Вся правда о нас 22 page

— Поначалу учитель не обращал особого внимания на её слова — мало ли, кто о чём болтает. Но в один прекрасный день обнаружил, что ученицины сновидения уже вовсю разгуливают по Айне-Ойне-Труне — городку, где живёт он сам и где обычно укладывают спать тех студентов Заоблачной Школы, кто по каким-то причинам приехал в Тубур наяву. Причём не просто бессмысленно бродят среди людей, как потерявшиеся наваждения, а вступают в разговоры, заходят в трактиры, прицениваются к пустым домам, даже ведут какие-то торговые дела, а опытные, вроде бы, в подобных вопросах местные жители принимают их за чистую монету и обращаются как с обычными приезжими. Как ей это удавалось, непонятно. Такой вот редкий талант. Или просто очень сильное желание сделать по-своему? В общем, Страшный решил, что события развиваются в крайне нежелательном направлении и выставил талантливую ученицу вон. Как я понимаю, в надежде, что она затоскует, одумается и вернётся, чтобы продолжить учёбу на его условиях. Но она так и не вернулась. Полученных знаний оказалось более чем достаточно, чтобы выполнять условия договора с прибрежными деревьями, а для любого урдерца это апофеоз карьеры, лучшее, что вообще может случиться — тайная, зато абсолютная власть над жизнью своих соотечественников. Очень трудно в такой ситуации хотеть чего-то большего.

Я слушал его краем уха, согласно кивал в тех местах, которые совпадали с моими потаёнными надеждами, думал: «Деревья обычно живут очень долго. Это конечно большая удача. И как же было бы хорошо…» — а дальше думать боялся, как боятся говорить вслух суеверные люди, «чтобы не сглазить». Правильно, кстати, делают, что боятся, только терминология у них дурацкая. На самом деле это их «сглазить» всего-то и означает — заронить в свой и чужие умы семена сомнения, которые со временем прорастут и разрушат желанное чудо.

Вот что-что, а сомневаться мне сейчас было нельзя.

— А откуда известно, как сложилась судьба этой женщины? — спросил Джуффин. И тут же сам себе ответил: — Ай, ну да. Конечно они ещё не раз встречались. Спорю на что угодно!

— Только где найти дурака, который поставит против вас в таком споре? — улыбнулся Король.

— Да, учитель иногда её навещает, — кивнул Нумминорих. — Говорит, совсем безумная стала ведьма, ни о чём невозможно с ней договориться! Он очень недоволен поведением своей ученицы. Но похоже, всё равно втайне ею гордится. Так бывает.

— Саллари? — спросил я. — Она живёт в Саллари?

Нумминорих нахмурился.

— Всё-таки я совсем не запоминаю имена и названия, услышанные во сне. Но кажется, что-то похожее, да.

— Ладно, неважно, разберусь, — сказал я, кое-как выбираясь из кресла, где просидел так долго, что моё тело начало понемногу принимать его форму. — Вы меня извините? — спросил я присутствующих. — Ничего, если я прямо сейчас уйду?

— Конечно, — великодушно согласился Гуриг. — Удерживать вас было бы неразумно. И к тому же крайне немилосердно по отношению к вам.

Всё-то он понимает.

А Джуффин ничего не сказал. Даже: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь». За это молчание я по сей день ему благодарен. Потому что в тот момент конечно ни черта ещё не знал, кроме одного: останавливаться мне сейчас нельзя ни в коем случае. Когда ты — процесс, надо не раздумывать, а происходить.

Ну или хотя бы идти. Пешком.

Пока мы сидели в Замке Рулх, успело стемнеть. Я понятия не имел, который час — неужели уже ночь? Впрочем, оглядевшись по сторонам, увидел, что на улицах полно играющей детворы, а в трактирах только начинают накрывать столы к ужину. Значит, до полуночи как минимум несколько часов, просто темнеет пока довольно рано. Зима ещё не закончилась, хоть и непросто в это поверить, когда с реки дует такой тёплый ветер, как в середине весны. И собственное лоохи из тонкой шерсти кажется чуть ли не шубой. Жаль, что его нельзя снять и нести, перекинув через руку, как плащ. Ну, то есть, не то чтобы вот прямо совсем нельзя, но не стоит. Особенно пока в этом городе есть газеты, сотрудников которых чрезвычайно интересует моя частная жизнь. И прогулка по городу в одной тонкой скабе будет, не сомневаюсь, объявлена главным событием уходящего года. Знаю я их.

Я перешёл Большой Королевский Мост и сразу свернул в переулок, чтобы не идти мимо Дома у Моста. Чего я сейчас совершенно точно не хотел бы, так это встретить кого-нибудь из коллег, желающих поболтать.

Ах, не хотел бы? — обрадовалась моя судьба. И немедленно столкнула меня нос к носу с сэром Кофой. Ну, то есть, выглядел он как студент-старшекурсник, влачащий за собой кипу конспектов и рассеянно глазеющий по сторонам в поисках хорошей компании для вечеринки, но я всё равно сразу его узнал. Это у меня какой-то специальный врождённый дар — узнавать сэра Кофу Йоха в любом обличье, для меня совершенно бесполезный. Вот в старые времена, цены бы ему не было. Весь криминальный мир столицы Соединённого Королевства валялся бы у меня в ногах.

Кофа сразу понял, что я его опознал, и не стал ломать комедию. Подошёл и прямо спросил:

— Ну и чем там дело в итоге закончилось? Что Нумминорих унюхал?

О да. Именно тот вопрос, на который я страстно желал ответить вот прямо сейчас. Но не в Хурон же теперь сигать. Тем более, я уже отошёл от воды на вполне приличное расстояние.

— Да ничего особенного, — начал было я, осёкся, сообразив, что лгун из меня и так-то никудышный, а уж врать Кофе — совсем идиотское занятие. О чём бы ни шла речь.

Поэтому я сказал:

— Извините. На самом деле, я ещё толком не разобрался. Всё очень сложно. Гораздо сложней, чем я думал.

На юном лице студента отчётливо проступила сосредоточенная мрачность, присущая сэру Кофе Йоху в те редкие моменты, когда он видит, как вокруг рушится Мир, а что с этим сделать, пока не знает. Но непременно скоро поймёт. Буквально через десять секунд.

— По крайней мере, Ди не преступник, — добавил я. — Не какой-нибудь беглый Магистр, не шпион, не… В общем, не всё то, чего мы с вами в глубине души опасались. Это точно.

— Но в чём же тогда сложность? — удивился Кофа.

— Если у меня всё получится, завтра скажу вам: «Да ни в чём». И это будет правдой. А пока… «Не знаю» вам подойдёт?

— Не вполне, — буркнул он. — Но другого ответа из тебя, как я понимаю, сейчас не вытрясешь?

— Сейчас — нет.

— Ладно, — неожиданно согласился Кофа. — Что с тобой делать.

И пошёл дальше — к Большому Королевскому мосту. И я тоже пошёл — в противоположном направлении. А пару минут спустя в моей голове вдруг зазвучал голос Кофы. Не наговорился, стало быть. Прислал всё-таки зов.

Но, к моему удивлению, он не стал ни о чём расспрашивать. Наоборот, сказал:

«Никому не собирался это говорить, но тебе всё-таки расскажу. Несколько дней назад я был у Правдивого Пророка».

Дырку над ним в небе. И этот туда же.

«И он сказал мне совершенно неожиданную вещь, — продолжил Кофа. — Примерно так: вот это ощущение, которое ты сейчас испытываешь, и есть то самое счастье, о котором ты столько слышал от других людей. И никогда не понимал, о чём они толкуют».

«Ни хрена себе», — откликнулся я.

Надо же хоть что-то сказать в ответ на такое признание.

«Примерно так же и я подумал, — согласился Кофа. И после долгой паузы, когда я уже начал подозревать, что он просто, не прощаясь, прекратил разговор, добавил: — Я думаю, Хонна прав. Очень любезно с его стороны было сообщить мне эту новость. Я же действительно мог бы не догадаться».

Я молчал, совершенно потрясённый услышанным. Даже не знаю, что меня больше удивило: тот факт, что Кофа никогда прежде не был счастлив, или что сделался счастливым теперь, или всё-таки, что он мне об этом рассказал. Пожалуй, третье. Не тот человек сэр Кофа Йох, чтобы ждать от него столь обескураживающей откровенности.

Но не спрашивать же: «А зачем вы мне всё это говорите?» Тем более, что и так, в общем, ясно, зачем.

«Всё, что с нами однажды случилось, уже неотменяемо, — наконец сказал я. — И в этом смысле всякая минута счастья — навсегда. Правда до сих пор я не видел ни одного человека, которому от этого стало бы легче в тот момент, когда…»

«Ну, всё это и так понятно, — перебил меня Кофа. — Ты учти, я вовсе не пытаюсь тебя растрогать. Просто попробовал объяснить, почему так мало и неохотно помогал тебе в этом деле».

«А на самом деле, и не надо было, — ответил я. — То есть, вот в этом конкретном случае — не надо. Всё к лучшему. Теперь понятно, что это так».

И ускорил шаг. До Сияющей улицы отсюда не близко. А Тёмным путём я туда вряд ли сейчас доберусь. Слишком велико внутреннее сопротивление. Я себя знаю, лучше не рисковать.

Я очень не хотел идти на Сияющую улицу. И, тем более, заходить в «Свет Саллари». И видеть никого, кроме Ди не хотел. Почти всерьёз опасался, что гостеприимные урдерцы могут разом исчезнуть от одного взгляда человека, знающего, откуда они тут взялись. Что, конечно, вряд ли. А всё-таки ну его к чёрту, лучше не проверять.

Моё нежелание соваться в трактир было столь велико, что Дигоран Ари Турбон сам вышел мне навстречу. Я столкнулся с ним в арке, ведущей во двор, и обрадовался, что так отлично совпало. Добрый знак.

— Хороший вечер, сэр Макс, — безмятежно сказал Ди. — Вы удивительно вовремя. Нам с Ларичкой как раз удалось уговорить Кадди снова сварить ваш любимый сливочный суп из не-муяги. Он очень не любит часто повторяться, но повару следует учитывать интересы клиентов. Хвала свету зримому, мы сумели его убедить.

Ди, надо сказать, отлично держался, даже лицом больше не белел. И не краснел, за что ему отдельный низкий поклон. Впрочем, возможно, он просто уже не помнил, что мы с Нумминорихом заходили поутру? Магистры его разберут, как он вообще ориентируется в этом своём сновидении. Может быть, только для нас, бодрствующих наблюдателей, есть какой-то непрерывный сюжет, а для него — отдельные фрагменты, связанные друг с другом лишь списком постоянных действующих лиц. Или даже только безграничной любовью, с которой он смотрит на своих домашних.

Ради неё одной имело смысл длить и длить его сон.

— Отличная новость, — сказал я. — Только суп мне сейчас не светит. Времени нет совсем. Даже заходить не буду.

Ди кивнул, как будто заранее ждал такого ответа. И виновато развёл руками — дескать, я делаю, что могу. Но безмятежности, хвала Магистрам, не утратил.

— Вы мне доверяете? — спросил я.

Он снова кивнул. На этот раз очень страстно. Как будто хотел вложить в этот кивок гораздо больше, чем мог. Словно за его готовностью доверять стояла наша многолетняя дружба, многократно проверенная делом, а не несколько ни к чему не обязывающих разговоров за столом и одна совместная поездка в Новый Город с пронзительно орущей синей птицей на заднем сидении амобилера.

— Я играл с вами в Злик-и-злак, — сказал Дигоран Ари Турбон. — В игре человека сразу видно. С тех пор я твёрдо знаю, что не хотел бы вас полюбить — это было бы абсурдно, всё равно, что пытаться привязать верёвкой к ноге морскую волну. Зато доверить вам я готов всё что угодно — хоть кошелёк, хоть тайну, хоть саму жизнь.

Интересная должно быть у меня манера игры. Но хорошо, что он сделал именно такие выводы. Даже не знаю, как бы я сейчас выкручивался, если бы оказалось наоборот.

— Мне нужно получить от вас согласие на вмешательство в вашу жизнь, — сказал я. — Не могу объяснить, зачем мне оно, и почему всё так сложилось. Только пообещать, что буду действовать в ваших интересах — как я их себе представляю. Не посоветовавшись ни с вами, ни с вашими близкими, вообще ни с кем.

— Может быть, это и к лучшему, — откликнулся Ди. — Я в последнее время сам не свой. Счастлив, как никогда прежде, словно новое сердце выросло. И одновременно чувствую, что-то пошло не так. Наверное, с того дня, когда ярмарочный предсказатель вместо доброго напутствия достал из рукава мой нож — тот, который я с утра оставил дома, на кухне — и вручил его мне со словами: «Другой правды о тебе пока нет, но глядишь, однажды появится, если очень повезёт». Зачем я вообще к нему пошёл? Сам до сих пор толком не знаю. Услышал на рынке, что в Мире объявился такой удивительный человек, который знает обо всех правду и готов сказать её каждому, кто придёт. Часто думал: «Интересно, а что бы он сказал мне?» — и однажды ноги как-то сами собой привели меня в его палатку.

В палатку! Которая стоит на ярмарке в Нумбане, в нескольких сотнях миль отсюда. Это у нас теперь называется «ноги привели». Хороши ноги, что тут скажешь.

— Лучше бы я к нему не ходил, — заключил Ди. — С тех пор у меня два одинаковых ножа и тяжкий камень на душе. Хорошо, если вы сможете его убрать. Но если не получится, я не буду в обиде. Поступайте, как считаете нужным. А хотите, я напишу расписку, что согласен с любым вашим решением? Я нынче как раз полдня учился писать на этих ваших табличках. Такое удивительное чудо! Я раньше и мечтать не мог…

Я чуть было не рассмеялся от неожиданности. Расписку, мне! С другой стороны, почему бы и нет. Если сам предложил, пусть пишет. Будем считать, расписка — это такой волшебный амулет. Помогает от чувства бессилия, запоздалых сомнений, тяжкого груза вины и вообще от всего.

— А давайте, — сказал я.

И потом добрую четверть часа терпеливо ждал, пока Ди справится с самопишущей табличкой: «Ягоран ри Турбон доверю эрНяксу…», «Дигоран Аритурдвеярю руМаксу», «йадигоран Аритурбон доверя ю». Не досадовал на промедление, а сопереживал ему всем сердцем. Сам когда-то так же мучился с этими грешными табличками, да и до сих пор не то чтобы писарь-виртуоз. Хотя стало, конечно, полегче. Практика — великое дело. Иного способа совладать с собственной немощью нет.

Наконец я получил расписку, составленную почти безупречно, всего две незначительные ошибки: «Аритурбон» слитно и «макс» не с заглавной «М», а со строчной, но Ди их не заметил, а я не стал придираться. Всё равно Королевской Канцелярии мы этот документ предъявлять не будем, а чтобы положить во внутренний карман лоохи, верхний, левый, у самого сердца, сойдёт и так.

Потом Ди вернулся в свой трактир, а я пошёл по Сияющей улице, свернул в переулок Гвоздей и Грёз, практически добрался до Мокрой площади и только тогда почувствовал себя достаточно спокойным и сосредоточенным, чтобы шагнуть на окраину городка Саллари на побережье Великого Крайнего моря. И покурить наконец. Давно хотел, но твёрдо сказал себе: «Только на месте». Чтобы не увеличивать и так затянувшуюся паузу ещё на один перекур.

До последнего момента я почему-то был уверен, что симпатичная посол далёкой Чангайи нам наврала. Вернее, просто преувеличила степень заброшенности Саллари, потому что никогда прежде не бывала в городках, состоящих из, скажем, всего полусотни совсем небогатых домов. Вот и обозвала Саллари необитаемым пустырём. А на самом деле, в домах горят окна, в садах полощется на ветру бельё, люди ужинают, смеются, играют в Злик-и-злак, выходят на крыльцо, чтобы выкурить трубку — в общем, живут.

Даже не знаю, зачем я так вцепился в эту благостную картинку. В любом случае, она оказалась плодом моего воображения. Никаких огней в окнах, никакого белья на ветру, ни единого признака человеческой жизни, леди Мариенна Курчан говорила чистую правду.

Впрочем, стоило мне отвернуться от приземистых ветхих строений, зияющих чернотой дверных и оконных проёмов, и вся эта ерунда вылетела у меня из головы. Какая разница, живут ли люди в Саллари, и остались ли они вообще хоть где-нибудь в Мире, пока существует этот сияющий синий берег. И Великое Крайнее море. И тёмно-бирюзовое небо с лиловыми облаками. И ветер. И зимняя ночь.

«Сияющий берег» — это не художественное преувеличение, не неуклюжая попытка сказать, что там было очень красиво, а просто констатация факта. Наверное, недавно на побережье прошёл дождь, и теперь мокрая каменная равнина светилась, а дальние скалы мерцали, как сновидец, когда смотришь на него боковым зрением. Если и доводилось мне когда-нибудь в жизни видеть что-то сравнимое с этим великолепием, то только на Тёмной Стороне. Поначалу я даже грешным делом усомнился — а не шагнул ли случайно прямо туда, не перепутал ли цель? Всё же Урдер — это самый край Мира, перемещение на такое огромное расстояние требует предельной концентрации, а я сейчас не то чтобы на пике хорошей формы. Мягко говоря.

Но всё-таки нет. На Тёмной Стороне я сам совершенно другой. Такой счастливый, легкомысленный и всемогущий, каким мне в обычной реальности никогда не бывать. И дело тут не в каких-то особенностях моего характера, а только в возможностях материи. На Тёмной Стороне я соткан из счастья и силы, ничего лишнего. А здесь всё «лишнее» — это и есть я сам. Звучит довольно трагично, но на самом деле, мне нравится быть человеком среди людей, по крайней мере, пока основным местом действия остаётся Ехо. Человеческая жизнь в декорациях, возведённых в магическом сердце удивительного чужого, всё ещё толком не изученного Мира — моя самая любимая игра. Немного похожа на Крак, немного на Злик-и-злак, только гораздо круче. И захватывает меня целиком. Окажись всё это сном, я был бы рад возможности длить и длить его, до последнего вдоха. Всё равно ничего лучше уже не придумаешь, как ни старайся.

Надеюсь, мой добрый сосед Ди имеет сходное мнение по этому вопросу. Потому что, в отличие от меня, он действительно спит. И тут уж без вариантов.

Какое-то время я сидел на сияющей синей земле, курил, прикрываясь от ветра, слушал далёкий шум моря и вторящее ему шуршание прибрежных камней. Такая пауза — тоже часть моей любимой игры, столь же упоительная, как миг между броском кубика и его звонким возвращением на игровую доску. Тянул бы её и тянул.

Но докурив, я заставил себя подняться на ноги, сосредоточился, выбросил из головы все мысли кроме одной: «Хочу оказаться рядом с деревом по имени Дигоран Ари Турбон». Написал эту фразу — огненными буквами, в темноте перед закрытыми глазами, как делал в те дни, когда только учился ходить Тёмным путём. Сейчас очень важно было не промахнуться — никакого иного способа быстро отыскать на этом побережье нашего Ди я придумать не смог.

Сделал шаг и тут же упёрся носом в древесный ствол, влажный и тёплый, как будто согретый солнцем. Толстенный, минимум в три обхвата. Поднял голову и присвистнул: ну ты и вырос, друг! Практически до неба. Интересно, ты один тут такой? Или вас целый лес?

Не лес, нет. Даже не роща. Оглядевшись, я увидел ещё одно высокое дерево, растущее почти возле самой воды. И третье, чуть пониже, с раздвоенным искривлённым стволом. И группу совсем уж огромных деревьев, но так далеко отсюда, что трудно понять, действительно они такие большущие, как кажется, или это просто оптический обман.

Опустив глаза, я в очередной раз внутренне ахнул, потому что увидел корни дерева-гиганта — длинные, толстые, причудливо изогнутые как щупальца гигантского спрута. Камень вокруг них был не просто разломан, а искрошен в мелкий песок.

— Ни хрена себе у вас характер, сосед, — пробормотал я вслух. — А с виду такой покладистый симпатяга. Вот и доверяй после этого вашему брату сновидцу, да?

Дерево, разумеется, ничего не ответило. Они и в бодрствующем состоянии не то чтобы очень разговорчивы. А дерево по имени Дигоран Ари Турбон сейчас крепко спало. Самое время шарахнуть его своим Смертным Шаром, пока не проснулось, потревоженное моим визитом, чего тянуть.

Звучит, конечно, словно я замыслил убийство. В любых других устах так бы оно и было. Смертные шары — это магическое оружие; нормальные колдуны, освоившие этот секретный приём, используют его, чтобы быстро и качественно убить, кого понадобится. Но мои Смертные шары почему-то никого не убивают, а только подчиняют чужую волю. Зато всецело. И чем дальше, тем меньше мне это нравится, хотя, на самом деле, бывает очень удобно — например, когда у тебя на руках безнадёжный больной. Или натворивший всяких интересных дел сновидец, вот как сейчас.

Рациональных доводов мне вполне достаточно, чтобы действовать, когда это необходимо. Но на сердце от них легче не становится. А оно у меня в последнее время что-то раскомандовалось. Спасу от него, честно говоря, нет.

К тому же, до сих пор мне не доводилось метать Смертный шар в спящее дерево, чьё сознание, по уверениям Нумминориха, даже более развито, чем наше. Не факт, что его воля окажется столь же податлива, как человеческая. А вдруг дерево не захочет мне подчиниться и, например, загорится от возмущения? Ну или просто проснётся, чтобы устроить скандал с цунами вместо пощёчин? Что делать тогда?

Ладно, ладно. Думать надо было раньше. То есть, на самом деле, вообще не надо было мне думать, ни раньше, ни сейчас. И сожалеть, что ни с кем не посоветовался, тоже не стоит. И так ясно, что сказали бы мне старшие коллеги — и Джуффин, и леди Сотофа: «Пока не попробуешь, не узнаешь; если считаешь, что стоит рискнуть, рискни — а как, ты думаешь, мы сами всему научились?» А Шурф непременно добавил бы: «Менять решение в самый последний момент — недостойное поведение, к тому же, опасное для мага. На месте силы я впредь не стал бы связываться с таким негодным инструментом, и вряд ли она глупее меня».

Собственно, именно потому я и не стал обсуждать с ними своё решение. Зачем лишний раз беспокоить занятых людей, когда они и так отлично справляются с неблагодарной работой советчиков — в качестве голосов у меня в голове.

Чтобы придать себе решимости, я достал из кармана расписку Ди. Приложил табличку к стволу, прошептал: «Ты сам мне разрешил», — и наконец метнул в дерево свой Смертный Шар. А потом стоял и смотрел, как сгусток яркого зелёного света превращается в огромное разреженное облако, поднимается ввысь и постепенно растворяется в древесной кроне. Красивое зрелище, был бы художником, всю жизнь потом пытался бы это нарисовать.

Дерево выгодно отличается от людей тем, что не вопит: «Я с тобой, хозяин!» И даже не вопрошает надменно: «Чего тебе надо?» — как порой удавалось самым своенравным из моих жертв. Дерево вступает в контакт с человеком совершенно иначе. Вроде бы, ничего не происходит, просто у тебя меняется настроение. Сперва незаметно, а потом внезапно становится ясно, что ты — царь Вселенной, и тебе можно всё.

Хорошо, что я довольно опытный человек и сразу сообразил, что это означает. А то, чего доброго, решил бы, что просто не вовремя свихнулся от переживаний последних дней.

Речь у меня была заготовлена заранее. Всю дорогу её обдумывал. И очень надеялся, что ничего не упустил.

— Приказываю тебе, Дигоран Ари Турбон, расти на этом побережье так долго, как положено деревьям вроде тебя, оставаться здоровым, благополучным и невредимым, спать до конца своих дней и продолжать видеть тот сон, который снится тебе сейчас. Я хочу, чтобы образы твоего сновидения — трактирщик Ди, его сестра Лари, племянник-племянница Иш и лучший друг Кадди — окончательно стали достоверной, вещественной частью реальности для всех свидетелей вашего бытия. Но с одним обязательным условием: в твоих сновидениях больше не будет никаких покушений на чужую жизнь. Всё остальное — целиком на твоё усмотрение, развлекайся, как пожелаешь. А теперь освободись от моей власти. Хороших тебе снов.

Сказал всё это, перевёл дух, уселся на землю и закурил, чутко прислушиваясь к переменам в собственном настроении — а как ещё разобраться, что сейчас происходит с деревом по имени Дигоран Ари Турбон? Послушалось ли меня? Или яростно борется с моей волей, пытаясь проснуться и устроить такую бурю, что от всех урдерских прибрежных поселений не останется и следа? Или нехотя смирилось с приказом? Или напротив, радуется, что я так упростил ему жизнь? Похоже, всё-таки последнее. По крайней мере, колоссальное облегчение, которое я сейчас испытывал, нельзя было объяснить успешным завершением работы. Потому что до завершения мне пока было как пешком до Арвароха. И я это хорошо понимал.

Но я так устал, что решил: потом, всё потом. Закутался поплотнее в лоохи, улёгся среди древесных корней в том месте, где они переплелись так удачно, что получилось что-то вроде лодки или даже колыбели — для крупных длинноногих младенцев, вроде меня. Думал: полежу немного, переведу дух и пойду. Но, конечно, никуда не пошёл, потому что уснул. Удивительно сладко, оказывается, спится рядом со спящим старым прибрежным деревом, которому нравятся его сны.

Магистры знают, сколько бы я там дрых, если бы не Джуффин. Его кошмарная привычка время от времени будить меня с утра пораньше на этот раз оказалась мне на руку. По крайней мере, я не успел простудиться на предрассветном ветру.

«Я так понимаю, ты ещё в Саллари?» — спросил он.

«Правильно понимаешь, — согласился я, лязгая зубами от холода. — Слушай, а есть такое заклинание, чтобы быстро согреться? Какое-нибудь попроще, чтобы ты сейчас объяснил, и я сразу научился?»

«Самое доступное тебе заклинание называется «одеяло» и извлекается из Щели между Мирами максимум за минуту. Хотя мне кажется, в последнее время ты справляешься гораздо быстрей».

«Ну точно! — восхитился я. — А заклинание для молниеносного возвращения к жизни называется «горячий кофе» и добывается ровно тем же методом. Гениально. А я спросонок не сообразил».

«Спросонок? — изумился Джуффин. — Ты что, улёгся там спать?»

«А почему нет? Обстановка располагает. Тут даже деревья дрыхнут без задних ног. И море рядом шумит, и камни, представляешь, тоже шумят, как море. Полдела, к тому же, сделано. В глубине души я надеялся, что вторая половина дела придёт ко мне сама и, к примеру, предложит подушку. Законы гостеприимства, то-сё… Но, похоже, зря. Ладно, сейчас согреюсь и отправлюсь её искать».

«Хорошее дело», — откликнулся Джуффин. И замолчал.

Я тоже помалкивал, потому что как раз сосредоточился на Щели между Мирами. С ней такая трудность: прежде, чем добудешь нужную тебе вещь, надо более-менее чётко представить, откуда именно ты её сейчас утащишь. Ну или не представить, а увидеть это место таким, каково оно есть — где-то бесконечно, недостижимо далеко и одновременно вот прямо тут, под рукой. До сих пор точно не знаю, как на самом деле работает это колдовство: то ли воля мага буквально из ничего создаёт в каком-нибудь потаённом кармане Вселенной склад, полный полезных вещей, то ли мы всё-таки грабим совершенно конкретные, реально существующие лавки, кафе и частные квартиры. Я склоняюсь ко второй версии: не зря же в моей прежней жизни было так много совершенно необъяснимых пропаж. Приятно думать, что причиной тому не патологическая рассеянность, а магический круговорот вещей во Вселенной.

Но речь сейчас не о том. Просто я хотел добыть себе одеяло и спросонок долго не мог сообразить, где их, собственно, берут. Что именно следует рисовать перед внутренним взором? Рынок? Чью-нибудь спальню? Фабрику? Склад? Магазин? В такой ситуации не до разговоров.

«Неужели так и не спросишь меня, ходил ли уже кто-нибудь в «Свет Саллари» проверить, как у них дела? — наконец удивился Джуффин. — В прежние времена ты бы плешь мне проел».

«Да я и сейчас готов, — заверил его я. — Давай сюда свою плешь. Проем, не сомневайся. Только сперва разберусь с одеялом… Вот! Всё получилось, только оно почему-то оранжевое с розовыми сердечками, представляешь? Сэр Мелифаро от зависти лопнул бы. Ладно, пока темно и безлюдно, сойдёт… Так. Ну и что же у нас, собственно, со «Светом Саллари»?»

«А как ты сам думаешь?»

«Думаю, всё у них отлично».

«Ну, хвала Магистрам. Наконец-то ты перестал себя недооценивать».

«Надеюсь, судьба тоже перестала меня недооценивать. И уяснила, что не надо пытаться лишить меня любимого супа из не-муяги. И, тем более, котлет из не-козы. Моему терпению есть предел».

«А я-то ещё удивлялся, почему ты принял это историю так близко к сердцу, — обрадовался Джуффин. — Но теперь всё встало на места».

«Рад, что мы наконец пришли к полному взаимопониманию. И впредь ты тоже поостережёшься силой отнимать у меня жратву. А кстати, откуда стало известно, что с урдерцами всё в порядке? Кто к ним заходил?»

«Да ясам и заходил. Интересно было на них посмотреть. Изменил облик до такой полной неузнаваемости, что даже Куруш счёл за благо от меня спрятаться, и пошёл. Просидел там почти до полуночи. И да, вполне понимаю, почему ты не раскусил эту компанию раньше. С виду люди как люди. Несколько более милые, чем мы привыкли, но мне бы тоже в голову не пришло, что с ними что-то не так. А ведь считал себя очень опытным специалистом, буквально несколько часов назад».

«Ну и как тебе урдерская еда?»

«Честно говоря, я так и не понял, почему вы все от неё в таком восторге. Всё-таки повара мадам Жижинды на пару дюжин голов выше этого красавчика. Хотя конечно для сновидения, примстившегося дереву, которое вообще ничего не смыслит в человеческой кулинарии, он большой молодец».

Я даже спорить не стал. Если сэр Джуффин Халли желает считать, будто «Обжора Бунба» — единственный приличный трактир в столице, пусть остаётся при своём мнении, переживу.

«Надеюсь, какое-то время спустя твоя кумонская подружка пришлёт тебе зов и скажет, что загадочные убийства прекратились так же внезапно, как начались, — сказал я. — И твои знакомые из других стран последуют её примеру. Хотя и так ясно, что всё будет в порядке. Я запретил Ди нападать на людей. По-моему, ему это никогда и не нравилось. Лицо у убийцы краснело, а красный, по его словам, означает страх. Интересно, зачем он вообще это делал?»

«Обычно Мастера Совершенных снов стараются угодить вкусам клиента. Но «обычно» вовсе не означает «всегда», ты сам это знаешь».

«Знаю, — согласился я. — Да, конечно, вряд ли убийства — это было его пожелание. Хотя… Видел бы ты его корни! И камень, который он превратил в песок».