Мир людей раннего нового времени

/157/ Во многих отношениях, в особенности в том, что связано с материальной стороной жизни, между поздним средневековьем и ранним новым временем сохранялась значительная преемственность. С другой стороны, однако, налицо были резкие перемены. На заре нового времени был сделан ряд важных технических изобретений. Изобретение печатного станка с подвижными литерами (Гуттенберг) явилось началом революции в области передачи информации, использование пороха в огнестрельном оружии радикально изменило военное дело, карманные часы (Петер Хенляйн) произвели революцию в распределении времени. Огромное значение для «открытия» и освоения мира имело усовершенствование судовых компасов и навигационных приборов, сделавшее возможным дальнейшее развитие каботажного и океанского мореплавания.

Некоторые из этих новшеств усугубили наметившийся еще в средние века разрыв между культурой народа и культурой элит. Главную роль при этом играло распространение грамотности. С одной стороны, изобретение книгопечатания создало предпосылки для распространения книг в большем (но все еще рассчитанном на элиту) количестве, тогда как, с другой стороны, принцип Лютера, считавшего, что верующие должны читать Священное Писание, привел к революционной трансформации круга чтения людей раннего нового времени.

Дальнейший разрыв между различными группами населения произошел в ходе процесса социального дисциплинирования. «Одомашнивание» представителей различных слоев происходи‑ /158/ ло не одновременно; города уже в позднем средневековье принимали дисциплинирующие меры, облегчавшие совместную жизнь многих людей, потом произошло дисциплинирование дворянства, за которым медленно последовало крестьянское население. В ходе этого дисциплинирования менялись границы постыдного и неприемлемого, были закрыты купальни, нагота и телесность стали подвергаться осуждению. В формы социальной жизни проникла некоторая утонченность, «гробианская литература»[86]высмеивала тех, которые за столом по старинке рыгали и испускали газы, сморкались в скатерть и позволяли себе иные вещи, вполне обычные в средние века. При дворах разрабатывался все более утонченный церемониал, разнообразные формы выражения почтения определяли жизнь дворян и указывали на их ранг при дворе. Так называемый испанский придворный церемониал, на деле имевший бургундское происхождение, в умеренных формах господствовал и при венском дворе, где сохранялся вплоть до эпохи Просвещения. При этом те, кто находился за пределами общества, подвергались все более суровым преследованиям. В XVII и XVIII вв. предпринимались попытки дисциплинировать или убрать с глаз долой различные маргинальные группы. Нищие, проститутки, дети‑сироты определялись в работные дома, где из них с помощью молитв и избиений должны были сделать «приличных людей». Преследованиям также подвергались представители народов рома и синти (именуемые цыганами): их изгоняли из страны, подозревая эту группу населения в особенной склонности к воровству или, что еще хуже, в шпионаже в пользу османов.

Главным средством, способствовавшим ужесточению мероприятий по социальному дисциплинированию, была игра на страхах людей. Эпидемии были подходящим поводом ужесточить моральные нормы, и в результате руководства по борьбе с заразой содержали преимущественно дисциплинирующие предписания. Хотя медицинскую помощь во время чумы уже оказывали (такой была, например, деятельность Поля де Сорбэ в Вене), более важной все еще оставалась надежда на Божью помощь. Эпидемиям чумы 1679 и 1713 гг. Вена обязана двумя памятниками, которыми императоры Леопольд I и Карл VI отметили ее прекращение. Это /159/ Колонна благодарения за избавление от чумы на Грабене и Карлова церковь, ставшая также монументальным

средством репрезентации и выражения властных амбиций императора. Бесчисленные иконы, пожертвованные церкви простыми паломниками, отражают все те же представления о чудодейственном Божьем вмешательстве в дела этого мира.^{23}

Противоположностью континуитету культуры народа были огромные изменения в высокой культуре нового времени. Они были обусловлены восприятием идей гуманизма. Итальянские гуманисты направили огонь своей критики на схоластов, порицая тех за скверную латынь и слабое знание античных авторов. Возник новый идеал образования, средоточие которого составляли филологические штудии, ориентированные на античность. Благодаря прибывшему в Западную Европу византийскому гуманисту Виссариону там познакомились с сочинениями Платона. Под новым углом зрения велись изыскания в области библейской критики (Лоренцо Балла). Обширную деятельность развернул ряд итальянских авторов (Петрарка, Боккаччо, Торквато Тассо, Пико делла Мирандола), заложивших основы гуманистически ориентированной национальной литературы.

Эта новая разновидность духовной жизни проникла в XV столетии в страны по другую сторону Альп (недолгий эпизод имел место еще в правление Карла IV), около 1500 г. гуманизм особенно укрепил свои позиции в империи, и в частности в Австрии. Уже в середине XV в. университет в Вене впервые пережил расцвет, который связан с именами трех работавших там ученых. Иоганнес из Гмундена выступал, прежде всего, как математик и астроном, распространявший античные и арабские знания. Георг из Пойербаха особенно способствовал развитию тригонометрии, которую обогатил введением синуса, и изучал движение планет. Иоганнес Региомонтан, ученик Пойербаха, составил звездные атласы, которыми руководствовались великие первооткрыватели нового времени, например, Колумб. Внутренние смуты и конфликт с Матьяшем Корвином привели в конце XV столетия к упадку венской высшей школы. В правление императора Максимилиана I – перед новым упадком в связи с чумой 1521 г. и турецкой угрозой – университет пережил свой недолгий второй расцвет, отмеченный проникновением гуманизма.

Духовными наследниками поколения Пойербаха, Гмундена и Региомонтана были такие люди, как Иоганнес Стабий, трудив‑ /160/ шийся как географ и картограф, а также как императорский историограф и генеалог, тесно связанный с двором, или математик Георг Таннштеттер, называвший себя Коллимаций. В 1497 г. в Вену был приглашен Конрад Цельтис из Ингольштадта, который преподавал здесь латинскую риторику и философию и, помимо научной деятельности, прославился как выдающийся поэт. Еще до своего приглашения в Вену Конрад Цельтис выступал с идеей объединения людей близкого образа мыслей и даже попытался осуществить ее на практике. Сразу же по прибытии в Вену он основал Sodalitas Danubiana, или Дунайское общество, ученое товарищество, имевшее тесные контакты с другими подобными научными обществами южнонемецкого региона. Его члены встречались в доме поэта и историка Иоганнеса Куспиниана, который наряду с Конрадом Пейтингером, Ладиславом Зунтхаймом и Иоганнесом Стабием принадлежал к узкому кругу гуманистов. После смерти в 1506 г. Цельтиса обществом руководил Куспиниан.

В основанном в 1501 г. Collegium Poetarum et Mathematicorum,[87]своего рода академии наук, объединились как преподаватели, так и учащиеся. В Венском университете рядом с Цельтисом преподавали Иоганнес Куспиниан и видный венский гуманист Иоахим Вадиан. В 1514 г. император короновал Вадиана как poeta laureatus,[88]однако тот уже в 1518‑м покинул Вену и возвратился в Санкт‑Галлен. Если во времена гуманизма в Вене училось более 5 тыс. студентов, то почти сразу после отъезда Вадиана начался упадок.

Максимилиан I, который первым из Габсбургов стал регулярно заниматься политической пропагандой и в своих автобиографических произведениях («Тойерданк» и «Вайскуниг») дал стилизованное описание собственной жизни, проявлял особый интерес к установлению своей родословной. Этот интерес к генеалогии, связавшей его с Карлом Великим и королем Артуром, а также стремление к посмертной славе нашли выражение в создании монументальной (пустой и неоконченной) гробнице в придворной церкви Инсбрука.^{24} Максимилиан оказывал большую помощь Венскому университету.

После периода господства в университете гуманизма проникновение протестантизма привело к дифференциации культур. Наря‑ /161/ ду с духовными школами – монастырскими и соборными – теперь действовали светские протестантские училища, прежде всего, провинциальные школы протестантской знати. Победа контрреформации восстановила единообразие. Иезуиты взяли в свои руки все уже существовавшие университеты, в 1517 г. был открыт бенедиктинский университет в Зальцбурге, другие новые университеты также передавались в руки контрреформационных орденов (наряду с иезуитами, прежде всего, пиаристам). Самым смелым и глядевшим в будущее педагогом, жившим во владениях Габсбургов, был Ян Амос Коменский (Комений), который, однако, не пользовался признанием из‑за своей близости к моравским братьям и в период натиска контрреформации был изгнан из страны.

Благодаря гуманистическим штудиям и непосредственным наблюдениям удалось поколебать покоившуюся на принципе авторитета аристотелевскую картину мира. Вновь была открыта шарообразность Земли, а астрономия (все еще связанная с астрологией) пережила подлинный взлет. Региомонтан в своих «Эфемеридах» вычислил ежедневное положение светил, Мартину Бехайму удалось изготовить первый глобус. Николай Коперник в 1507 г. выступил с утверждением, что Солнце, а не Земля, как считалось прежде, находится в центре Вселенной («коперниканский переворот»). Гелиоцентрическая система была подхвачена и разработана Джордано Бруно, который, однако, был в 1600 г. сожжен как еретик. /162/

Деятельность датского астронома Тихо Браге, создавшего первую обсерваторию, и Иоганна Кеплера как бы подвела предварительный итог стремительному развитию астрономии в конце XVI столетия. Оба трудились при дворе императора Рудольфа II в Праге. Кеплер,^{25} подобно Галилео Галилею и представителю младшего поколения Исааку Ньютону, проложил путь к научной революции эпохи Просвещения.

Развитие астрономии способствовало совершенствованию картографических изображений Земли, что также было связано с достижениями гуманизма

в области математики. Огромные последствия имели и географические «открытия» этого времени. Произошла встреча мировых культур, и родилось нечто вроде мировой политики, но вместе с тем началась своеобразная европеизация мира. Смещение европейских торговых путей на запад привело к некоторому упадку средиземноморской торговли и сдвигу центра силы в мире европейских государств. На западе континента возникли новые великие державы (Испания, Португалия, позднее Англия, Франция и Нидерланды). В треугольнике атлантической торговли между Европой, Африкой (рабы) и Новым Светом создавались невероятные состояния. В длительной перспективе стремительное проникновение Европы в Новый Свет внесло изменения не только в сферу коммерции, но и во все еще доминировавшее сельское хозяйство, где появились такие новые культуры, как картофель, маис, табак. Но, разумеется, важнейшим следствием был все же подъем всемирной торговли и связанное с ним зарождение форм капиталистического хозяйства.

В XVI в. роль церкви в области культуры, где она в средние века господствовала, чрезвычайно ослабла. Вся энергия была направлена на конфессиональную борьбу, церковное строительство переживало застой, и деятели искусства были вынуждены искать других заказчиков. Лишь с победой контрреформации в XVII столетии церковь вновь оказалась в центре культурной жизни. Так же как и при дворе (о чем речь впереди), культура католической церкви эпохи контрреформации была в значительной степени ориентирована на романские страны – в ней преобладали испанские и, прежде всего, итальянские влияния. Эти влияния были связаны не только с контрреформационными орденами, возникшими в этих странах (в первую очередь, с теми же иезуитами). Родом из Италии были многие художники, архитекторы и музыканты. Эпоха барокко представляла собой весьма динамичный период: церкви преобра‑ /163/ зились, в них появились исповедальни, алтари подверглись «модернизации» (при этом совершенно бесцеремонно обходились с инвентарем позднего средневековья, например, со створчатыми алтарями). Многие храмы вообще были перестроены заново. В большей части австрийских монастырей в это время были предприняты обширные строительные работы, «монастырское царство» («Klösterreich») стало барочным. Такие монастыри, как Мельк, Клостернойбург, Альтенбург, Санкт‑Флориан, Санкт‑Ламбрехт, Форау или Стамс, являются лишь отдельными примерами этого масштабного процесса. Если первое поколение зодчих, мастеров фресковой живописи и скульпторов прибыло из Италии (наиболее значительными архитекторами были Карлоне, Мартинелли и Тенкала), то вторая генерация барочных строителей происходила уже из австрийских земель.

Созвездие мастеров в лице Иоганна Бернхарда Фишера фон Эрлаха, Лукаса фон Хильдебрандта и Якоба Прандтауэра, возводивших не только церкви, но и барочные дворцы для знати, достигло высочайших вершин в искусстве. После 1683 г., когда была устранена турецкая угроза и стало возможным стро‑

ить дома за пределами городских укреплений, в Вене началось барочное строительство, наложившее на город отпечаток, сохраняющийся по сей день. Живописцы и скульпторы этого времени занимались украшением барочных построек, но также создавали и свои собственные произведения, выставлявшиеся в галереях. Самыми выдающимися мастерами среди них были Даниэль Гран, Пауль Трогер, Франц Антон Маульперч, Михаэль Роттмайер и Иоганн Шмидт (Шмидт из Кремса).

Значительны и достижения дворянской культуры этого времени. Дворянство демонстрировало свою политическую власть в постройках – дворцах и фамильных усыпальницах.^{26} Как и у прави‑ /164/ телей, важной характеристикой культуры знати стали покровительство искусствам и собирательство.

Культурным центром раннего нового времени был, тем не менее, двор и связанное с ним аристократическое общество. Почти во всех видах культурной продукции главную роль играли вкусы и пожелания Габсбургов. Их интересы определяли и главные культурные достижения эпохи. Так, литература в это время имела небольшое значение, поскольку австрийская ветвь династии, в отличие от испанской, в значительной степени утратила к ней интерес. В исторических сочинениях, написанных под сенью двора, апологетически прославлялись правители и их деяния (Франц Кристоф Кефенхюллер, Иоганн Людвиг Шёнлебен). Лишь в конце XVII столетия в монастырских кругах возникла иная форма историографии, которая своей антикваристской, ориентированной на историю собы‑ /165/ тий и историю правителей тенденцией, оказала сильнейшее влияние на австрийскую историографию, нередко ощутимое и сегодня. Разумеется, и тогда появлялись отдельные новаторские работы (например, труд Сигизмунда Герберштейна «Записки о Московии»), однако в целом литература не отличалась большими достижениями. Некоторые дворяне (Вольф Хельмхард фон Хоберг или Катарина фон Грайффенберг^{27}) занимались литературным трудом, но в общем контексте немецкой литературы они также не играли существенной роли – ведь даже такой поэт, как наследник Гриммельсгаузена Иоганн Беер, известен нам благодаря переоценке в позднейшее время. Значительная часть литературной продукции выходила не на немецком, а, главным образом, на итальянском языке, будучи тесно связана с музыкой (оперные либретто, особенно тексты Пьетро Метастазио) и придворными празднествами. В музыке, которой Габсбурги уделяли особое внимание, в XVI столетии /166/‑/168/ произошел переход от господства нидерландской школы, представленной происходившими из этой части Европы композиторами (Филипп де Монт, Якоб Регнарт или Ханс Лео Хасслер), – к итальянской, которой предстояло на протяжении двух столетий господствовать при дворе. Императоры эпохи барокко (Фердинанд III, Леопольд I, Иосиф I и Карл VI) не только покровительствовали музыке, но и сами сочиняли музыкальные произведения, поэтому неудивительно, что это время стало периодом расцвета музыки, в особенности венской оперы. Расточительные придворные праздники, уже в XVI в. принявшие невиданные масштабы (свадьба правителя Внутренней Австрии Карла II в 1571 г.), становились событиями европейской культурной жизни. Особенно роскошными были празднества по случаю женитьбы Леопольда I на его испанской кузине Маргарите Терезии в 1666 году. Большинство итальянских музыкантов (таких, как Марк Антонио Чести, Антонио Кальдара), а также австриец Иоганн Йозеф Фукс сочиняли музыку для подобных торжеств наряду с мессами и произведениями для церковных праздников. Связующим звеном между церковной и придворной культурой являлся иезуитский театр.

В известной мере Габсбургов интересовали и некоторые области естественных наук. При дворе Рудольфа II оказывалось покровительство астрономии, и ставились алхимические опыты, тогда как его отец оказывал предпочтение ботанике и садовому искусству – при его дворе трудились Кароль Клузий (Шарль де Л'Эклюз) и /169/ Ожье Гислен де Бюсбек. Последний в качестве посла совершил путешествие в Османскую империю, откуда привез ряд экзотических для того времени растений (тюльпаны, конский каштан, левкои).

Но в основном придворное покровительство культуре проявлялось в сфере строительного искусства и собирательства, и это культурное наследие сохраняется по сей день. Одним из подобающих правителю занятий считалось накопление сокровищ. Уже с раннего средневековья драгоценности играли большую роль в репрезентации власти и связанных с управлением задач – с их помощью можно было проявлять щедрость по отношению к свите (достаточно вспомнить о роли сокровищ в эпосе, например, в «Песни о нибелунгах»). Коллекции правителей

средневековья были разнородны и с сегодняшней точки зрения бессистемны. Рукописи, грамоты, инсигнии, золото и серебро, благородные камни и произведения искусства соседствовали в сокровищницах с природными объектами, прежде всего, минералами и охотничьими трофеями.

В эпоху Возрождения возобладал иной подход к

собиранию ценностей. На первый план выступил интерес к римской древности, предметом коллекционирования сделались антики в виде монет (украшенных портретами древних правителей, что делало их исполненными особого значения), скульптурные изображения и надписи, причем наряду с антикварно‑филологическим интересом к этим вещам присутствовал и своего рода «идеологический инте‑

рес», так как корни легитимации власти правителей в Италии и еще в большей степени в Священной Римской империи лежали в древнеримской властной традиции. /170/

Коллекции знавших толк в искусстве итальянских правителей Ренессанса, как Медичи, так и многих других, служили образцом для правителей по другую сторону Альп. Все эти коллекции, разумеется, ни в коем случае не следует воспринимать как «публичные собрания» в нынешнем значении слова, поскольку они были открыты лишь для самих коллекционеров и узкого круга избранных, обладавших тем же образовательным статусом, что и тот или иной князь‑коллекционер. «Публичное воздействие» этих собраний ограничивалось тем, что правитель мог пользоваться уважением еще и в качестве великого собирателя.

С обмирщением культуры в эпоху Возрождения было связано и изменение самосознания власть имущих. Если правитель средневековья преимущественно выступал как основатель и попечитель (жалуя деньги как на целые монастыри, так и на предметы церковного убранства, например, алтари), а в его собраниях был силен религиозный элемент (реликвии!), то теперь на первый план выдвинулись светские устремления и образовательные цели. Наряду с правителями, собирательством занимались представители знати, чья деятельность находилась в непосредственной духовной связи с занятиями князей, коллекциям которых они (в несколько более скромных масштабах) подражали.

Монастырские собрания состояли, прежде всего, из предметов религиозного культа и реликвий (духовные сокровищницы). Лишь довольно поздно появились отдельные личности (настоятели!) со светскими собирательскими интересами (от табакерок до богатейшей естественнонаучной коллекции в Кремсском монастыре).

Между меценатской деятельностью знати и правителей и их тягой к собирательству существовала прямая связь. В первую очередь, правители собирали то, что сегодня бы назвали «современным искусством», то есть произведения тех художников, которым они как меценаты оказывали покровительство. Лишь немногие любители проявляли интерес к старинному искусству (если не считать античного) – правителям эпохи Возрождения средневековье виделось «темным временем». В качестве исключения можно рассматривать восторженное увлечение Рудольфа II «старонемецким искусством», прежде всего, работами Альбрехта Дюрера, а также Иеронима Босха и других (вспомним его попытку приобрести Изенхаймский алтарь). /171/

Кроме работ собственных придворных художников, естественным образом образовывавших ядро различных коллекций, собиратели располагали великолепной сетью отчасти родственных, отчасти политических связей с другими дворами, благодаря которым они получали доступ к «международному искусству». Некоторые из них (например, Ру‑ дольф II) имели многочисленных агентов по всей Европе, приобретавших для них подходящие произведения.

Господствующим типом дворянских и княжеских коллекций раннего средневековья была кунсткамера, в которой – понимаемой как отражение макрокосма в микрокосме – были представлены художественные работы (картины, скульптуры, антики, монеты, медали, произведения прикладного искусства, инсигнии) и природные объекты (образцы горных пород, минералы, чучела зверей, окаменелости, экзотические предметы вроде орехов кокоса или страусиных яиц).

Дифференциация подобных коллекций произошла очень поздно. Из средневековых сокровищниц или похожих по структуре кунсткамер выделились современные музеи, архивохранилища /172/ и библиотеки. Это очень хорошо прослеживается на примере габсбургских собраний в Вене. Уже довольно рано, в XVI столетии, возникла «придворная библиотека», предшественница сегодняшней Национальной библиотеки, которой руководил выдающийся библиотекарь Хуго Блоций. Однако лишь в XVIII в. из сокровищницы были изъяты архивные материалы (так появился династический, придворный и государственный архив, основанный Марией Терезией), а также произошло отделение художественного собрания (Художественно‑исторический музей) от естественнонаучных коллекций (Естественно‑исторический музей). Теперь лишь Светская и духовная сокровищница[89]сохраняет отпечаток первоначального разнообразия собирательских интересов. Подобные кунсткамеры, где с произведениями искусства соседствуют всяческие диковины, можно увидеть также на исторических выставках в Зальцбурге (архиепископская коллекция) и в замке Амбрас в Тироле (коллекция эрцгерцога Фердинанда Тирольского).

Наряду с неспециализированными собраниями многих правителей, отражающими, естественно, также и их личные предпочтения, существовали коллекции, составители которых специализировались в одной области. Из Габсбургов здесь следовало бы назвать, в первую очередь, эрцгерцога Фердинанда Тирольского, собиравшего помимо прочего «людей» – в виде портретов своей галереи (первоначально находившейся в Амбрасе, теперь в венском Художественно‑историческом музее) и в виде коллекции доспехов. Подобно другим собирателям, у которых трудился какой‑нибудь «антиквар», он имел «научного сотрудника» в лице своего слуги, составившего особенно ценный для нас иллюстрированный каталог доспехов, позволяющий связать отдельные предметы коллекции с их владельцами.

Наряду с эрцгерцогом Фердинандом, следует упомянуть еще двух выдающихся коллекционеров, чьи собрания легли в основу Художественно‑исторического музея. Император Рудольф II собрал в Праге кроме произведений своих придворных художников работы Дюрера, Босха, Брейгеля и итальянских маньеристов, а также произведения прикладного искусства и античные геммы. «Научным сотрудником» его собраний был гуманистически образованный знаток искусств Якопо да Страда. /173/

В пражском Дворце муз, куда Рудольф окончательно переселился в 1683 г., жили выдающиеся живописцы Ханс из Ахена, Йозеф Хайнц, Дирк де Кваде ван Равестейн, Рёлант Савери, Джузеппе Арчимбольдо^{28} и Бартоломей Шпрангер. Ваяние было представлено, прежде всего, такими мастерами, как Антонио Абондио, Паулус Вианен (которые в основном создавали медали) и Адриен де Фрис. Особое пристрастие Рудольф испытывал к камням и камнерезному искусству. Он покупал их в Милане, в мастерской Саракки, а также пригласил в Прагу семью Мизерони – резчиков по камню. Рудольф собрал огромную коллекцию, которая, к сожалению, была разграблена шведами в 1648 г. Тем не менее, ее остатки стали основой Художественно‑исторического музея в Вене, а также нескольких музеев в Праге. Однако большая часть коллекции оказалась разбросанной, и отдельные предметы из нее теперь находятся в различных музеях мира. Эрцгерцог Леопольд Вильгельм, третий великий коллекционер раннего нового времени из династии Габсбургов, был епископом Пассауским, Страсбургским, Хальберштадтским и Ольмюцким, магистром Тевтонского ордена и главнокомандующим во время Тридцатилетней войны. В бытность штатгальтером Нидерландов он смог удовлетворить свою страсть к собирательству. Его художественное собрание, состоявшее, главным образом, из работ итальянских мастеров, Рубенса и фламандских гобеленов, в 1656 г. оказалось в Вене и в настоящее время также занимает видное место в Художественно‑историческом музее.^{29} /174/‑/175/

Date: 2015-08-24; view: 479; Нарушение авторских прав