Чем вы будете заниматься после того, как оставите большой хоккей?

1. Весьма необычно сформулирован вопрос.

«Скучно» – не то слово.

Уж если вести разговор в такой тональности, то следует признаться, что в последние годы мы играли с канадцами так часто – до двенадцати-пятнадцати матчей в сезон – что, по-моему, просто надоели друг другу и потому уже хотелось отдохнуть от игр с командой «Кленового листа».

Конечно, чемпионаты мира без канадцев что-то потеряли. Не напряженность, не остроту борьбы за первое место, пожалуй. В конце концов, на последнем турнире, в котором заокеанские мастера хоккея принимали участие, в Стокгольме в 1969 году, они не набрали в шести матчах с тремя призерами – сборными СССР, Швеции и Чехословакии ни одного очка из двенадцати возможных, то есть никак не повлияли на распределение призовых мест.

И потому трудно принимать всерьез разговоры о том, что отсутствие канадцев облегчило нам победу.

Да и, кроме того, за все семь победных лет, с 1963 по 1969 год, когда канадцы принимали участие в чемпионатах, они не сумели не только выиграть у нас ни разу, но и не добились даже ни одной ничьей.

Однако своей игрой, страстностью, умением выложиться в определенных, особо интересных и важных для них матчах, своей, наконец, школой игры, отличной от европейской, школой, где многое позаимствовано у профессиональных клубов, канадцы существенно оживляли чемпионат, и с точки зрения публики, болельщиков, у которых родоначальники хоккея всегда пользовались высокой репутацией, мировые турниры утратили какую-то изюминку, и я, конечно, тоже жалею, что наши стародавние соперники покинули мировую арену.

Читатели, видимо, знают, что это решение пагубно сказалось на развитии канадского любительского хоккея.

2. Хоккей – игра увлекательная, общедоступная, но технически довольно сложная, и далеко не все приемы обводки, передачи шайбы, броска поддаются освоению, так сказать, с наскока. Порой за самым элементарным приемом стоят долгие месяцы, если не годы упорного труда.

Может быть, я что-то не так себе представляю, но у меня создалось впечатление, что из всех элементов техники больше всего в последнее время говорили о финте «клюшка–конек–клюшка», который я исполняю уже несколько лет.

Этот финт называют «фирсовским», но я не могу принять эту честь.

Не знаю, случайным или продуманным был этот прием у Стернера, но однажды он показал его в матче со сборной СССР. Было это в 1963 году, на чемпионате мира.

Я смотрел эту игру в Москве, по телевизору и, увидев финт Ульфа Стернера, поразился, но потом, под влиянием событий, происходящих на хоккейном поле, забыл обо всем. Наши проиграли 1:2, и огорчен я был ужасно.

Однако трюк Стернера увидел не только я, но и, конечно же, А. В. Тарасов. Он-то и предложил мне попробовать освоить этот финт.

Сначала я работал над ним стоя на месте. Потом начал пытаться применять его в движении, правда, двигался я не на самой высокой скорости. Затем постепенно стал катиться все быстрее и быстрее.

Интересно, что вначале Анатолий Владимирович выполнял этот прием лучше, чем я.

Тарасов торопил меня, и вскоре я рискнул обыграть в ходе матча своего опекуна таким вот финтом.

На первых порах мне очень помогал Эдуард Иванов.

Чаще всего я использовал новый прием обводки в своей зоне, чтобы обыграть одного из нападающих соперника. И вот мы договорились с Эдиком, чтобы он имитировал, «показывал» противнику, что открывается, что он готов подхватить шайбу и мчаться вперед. И тогда я посылал шайбу назад, намереваясь протолкнуть ее между ног к Иванову. Нападающий соперника бросался на перехват моего паса, а я молниеносно, коньком, подталкивал шайбу вперед, и в ту же секунду противник оказывался сзади, за моей спиной.

Прошло какое-то время, финт был освоен, и исполнение его стало делом привычным и нетрудным.

Теперь все получалось легко и свободно. На обманное движение попадались не только форварды противника, но и самые искушенные защитники.

Я использовал свой финт на всех чемпионатах мира, где довелось мне выступать, в том числе и в матчах против «Тре крунур», во встречах, где играл и Стернер, и пару раз на удочку попался и сам великолепный Ульф.

3. Думать об этом начал впервые в Гренобле, после финального матча с извечным нашим конкурентом – канадцами.

«Было ли у Вас желание бросить хоккей навсегда? И если оно было, то в связи с чем возникло?» – спрашивает меня Александр Трофимов из Тамбовской области.

Было. Весной и летом 1970 года.

Почувствовал, что устал. Не столько даже физически, сколько морально, психологически. Да и старые травмы напоминали о себе. Я начал замечать те ушибы и удары, что прежде переносил легко и безболезненно.

Все началось тогда, в олимпийском Гренобле, хотя поначалу я и не понимал, в чем именно дело.

На Олимпиаде, в дни напряженного турнира, я почувствовал, что болит тело. Меня лечили, но играл я через силу. Турнир доиграл, однако когда мы вернулись в Москву и я решил обследоваться у врачей, то обнаружилось вдруг, что у меня... сломано ребро.

И тогда я вспомнил матч в Канаде, один из тех матчей, которые сыграла наша сборная в предновогоднем турне за океаном, когда кто-то из соперников с такой силой швырнул меня на борт, что я долго не мог оправиться от боли.

В юности не замечаешь никаких ушибов, и вряд ли удивительно, что всю свою спортивную жизнь я легкомысленно относился к травмам.

А теперь, в последние годы, болезни начали преследовать меня, и когда в Стокгольме в марте семидесятого года случилась у меня флегмона – нога распухла и температура поднялась до 39°, я решил – все, хватит.

Сказал об этом сгоряча журналисту, и через день восемь миллионов читателей газеты имели возможность узнать, что Фирсов уходит из хоккея.

Откровенно говоря, это сообщение обрадовало меня. Создавалось впечатление, что мне оказана поддержка: стало быть, я поступаю разумно, уходя из хоккея.

Плохо играть я не хотел. И потому, что публика не прощает своим вчерашним кумирам ни единой промашки. И потому, что отступать не хотелось.

До сих пор не знаю, имею ли я моральное право, – вернее, могу ли сам я себе его дать – выступать за клубные команды, не попадая больше в сборную страны?

Почему я задаю этот вопрос?

Мне всегда казалось, что человек, посвятивший себя большому спорту, обязан стремиться попасть в сборную СССР, иначе он, считаю я, напрасно тратит годы.

И вот, допустим, я не отвечаю больше требованиям национальной команды, не вхожу в число двадцати лучших хоккеистов страны. Я сдал. Отошел на вторые роли. Так стоит ли продолжать пытаться удержаться наверху? Не более ли разумно покинуть спорт?

Сражения на высшем уровне, на чемпионатах мира и олимпийских играх, требуют огромного нервного напряжения, тем более если на долю команды выпадают не только победы.

Травмы не позволяли мне тренироваться с прежней нагрузкой так, как требуют интересы сборной, накапливалась нервная усталость и... Одним словом, в мае, в интервью, которое брал у меня корреспондент радио, я подтвердил свое намерение уйти из хоккея, стать тренером.

Отвечая на вопрос, не мешает ли мне слава, я говорил уже, что слава имеет и свою оборотную сторону. Ибо однажды наступает момент, когда ты вдруг понимаешь: внимание к тебе, к твоим действиям на площадке так велико, что завтра играть хуже, чем играешь сегодня, уже нельзя.

И эта мысль преследует, нервирует, не дает покоя. Может быть, именно поэтому раньше, чем ждал ты сам, приходит минута, когда говоришь себе: «Все! Пора! Пусть играют те, кто моложе».

Публика бывает порой безжалостна. Пусть не единодушно, пусть не все трибуны, а только десяток-другой зрителей свистят тебе, когда игра «не клеится». Но, поверьте, и тогда ощущаешь, что ты ни на что не годен. Досадно, обидно, если тебя корят твоим вчерашним днем.

И возникает желание теперь же, когда свежи еще впечатления о хоккее «на высшем уровне», попробовать себя в тренерской работе. Нет, я не стремлюсь пока к самостоятельной работе. Откровенно – боюсь рисковать. Боюсь не за себя. За тех спортсменов, за ту команду, которую мне доверят. Хотел бы, чтобы первыми моими шагами на новой стезе руководили опытные наставники.

Летом, когда все готовились к предстоящему сезону в полную силу, я тренировался далеко не с прежними нагрузками. Мы условились с Анатолием Владимировичем Тарасовым, уходившим из команды мастеров, и со сменяющим его Борисом Павловичем Кулагиным, что я буду играющим тренером, и мне показалось, что главное – тренерские обязанности, что играть я буду теперь лишь от случая к случаю.

С этим настроем и провел будущий тренер хоккейное межсезонье, и игра у меня не пошла: время, отведенное на подготовительный период, было упущено, и теперь пришла пора расплаты.

Так бывает всегда. Сколько бы ты ни умел, как бы опытен ни был – готовиться к сезону нужно всерьез, И история со мной лишь подтверждает эту прописную истину.

Я решил уйти, но Тарасов попросил меня остаться. Не потребовал, как начальник, как старший тренер команды, которому я многим обязан. Попросил.

– Я понимаю, как тебе сейчас трудно... Понимаю, что неприятно, обидно быть хуже других... Но ведь ты можешь догнать всех! Нелегко это, но можешь... Прошу тебя, попробуй...

Тарасов лучше других знает, как много значит подготовительный период, и все-таки он просит, советует остаться...

Но я настроился иначе, мысленно уже простился с командой.

То был трудный и долгий разговор, и в конце концов Анатолий Владимирович убедил меня, что стоит рискнуть, если этого требуют интересы команды. Он уверял:

– Я постараюсь так построить твои занятия, что ты сможешь постепенно подойти к наилучшей форме. Будем чередовать различные нагрузки, и некоторые матчи ты сможешь пропустить...

Так все и получилось. Я почувствовал, что постепенно «нахожу» себя, и играть понемногу становилось легче. Приятель посмеивался надо мной:

– Ведь ты объявил всему свету, что уходишь! «Московский комсомолец» даже обиделся за тебя, что не устроили тебе проводов, а ты вот опять играешь... Боязно небось расставаться с командой?..

Расставаться не страшно. Жалко, горестно, но не страшно. Потому что я давно уже свыкся с мыслью о неизбежности расставания.

Но я понял и другое. Балластом в ЦСКА быть не хочу, но пока нужен клубу, товарищам, из хоккея не уйду. И когда бы и кому бы я ни говорил, что хочу кончить играть и стать тренером, я всегда имел в виду одно непременное условие – согласие команды.

4. Когда я был мальчишкой, старшие товарищи раскрывали мне премудрости хоккея, подсказывали что-то, помогали устранить недостатки, освоить то, что никак не поддавалось. Затем я учился в командах мастеров. Учился и у великолепных тренеров, и у замечательных спортсменов. И, в конце концов, стал не только чемпионом мира, но и громадным должником. И этот свой гражданский и спортивный долг я обязан выплатить.

И потому уже сейчас, играя еще в ЦСКА, стараюсь я как можно чаще общаться с юными хоккеистами. И потому завтра, как член Центрального штаба Всесоюзного пионерского клуба «Золотая шайба», я лечу в Челябинск, и потому сегодня вместе с другими ветеранами армейской команды, вместе с нашим тренером, председателем клуба «Золотая шайба» Анатолием Владимировичем Тарасовым я принимаю «вступительные экзамены» у десятков мальчишек, поступающих в хоккейную школу ЦСКА. Я уже окончил Школу тренеров, получил среднее специальное образование, сейчас учусь в институте физкультуры. Надеюсь, что сумею со временем освоить самую сложную профессию – профессию тренера, сумею научить своих учеников тому, чему учили меня все эти годы.

Мечтаю стать настоящим тренером.

С хоккеем не расстанусь.

Май–август 1971 г.

Date: 2015-09-25; view: 365; Нарушение авторских прав