Феодальное общество и его кризисы

/85/ Центральноевропейское общество средних веков и раннего нового времени – так же как и общество всей остальной Европы – было глубоко аграрным по своему характеру. Подавляющую часть населения составляли крестьяне. Высшие слои – знать и духовенство – жили за счет этой крестьянской рабочей силы. Социальная модель раннего феодального порядка была обобщенно выражена формулой: «я молюсь за всех (oratores = священники и монахи), я сражаюсь за всех (bellantes = рыцари и знать), я тружусь за всех (laborantes = крестьяне)».[48]В соответствии со спецификой общественных задач и в связи с формированием рыцарского (благородного) сословия, предназначением которого являлась защита страны, земледельцы оказались в зависимости от двух первых групп. В сложившейся системе землевладения крестьянин не обладал никакими правами собственности на землю, а получал свое хозяйство от землевладельца. Передача осуществлялась в различных формах (свободное пожалование, по наследственному праву и т. д.). За это он должен был выплачивать подати и выполнять повинности, например, работать на барщине. Землевладелец, в свою очередь, гарантировал ему «защиту и опеку», выполнял функции по обороне края и был обязан – уже в собственных интересах – помогать крестьянам в случае различных бедствий и природных катаклизмов (например, при неурожаях). Эта система, первоначально основанная на взаимности (что /86/ было представлено нами здесь в виде идеально‑типической схемы), в позднее средневековье переживала все более глубокий кризис. Зависимость поземельных подданных и держателей была не только экономической, но и юридической, поскольку землевладелец располагал судебными полномочиями в отношении своих крестьян. Подобными земельными владениями (своего рода государствами в государстве) обладали знать и различные духовные институты (монастыри, епископства, а порой и отдельные приходы). Свободные крестьяне сохранились лишь в исключительных случаях – в Тироле и Форарльберге, где они были даже представлены в земельных сословных собраниях; первоначально такие крестьяне были и в Зальцбурге.

Основным в ту пору был институт (в настоящее время это оспаривается рядом исследователей), который Отто Бруннер назвал «весь дом», – по своей экономической структуре этот «весь дом» был самодостаточен и изолирован. Иначе говоря, почти все самостоятельно производилось в крестьянском или господском хозяйстве. С точки зрения социальной истории именно здесь мы можем видеть истоки патриархальности. «Хозяин дома» был неограниченным деспотом, который выступал повелителем своей «семьи», включавшей помимо родственников прислугу и других людей. Литература с наставлениями для «отцов семейств», особенно расцветшая в эпоху барокко, обеспечивала их всей необходимой для руководства таким домом информацией.

Самый нижний уровень феодальной системы был организован на тех же принципах, что и все государство. Отношения между правителями (в Австрии маркграфами, герцогами или эрцгерцогами) и знатью или владевшим землями духовенством также основывались на взаимности. Правитель обеспечивал или должен был обеспечивать «защиту и опеку», а его первейшим долгом было гарантировать pax et iustitia,[49]то есть поддерживать мир на границах и справедливость внутри страны. Знать и церковные институты, имевшие богатые земельные владения, были, в свою очередь, обязаны предоставлять правителю «совет и помощь», то есть на них возлагалась финансовая поддержка, а в случае знати – и несение личной военной службы. Эта повинность – делать выплаты в казну (которая, естественно, перекладывалась на крестьян, поскольку собственные имения знати и церкви от податей освобожда‑ /87/ лись) – вскоре соединилась с правом одобрять или не одобрять налоги, что оказалось мощным оружием

в борьбе за политическую власть в стране. Становившийся все более отчетливым в позднем средневековье «дуализм», то есть совместное правление князя и сословий (знати и церкви), в конечном счете, покоился именно на этом праве.

Начиная с позднего средневековья, во всех землях будущей Австрии происходило формирование земских сословных представительств, которые чаще всего состояли из трех или четырех курий, представлявших отдельные социальные группы. Все вместе они образовывали ландтаг (земельное собрание), своего рода парламент той или иной земли, созывавшийся через нерегулярные промежутки времени. Первой курией были прелаты, то есть видные представители церкви, прежде всего, аббаты и пробсты монастырей. Впрочем, со временем все более важным – особенно в эпоху реформации – становилось благородное сословие, которое или образовывало общую курию, или делилось на сословие господ и сословие рыцарей. Третьей (или четвертой) курией, имевшей больше обязанностей, чем прав, были княжеские города и рыночные общины (маркты).[50]Их политическое влияние было ограниченным, однако они обеспечивали высокую долю налоговых поступлений в казну. В Тироле к этим группам, располагавшим «деньгами и судами», добавлялось представительство сообщества свободных крестьян. В Форарльберге, в силу разных обстоятельств, ситуация выглядела совершенно иначе. Знать и духовенство подлежали непосредственной имперской юрисдикции и потому не были представлены в ландтаге (их представители заседали в рейхстаге Священной Римской империи). Формально единственной политической силой в земле были крестьяне, города и рыночные общины. Эта система до сих пор еще ошибочно рассматривается как некое торжество «демократического» начала, воздействие которого якобы прослеживается вплоть до наших дней. На деле, однако, образуемый сословиями местный ландтаг ни в коей мере не был «демократическим», в нем не заседали выборные представители (даже в городской курии это случалось крайне редко) – в ландтаг автоматически попадали представители того или иного земельного владения. Таким образом, знатные семейства имели право посылать /88/ в ландтаг одного или нескольких своих членов (мужчин), что напоминало британскую палату лордов с ее наследными пэрами.

Положение крестьян в позднее средневековье существенно ухудшилось и не имело ничего общего с нарисованной выше «идеально‑типической картиной». Свою роль сыграли несколько факторов. Натуральное хозяйство, в рамках которого подати вносились продуктами питания, все в большей степени вытеснялось рыночным, зависевшим от колебаний конъюнктуры. Со времен крестовых походов стали известны пряности и благовония, бархат и шелк, и чтобы удовлетворить свои потребности в этих дорогих товарах, землевладельцы стремились повысить доходность имений. Поэтому подати росли, и изобретались все новые предлоги, чтобы заставить крестьян платить. Изменение правовой ситуации было на руку высшим слоям. В позднее средневековье в Европе происходила «рецепция», то есть усвоение древнеримского права, которое прививалось тогдашнему обществу. Эта юридическая система акцентировала, прежде всего, владельческие права, тогда как старинные установления, основанные на обычном праве, постепенно вытеснялись – лес, прежде бывший общественным угодьем для выпаса скота, становился дворянским охотничьим заповедником, рыбная ловля в озерах и реках также все более превращалась в исключительное право господ. Это заметно ограничило пространство, где могли добываться продукты питания, что – наряду с запретами уничтожать диких животных, опустошавших крестьянские поля, – постоянно создавало поводы для бесчисленных мелких конфликтов. Постепенная кодификация права и распространение грамотности посадили крестьян на еще более короткий поводок: они не могли подтвердить старинных обычаев и порядков грамотами и документами, так что землевладельцы оказались в правовом и политическом выигрыше. К этому бремени со стороны землевладельцев и церкви, требовавшей свою десятину, добавлялись растущие требования государства, причем князь стремился установить свою монополию на взимание податей. Финансовые потребности государя все время росли – прежде всего, во время войн. Если мы вспомним о борьбе Габсбургов против османов и о столкновениях на западе империи, то с легкостью получим представление о том, насколько высока была степень эксплуатации крестьянства.

Наряду с этими правовыми и финансовыми переменами, в позднее средневековье становятся заметными и изменения в поло‑ /89/‑/90/ жении знати. Если войны XI–XIII столетий велись силами небольших рыцарских ополчений, то начиная с XIV в. утверждается новая военная организация. Рыцарская конница, которая в битвах Габсбургов против швейцарцев при Моргартене в 1315‑м и при Земпахе в 1386 г. потерпела сокрушительные поражения, все более утрачивала свое значение. Основными вооруженными силами становилась пехота, а со временем и артиллерия. Эти виды войск состояли не из рыцарей, а из наемных солдат – ландскнехтов (по большей части выходцев из крестьянской среды). Наемники стоили немалых денег, которые приходилось выплачивать князю – что опять‑таки усиливало позиции сословий с их правом одобрения новых податей, – и деньги, в конечном счете, давали те же кре‑

стьяне. При этом они лишались защиты со стороны землевладельцев, которые при набегах османских отрядов укрывались в своих замках, бросая крепостных на произвол судьбы, и были вынуждены вносить финансовый, а при необходимости, и личный вклад в оборону страны. Однако их подати и повинности, возникшие как компенсация за освобождение от военных обязанностей, сохранялись. Поэтому не столь уж безосновательно крестьяне во время восстаний ссылались на широко известное в то время правовое пособие «Швабское зерцало»: «Мы обязаны служить господам потому, что они нас защищают. Ежели они нас не защищают, то и мы по праву не обязаны им службой». Когда османские отряды в 1478 г. совершили набег на Каринтию и землевладельцы не смогли или не захотели защитить крестьян, те отказались платить подати и подняли восстание, в конечном счете, потопленное в крови. Если исходить из представлений о взаимности обязательств, они, конечно, были правы, однако политическим весом в ту пору обладали лишь высшие слои. В экономическом отношении позднее средневековье также не было для крестьян благоприятной эпохой. Если в XI–XIII вв. наблюдался значительный рост населения, повлекший за собой внутреннюю (раскорчевка и распашка нови, заселение прежде не использовавшихся земель) и восточную колонизацию (появление территорий компактного проживания немцев среди иноязычного населения), то после страшной эпидемии чумы 1348–1349 гг. положение существенно изменилось, и отнюдь не в лучшую сторону.

Чума вызвала потери, прежде всего, среди городского населения, тогда как в сельской местности, где люди жили не столь скученно, смертельных случаев было гораздо меньше. Площадь обрабатывав‑ /91/ мых земель, естественно, осталась той же, так что, грубо говоря, с них можно было снимать урожай в прежнем количестве (хотя некоторые местности и оказывались заброшенными в связи с их меньшей пригодностью для проживания). Однако вследствие сокращения населения спрос на сельскохозяйственную продукцию /92/ упал, что привело к падению цен. Это уменьшило доходы крестьян и, в конечном счете, землевладельцев, которые в ответ усилили эксплуатацию зависимого населения. Так как из‑за сокращения населения в городах рабочая сила, например, в ремесленной сфере, стала дороже, возникли так называемые ножницы цен. Кризис позднего средневековья, отягощенный всплеском феодальных усобиц, первыми османскими вторжениями и опустошительными налетами саранчи, привел к целому ряду восстаний на социальной почве, получивших название «крестьянских войн».

Это обозначение не должно скрывать от нас того факта, что в них принимали участие не только кре‑

стьяне, но и отдельные слои городского населения. Нередко вождями восстаний против властей выступали княжеские служащие; кроме того, невозможно представить себе крестьянские восстания без рудокопов. Можно также отметить различия между движениями позднего средневековья, участники которых боролись за восстановление «доброго старого права» (противопоставлявшегося ими «римскому»), и восстаниями, происходившими с начала XVI столетия, когда под влиянием реформации главными аргументами восставших сделались ссылки на «божественное право».

Почти все эти волнения происходили весьма похоже. Какой‑нибудь особенно вопиющий пример феодального гнета вызывал всеобщее недовольство крестьян, они собирались на сходки и, как правило, письменно формулировали свои требования, составляя списки жалоб (называвшиеся gravamina [51]). Нередко власть имущие (знать и князь) уступали, поскольку время все равно работало на них. Пока крестьянские «шайки» постепенно уменьшались в числе – особенно в период уборки урожая, когда многие предпочитали вернуться к своим хозяйствам, – знать могла нанять войска, которые были в состоянии одержать верх над крестьянами. За этим следовали суровые репрессии, отличавшиеся невероятной жестокостью. «Зачинщики» подвергались какой‑нибудь жуткой казни – например, их сажали на раскаленный трон и венчали раскаленной короной, – а людям из их окружения наносили тяжкие увечья: вырывали язык, отрезали нос и уши, отрубали руки, причем часто раны оказывались смертельными. Этих людей, чтобы не делать из них мучеников, остерегались объявлять «мятежниками», а старались представить уголовными преступника‑ /93/ ми, выдвигая в качестве формально‑юридического предлога для наказаний обвинения в грабежах или кровосмесительных связях.

Кульминацией крестьянских войн стала «Великая немецкая крестьянская война», охватившая значительную часть немецкоязычного пространства. На территории сегодняшней Австрии главными местами столкновений стали Тироль, Зальцбург и Верхняя Штирия. После подавления тирольского восстания под руководством Михаэля Гайсмайра^{13} борьба возобновилась в Зальцбурге, и лишь после осады и взятия штирийского Шладминга господа сумели окончательно одержать верх. В конечном счете, поражение крестьян в 1525–1526 гг. законсервировало их социальное положение вплоть до освобождения от феодальных повинностей в 1848 г.

Длительное время «Великая немецкая крестьянская война» рассматривалась как итог процесса усиления феодального гнета и крестьянского сопротивления, однако интенсивные исследования последних десятилетий привлекли внимание к целой серии последующих конфликтов. В некоторых областях – Зальцбурге и Верхней Австрии, Штирии и Крайне (в сегодняшней Словении) – столкновения крестьян и землевладельцев были, по‑видимому, наиболее многочисленными. Формы сопротивления были разнообразны – от отказа работать на барщине до вооруженных /94/ выступлений. Нередко наряду с социальными обидами и трениями решающую роль играли религиозные противоречия. Особенно отчетливо это прослеживается в крестьянской войне, разразившейся в Верхней Австрии, переданной Габсбургами под залог Баварии во время Тридцатилетней войны. Суровое правление баварского наместника графа Адама Херберсторфа, сопровождавшееся последовательным и жестоким проведением контрреформации, вызвало восстание, во главе которого встали Штефан Фадингер и его тесть Кристоф Целлер. Поначалу оно развивалось успешно, однако, в конечном счете, крестьяне были разгромлены при Эфердинге и Гмундене.^{14}

Еще одним важным элементом трансформации феодального общества в позднем средневековье стал расцвет уже существовавших и возникновение множества новых городов. Римская /95/ эпоха была первым периодом урбанизации Европы, однако факт непрерывного существования ряда городов со времен античности отнюдь не бесспорен. В период начавшегося в XI в. экономического подъема новые городские поселения возникали на месте старых римских городов, у переправ через реки, на перекрестках важных торговых путей или в местах пребывания представителей власти, то есть возле императорских дворцов, княжеских замков или епископских резиденций. Правители оказывали этим городам покровительство, предоставляли им привилегии и сами основывали городские поселения. Основным мотивом подобных действий было то, что налоговые поступления из городов составляли основную часть доходов княжеской казны.

Серьезно отличались по своему правовому положению вольные имперские города Германии (или синьории и коммуны – свободные городские республики – Италии) и города с ограниченным самоуправлением на отдельных территориях. Особое значение, прежде всего, культурное, имели города – резиденции правителей. При этом все города, даже если не принимать во внимание чисто юридического определения городской общины, имели одну общую черту: в них действовал особый правовой режим, основанный на предоставленных им городских правах. Фундаментом городского права являлась привилегия, пожалованная основателем (а также императором, князем или кем‑либо другим), в силу которой некоторые права правителя, например, на чеканку монеты, сбор таможенных пошлин, устройство рынка или постройку укреплений, переходили к городу. В принципе горожане являлись свободными людьми («городской воздух делает свободным»), то есть, в отличие от крестьян, не подчинялись непосредственной власти какого‑либо землевладельца. Город обладал самоуправлением, власть и суд в нем осуществлялись самими горожанами. Нередкое разделение властей в форме сосуществования «широкого» и «узкого совета» отражает социальное членение на патрициат и цеховых ремесленников.

Уже на раннем этапе особенно процветали те населенные пункты, которые могли устраивать ежегодные или приуроченные к различным церковным праздникам ярмарки или же находились на пересечении важных торговых путей. Города позднего средневековья представляли собой, в первую очередь, ремесленные поселения с постоянным рынком, в которых благодаря специализации и разделению труда возникало весьма дифференцированное ре‑ /96/ месленное сообщество. Подъем международной торговли, все в большей степени превращавшейся из меновой в денежную, способствовал оформлению слоя богатых патрициев, которые политически доминировали в городском самоуправлении. Наряду с патрициями и цеховыми ремесленниками, существовал еще один широкий круг лиц, который часто обозначается как «субстрата». Подмастерьев, учеников, горожан‑земледельцев, «жильцов» (то есть жителей города, не имевших собственного дома) и нищих объединяло то, что все они в значительной степени были политически бесправны. Особое место в городе занимали иудейские общины, речь о которых пойдет в одной из следующих глав.

Ремесленники, как уже говорилось, были организованы в цехи, представлявшие собой общества принудительного характера, отличавшиеся строгой регламентацией. Покупка и продажа сырья и готовой продукции регулировались столь же строго, как и число учеников и подмастерьев, которых позволялось иметь одному мастеру. Положение подмастерьев и учеников было очень тяжелым, подмастерья, которым приходилось странствовать – зачастую это изображается куда романтичнее, чем было на деле, – представляли собой довольно беспокойный в социальном отношении элемент. Восстания ремесленников вспыхивали довольно часто; например, в 1722 г. в Вене произошел мятеж работников обувных мастерских, вызванный напряженными отношениями в ремесленной среде и трениями с конкурирующими мануфактурами.

По нынешним меркам население городов было весьма незначительным. В Европе конца средневековья лишь в Константинополе, Париже и Неаполе жило по 150–200 тыс. человек, так что /97/ эти города были меньше, чем, например, сегодняшний Линц. До 100 тыс. человек доходило население Венеции, Милана, Кордовы, Севильи, Гранады, Флоренции и Генуи. Крупнейшими немецкими городами были Аугсбург и Кёльн, в которых имелось от 40 до 60 тыс. жителей. В этом смысле австрийские города были про‑ /98/ сто крошечными. Даже в княжеской столице Вене около 1500 г. проживало не более 20 тыс. человек, а Грац, Инсбрук и Линц были еще меньше.^{15} Оценивая эти цифры, следует также принимать во внимание неслыханные потери населения, вызванные эпидемией чумы 1348–1349 гг., от которой во многих городах умерло от одной до двух третей населения.

Многие города австрийской области представляли собой небольшие поселения земледельцев, по образу жизни мало чем отличавшихся от сельских жителей. Многие города, основанные в позднем средневековье, оказались нежизнеспособными – эти населенные пункты так и не приобрели тех культурных и политических черт, которыми отличались города в подлинном смысле этого слова.

Еще одной сферой, где происходило обновление и формировался собственный социальный мир, была горная индустрия. Добыча полезных ископаемых велась еще в первобытную эпоху, в средние века центральную роль играли соляные копи и цветная металлургия. В соляном производстве стала применяться новая технология: соль больше не добывалась открытой разработкой, а с помощью воды извлекалась из так называемого соляного раствора. Вода потом выпаривалась на «противнях» (в солеварнях), и в итоге оставалась сырая соль. Этот процесс требовал специалистов и развитой инфраструктуры, частью которой и являлись подобные солеварни. Работники соляной отрасли образовывали свободную, в том числе пользующуюся правом свободного передвижения, группу населения с весьма дифференцированными знаниями и умениями. Что‑ бы разогреть «противень», требовалось много дерева, что обеспечивалось интенсивными лесными разработками, дававшими хлеб множеству лесорубов. Население сельской округи было обязано заботиться об обеспечении приисков продовольствием и по твердым ценам продавать горнякам свою продукцию. Солеварни возникли в Зальцкаммергуте (важнейшими местами соляного производства были Аусзее, Хальштат, Эбензее, Ишль и Гмунден) и – как предприятие зальцбургского архиепископа – в Халляйне.

Подобным образом выглядела ситуация и в других отраслях горного дела, в которых сырье, впрочем, добывалось открытым способом. Технические знания имели здесь первостепенное значение при переплавке руды. В цветной металлургии особенно важное место занимала добыча серебра, необходимого для чекан‑ /99/ ки монеты. Главные серебряные прииски находились в тирольском Шваце или в Оберцайринге, где они, впрочем, «иссякли» в 1361 г. (теперь там находится музей). Немалое значение имела также промывка золота, прежде всего, в высокогорных долинах Зальцбурга, добыча меди, свинца и других цветных металлов. Именно разработка месторождений цветных металлов – например, в Шваце, но также на серебряных копях Чехии и на медных приисках в сегодняшней Словакии – давала в раннее новое время огромные шансы обогащения, которые были использованы представителями раннего капитализма – главным образом, такими верхненемецкими финансистами, как Фуггеры и Вельзеры. Железу и углю, которым предстояло стать важнейшим сырьем индустриализации XIX в., пока, напротив, отводилось подчиненное место. В Австрии добыча и выплавка железа велись на Эрцберге и во многих других местах, например, на Хюттенберге в Каринтии.[52]На реках Верхней и Нижней Австрии (в Айзенвурцене[53]) возникла ранняя форма железоделательной промышленности, производившей ко‑ сы, ножи и оружие. Здесь также сложились специфические формы социальной организации, отличавшиеся от тех, что были характерны для массы крестьянского населения. /100/‑/101/

Date: 2015-08-24; view: 344; Нарушение авторских прав