Глава 23. Климов стоял на втором этаже дома, где располагалась фирма Грищенко, и настойчиво молотил в обитую железом дверь

Климов стоял на втором этаже дома, где располагалась фирма Грищенко, и настойчиво молотил в обитую железом дверь. Не услышать его мог только разве глухой, грохот – сто процентов – доносился до последнего этажа.

Наконец после долгих усилий, после того, как кулак его заныл и даже, кажется, припух немного, в замке заворочался ключ. Дверь приоткрылась, на Васю глянула одутловатая физиономия, и потянуло застарелым перегаром.

– Все ясно! – фыркнул он с досадой, говорить с мужиком с бодуна – это все равно что орать в пустой комнате. Он помотал удостоверением перед опухшей рожей и спросил: – Взрослые дома есть?

– Ну. Я, – башка с редкой спутавшейся порослью легонько качнулась. – Чё?

– О господи! – Вася закатил глаза. – Мне нормальных взрослых надо, не алкашей.

– А чё? Я не? – Башка заходила туда‑сюда.

– Ты не! – повторил в точности Вася его жест. – Кто внятно говорить может?

– А‑а‑а! – Физиономия сморщилась, то ли улыбалась, то ли горевала. Палец ткнул в дверь напротив.

– Там нет никого, слышь! – Вася вставил ногу в дверную щель, чтобы это чудо природы двери не закрыло. – У меня пара вопросов.

– Ну!

– Фирма на первом этаже у вас в подъезде. Знаешь?

– Ну!

– Я сунулся, там закрыто. Как давно, не в курсе?

Три пальца частоколом встали у Васи перед глазами.

– Три дня? – не понял он.

– Три сотни, – уточнил мужик и пошел обратно в квартиру, даже не сделав попытки запереться.

Вот скотина! Вася чертыхнулся и плюнул мужику вслед. Тут же мысленно подсчитал финансовый урон, если заплатит мужику. Решил, что не очень пострадает, и пошел за ним следом.

– Хватит двух, – показал он чучелу две сотни. – Говори!

– Три дня заперто, – проворчал мужик, сев на продавленный диван, застеленный удивительно чистым постельным бельем. – До этого собирались.

– В смысле?

– Девка лохматая носила в машину коробки. Рыжий ей помогал.

– С чем коробки?

– Я нос в них не совал, – прохрипел мужик. – Но, похоже, свалили они. Насовсем.

– С чего решил, что насовсем?

– Тоська из соседнего подъезда у них убирает. Недавно приняли. Она толком и поработать не успела. А лохматая ее вызвала, денег дала и все, говорит, – расчет. Больше не нужна.

– Так и сказала?

– Сам можешь спросить. Я чего, дословно знаю? – Тощие плечи в широченной футболке возмущенно дернулись. – Говорю: рассчитали – значит рассчитали. Тоську рассчитали, коробки собрали и свалили. И три дня заперто. К ним тут народ толкается, а на двери замок. Так‑то. Чё, однодневка, да? Щас их развело‑о‑ось…

– Толкаются, говоришь, перед дверью, – Вася почесал макушку. – А внутрь никто не входил?

– Как же! Входил один мордатый! – Мужик взял свою одутловатую физиономию в кольцо ладоней, отставив их на полметра от щек. – Я поначалу хотел даже ментов – пардон, полицию – вызывать. Это когда он там беситься начал.

– Как – беситься? – не понял Вася.

– Ну, грохот такой стоял! У‑у‑у!!! – Его ладони замотались из стороны в сторону. – Нет, он поначалу‑то вошел как положено. Там же сигнализация! А он вошел, все пучком. Ключом открывал, как хозяин.

– А ты все это видел? – усомнился Вася.

– А то! Как кто в подъезд входит, я из двери и сквозь лестницу смотрю. Вот как этот офис из квартиры сделали, так и слежу. Я тут самый бдительный! Всех могу узнать, кто в дверь звонил в эту. И этого видал. Да он тут ошивался уже. С рыжим у них какие‑то дела. Вот и вошел, значит. Сначала тихо. А потом грохот пошел. Наверное, громил там все, – решил мужик, глянул на две сотни под Васиной ладонью. – Накинь еще‑то! Я, вишь, тебе какой полезный!

– И чего, он погремел, погремел и ушел? – Сотню Вася решил не добавлять, ему на телефон надо денег кинуть, обойдется двумя. – И дверь снова запер?

– Ну да. И на сигнализацию снова поставил офис‑то этот. Тоська звонила, узнавала. Уборщицей же там была, ее на пульте охраны знают. А я, слышь, этому скандалисту по батарейке постучал, он и затих.

– Понятно… У меня тут куча фотографий. Посмотри: может, кого узнаешь?

Мужик узнал. Он даже ни мгновения не сомневался, ткнув пальцем в портрет Мельникова.

Вася расплатился за услуги, взял с мужика слово, что тот придет в отдел и все продиктует и подпишет, и поехал на адрес Грищенко. Там тоже пусто. Квартира на замке, никто не открыл. Хорошо, соседка дома оказалась.

– Здрасте, – Вася улыбнулся широко, до ямочек на щеках, знал, что подкупает. – У меня к вам пара вопросов… Простите, не знаю вашего имени‑отчества.

– Лада Ивановна, – представилась старая женщина, недовольно поджимая губы. – Я же вашим сотрудникам уже все сказала! Ничего не видела я в ту ночь, когда Катерину…

– Ну, не видели, а может, слышали? – рассмеялся принужденно Вася.

Он совершенно не понимал, с чего Вострикова так заинтересовала персона Грищенко? Слабый, трусливый. Он не мог убить свою бывшую жену Катерину. У него алиби. Это кто‑то из ее бывших наверняка постарался. А то, что фирму Грищенко делил пополам с Мельниковым, это ничего не доказывает. Это, в конце концов, их личное дело. И проблема Севастьянова.

– Наверняка ведь что‑то слышали, Лада Ивановна? Перегородки межквартирные тут тонкие. Борьба в этой квартире шла не на жизнь, а на смерть. Видели бы вы, сколько там было крови! – сделал Вася ужасные глаза.

И по тому, как дернулись морщинистые щечки старой женщины и забегали плутовато ее глаза, понял – слышала!

– Лада Ивановна! – сделался он строже. – Сокрытие улик, нежелание сотрудничать со следствием – это ведь тоже преступление. Вы невольно покрываете убийцу и…

– Входите, – распахнула она дверь своей квартиры, виновато улыбнулась. – Ване‑то я все рассказала, если честно. Но просила никому не рассказывать.

– Почему?! – изумился Климов, шагая за женщиной по ее стариковской квартирке, заваленной всяческим хламом.

Тут даже старое корыто на стене висело на громадном ржавом гвозде. Зачем оно ей?! Она его даже снять не сумеет.

Не дай бог дожить до таких чудачеств!

– Потому что я одинокий старый человек. Вы ко мне пристанете и житья не дадите. На допросы станете тягать, потом в суд. Сложно это… – пожаловалась она портрету моложавого мужчины на стене. – Муж мой покойный. Рано помер. Оставил меня одну. Сложно мне одной принимать решения. Присаживайтесь…

Вася сел в глубокое старое кресло, оказавшееся на редкость комфортным. Огляделся. В комнате хлама было меньше, но все равно присутствовал. Какие‑то старые засушенные букеты, фотоальбомы в бархатных переплетах. Два старых радиоприемника, наверняка нерабочих.

– Итак, Лада Ивановна, что вы слышали в ту ночь?

– Сначала Ванечка скандалил с Катериной. Он то ли вернулся домой, то ли выходил из дома, точно не знаю, но она его ждала у двери с сумками. Это я видела, потому что выглядывала и в глазок, и из двери. Их я не боялась, знаю‑то сколько лет! – Женщина сцепила сухонькие пальчики в замочек, положила на колени, натянув на них домашнее платье мышиного цвета. – Но они меня не видели. Собачились всласть! Катя все с него ключ требовала. Ваня не дал и пошел вниз. А Катя – за ним через какое‑то время. Потом это происшествие с Ваней… Оно собрало много зевак, невзирая на поздний час, да…

– Вы видели?

– Нет, нет, я не выходила! Что вы, я не любопытна! И… – еще один взгляд на портрет покойного мужа. – И труслива, простите.

– Так что было потом?

– Потом Катя вошла в квартиру, заперлась. Долго принимала ванну, вода шумела, ужас! – Женщина неодобрительно поджала губы. – Такое расточительство, столько воды лить!.. И вы правы, перегородки у нас здесь никудышные.

– Когда к ней пришел гость? – перебил Вася.

Сиротин утверждал, что был в квартире где‑то около двух часов ночи. И Катерина Грищенко на тот момент была уже мертвее мертвого.

– А почти сразу и пришел, как Ваню увезла машина. Я еще не спала. Только укладывалась.

Она расцепила пальцы и нежно погладила покрывало на широком мягком диване, наверное, тоже очень комфортном.

– Слышу, дверь на лестничной клетке Ванина открылась. Она своеобразно открывалась, со странным скрипом. Мог бы и смазать, мужчина же… – еще один взгляд на портрет мужа, полный сожаления и упрека. – Катя с кем‑то говорила, потом дверь хлопнула, и голоса переместились сюда.

Женщина обернулась и положила руку на стену.

– Наши комнаты соединены этой вот стеной. Ужасное неудобство! Когда Ваня жил с Катей – было это несколько лет назад – я почти не спала ночами. Они так орали!!! – Женщина покраснела. – Простите…

– Так что с голосами? – Сексуальная жизнь Грищенко в прошлом браке Васю совершенно не интересовала.

– Два голоса. Один принадлежал Кате, второй – незнакомому мужчине. Они спорили. Или даже ругались.

– Предмет спора? Вы не расслышали, о чем был спор?

– О деньгах, конечно! Сейчас все помешаны на деньгах! Катя громко орала о какой‑то доле. Фирма… Точно, это слово было. Катя несколько раз повторила.

– А что конкретно о фирме?

– Левая…

– Что?!

– Катя сказала, что фирма левая. Это дословно. И еще она сказала перед тем, как все сильно загрохотало, что тебе, Валера, будет очень плохо. Она, мол, постарается.

– Валера??? – ахнул Вася Климов, у него аж в горле пересохло. – Точно – Валера???

– Не сомневайтесь, молодой человек. Валера, Валера! Так звали моего мужа, – она гневно сжала губы, когда глянула на его портрет в очередной раз. – Я еще подумала тогда, что еще один кобель, и еще один Валера. Простите…

– Понимаю, вы его не видели, но голос? Голос смогли бы узнать, если бы мы провели следственный эксперимент?!

– Ну вот, а я что говорила! – пожаловалась она с недовольной гримасой портрету покойного мужа. – Начинают сначала с разговора, потом – следственный эксперимент! Конечно, я узнаю голос. Его сложно не узнать, густой такой баритон, громкий. И… И кто вам сказал, что я его не видела?! После такого грохота я вскочила с постели! Я – к двери, глянула в глазок, он вышел. Но не сразу. После грохота снова вода лилась. Я еще подумала тогда, что Катя все же уломала этого Валеру. Она всегда была сучкой! Похотливой сучкой!

Взгляд, полный ненависти, скользнул сначала по портрету, потом обратился к стене, соединяющей их квартиры.

– Ваню отправила в больницу, а сама тут же мужика вызвала к себе! Шалава… Простите!

– Вы узнаете его, если…

– Если следственный эксперимент! – возмущенно воскликнула она, брызнув слюной. – Уж поняла, что не отвертеться! Узнаю!

– Вот взгляните, пожалуйста, – Вася разложил веером фотографии на диване сбоку от нее. – Может, кто‑то покажется вам знакомым?

– Он! – гневно ткнула она пальцем в одну фотографию и следом перевела взгляд на своего мужа, запечатленного в портрете. – Такой же мордастый, как и мой!..

– Сан Саныч!!!

Климов влетел в кабинет, едва не сорвав дверь с петель. Востриков аж вздрогнул и назвал его чокнутым.

– Я знаю, кто убил Грищенко Катерину! – Климов издал победный клич, швырнул фотографии на свой стол и подбоченился. – Я знаю убийцу!

– Клюева? – предположил Востриков, перебирая какие‑то бумаги на столе.

– С чего вы взяли?

– Так удрала эта дрянь! Удрала вместе со своим любовничком Грищенко! Мы к ней на квартиру сунулись, а там уже новые жильцы. Она им ее сдала на неопределенный срок. А она под подпиской! Будет мне теперь…

– Это не Клюева убила Катерину. Это Мельников! – Вася выхватил его фотографию из стопки, помотал ею в воздухе. – В ту ночь их спор слышала соседка. Отчетливо слышала разговор про какую‑то левую фирму… Смекаете, Сан Саныч?!

Востриков вытаращил глаза.

Честно? Он ни разу, ни единой своей мыслью не мог заподозрить господина Мельникова – важного, вальяжного бизнесмена – в убийстве! В преступлении экономическом – другой вопрос. Любой бизнесмен по кромке закона ходит. Но чтобы такое ужасное убийство!

– И что соседка, – выдохнул он, когда Вася замолчал, – слышала, кроме разговоров о левой фирме?!

– Она слышала, как Катерина называла мужчину Валера! Они спорили о доле, деньгах, громко ругались. Потом был грохот, потом лилась вода в ванной.

– Мыл руки и обувь?

– Скорее всего! И потом вышел на лестничную клетку из квартиры, а соседка его в дверной глазок‑то и засекла! Вот так вот!!! Так что Катерину убил Мельников! Убил из страха разоблачения перед господином Севастьяновым, Сиротин был прав! Мельников кинул своего благодетеля! Кинул и струсил. Потому и убил Катерину, которая, возможно, угрожала ему все рассказать. Ну и из алчности, из‑за нежелания делиться, из бешенства еще. Мне кажется, он не очень‑то владеет собой. Ну что, Сан Саныч? Пора вызывать господина Севастьянова?

И вот тут Востриков как‑то очень странно глянул на Васю, хотя до этого просто млел от восторга на предмет профпригодности своего помощника.

– Что, Сан Саныч?

– А то! – Востриков уставил немигающий взгляд в стену за спиной Климова. – Я уже пытался его разыскать. И тот же результат, что и у адвоката Сиротина. Я пошел несколько дальше и нашел его пассию, дрейфующую сейчас где‑то в Средиземноморье. И знаешь, что она мне сказала?

– Что?! – Вася медленно опустился на свой стул.

– Что Николя – так она называет Николая Егоровича Севастьянова – уже как много дней в России!

– Что?!

– Да. Он покинул ее внезапно, потому что получил какую‑то информацию. Уехал из особняка на машине, сказала она. Обещал, как вернется из России, позвонить. И не звонит до сих пор. Она уже начала проявлять беспокойство. Это, Вася, дословно.

– Из России он ей звонил?

– Да.

– Когда?

– В день прилета. Из Внукова.

– Число?!

Азарт лишал его дыхания и порождал жажду, но он не стал тянуться к графину и пить. Он знал: самое важное Востриков приберег напоследок.

– За день до того, как была угнана машина Мельникова и был сожжен в ней человек. По информации таможенных служб, которую я получил только что, за минуту до твоего прихода, господин Севастьянов в обратном направлении границу не пересекал. Если, конечно же, не перешел ее, минуя таможню! Но это вряд ли. И вот что я думаю, Вася…

Востриков затих. И промолчал минут десять. Все тот же взгляд буравил стену за Васиной спиной.

– Поначалу‑то я думал, что Севастьянов организовал этот акт устрашения для вероломного Мельникова. Все сходилось. Буквально все! И эта Илюхина еще со своими пожеланиями спутала все карты, блин! – выдохнул он после томительной паузы. – А оно вона как может быть…

– Что?! Что, Сан Саныч???

– Знаешь, почему мы до сих пор так и не знаем, чей сгоревший труп был в машине Мельникова?

– Потому что не было пропавших без вести с такими данными.

– Правильно! – Востриков поднял вверх палец. – Потому что этого человека никто не искал. Он не числился пропавшим. Он просто был в отъезде, Вася. Думаю, что я знаю, кто сгорел в машине Мельникова.

– Кто?!

– Севастьянов!.. Он явился к Мельникову, предположительно, Вася, предположительно! – Востриков выставил ладони щитом, будто заранее защищаясь, если что пойдет не так. – Не станем торопиться, ага? Так вот, я думаю, что он явился к Мельникову с разборками. Явился один. Почему? Не знаю! И что‑то там произошло. Что‑то пошло не так. Самоуверенность не помогла Севастьянову остаться в живых. Мельников его убил! Потом вспомнил, что многие слышали о пожеланиях Мельникову гореть живьем. И придумал такой хитроумный план. Он инсценировал угон своего автомобиля, сжег в нем Севастьянова – и все! Кто сгорел – не знаем. Почему – догадываемся. Потому что нужно господину Мельникову показать его место. Господину Мельникову, зарвавшемуся и обнаглевшему, решившему, что он может увести бизнес из‑под носа такой крупной фигуры, как Севастьянов.

– Это будет чертовски сложно доказать, Сан Саныч, – Вася Климов дернул кадыком, пытаясь сглотнуть, но в горле было сухо. – Но версия классная!

– В любом случае господин Мельников попался. Мы может закрыть его по подозрению в убийстве Катерины Грищенко. Ты молодец, Вася! – похвалил его Востриков, поднимаясь с места. – А что касается доказательств… У нас ведь есть стоматологическая карта сгоревшего парня, представленная экспертами. Что нам мешает ее сравнить с картой Севастьянова, а? Ничего, правильно. А установив личность погибшего, мы… Мы придавим этого гада, Вася…

Date: 2015-09-05; view: 294; Нарушение авторских прав