Критика критики

Породив рецензию и сделав ее необходимой частью русской журналистики, Н. М. Карамзин десять лет присматривался к своему детищу в чужих руках, а затем, как уже было сказано, резко переменил свою позицию. Первый номер нового журнала «Вестник Европы» (1802) он открыл программным заявлением, завуалировав его под «Письмо к издателю» от анонимного благожелателя: «Что принадлежит до критики новых русских книг, то мы не считаем её истинною потребностию нашей литературы (не говоря уже о неприятности иметь дело с беспокойным самолюбием людей). В авторстве полезнее быть судимым, нежели судить. Хорошая критика есть роскошь литературы: она рождается от великого богатства; а мы ещё не Крезы». Опуская непонятное для нас скобочное замечание (Карамзин был миролюбивым человеком, но не до такой же степени, чтоб устрашиться самолюбивых авторов?) и склоняясь перед смирением столь редкостным (однако ведь если все захотят быть судимыми, кто будет судить?), обратимся к главному мотиву отречения: это специфика современной отечественной словесности. Как будучи республиканцем в душе, Карамзин для России видел спасение только в монархии, так и в литературе душевно ценя критику, он не находит ей применения в российский условиях. «Мы ещё не Крезы», т.е. русская литература ещё настолько бедна и слаба, что критика может затоптать эти хилые ростки. Десять лет назад в «Московском журнале» Карамзин рассуждал иначе: «Не строгая ли критика произвела отчасти то, что немцы начали так хорошо писать?» Но, видно, что здорово немцу, то русскому смерть.

Впрочем, анонимный благожелатель Карамзина сеет сомнение и более глубокое: «… но точно ли критика научает писать? Не гораздо ли сильнее действуют образцы и примеры? И не везде ли таланты предшествовали ученому, строгому суду?» Этот любопытный диалог с самим собой Карамзин венчает ходячим французским афоризмом от Детуша: «La critique est aisèe, et l’art est difficile» (критика легка, искусство трудно), из которого естественным образом следует совет Зоилам (а других критиков окрест себя автор не узрел): «Пиши, кто умеет писать хорошо: вот самая лучшая критика на дурные книги!» После таковых слов первого русского критика его коллегам ничего не оставалось, как навсегда замолкнуть.

Чего, к счастью, не случилось. Решительное суждение «Вестника Европы» и в целом его политика на искоренение «рецензионной» критики вызвали (нет худа без добра) лавину возражений. П. И. Макаров, напечатавший в своем журнале «Московский Меркурий» (1803) ряд впечатляющих критических статей о современных европейских и русских авторах, вступился за формирующуюся профессию, уточнив её назначение: «Наша критика не для авторов и переводчиков, а единственно в пользу тех любителей чтения, которые для выбора книг не имеют другого руководства, кроме газетных объявлений». (Как бы тень Новикова мелькнула в этом оправдании).

Вслед за Макаровым А. А. Писарев в «Северном вестнике» за 1804 г. вначале в статьях «О рецензии» и «О критике» (как указано, «из французского журнала»), а затем в обзорах давних рецензий «Московского журнала» и недавних «Московского Меркурия» отстаивал этот жанр, но уже как способный давать «спасительные советы» «и самой словесности нашей», дабы «образовать юного писателя». Свой голос в защиту критики подал Н. П. Брусилов, открывший свой «Журнал российской словесности» (1805) статьёй «Нечто о критике»: она «очищает и усовершенствует вкус». В этом журнале явился вновь специальный отдел критики. В «Московском зрителе» (1806) уже и ближайший соратник Карамзина И. И. Дмитриев веско заявил: «Я не соглашусь со многими, что критика не исправляет; что к усовершенствованию авторского таланта лучший способ – читать превосходные произведения; но кто же научит меня ловить красоту их? Кто предостережёт меня от тех ошибок, в которые впадают иногда и знаменитые авторы? Кто, как не благоразумная критика?»

Если бы задирающего выступления Карамзина не было, его, как говорят в таких случаях, следовало бы придумать. Критика, наконец, задумалась о своём предназначении. Чтобы стать самосознанием литературы, ей следовало вначале отрефлектировать самоё себя.

В 1809 г. преемник Карамзина по «Вестнику Европы» В. А. Жуковский в статье «О критике» (тоже, кстати, написанной в виде письма к издателю журнала) подвёл некоторый итог. Это как бы отчёт о дружеской беседе в одном частном доме. Позицию, почти дословно повторяющую сомнения Карамзина, здесь выражает некто Стародум (бумеранг, брошенный Карамзиным, вернулся к новому редактору). Его противник, названный Апологетом критики, готов учитывать современное состояние отечественной словесности, но он делает совершенно противоположный Карамзину-Стародуму вывод: «Я и рассматривание вздорных книг за неимением хороших не почитаю совсем бесполезным. Критика может быть у нас приготовлением к хорошему».

Учтя уже прозвучавшие аргументы, Жуковский даёт чеканную формулировку: «главная и существенная польза критики состоит в распространении вкуса …» Объектом критики не обязательно должны быть великие произведения. Критика должна рассматривать и вздорные книги за неимением хороших, потому что сам разбор вздорных книг уже есть путь к хорошему, школа вкуса. Критик в первую очередь обращается к писателю, по Жуковскому, он его друг, наставник, не занудный и навязчивый, но знающий своё место. Но критик, – говорит Жуковский, – нужен не только писателю. Критик нужен и читателю. Есть два рода читателей: условно говоря, умный и глупый. Одни сами могут разобраться, что к чему, другие «закрывая прочтенную книгу, остаются с тёмным и весьма беспорядочным о ней понятием или от непривычки мыслить, или от некоторой беспечности». Понятно, что для читателей второго разряда критика необходима, чтобы разбудить их девственный ум, помочь им разобраться в прочитанном. А нужна ли критика умному читателю? Оказывается, нужна ничуть не меньше. Умному читателю, – говорит Жуковский, – критика даёт возможность сравнить своё мнение с чужим. Критика – это прежде всего спор, столкновение мнений. Умный человек понимает, что его мнение может быть не единственно верным, ему всегда интересно, как другой умный человек смотрит на тот же предмет.

Дискуссия о критике не завершилась на статье Жуковского. Вся дальнейшая история русской критики проходила через неизбежные моменты саморефлексии. В чём участвовали Пушкин («О критике»), Белинский («Речь о критике»), Чернышевский («Очерки гоголевского периода русской литературы»), Ап. Григорьев («О современном состоянии критики искусства»)... На пороге нового века проблема вновь обострилась, достаточно назвать статью Д. С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы». Но об этом в своё время.