Вся правда о нас 13 page

— У нас случилась птица сыйсу, — гордо сказал я. — Одна на всех, но, согласитесь, всё равно серьёзное достижение. Мало кому так везёт.

— На моей памяти вы первые, — кивнул знахарь. И добавил: — Вас я, похоже, знаю. Вы же сэр Макс, верно? Надеюсь, с вашими кошками и собаками всё в порядке?

Я впервые в жизни встретил человека, который из всей информации, какую можно получить обо мне, проживая в столице Соединённого Королевства, счёл важным только факт наличия у меня домашних животных. И сразу начал беспокоиться об их благополучии. Мне захотелось его обнять, а потом, если получится, немедленно побрататься. Но иногда мне удаётся не давать воли своим страстям. Поэтому я только сдержанно кивнул:

— С ними всё отлично, спасибо. Я просто привёз сюда друзей. Они подобрали птицу сыйсу с подстреленным крылом.

— И приручили? — спросил знахарь Иренсо, удивлённо разглядывая Скрюух, которая спокойно терзала клювом полу Каддиного лоохи, не отвлекаясь на нашу человеческую суету. — Долго она у вас?

— Уже четвёртый день, — сказал Ди. — Надо было сразу её к вам везти, но мы совсем недавно поселились в Ехо и не знали, есть ли тут люди, которые лечат птиц.

— Нас, к сожалению, действительно очень мало, — сказал знахарь. — Я и двое коллег, но Йоки Лур пока недостаточно опытен, а сэр Авада Убрайкис совсем старик и слишком быстро устаёт от пациентов. Поэтому хорошо, что вас прислали именно ко мне. Однако удивительно, как смирно ведёт себя ваша питомица! Вы колдовали, чтобы её приручить?

— Ну что вы, — улыбнулся Ди. И смущённо добавил: — Мы пока не умеем. У нас, в Урдере, вашей магии не обучишься.

— Тем более удивительно, — покачал головой Иренсо Сумакей. — Ладно, идёмте в кабинет. Посмотрим, чем я могу помочь. Но если можно, не все вместе, а только птица…

— Скрюух, — подсказал Кадди. — Мы её так назвали.

— Вижу тебя как наяву, — вежливо сказал птице знахарь.

Без тени улыбки. Все бы так.

— А можно я тоже пойду? — спросил повар. — Скрюух не любит надолго со мной расставаться.

— Тогда не можно, а нужно. Важно, чтобы она была спокойна.

Знахарь повернулся, чтобы войти в дом, но его остановила Иш.

— А можно мы пока немножко погуляем по саду? — спросила она.

Иренсо Сумакей задумался. Оглядел нас всех очень внимательно, словно бы прикидывая, можно ли нам доверять. Наконец кивнул:

— Погуляйте. Насколько я разбираюсь в людях, никто из вас не выглядит угрожающе с точки зрения животных. А вас, сэр Макс, я бы, пожалуй, согласился взять в помощники, — добавил он.

Неожиданно, но, в общем, понятно, почему. К этому моменту я уже был с ног до головы облеплен разнообразным зверьём. Одна серебристая лисичка удобно устроилась у меня на руках, другая балансировала на плече, белый кот спустился с крыльца и улёгся на мою ногу, крошечная собачка восторженно прыгала вокруг второй. В кармане лоохи что-то деловито копошилось — я подозревал, что одна из пёстрых птичек решила попробовать свить там гнездо; по восхищённым взглядам Иш и Базилио я догадывался, что на голове у меня сидела целая стая. Только коза пока держалась на безопасном расстоянии, но и она сверлила меня влюблёнными глазами, явно намереваясь познакомиться поближе и сказать мне все утешительные слова, которым успела научиться за годы пребывания рядом с людьми. Говорю же, зверьё меня почему-то любит. Понятия не имею, за какие достоинства.

Поэтому прогулка по саду знахаря у меня получилась, мягко говоря, неспешная. Спутники мои давно разбежались в разные стороны, а я ещё несколько минут объяснялся с котом. Говорил ему, что прекрасней его нет никого в Мире, и я был бы счастлив, если бы такая красота всю жизнь пролежала на моей ноге, но беда в том, что именно в данный момент у меня появилось непреодолимое желание сделать несколько шагов. А таким совершенным существам, как коты, следует быть снисходительными к человеческим слабостям. И время от времени давать нам погулять.

В какой-то момент коту наскучило слушать моё нытьё, и он меня отпустил. Но отправился следом, с таким строгим видом, что любому дураку стало бы ясно: я освобождён условно. Пока, так и быть, погуляй под надзором, а там поглядим.

Чиффа, сидевшая у меня на плече, фыркнула от неожиданности и покрепче вцепилась когтями в моё лоохи. Её подружка, сидевшая у меня на руках, тревожно завозилась, прикидывая, не собираюсь ли я унести её с собой неведомо куда. Крошечный пёс умчался вдаль, оглашая окрестности писком, условно похожим на лай. Птица, уютно устроившаяся в моём кармане, вылетела оттуда и принялась кружить над моей головой, страшно ругаясь на своём птичьем языке: «Я думала, ты тут теперь всю жизнь стоять будешь, а ты-и-и-и-и! Так меня подвёл! Ну вот куда тебя понесло? Чего ты там не видел?»

Ну, честно говоря, много чего.

Сад знахаря Иренсо Сумакея оказался для меня ещё одной вариацией на тему рая, возможно даже более соблазнительной, чем крыша Мохнатого дома, а ведь до сих пор я был уверен, что мою крышу ничто не затмит. Но этот огромный запущенный сад со следами былой ухоженности, где, не дожидаясь окончания зимы, начали понемногу расцветать плодовые деревья, из земли пробивалась молодая трава всех оттенков синего и зелёного цвета, среди древесных корней грелись на солнце ежи и примкнувший к ним муримахский заяц с большими круглыми ушами, а в зарослях вечнозелёных душистых кустарников щебетали разнокалиберные птицы, пленил моё сердце раз и навсегда.

Я хотел догнать своих спутников, но передумал, внезапно почувствовав, что очень устал. Обычное дело: если мне не дать выспаться, но при этом не загрузить делами, я тут же начинаю клевать носом. И лучшее, что можно сделать в такой ситуации — разрешить себе спокойно подремать хотя бы четверть часа. Обычно этого оказывается достаточно, чтобы распрекрасно жить дальше. Ещё конечно можно просто хлебнуть бальзама Кахара, но фляжку с ним я вечно забываю положить в карман, тут уж ничего не поделаешь.

В общем, я выбрал укромное местечко под приземистым раскидистым деревом, на ветвях которого пожухшая прошлогодняя листва удивительным образом соседствовала с готовыми распуститься свежими почками, улёгся на мягкую сухую траву, согретую солнцем, закрыл глаза, лениво подумал: «Ни фига себе, как мы хорошо живём — ещё зима не закончилась, а уже на земле можно валяться», — и задремал. Сопровождавшие меня лисички немного повозились, устраиваясь рядом, но потом передумали и убежали, по крайней мере, я перестал ощущать их присутствие. Кот, видимо, тоже ушёл, и совершенно напрасно, именно сейчас я был совсем не прочь пригреть его на груди. Впрочем, ладно, и так неплохо. В смысле, очень хорошо.

Удивительное дело, засыпал я вполне счастливым, а проснулся через несколько минут от горя. Именно так, проснулся от горя, словно оно было звонком будильника или зубной болью. Такое острое, что ни воем, ни криком от него не отвяжешься. Оно сильней.

Спросонок я не понял, что происходит, схватившись за сердце, стал вспоминать, что случилось, кто из моих близких умер? Или вообще все? Или умер я сам, а теперь не могу воскреснуть и вернуться к ним? Или не умер, но вернуться всё равно не могу? Господи боже мой, да что творится вообще?

Хвала Магистрам, затмение продолжалось буквально секунду, а потом я проснулся окончательно, вспомнил, как попал в этот сад, произвёл ревизию своих житейских драм, понял, что стать причиной столь острого горя они не смогли бы даже при умножении на десять — у нас все живы, целы и даже более-менее в своём уме, с остальным как-нибудь разберёмся.

А потом я наконец осознал, что горе — не моё. Чужое. Просто такое сильное, что выплеснулось через край и затопило всех, кто оказался рядом. То есть, меня. Не стоит всё-таки ложиться спать в незнакомых местах, когда я уже это усвою, а.

Я внимательно огляделся по сторонам. Никаких страдальцев поблизости не обнаружилось. Сад по-прежнему выглядел райским уголком, и набухшие почки на древесных ветвях никуда не подевались, и по-весеннему сияющее перламутровое небо, и молодая трава.

Чего только не примерещится спросонок, — сердито подумал я. И велел себе выбросить неприятное пробуждение из головы. Не то чтобы я всегда себя слушался, но не оставляю надежды, что однажды это сработает. Когда-нибудь.

Я собрался было встать, но тут заметил, что за мной наблюдают. Откуда-то снизу — неужели из-под земли? Может быть, знахарь Иренсо развёл у себя в саду каких-нибудь колдовских кротов с тяжёлым нравом? И они насылают морок на всякого, кто дерзнёт прилечь на их полянке? Злобные кроты-колдуны — это было бы смешно. Хоть и немилосердно… Нет, стоп.

Нет, стоп, — сказал я себе, — шутки шутками, но кто-то правда на меня смотрит.

И, приглядевшись повнимательней, наконец увидел серебристую лису чиффу, устроившуюся среди древесных корней. Она зарылась в сухую траву так, что только нос торчал наружу. Ну и глаза с ним за компанию. Я сперва решил, что это одна из давешних лисичек всё-таки решила остаться со мной, но тут же понял — нет, не она. Эта лиса была гораздо крупней. И не проявляла ни симпатии, ни любопытства. Глаза её были тусклы, равнодушны и бесконечно печальны. Я почти инстинктивно протянул руку, чтобы погладить зверя, и едва коснувшись серебристой шерсти, понял, что приснившееся мне горе принадлежало именно лисе.

— Так не бывает, — растерянно сказал я вслух. — Зверь не может быть несчастен, как человек. Вам не положено!

Лиса, конечно, ничего не сказала. Но подозреваю, умей она говорить человеческим голосом, в ответ раздался бы горький саркастический смешок: «Не положено, значит? Ну-ну. И кто, интересно, по твоему мнению, нам не этого не положил?»

Мне хотелось поскорее встать и уйти. Отыскать хозяина дома, сказать: «Там у вас зверю очень плохо, надо что-нибудь с этим сделать». Впрочем, знахарь и сам наверняка знает, что происходит у него в саду, так что можно ничего не говорить, а просто уйти, дождаться остальных в амобилере, поехать домой и как можно скорее выкинуть из головы свои дурацкие фантазии о лисьем горе, которое якобы вторглось в мой сон, а на самом деле, конечно же, померещилось, нечего перекладывать с больной головы на здоровую, не может такого быть.

Но я, конечно, никуда не ушел, а наоборот, придвинулся поближе, погладил лису — сперва осторожно, потом по-хозяйски запустил руки в густую серебристую шерсть, как привык с собаками, но это не произвело никакого впечатления. Зверь не стал ластиться в ответ, но и не попытался убежать, ни одна мышца тела не дрогнула, и дыхание не участилось, как будто он вообще ничего не чувствовал; впрочем, вероятно, именно так и было.

— Бесполезно, — печально сказал знахарь Иренсо Сумакей. — Ему всё равно.

Он оказывается уже закончил осмотр синей птицы и отправился в сад нас всех собирать. И видимо сразу наткнулся на меня.

— Ему? — зачем-то повторил я. — Так это не лиса, а лис?

— Ну да. Сами видите, какой крупный. Самки чиффы гораздо мельче.

— Что с ним? — спросил я. — По-моему, ему очень плохо.

— Вы правы, — сказал знахарь, усаживаясь рядом с нами в траву. — Так плохо, что хуже, пожалуй, некуда. И я ничем помочь не могу, только оставить в покое. Йовка очень стар; впрочем, беда не в этом. Лисица, с которой он прожил много лет, умерла в конце осени. Тоже была совсем старушка. Попала ко мне случайно, когда я гостил у тётки в графстве Шимара. Мальчишки, вообразившие себя охотниками, подстрелили, принесли на рынок, а она там внезапно ожила. Оказалось, не убита, а только ранена. Сердобольные торговки её отобрали, послали за мной, отдали, сказали: «Лечи». Пришлось срочно везти лису домой, в Ехо. Я тогда был довольно неопытный знахарь, а случай тяжёлый, решил, чем ближе к Сердцу Мира, тем проще лечить, и действительно как-то справился. А лис потом, дюжины четыре дней спустя, сам пришёл — сюда, в мой дом, аж с Шимарских предгорий. Искал свою подружку и нашёл, представляете?

— Не представляю, — откликнулся я.

На самом деле, соврал. Мне такое представить — раз плюнуть. Для меня даже мимолётная симпатия — прекрасный повод совершить невозможное. Что уж говорить о любви.

— Йорка и Йовка, такая была неразлучная парочка! — сказал знахарь. — Они прожили у меня в саду больше сорока лет. Настолько ручные стали, что я не рискнул бы их отпустить. Да они и сами не хотели уходить, это понятно, для умной лисицы удрать отсюда совсем несложно. Но им здесь было очень хорошо, вон даже лисят принесли, уже на старости лет, когда никто от них подобного кунштюка не ожидал. Нахальная шустрая мелочь, которая атаковала вас на входе — их дочки. Есть ещё мальчишка, но он не такой любопытный, как сёстры, к чужим не выходит. По крайней мере, не в первые полчаса. Но Йорушке позднее потомство не пошло на пользу. Всего семь лет после этого прожила. И я ничего не смог сделать, старость — это, к сожалению, не болезнь, которую можно вылечить. По крайней мере, я не справился. А Йовка, бедняга, решил, что это не справился он. Как же, самый старший, глава семьи, а такое допустил! С тех пор так и лежит пластом. Не ест, не пьёт, никого не узнаёт, ничего не слышит и, похоже, не чувствует. И не хочет, это понятно. Но почему-то всё ещё жив.

— Надо же, — вздохнул я. — Ничего себе — дикий зверь. Люди — и те обычно легче справляются с потерями.

— Ну так то люди. А чиффы — очень верные существа. Правда только если находят свою настоящую пару. Обычно после окончания брачного сезона самки убегают от своих кавалеров и сами выращивают лисят. Многие думают, что так живут все горные лисы, но нет, не все. Иногда пара не расстаётся, и такие союзы у чифф гораздо крепче человеческих. Если уж решили быть вместе, то навсегда. И умирают обычно в один день или сразу друг за дружкой. Но у Йовушки почему-то не получается умереть. Хотя он очень тоскует. Будь он человеком, сказали бы, что он сошёл с ума от горя. Это и правда так.

— Бедный ты мой зверь, — сказал я лису. — Как же тебя угораздило.

— Не будь я знахарем, я бы его убил, — неожиданно признался Иренсо Сумакей.

Я уставился на него так, словно добрый знахарь вынул из-за пазухи окровавленный топор и принялся похваляться числом зарубленных с утра беспомощных сирот. Но Иренсо спокойно выдержал мой взгляд.

— Вы сами знаете, что он только этого и хочет. Вы же всё чувствуете, не хуже, чем я. Но если вам неприятно об этом говорить, извините. Просто мне больше не с кем.

Я молча кивнул, потому что слова застряли у меня в горле. Впрочем, это к лучшему, всё равно они были какие-то дурацкие. Совсем не те, что требуется в подобных случаях. А какие требуются, я тогда не знал.

До сих пор, собственно, не знаю.

А тогда я просто снова погладил лиса. Ничего глупее и выдумать нельзя. Зачем ему докучать?

— Однажды мне пришлось убить очень много народу сразу, — наконец сказал я. — Умирающих от анавуайны. Всех, кого не хватило сил вылечить. Они сами об этом попросили, поскольку были обречены и верили, что анавуайна уничтожает не только тело, но и всего остального человека, целиком, вместе с бессмертной частью сознания, которая, я надеюсь, у всех нас всё-таки есть. Ну и заболевшие на это надеялись, поэтому просили их убить; кроме всего, со времён правления Короля Мёнина осталось суеверие, будто умереть от руки Вершителя очень полезно для дальнейшего посмертного бытия… В общем, неважно. Сейчас я бы наверное что-нибудь постарался придумать, а тогда не сумел. Сделал, как они просили, поехал домой и лёг спать, а потом проснулся и стал как-то жить дальше, причём не то чтобы плохо, совсем нет^[22]. Но с тех пор тему убийства из милосердия считаю закрытой. Хватит с меня.

— Ладно, — невозмутимо кивнул Иренсо Сумакей, — принято. Я, каюсь, действительно собирался попросить о помощи, не подумав, что подобная просьба может быть вам неприятна. Просто говорят, что убить для вас — раз плюнуть, и я почему-то принял это на веру.

Самое смешное, что в данном случае обо мне говорят правду. Я действительно могу убить плевком, потому что ядовит, как змея; то есть, на самом деле, гораздо ядовитей, мне даже кусаться не надо, плюнуть совершенно достаточно. Такой нечаянный дар Великого Магистра Ордена Могильной Собаки Махлилгла Анноха, который на самом деле не хотел ничего дурного, а просто честно пытался меня прикончить, но вышла небольшая техническая накладка^[23].

— С одной стороны, даже хорошо, что вам не нравится убивать, — заключил знахарь. — А с другой — плохо. Но только для Йовки, а он так стар, что рано или поздно справится сам. Извините меня, пожалуйста.

— Да не за что, на самом деле, — вздохнул я. — На вашем месте я бы, наверное, тоже обрадовался гостю с репутацией безжалостного убийцы. Мне и самому жаль, что я — не он, а просто сентиментальный дурак, которому кажется, будто всякая жизнь драгоценность, а горе и даже безумие — не самая высокая плата за возможность оставаться живым, вполне можно перетерпеть. Я когда-то сам перетерпел и, как ни странно, дожил до дня, когда всё стало иначе. И теперь умом понимаю, что у вашего лиса надежды на благополучный исход, прямо скажем, поменьше, чем просто никакой, как было тогда у меня, но сердце с этим не соглашается. А оно у меня в хозяйстве за старшего, так вышло. Я не выбирал.

— Да, такие вещи не выбираешь, — понимающе кивнул Иренсо Сумакей. — Ладно, идёмте отсюда. Всё, что мы можем сделать для Йовки — оставить его в покое.

Не то от короткого дневного сна, не то от лисьего горя и наших разговоров я был как в тумане и, в общем, довольно приблизительно понимал, что происходит вокруг. Но как-то собрался, послал зов каждому из своих спутников, велел им возвращаться в амобилер. И сам туда пошёл, вполуха слушая по дороге оптимистический отчёт знахаря о состоянии крыла Скрюух — судя по его словам, у нашей синей птицы были неплохие шансы снова взлететь, правда, не слишком скоро. Хорошо если к лету. И тут, по словам Иренсо, была только одна опасность — что за это время Скрюух станет совсем ручной.

— Ну и отлично! — сказал повар Кадди, который, сияя от радости, ждал нас у калитки в обнимку со своей питомицей. — Будет летать над городом, а вечером возвращаться домой, как в гнездо.

Это да. Скандальной синей птицы сыйсу, с истошными воплями кружащей над крышами Старого Города, нам здесь до сих пор отчаянно не хватало. Оставалось надеяться, что Скрюух действительно выздоровеет и внесёт свой вклад в дело окончательного превращения нашего городского пейзажа в сложносочинённую галлюцинацию.

Когда я сел за рычаг, знахарь Иренсо Сумакей прислал мне зов — использовал Безмолвную речь, чтобы не говорить вслух.

«Мне правда очень жаль, что я затеял этот разговор, сэр Макс».

«Да ладно, — ответил я. — Понятно же, почему. И вообще всё понятно. Очень жалко вашего лиса. А всё остальное ерунда».

— Будет больно, но недолго, — громко сказала вышедшая нас проводить чёрная коза.

Оставалось надеяться, что она и правда изрекает пророчества. Я бы за это дорого дал, если бы знал, с кем можно договориться.

К счастью, по дороге взволнованная и возмущённая грубым медицинским вмешательством в её частную жизнь Скрюух громко вопила, повар Кадди утешал её душедробительно ласковыми словами, которые хотелось законспектировать и выучить наизусть, чтобы изводить потом ближних долгими зимними вечерами, а леди Лари и барышни, бурно жестикулируя, обсуждали прекрасный сад знахаря и встреченное там зверьё. Поднятый ими гвалт быстро вывел меня из печального транса, так что уже на выезде из Нового Города я с облегчением обнаружил в своей шкуре старого доброго сэра Макса, обладающего удивительной способностью выбрасывать из своей дурацкой головы всё, что мешает наслаждаться приятной поездкой, или любым другим событием, которое происходит с ним прямо здесь и сейчас, а стало быть, и является его жизнью. Ну, то есть, моей.

Теперь наслаждаться приятной поездкой мне мешало только здоровое чувство невыполненного долга. Да и то лишь потому, что Дигоран Ари Турбон, чья семейная история интересовала меня сейчас куда больше, чем все прочие тайны этого Мира, сидел рядом со мной и блаженно щурился на солнце, озирая достопримечательности района, через который мы проезжали — древние стены заброшенных Орденских резиденций, покосившиеся крыши ветхих домов, вековые деревья на обочинах и каким-то образом проросшие сквозь булыжную мостовую розовые кусты. Щёки его были оранжевыми, как мандарины — цвет восхищения, если я ничего не путаю.

Ди словно почувствовал, что я о нём думаю, и улыбнулся мне широко и простодушно.

— Я только сейчас начинаю осознавать, как вы нас выручили, — сказал он. — Так далеко этот знахарь живёт! Пешком наверное целый день пришлось бы к нему идти. И потом всю ночь обратно добираться. Удивительно большой город Ехо! Никогда наверное к этому не привыкну.

Я вдруг подумал: а может быть, Ди вообще не гуляет по улицам, как говорит домашним? А просто заходит в какой-нибудь ближайший двор и сидит там весь день? Привыкает понемножку к масштабам и суете многолюдного города, как медленно входящий в холодную воду пловец. Мне-то подобный метод кажется бессмысленной пыткой, проще сразу нырнуть с головой и закрыть вопрос. Но все люди разные, и некоторым легче именно так, это я понимаю, хотя только теоретически.

Ладно, с его прогулками пусть Кофа разбирается. Он обещал.

А вслух я сказал:

— Рад, что выручил. Мне несложно. Даже наоборот. Почувствовал себя ненадолго практически членом вашей дружной семьи. Например, дополнительным младшим братом. Впрочем, у вас и без меня братьев и сестёр наверняка хватает.

Ди, к моему удивлению, отрицательно покачал головой.

— Нет, нас только двое — Лари и я.

И безмятежно улыбнулся.

Я растерялся. Как это — двое? А Иш тогда откуда взялась? Племянница — это же дочь брата или сестры. А ни Лари, ни Ди не называли её дочкой. Впрочем, может быть, в Урдере «племянниками» именуют всех младших родственников, включая самых дальних?

Немного поколебавшись, я решил, что могу его расспросить. Нет никакой особой бестактности в том, чтобы интересоваться чужими обычаями.

— А почему тогда вы называете Иш племянницей?

Ди удивлённо моргнул, и я пояснил:

— У нас «племянник» — это ребёнок брата или сестры. А в Урдере иначе?

Собеседник мой пожал плечами.

— Племянница — это просто племянница, — неопределённо пояснил он. — Была бы она чьей-то дочерью, я бы так и сказал.

— Ээээээ… — протянул я.

Я вообще выдающийся мастер слова.

— О, а у вас тоже так не бывает? — внезапно оживилась леди Лари.

— Что именно?

— Ну конечно! — почему-то обрадовалась она. — И в Куанкурохе не бывает, и в Чангайе, я же расспрашивала…

— Да что не бывает-то?

— Дети так, как у нас, не появляются.

— Что?!

— Не все дети, конечно, а только некоторые.

Я всерьёз задумался, не припарковать ли амобилер у какой-нибудь обочины. Потому что, похоже, меня вот-вот сведут с ума. И лучше бы мне в этот момент не управлять движущимся транспортным средством.

Но леди Лари сжалилась и пустилась в объяснения.

— У нас порой случается, что если чья-то семья слишком мала — вот как у нас с Ди: родители умерли, дедушки и бабушки тоже, дядей и тёток нет, подходящие спутники жизни пока не встретились, и людей это печалит, в семье вдруг появляется ребёнок. Никто его не рожает, никто ниоткуда не приносит, ребёнок просто появляется, и всё. Говорят, таких детей даёт само Великое Крайнее море, которое только кажется суровым, а на самом деле милосердно, хоть и не любит это показывать. Такой ребёнок похож на всех членов семьи, и вообще сразу ясно, что он — не подкидыш, а свой, родной. Только ни матери, ни отца у него нет, поэтому их обычно называют «племянниками» и «племянницами» — просто чтобы как-то обозначить кровное родство. Вот и у нас с Ди появился Иш. Мы были очень ему рады — ну, то есть, ей; неважно, пусть будет, кем хочет, лишь бы самому нравилось.

— Ого! — присвистнул я.

— Так вот почему ты смогла почувствовать вкус моей еды, — сказала подружке Базилио. — А я-то всё голову ломала! Теперь понятно. Наверное, ты тоже немножко овеществлённая иллюзия. Надо будет Старшему Помощнику Придворного Профессора о тебе рассказать, то-то он обрадуется! Он говорил, что нас, овеществлённых иллюзий, способных долго жить, никуда не исчезая, очень мало, а в Соединённом Королевстве сейчас вообще только я одна. К тому же, в некоторые игры лучше играть втроём, я точно знаю. А Макс вечно занят. И все остальные тоже.

Всё-таки она у нас очень практичная барышня. И умеет позаботиться о своих интересах, по крайней мере, в вопросах, которые считает важными.

— Было бы здорово, — откликнулась Иш. — Но, по-моему, я всё-таки самая обыкновенная, никакая не иллюзия, ничего особенного во мне нет. Даже чудовищем никогда в жизни не была.

— Это тебе крупно повезло, — заверила её Базилио. — Когда я только родилась, все вокруг только и думали, будто я хочу их съесть, представляешь? Даже Макс признался, что тоже сперва так решил, хотя виду не подал. Он вообще очень храбрый.

Никогда не знаешь, где, когда и от кого получишь самый увесистый комплимент в своей жизни. Я так обрадовался, что передумал сходить с ума на почве особенностей урдерской демографии. Было бы от чего! Этот Мир исполнен магии — весь, целиком. И её проявления, как я в последнее время начал понимать, чрезвычайно разнообразны. Мало ли, где какие чудеса у нас тут творятся. При настолько слабо развитых информационных технологиях совершенно нормально практически ни о чём ни хрена не знать.

В общем, я благополучно довёз всю компанию к месту назначения. Высадил их у входа во двор и сам вышел следом, твёрдо рассчитывая, как минимум, на остатки вчерашнего Ледяного Горного рулета, ну или что ещё там мы не успели доесть за ужином.

Правильно сделал, что отправился за ними, а то пропустил бы удивительное зрелище: на пороге закрытого трактира сидел Малдо Йоз. В шляпе, как ему и положено. С таким видом, словно вчера нанялся работать в этот трактир посудомойщиком и вот, явился на службу, а тут — никого.

— Я просто случайно мимо проходил, — невозмутимо сказал он. — Подумал, почему бы не заглянуть? Никого не застал и решил дождаться. Обидно было бы уйти, так и не пожелав вам хорошего утра. Ну или уже не утра; ай, всё равно.

И посмотрел на Иш, да так, что я наконец понял, какого чёрта он вчера засиделся в «Свете Саллари» до ночи. И с утра снова пришёл. Ничего себе дела.

Хорошо хоть она сегодня в мальчишку не превратилась, а то был бы свежеиспечённому ухажёру сюрприз. Впрочем, ещё, надо полагать, будет. Ладно, пусть сам разбирается. Взрослый человек, хоть и гений. А кто, собственно, не гений в наши трудные времена? Все хороши.

В трактире я устроился за столом поближе к Ди. Разговор о его родственниках требовал завершения. Потому что шокировали меня урдерцы, конечно, знатно, но надежду на существование какого-нибудь семиюродного внучатого племянника, влачащего тяжкий груз разноцветного проклятия, пока не отняли. И этот вопрос следовало немедленно прояснить.

— Так у вас с леди Лари и Иш больше вообще никакой родни? — спросил я.

Бесцеремонно, конечно. А что делать.

— Никакой, — печально подтвердил Дигоран Ари Турбон.

На лице его явственно проступил лиловый цвет огорчения. Я растерялся. Совершенно не хотел его расстраивать. Никогда не угадаешь, где у кого больная мозоль.

— Извините, — сказал я. — В голову не пришло, что вам может быть неприятно, а то ни за что не стал бы расспрашивать.

— Нет-нет, что вы, — запротестовал он. — Нет ничего неприятного в ваших вопросах. Просто я подумал… Мне показалось…

На этом месте мой собеседник смущённо осёкся и умолк. Но от меня так просто не отделаешься.

— Что вам показалось?

— Что вам хотелось бы подружиться с человеком, у которого большая семья. Потому, что вам именно этого в жизни не хватает. А у нас семья совсем маленькая. И это жаль, потому что вы хороший человек, и я хотел бы считать вас своим другом, — простодушно сказал он.

Мама дорогая. Куда я попал.

Но Ди нуждался в утешении, поэтому пришлось задвинуть своё изумление подальше и срочно придумывать какой-нибудь душевный ответ, способный его успокоить. Желательно, без уменьшительно-ласкательных суффиксов, но если не получится, чёрт с ними, пусть будут. У всего своя цена.

Однако для начала я решил попробовать обойтись малой кровью. То есть, пафосом. Принял торжественный вид и сказал:

— Это честь для меня, сэр Дигоран. Конечно, вы можете считать меня своим другом, я буду только рад. Численность семьи совершенно не влияет на моё отношение к людям. Я вас просто из любопытства расспрашивал. Когда встречаешь таких прекрасных людей, как вы трое, да ещё и приехавших из другой страны, хочется узнать об их жизни побольше.

— Ой, — с явным облегчением сказал Ди. — Как же глупо, что я расстроился! Ну, зато услышал от вас такие приятные слова. Спасибо вам за них.

Я испугался, что на этом разговор о родственниках с разноцветными лицами закончится раз и навсегда, и поспешно добавил:

— На самом деле, я ещё и потому вас о семье расспрашивал, что в Кумоне, столице Куманского Халифата, по рассказам очевидцев, в последнее время часто появляется человек с красным лицом. А в Нумбане недавно видели на ярмарке человека с белым. Я подумал, может быть, это ваша родня по всему Миру разъехалась? И вам интересно о них узнать?

Ди огорчённо покачал головой.

— Мне было бы очень интересно! Но я точно знаю, что никакой родни, даже дальней, у нас с Лари нет. Мы хорошо изучили свою родословную, так что сюрпризов быть не может.