Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Немного о российской урбанистике
24 Многие, наверное, помнят серию «социальных» рекламных телевизионных роликов начала 1990-х. Нонна Мордюкова и Римма Маркова в оранжевых жилетках работниц железной дороги. Александр Збруев и Анастасия Вертинская — смертельно рассорившиеся «новые русские». Длинноволосая девушка в короткой джинсовой курточке спешит на встречу с любимым, зацепившись зонтом за решетку последнего троллейбуса, за рулем которого — Олег Ефремов. «Это мой город» — гласило послание этой рекламы, выражая не иссякшую еще тогда энергию социальных ожиданий, исходящую от деятелей культурной индустрии и не вызывающую столь сильных, как сегодня, ассоциаций с очередной политической кампанией. «Это мой город» — могут сказать и те, кто о городе пишут: Владимир Абашев [см.: 2000; 2005] о Перми; Светлана Бойм [см.: 2002], Александр Ваксер [см.: 2006], Соломон Волков [см.: 2005], Ингрид Освальд и Виктор Воронков [см.: 2004], Григорий Каганов [см.: 2004], Владимир Топоров [см.: 2003] и другие — о Санкт-Петербурге; Виктор Дятлов [см.: 2000] и Сергей Медведев [см.: 1996] — об Иркутске; Мария Литовская и Сергей Кро- потов [см.: 2008], Николай Корепанов и Владимир Блинов [см.: 2005] — о Екатеринбурге; АВ. Ремизов [см.: 1998] и АП. Толоч- ко [см.: Очерки.,., 1997] — об Омске; ТЛ. Фокина [см.: 2001] — о Саратове; Григорий Ревзин [см.: 2002], Ольга Трущенко [см.: 1995], Алексей Митрофанов [см.: 2005; 2006; 2007; 2008], Нина Молева [см.: 2008] и Ольга Вендина [см.: 2005] — о Москве. «Право на город» — понятие, введенное Анри Лефевром, - часто используется, когда урбанистические исследования хотят наделить нормативным измерением. Своеобразным правом исследовать город и писать о нем обладают те, кто в нем живет. 24 Города и прилегающие к ним территории давно стали предметом исследования российского академического сообщества, 25 часто объединяя в себе объект и место проведения исследования. 25 Изучать социальные и культурные процессы «по месту жительства» — удобно, дешево, сулит хоть какую-то социальную пользу и нередко имеет личный смысл. От «хоздоговорных» исследований, проводимых в годы застоя на соседних с вузами комбинатах и заводах, до академического краеведения и истории городов, издавна популярных у историков и филологов; от анализа политических предпочтений избирателей до попыток участия в кампаниях по маркетингу города (преобладающие сегодня варианты) — тематический спектр описаний городов может быть весьма различным, но, повторимся, часто изучается «свое», «местное». Отличаются и эмоциональная тональность, и, так сказать, нравственная окликнутость городских штудий: если в описаниях, продуцируемых политтехнологами, как правило, царит цинизм realpotitik, то на гуманитарном полюсе преобладают созерцательность и ностальгия. 25 Эпистемологические и политические связи исследователей с родным городом могут быть различными: от прагматичного сотрудничества с обладающими ресурсами инстанциями, не предполагающего какой-либо эмоциональной и личностной вовлеченности в поставляемое знание, до искренних реформаторских интенций. Авторитетность полученных результатов чаще всего базируется на репрезентативной выборке, но и качественные исследования становятся все более популярными. Стали превалировать антропологические истоки авторитетности производимых текстов: «Я здесь, среди них, живу (жил)». 25 Рефлексия исследовательского зрения (что авторы ищут, на что именно смотрят) находит в текстах все более эксплицитное выражение — наряду с тем, как различающиеся истории и проблемы самих авторов отражаются в разнообразных историях мест. 25 Превалирующей темой здесь остаются провинция и провинциальность, осмысление которых в последнее десятилетие также претерпевает интересную эволюцию: от традиционного компенсаторно-абстрактного воспевания чистоты и бескорыстия провинциальной души и патриархальности про-26-винциальной культуры к «насыщенным описаниям» и экономическому анализу. 26 Так, масштабный проект не только по изучению деятельности городских сообществ, но и по стимулированию их активности осуществлен в начале 2000-х годов командой самого известного российского урбаниста Вячеслава Глазычева в 200 малых городах [Глазычев, 2005]. Задачи решались разные, включая и курьезные, но столь знакомые всем нам: «Я работал с маленьким кусочком славного Владимира, прямо за Золотыми воротами, где узкие улочки веером спускаются к Клязьме, и имел там дело с лестницей, которая в течение трех лет имела одну непочиненную ступеньку. Эта лестница спускается к вокзалу, и поэтому там не одна нога была сломана. Но понадобилось внешнее включение, понадобилось, чтобы мы провели там сложный семинар со всякой активизацией народа, чтобы приколотить одну доску на место на этой лестнице» [Глазычев, 20041- Интересно, однако, что иерархическое распределение российских городов и весей по некой ценностной шкале упорно воспроизводится и в новейших штудиях провинциальности. Приведем пример, почерпнутый из предисловия редактора к недавнему тематическому номеру «Отечественных записок»: «Провинция может быть бедна, стагнирована, голодна, находиться в бесконечной удаленности от полезных ископаемых, университетов, заводов и пароходов Но все равно безошибочно узнаваема — по неизгоняемому духу русской литературы, по левитановской прелести пейзажей, по выживающим из последних сил и всегда полным театрам, по чудом сохранившимся библиотекам и любовно лелеемым краеведческим музеям. По застенчивой гордости провинциалов, по тому, что жизнь в ней продолжается своим тихим стоическим чередом <,..> Торжок — провинция, Челябинск — нет. Недоказуемо, но совершенно понятно» [Отечественные записки. 2007. No 3]. 26 Бедный Челябинск! Единственный, кажется, символический ресурс, к которому его гуманитарная публика могла обосно-27-ванно прибегать, изъят по той, вероятно, причине, что город считается чересчур «советским». 27 То, что в городе уцелели островки конструктивизма, то, что интерьеры некоторых зданий украшены кружевом каслинского литья, то, что соцгородок и озеро Первое — замечательные свидетели уже ушедшей эпохи, — все это, похоже, не вписывается в схему поэтизированной провинциальности, с ее упорством высокой культуры и якобы не пустеющими краеведческими музеями. Неслучайно на урбанистических конференциях часто возникают коллизии между «хорошими местными» и «плохими приезжими», проистекающие из неявно разделяемой многими предпосылки: проживание в данном городе, знание изнутри его реалий делает местного исследователя заведомо более надежным авторитетом. 27 Надежность ею экспертизы неотделима от повседневности, в которую он погружен. Другим истоком этого устойчиво воспроизводящегося стереотипа является принцип значимости доверия для функционирования научных сетей: многое в них издавна строится на свидетельствах из первых рук — тех, кто наблюдал эти процессы, присутствовал при этом событии, собрал эти воспоминания. 27 Конкретная местность влияет на организацию научных исследований, предопределяет то, насколько велики шансы их популяризовать, и то, откуда будет почерпнута их авторитетность. Разнообразие научных практик, в принципе возможных сегодня, однако же ограничивается конкретными траекториями научной социализации, существующим международным и внутренним разделением научного труда, капризами финансирования, Различающиеся от места к месту типы культурного и социального взаимодействия предопределяют и то, как взаимодействуют знания, произведенные в разных местах. 27 «Производители» урбанистического знания находятся в сложных отношениях с теми, в чьих профессиональных услугах город и горожане нуждаются, - архитекторами и планировщиками, ландшафтными дизайнерами и дизайнерами интерьеров, специалистами по PR и маркетингу. 27 В данном случае 28 это экономические интересы клиентов — будь это состоятельные люди или городские администрации — определяют, каков будет производимый продукт. 28 Практические профессии и дисциплины поэтому больше связаны с переговорами по поводу бюджета проекта, торгом, манипуляцией вкусами и предпочтениями заказчика, политическими обстоятельствами. 28 Те же, кто размышляет над эстетическими достоинствами созданного в городе или вычленяет его социальные смыслы, свободны преследовать свои субъективные интересы и высказывать индивидуальные оценки, рискуя не найти на них спроса. 28 Кто же является адресатом местно производимого социально-гуманитарного знания о городе? Это сложный вопрос. Глобализация усилила интерес к другим, часто экзотическим местам, но нередко оказывается, что, поездив и посмотрев (и, возможно, убедившись, что в коммерческом туризме маркетинг мест активно опирается на «-легенды и мифы»), горожане свежим взглядом, «туристски» смотрят и на близлежащую территорию. 28 Носители социально-гуманитарного знания способствуют тому, чтобы она была должным образом «упакована» для местного туризма. Чиновники городских администраций и областных организаций, мечтающие продвинуть подведомственную территорию вверх по шкале федеральной значимости, тоже составляют часть такой аудитории. Но если представить невозможное, а именно что городская администрация оплачивает исследования города, не связанные с грядущими выборами, то сложность, которая подстерегает покупателей, заключается в том, что им предстоит делать выводы из заключений ученых, не зная теоретического контекста, в котором эти заключения только и имеют смысл. 28 Востребованность произведенного знания зависит от того, можно ли результаты анализа одного города использовать для понимания другого. Для тех, кто имеет дело с советскими и постсоветскими городами, это еще и проблема «интересности» того, чем мы занимаемся, друг для друга и в более широком - социальном, международном и прагматически-коммерческом — контексте. 29 Рассмотрим кратко два варианта позиционирования исследователями себя в отношении к городу и к «другим». «Исследователь» vis-a-vis «турист», «житель» и «фланер» — такой набор возможных позиций по отношению к городу предлагают О. Запорожец и Е. Лавринец, скептически подчеркивая в отношении «классической» исследовательской позиции следующее: «Исследователь ловит город в свои сети, предопределяя результаты своего исследования заранее обозначенными позициями, городу же остается только поместиться в прокрустово ложе схем и ловушек, Чтобы понять город во всем его разнообразии, исследователю якобы необходимо вновь и вновь повторять свои опыты, выявляя основы образующей их социальности, поэтому идеальной исследовательской ситуацией становится длительное пребывание в городе» [см.-. Запорожец, Лавринец, 2006: 10-11]. 29 Обратим внимание на слово «якобы» в последней фраэе. Исследователь, за плечами которого опыт полевого исследования, пусть кратковременный, с его бесконечными поисками, а затем уговорами несговорчивых информантов, вслушивание в тексты интервью и муки укладывания пестрой полученной информации в связный нарратив, прочтет ее не без возмущения. По словам одного антрополога: «Я должен так исследование провести, чтобы всякий приехавший сюда же после меня получил бы примерно те же результаты»1. Date: 2015-08-07; view: 550; Нарушение авторских прав |