Заговор, его фольклорные и более поздние ■ потомки (считалки, здравицы, тосты и т.п.)

В ряду фольклорно-мифологических жанров заговор представляет собой наиболее прямое воплощение веры в словесную магию. В от­личие от остальных фольклорных жанров заговор не может лишиться фидеистического начала, и в нем это начало всегда первенствует. Если в достоверность сказки (в отличие от мифа) принципиально не верят, если в свадебных или календарных обрядах эстетическое и игровое начала могут перевешивать начало магико-ритуальное, то в живом заговоре утилитарно-магическое назначение всегда силь­нее и важнее художественно-эстетической ценности. Заговор жив до тех пор, пока в него верят, иначе он превращается в музейный экспонат, в страницу из блокнота фольклориста.

Заговор можно охарактеризовать как жанр с уклончивым волеизъявлением: это и не приказ, и не просьба, а (в инвариан­те) нечто вроде Пусть будет так, чтобы... Размытая модальность сочетается в заговоре с более общей коммуникативной неопреде­ленностью: заговор — это не вполне умопостигаемое пожелание, неизвестно к кому и непонятно на каком основании обращенное.

Однако за этой уклончивостью и невразумительностью стоит бо­лее глубокий коммуникативный смысл: представить колдующего как часть потустороннего и, следовательно, неумопостижимого мира. Все это и создает атмосферу фасцинации (чародейства, кол­довства). Коммуникативная стратегия заговора состоит в том, чтобы творящий заговор ощутил себя причастным сверхъестественному миру, внушил это другим, включая неземные силы, и каким-то чудесным образом помог человеку.

Таким образом, для заговора характерна принципиальная не­определенность (неясность, туманность, загадочность) основных компонентов заговорного речевого акта — его участников (адре­санта и адресата), самой ситуации заговора, его языка и, нако­нец, собственно содержания заговорного текста.

На основе заговорных формул сложились некоторые другие жанры фидеистического слова: проклятие, оберег, благословение, благопожелание, клятва, анафема, экзорцизм (изгнание бесов). К заговору восходит такой своеобразный жанр детского фолькло­ра, как считалка.

Вообще говоря, детские игры и детский фольклор — это по­следнее пристанище исчезающих обрядовых и фольклорных форм. Детские стишки, вроде Дождик, дождик, перестань... или Божья коровка, улети на небо... несомненно восходят к «взрослым» заго­ворам, однако их магическая предназначенность уже никем не осознается. С некоторыми особыми видами заговоров связаны по происхождению и считалки. Это подтверждается тем, что у вос­точных славян считалки иногда называют ворожба, жеребьевые за­говоры, белорусск. варажбтт, варажба. Магическая подоплека счи­талок давно утратилась, и детали превращения заговорного тек­ста в шутливый стишок «преддверия» к детским играм иногда с какими-нибудь маловразумительными словами (вроде аты-баты или эники-бэники) остаются неясными.

Вероятнее всего, считалки восходят к одному из многочис­ленных видов охотничьей жеребьевки, иногда связанной с гада­нием {чёт — нечет, «повезет — не повезет»), а также с магией, которая должна принести удачу в охоте. Такие жеребьевки вклю­чали в себя пересчет участников, иногда с распределением ро­лей или функций в совместной охоте. Счетные слова (названия чисел) у многих народов табуировались, что могло быть связано с верой в счастливые и несчастливые числа, а также вообще с загадкой числа. Табуированные счетные слова нарочно искажа­лись или заменялись бессмысленными созвучиями, иногда за­имствованными числительными либо и вовсе заумной абрака­даброй. Нередко происходила контаминация разных слов и ча­стей слов, поэтому счетную основу таких текстов помогает уви­деть только этимологический анализ. Например, начало считал-