. А, предположим, просто наслушалась сплетен жителей соседнего городка. Или, скажем, не поняла какую-нибудь специфическую местную шутку. Мало ли как они там разыгрывают приезжих.

— Ваши бы слова да моему четвёртому в уши! — встрепенулась леди Мариенна. — Потащил меня туда сразу после того, как познакомил с роднёй. Сказал, это что-то вроде совместного праздничного паломничества. Впрочем, он не сошёл с ума, а просто следовал местным традициям. Все урдерцы считают своим долгом хотя бы раз в жизни побывать в Саллари. Какое-то знаменательное событие у них там случилось много столетий назад.

— Договор с Великим Крайним Морем об отмене ежегодных приливов там случился, — вспомнил я.

— Да-да, что-то в таком роде, — небрежно согласилась госпожа посол. — Уж не знаю, чего я ожидала от той поездки, но точно не ночёвки в доме с выбитыми окнами и протекающей крышей, который там считается гостиницей для почётных визитёров. Так называемая «смотрительница» даже горячий завтрак нам не подала, а этот умник, мой муж, заявил, будто она и не обязана. Предложил развести костёр и вместе что-нибудь приготовить. Приготовить! На костре! Представляете?! Это было единственное утро нашей совместной жизни, когда мне захотелось подать на развод.

На пол полетели сразу три тарелки. И, по воле Джуффина, дружно запрыгали, на этот раз не ругаясь, а плюясь разноцветными искрами. Леди Мариенна, забыв обо всем на свете, уставилась на этот фейерверк. Воспользовавшись паузой, я перешёл на Безмолвную речь и сказал шефу: «Не отвлекай её, она сейчас очень важные вещи рассказывает».

«Прости, — кротко ответствовал он. — Я и сам догадываюсь, что важные. Просто, видишь ли, постоянное битьё посуды кажется мне довольно бессмысленным действием. Соблюдать этот обычай скучно, игнорировать его — невежливо, вот и развлекаюсь, как могу».

Тем не менее, шеф взял себя в руки, усмирил тарелки и спросил госпожу посла:

— Так что, кроме этой смотрительницы постоянно в Саллари никто не живёт?

— Ну да. Именно об этом я и толкую. Несколько пустых развалюх на границе между лесом и каменным пляжем, одна невоспитанная шарлатанка, вот вам и весь «городок».

— Дигоран Ари Турбон, — сказал я. — Лари Яки Ла, Арра Иш Ваду, Кадди Кайна Кур.

Не знаю, зачем я произнёс вслух имена своих урдерских друзей. Кажется, это был просто жест отчаяния. Единственный способ отменить дурацкую правду, которую говорила энергичная белокурая женщина — назвать имена людей, ещё совсем недавно живших в Саллари. Сколько они могли добираться до Ехо? Максимум полгода — это если пересекали всю Чирухту не торопясь, с долгими остановками, чтобы осмотреть окрестности и погулять в городах, через которые лежал их путь. Значит ещё полгода назад они…

— Погодите. Хотите сказать, вы лично знакомы с урдерскими Прибрежными Деревьями? — оживилась леди Мариенна. — Получается, вы всё-таки бывали в Урдере? И, похоже, на правах почётного гостя! Потому что, к примеру, меня Прибрежным Деревьям так и не представили. Не сочли достаточно важной особой, хотя я уже тогда была в ранге постоянного временного посла Чангайской Империи.

— Что? — не веря своим ушам, переспросил я. — С какими деревьями? Почему с деревьями?

Наша хозяйка так удивилась, что даже забыла швырнуть на пол очередную порцию посуды. И басом говорить тоже забыла, перешла на нормальный человеческий голос.

— Ну как же, — сказала она. — Вы только что назвали несколько имён, лично мне не известных, но очень похожих на имена урдерских Старших Прибрежных деревьев. Они, в отличие от человеческих, всегда состоят из трёх частей… Почему вы так на меня смотрите, сэр Макс? Я вас чем-то невольно огорчила?

— Ну что вы, — галантно возразил я.

И грохнул об пол полдюжины тарелок, одну за другой. Понимать происходящее лучше не стал, зато от взрыва в голове битьё посуды, как выяснилось, отлично помогает.

Ну и дальше я уже просто тихо сидел за столом, предоставив Джуффину объясняться с госпожой послом самостоятельно. Рассказывать ей, что в Урдере мы никогда не бывали, а если нашим знакомым взбрело в голову представиться именами деревьев — ну так какой с них спрос. Законом это не запрещено, по крайней мере, Кодексом Хрембера. А урдерцы своим землякам теперь вообще всё простят, потому что те выучились колдовать, за тем наверное и приехали, у нас магии учиться легко и приятно — и всё в таком духе. Леди Мариенна слушала его, открыв рот, особенно в той части, где речь шла об обучении колдовству. Похоже, до сих пор она не сообразила, с какой пользой можно проводить время в столице Соединённого Королевства, и теперь была ошеломлена открывшимися ей перспективами. У меня на её месте тоже голова кругом пошла бы.

Впрочем, она и на своём месте неплохо кружилась. Хоть и по иным причинам.

— Не сейчас! — твёрдо сказал Джуффин после того, как мы, вежливо разбив оставшуюся посуду и тепло попрощавшись с хозяйкой, вышли на улицу.

— Как это — «не сейчас»?! — взвился я. — У нас тут под самым носом Магистры знает кто неведомо чем занимается, а мы…

— Вот именно поэтому.

В этот момент я крепко пожалел, что не прихватил с собой из гостей пару тарелок. Грохнул бы их сейчас о мостовую, глядишь, полегчало бы.

— Понимаю твои чувства, — ухмыльнулся шеф. — И даже, не поверишь, отчасти их разделяю. Но прими во внимание вот что: я, как и ты, только что получил совершенно новую для меня информацию. И вовсе не уверен, что сделал правильные выводы. И вряд ли хоть один из родившихся у меня в связи с этим планов заслуживает немедленной реализации. Если мы прямо сейчас начнём обсуждать кашу, закипающую в наших головах, только запутаем друг друга ещё больше. Поэтому предлагаю сперва обдумать новости самостоятельно. А завтра встретиться и поговорить.

Конечно он был прав. Но легче мне от этого не стало.

— И мой тебе совет: не ходи сегодня в «Свет Саллари», — добавил Джуффин. — Не задавай им вопросы, которые, не сомневаюсь, вертятся у тебя на языке. Не спеши. Всё это тоже завтра. Или даже послезавтра. С холодной, ясной головой. Договорились?

Я показал ему кулак. И топнул ногой. Легче, вопреки ожиданиям, не стало. Но по крайней мере, Джуффина я насмешил. И то хлеб.

Джуффин отправился домой, а я остался в Старом Городе, в десяти минутах неспешной ходьбы от Мохнатого Дома. Стоит ли говорить, что идти туда мне пока совершенно не хотелось. Молча обдумывать проблему, сидя в кресле — примерно так я представляю себе ад. На ходу — ещё куда ни шло.

Впрочем, если я хочу добиться мало-мальски путного результата, проблему надо обсуждать. Вслух.

И я даже знаю, с кем именно.

Судьба сэра Шурфа Лонли-Локли, таким образом, была решена. Я был твёрдо намерен стереть с лица земли резиденцию Ордена Семилистника, если вдруг выяснится, что дела этой уважаемой организации по-прежнему препятствуют её Великому Магистру испытать бесконечное счастье принять в гостях растерянного и злого, как голодный демон меня.

Я так ему и сказал: «Делай что хочешь, а я всё равно вот прямо сейчас появлюсь в твоём кабинете, потому что ты — мой единственный шанс не сойти с ума. Призрачный, конечно, но это лучше, чем ничего. И учти, я почти не преувеличиваю».

Ответом мне было молчание. Гораздо более долгое, чем я привык. Наконец мой друг ответил: «Ладно. Если ты так ставишь вопрос, прости, что я не встретился с тобой раньше. Боюсь, просто недооценил масштаб твоих проблем. Жду тебя в кабинете через четверть часа».

Ну хвала Магистрам. Уже можно жить.

Четверть часа я убил, проделав пешком большую часть пути, а на мосту Кулуга Менончи решил, что времени прошло уже достаточно, и шагнул в кабинет своего друга Тёмным путём. Всяко лучше, чем ломиться к нему через Явный Вход, охмуряя охрану, которую хлебом не корми, дай поглумиться над очередным посетителем, неторопливо занося его имя в бесконечно длинный список официальных визитов. Особенно меня достают их упорные попытки вызнать мою фамилию и тягостная пауза, повисающая в воздухе всякий раз, когда я говорю, что никакой фамилии нет. Сэр Макс, и точка, чего вам ещё. Недоразумение, конечно, тут же улаживается, но при всяком новом визите всё начинается сначала, порядок есть порядок, я понимаю, чего ж тут не понимать, но если бы я не выучился ходить Тёмным путём, который, помимо прочих удобств, избавляет от мытарств в приёмной, давным-давно слетел бы с катушек и начал бы, к примеру, кусаться. Ну или просто выть на их настольный светильник, круглый, как полная луна.

В кабинете Шурфа царил полумрак. Только в дальнем углу горел маленький газовый фонарь; его бледный голубоватый свет выполнял скорее декоративную функцию, чем практическую. Но моего друга это совершенно не смущало, он сидел за письменным столом, уткнувшись в какие-то самопишущие таблички и внимательно их читал. На меня даже не взглянул. Сразу видно, что конец года не за горами.

— Эй, я уже пришёл, — сказал я.

— Это довольно сложно не заметить. Садись и рассказывай, что у тебя случилось.

Глаз он на меня так и не поднял. Что, впрочем, как раз ерунда, этакое своеобразное бюрократическое пижонство — я тут у нас владыка Мира, ежечасно погибающий под грудами бумаг и снова возрождающийся к жизни, великая мистерия, вам, простым смертным, и не снилось. Время от времени на него это находит, особенно от усталости; в общем, я привык.

Хуже другое: Шурф мне не обрадовался. Не притворился равнодушным, что, как раз обычное дело, а действительно совершенно не обрадовался. На самом деле. Нет.

Обмануть меня довольно легко, но только не в подобных вопросах: я чувствую чужое настроение, а уж его настроение — и подавно. До такой степени, что оно автоматически становится моим. Поэтому как бы мастерски мой друг ни прикидывался самым занятым человеком в Мире, сколь бы убедительно ни сравнивал получасовый перерыв в работе с крупномасштабной катастрофой вроде наводнения, на ликвидацию последствий которого понадобится куча сил, я всегда пропускал его сетования мимо ушей. Говори, что хочешь, дружище, если это тебя развлекает, всё равно ясно, что ты мне рад, иначе давным-давно оставил бы тебя в покое. А так — не оставлю, и не проси. Потому что радость — упражнение, которое мрачным типам вроде нас следует выполнять ежедневно, чтобы не утратить сноровку, это я знаю точно. И делаю что могу.

То есть, регулярно обрушиваюсь ему на голову в самый неподходящий момент — ради искр, всякий раз вспыхивающих от этого удара.

Но сегодня никаких искр не было. И их отсутствие встревожило меня куда больше, чем все прочие новости вместе взятые.

— Так, — сказал я. — Что у тебя стряслось?

— Не у меня, а у тебя. Это ты не далее как четверть часа назад сообщил, что тебе нужна помощь. А я всего лишь согласился её предоставить.

Ну… да.

— Поэтому садись и рассказывай, — велел Шурф. — Если тебе кажется, будто я отвратительно себя веду, ты, скорее всего, прав. Но у меня сам видишь, что происходит, — он провёл рукой над столом, как бы приглашая меня оценить масштабы постигшей его бюрократической катастрофы. — Это продолжается уже третий день, и конца не видно.

Ладно, предположим. Я даже не стал напоминать: «А кто недавно хвастался, будто так лихо перекроил расписание, что высвободил себе для жизни чуть ли не полдня?» Все мы время от времени становимся оптимистами без особых на то оснований. Вот и сэр Шурф дал маху, вопреки моей внутренней легенде, будто он — сама безупречность. Но это уж точно не беда.

— Перед тем как явиться сюда, ты намеревался сойти с ума, — любезно подсказал Шурф. — По какой причине?

— Урдерцы, — объяснил я. — «Свет Саллари». Дигоран Ари Турбон и компания. Во-первых, они за каким-то лешим представились нам именами деревьев. Оказывается, у урдерских прибрежных деревьев есть имена, и они, в отличие от человеческих, всегда состоят из трёх частей. Такое вот странное правило.

— В доступных мне источниках об именах деревьев не было сказано ни слова, — флегматично заметил Шурф. — Очень интересно.

Он врал. Ни хрена ему не было интересно, это я чувствовал так же ясно, как отсутствие радости по поводу моего появления.

Но ладно, нет так нет. Просто человек устал. Настолько, что забыл, с каким энтузиазмом рассказывал мне об урдерских прибрежных деревьях всего несколько дней назад. И как тогда горели его глаза. Бывает.

— Однако мне, в силу особенностей моего характера и житейского опыта, непросто понять, каким образом подобное открытие может привести человека на грань безумия, — добавил мой друг. — Даже если этот человек ты. Всё равно причина явно недостаточная.

— Имена деревьев — это просто вишенка на торте, — вздохнул я. — Последняя капля. Контрольный выстрел в мою бедную голову.

И пересказал ему всё, что успел узнать за этот долгий день. Старался излагать коротко и последовательно. Только факты, без комментариев. Ну, почти без. Всё-таки манеру говорить вот так в один миг не изменишь.

— Да, довольно любопытно, — равнодушно согласился Шурф, когда я умолк.

Довольно любопытно! Довольно!! Любопытно!!! И это всё?!

Мать твою.

— В доме чангайского посла перед каждым ставят стопку специальных тарелок для битья, — сказал я. — Чтобы дать всем участникам трапезы возможность в любой момент выразить охватившее их возмущение. Жалко, что у тебя таких нет. Я бы сейчас грохнул парочку.

— Извини, что плохо подготовился к твоему визиту. Не знал, что тебе по вкусу чангайские обычаи. Впредь постараюсь это учитывать.

Так уже лучше, конечно. Практически как в старые добрые времена. В смысле, три дня назад.

— А собственно, какого рода помощи ты от меня ждёшь? — спросил Шурф. — Я уже говорил, что не являюсь знатоком урдерских обычаев. И тех сведений, которые мне удалось почерпнуть из нашедшихся в нашей библиотеке источников, к сожалению, явно недостаточно, чтобы найти ответы на занимающие тебя сейчас вопросы. Там не было информации даже о традиции давать имена деревьям. О большем уже не говорю.

— Во-первых, мне было нужно, чтобы ты меня выслушал.

— Прекрасно. Я это сделал.

— Да, спасибо тебе. Кроме того, я хотел попросить тебя поискать в библиотеке сведения о способах исчезать вместе со следом. Ясно, что обычная невидимость и Тёмный путь — не вариант…

— Не вариант, — согласился Шурф. — Я безусловно выполню твою просьбу, как только смогу выкроить хоть немного времени. Но, по правде сказать, заранее сомневаюсь в успешном результате поисков. Если бы такой способ существовал в рамках одной из описанных магических традиций, я бы о нём знал. Я не специалист по урдерской культуре, это правда. Но о магии знаю довольно много. Особенно о тех её областях, которые имеют хоть какое-то отношение к способам скрываться и разыскивать. Всестороннему изучению этих вопросов я посвятил около двухсот лет. Не следует недооценивать мою профессиональную эрудицию.

— Ладно, — согласился я. — Не буду недооценивать. Просто всегда остаётся надежда…

— Тебе, насколько я помню, ещё много лет назад объяснили, что надежда — глупое чувство. Удивительно, что ты по-прежнему продолжаешь за неё цепляться, — холодно сказал он.

На кого угодно другого я бы сейчас разозлился всерьёз. Но сэр Шурф обладает удивительной способностью пробуждать во мне самые худшие качества. Например, покладистость. И, страшно сказать, терпение. Из верёвок, которые он свил из меня за годы нашего знакомства, наверняка уже можно сплести лестницу до самой луны. И вторую, чтобы спуститься обратно. А остатками подпоясаться, чтобы сподручнее было лезть.

Вот и теперь я не встал и не ушёл, а зачем-то принялся объяснять:

— В том-то и дело, что много лет назад. И по другому поводу. И, если на то пошло, совсем другому человеку. Цитируя, всегда следует учитывать контекст. И самое главное, речь шла вовсе не о той разновидности надежды, которую я испытываю сейчас. Когда надежда ослабляет и парализует волю, она — действительно глупое чувство. А когда даёт силы и мобилизует к действиям, становится драгоценностью, отказываться от которой добровольно нет дураков.

— Ты совершенно прав, — неожиданно согласился Шурф. — А я лезу к тебе с поучениями, хотя ты пришёл не за ними, а за помощью. Которую я вряд ли способен предоставить в нужном тебе объёме, но это не повод так безобразно себя вести.

— Да ладно, — отмахнулся я. — Всех нас порой заносит. Ты сколько суток уже не спал?

— Я бы предпочёл оставить эту информацию при себе, — сказал он.

Взял со стола трубку и принялся её раскуривать.

— Хорошее дело, — одобрительно кивнул я. И полез было в карман за сигаретами. Но рука так и застыла на полдороге, потому что в этот момент табак в трубке Шурфа наконец вспыхнул. И на мгновение озарил его лицо.

Штука в том, что в полумраке я теперь вижу гораздо лучше, чем прежде, а всё-таки далеко не так хорошо, как коренные жители Угуланда, у которых прекрасное ночное зрение врождённое, совершенно в порядке вещей. Вероятно, это одно из естественных следствий проживания в Сердце Мира. По крайней мере, чем дольше я живу в Ехо, тем лучше вижу в темноте. Но, в отличие от местных уроженцев, подолгу читать ночью без лампы пока всё-таки не могу. И деталей на расстоянии особо не различаю. В том числе, выражений лиц.

Поэтому только сейчас, при свете вспыхнувшей трубки я увидел, что друг мой выглядит, как наспех оживлённый покойник, для которого вся эта имитация жизни, конечно, чрезвычайно мучительна, но он твёрдо решил терпеть до последнего. И виду не подавать.

— Так, — сказал я. — Понятия не имею, что именно у тебя стряслось. Но точно знаю, что оно стряслось. И что это какой-то лютый ужас. Конечно, ты имеешь полное право ничего не рассказывать. Но ты знаешь, какое у меня воображение. И какие кошмары я способен придумать, если ты не скажешь мне правду. И примерно представляешь, что я могу в связи с этим устроить.

— К несчастью, представляю, — согласился он. — Поэтому если бы у меня действительно что-то стряслось, я бы предпочёл сразу поставить тебя в известность, предварительно связав по рукам и ногам. Но в данном случае ты превзошёл самого себя. И выдумал какой-то одному тебе очевидный «лютый ужас» на совершенно пустом месте.

— Да ни хрена я не выдумал. И ты это знаешь. И сейчас ругаешь себя за то, что вообще согласился со мной встретиться. И за то, что не догадался отвернуться прежде, чем закурил. А за то, что позволил своим чувствам как-то проявиться на лице, ты себя не просто ругаешь, а уже практически к смертной казни приговорил. Зря, кстати. С точки зрения стороннего наблюдателя, с лицом у тебя всё в полном порядке. Усталое, не более того. Просто я не совсем сторонний наблюдатель. А, можно сказать, твой персональный пророк. Правдивый, не хуже нумбанского, так что можешь к нему не ездить…

Date: 2015-10-18; view: 236; Нарушение авторских прав