Свой среди чужих

Устройством на работу в Политех я обязан своему старому знакомому Лене. Мы с ним познакомились еще в СЗПИ, где он работал в соседнем отделе. Леня - высокий, спортивный, красивый молодой человек - замечательно смотрелся на пляже в Пицунде, где мы с ним неоднократно пересекались. Он всегда был хорошим парнем, но обладал существенным недостатком: он слишком сильно хотел принять участие в каком-нибудь крупном научном открытии, которое перевернет мир. Бывают такие люди, которых не удовлетворяет жалкая судьба обычного бухгалтера, инженера или слесаря. Их душа рвется ввысь, ищет красивой жизни, высокой цели и обязательно признания и славы. Это стремление заслуживает уважения, хотя часто связано с какими-то психическими отклонениями, скорее всего с паранойей. В литературе, в частности в поэзии, есть понятие «графоман». Это человек, верящий в свою литературную одаренность и убежденный в своем великом литературном будущем, а потому непрерывно пишущий «шедевры». Он не видит неуклюжести своих творений, нарушений ритмики и грубых ошибок в рифмовке. Он убежден, что непризнание его таланта – это результат происков недоброжелателей, но время все расставит по местам, и человечество поймет, кто есть кто.

В науке, точнее около нее, тоже существует такое явление, причем оно еще более распространено. Непризнанные гении, открыватели новых явлений, ниспровергатели старых и создатели суперновых теорий – все они «кучкуются», группируются в объединения, организуют свои семинары и конференции, где каждый говорит только о своих идеях, не слушая других, но счастлив, что может высказаться и что принимает участие в научном процессе, почти как Эйнштейн и Макс Планк.

Вот к таким людям относился и Леня. Начинал он с того, что на пляже лечил девушкам головную боль при помощи биополей, направляемых ладонями. Далее от людей он перешел к работе с «фантомами». На мой вопрос, кто это такие, Леня объяснил, что не обязательно лечить самого человека, достаточно создать в воображении его мысленный образ - «фантом» - и «лечить» именно его (т.е. водить руками в соответствующем пустом месте). Потом пришло время диагностики по телефону, по фотографии, предсказаний будущего, лозоходства и бог знает, чего еще. Я сначала горячо спорил с ним, пытался объяснить всю нелепость этих идей, но все было тщетно – Леня снисходительно смотрел на меня и говорил: «Пройдет пять лет, и ты поймешь, как ошибался. Цивилизованный мир давно понял всю ущербность существующей науки и уже далеко продвинулся в создании новой концепции». Проходили годы и десятилетия, лёнины предсказания не сбывались, но его точка зрения оставалась незыблемой. С годами я поостыл и перестал возражать, ограничиваясь простой констатацией своего несогласия с его идеями.

И вот в один из весенних дней 88-го года Леня позвонил мне и предложил сходить вместе с ним на один семинар, который проводит некий «выдающийся» физик Илья Львович Герловин. Мне доводилось слышать о нем раньше. Еще в начале семидесятых, когда я ходил на семинары в Физтех, там висела специальная доска борьбы с лженаукой. Вот на ней-то и были помещены вырезки из газет, посвященные «открытиям» этого непризнанного гения. Он утверждал, что его ТФП - теория фундаментального поля - позволяет объяснить все на свете – от строения элементарных частиц до движения галактик. На базе ТФП он якобы вычислил массы всех существовавших элементарных частиц и предсказал новые, которые были открыты после его предсказаний и в точности им соответствовали. Физики откровенно смеялись над ним, но он упорно рассылал свои заметки в газеты, давал интервью и претендовал на звание эйнштейна нашего времени. Хотя я понимал априори, что все его теории - полная чушь, но все-таки было интересно узнать о них поподробнее, причем из первых уст. Существовала и еще одна причина пойти на этот семинар. Лёня поведал мне, что Герловину как-то удалось убедить министра образования выделить ему средства на исследования. Ему разрешили создать лабораторию при Политехе и набрать туда людей, чем он сейчас и занимался. Если я ему приглянусь, то он возьмет меня на работу в мою альма-матер, о чем я мог только мечтать. Я решил: чем черт не шутит, почему бы не попробовать?

Семинар проходил в моем родном Политехе. В небольшой аудитории собралось человек двадцать, жаждущих услышать великого мыслителя. Герловин оказался маленьким, толстеньким, седым человечком лет семидесяти. Одет он был крайне неряшливо, даже грязновато, при разговоре шепелявил, потому что половины зубов не хватало. В общем, типичный ученый-отшельник из сказки, занятый только своей наукой и не успевающий думать о чем-либо другом.

Доклад продолжался минут двадцать. Илья Львович, в основном, говорил о полученных им блестящих результатах, а также клеймил прежних советских руководителей за недостаточное внимание к его работам. Также он рассказал о своем знакомстве с академиком Сахаровым и о его интересе к разрабатываемой теории. Суть идей автора из доклада понять было невозможно. Он сыпал какими-то им лично придуманными терминами и формулировал им лично открытые законы, совершенно не задумываясь о логике изложения. Собирая по крупице отдельные понятные утверждения, я догадался, что он предлагает рассматривать элементарную частицу как две субчастицы, вращающиеся в разных направлениях. Никаких обоснований такого подхода и какого-либо математического анализа ситуации я не увидел. Чтобы представить себе манеру изложения Герловина, интересующиеся легко могут найти в Интернете какие-нибудь материалы о нем и о его идеях. На людей, поверхностно знакомых с физикой, это может произвести впечатление. На тех, кто знает ее поглубже, тоже, но это будет впечатление другого знака.

После доклада начались вопросы. Люди, не понявшие ничего, пытались понять хоть что-нибудь, и, в первую очередь, как устроены частицы. Герловин отвечал в своем загадочном стиле. Я поднял руку и, получив разрешение задать вопрос, спросил, правильна ли моя догадка о двух вращающихся субчастицах. Илья Львович тут же согласился с такой трактовкой и одарил меня долгим дружелюбным взглядом. Я понял, что у меня появился шанс. Присутствующие радостно начали обсуждать эту идею.

Когда семинар закончился, Герловин вручил мне свою визитную карточку и попросил позвонить ему завтра. В итоге все закончилось наилучшим образом: он взял меня на работу в свой отдел старшим научным сотрудником с окладом 190 рублей. Был август 1988 года.

И тут мне позвонили из ОВИРа и сказали, что я числюсь у них в отказниках, но, если подам заявление на выезд, то сразу получу разрешение. Я подумал и ответил, что решил не уезжать. Действительно, зачем? Жизнь налаживалась: диссертацию я защитил, в Политех попал. В стране началась перестройка, нам разрешили ездить по миру. Чего еще желать? Будущее рисовалось в розовых тонах. И, что важнее всего, у меня была жена, была дочь, с ними пришлось бы расстаться. Я интуитивно чувствовал, что счастья в эмиграции не найду! Этот момент в моей жизни был ключевым: реши я уехать, и моя дальнейшая судьба сложилась бы совсем по-другому. Но я сделал свой выбор и никогда позже о нем не жалел.

Сотрудников, кроме меня, было двое: пожилой профессор на пенсии, лет 75-ти, и молодой программист Саша лет 30-ти. Профессору явно казалось, что он на старости лет находится на пороге великого открытия. Понять то, что говорил научный лидер, он не мог, но верил ему абсолютно. Саша был приезжим, его очень волновал вопрос квартиры, а Герловин обещал ему помочь в этом вопросе. В разговоры о сути работы Саша старался не вступать. Главным достижением Герловина было точное предсказание на базе его теории массы частицы, которая была открыта только через 5 лет. Я не один раз спрашивал Сашу, был ли такой факт на самом деле, и каждый раз он уходил от ответа, что наводило на размышления.

Сам Илья Львович зарплату не получал, он жил только на свою пенсию. Отсутствие материальной заинтересованности добавляло его образу благородства. Никто не мог обвинить его в финансовых аферах. Пожилой профессор тоже работал только за идею, так что на зарплате были только мы с Сашей. Отдел Герловина был виртуальным, никакого помещения у него не было. Работали мы дома или в библиотеке и раз в неделю общались с «шефом». Это общение проходило у него на дому. Мне повезло, он жил в пяти минутах ходьбы от моего дома. Квартира абсолютно соответствовала его образу: убогая старая мебель, потрескавшиеся стены и потолок, перекошенные рамы окон. Даже посуда была колотая и грязноватая. В квартире всегда стоял какой-то странный запах, потом я понял, что это запах жареной не то чечевицы, не то фасоли, которую Илья Львович готовил на завтрак.

Во время наших встреч он выдавал мне листочек с заданиями на неделю. Под ними я ставил свою подпись. Обычно эти задания касались перевода с английского каких-нибудь статей и изложения моих мыслей в отношении их. Никакой систематичности в выборе статей не было: одна могла касаться «памяти воды», другая – гомеопатии, третья – чего-то еще. Но все они были связаны с какими-нибудь темными местами науки, граничащими с метафизикой. Шеф явно не знал, чего хотел, но тему для размышлений предпочитал искать в, мягко говоря, «дискуссионных» областях науки. Часто задание включало и такой пункт: подготовить популярный доклад о какой-нибудь сложной проблеме современной физики. Например, как вам нравится такой пункт задания на неделю (!): «Изложить своими словами геометрические аспекты современных калибровочных теорий и уравнения Янга-Миллса»? Это позволяло ему нахвататься новой поверхностной информации и красиво звучащих терминов и фамилий.

Иногда проходили семинары. Дело в том, что у Герловина в институте был довольно могущественный покровитель и единомышленник - профессор кафедры вычислительной техники Анатолий Алексеевич Денисов. Особую известность он приобрел в 1989 году, когда был избран народным депутатом СССР, после чего он стал видным политическим деятелем в масштабах страны. Какой он политик, судить не мне. Возможно, в вычислительной технике он и разбирался, но в физике он был полным профаном, что не мешало ему постоянно организовывать какие-то нападки на современную физику. Например, он был злейшим врагом теории относительности и много времени и сил тратил на попытки ее свержения с пьедестала. Он написал книжечку с говорящим названием «Мифы теории относительности», в которой он эти «мифы» и пытается разоблачать. Я эту книжку прочитал и должен сказать, что большего непонимания теории относительности я никогда не встречал. Она полна различных ляпсусов и ошибок.

Мое общение с Денисовым убедило меня в том, что он не вполне нормален. Впрочем, как и большинство лжеученых. Как я уже говорил, все они кучкуются, поддерживая друг друга, хотя и не разделяя точки зрения друг друга. Именно поэтому Денисов и поддерживал Герловина. Помню один из общих семинаров. На нем собралось некоторое количество борцов с закостенелой наукой под эгидой Денисова. Было заявлено два доклада: первый анализировал «нарушение» законов механики при закручивании жидкости в сосуде и получение на этой основе КПД больше 100%, а второй должен был рассказать о найденной автором «ошибке» в теории относительности. Первый доклад я перетерпел молча, хотя глупостей услышал немало. Потряс меня второй доклад. Его делал кандидат технических (!) наук, заведующий кафедрой механики в Краснодарском сельскохозяйственном (!) институте – я не шучу, это правда! Он сложил пару уравнений из теории относительности, пришел к некоторому соотношению и утверждал, что тем самым опроверг всю теорию. Он не понимал, что в этих двух уравнениях, взятых из разных параграфов, одни и те же буквы обозначали разные величины. Во времена моего репетиторства один из учеников получал интереснейшие формулы на основе того, что С – это и емкость конденсатора, и скорость света. Что-то вроде этого сделал и данный товарищ. Это было вопиюще! Но присутствовавшие так не считали, они спокойно выслушали докладчика и начали задавать какие-то вопросы. Я тоже решил задать вопрос, но перед этим долго внутренне успокаивал себя, чтобы не наговорить резкостей, и только потом поднял руку. Я спросил его, не кажется ли ему нескромной сама мысль, что все человечество за 80 лет не догадалось сложить эти две жалкие формулы и опровергнуть эту «ошибочную» теорию, и за какие такие заслуги именно он выбран судьбой на роль ниспровергателя. И еще я спросил, не приходило ли ему в голову рассказать о своих мыслях понимающему человеку, прежде чем выносить их на обсуждение общественности. Мой вопрос привел в шок не докладчика, а Денисова. Он побагровел так, что я испугался за его здоровье, и перебил меня, сказав, что каждый имеет право на высказывание своих мыслей и что давно пора покончить с этой пресловутой теорией относительности. На этом дискуссия и закончилась.

Наши хорошие отношения с Герловиным продержались недолго. Некоторое время я беспрекословно выполнял его задания, но каждый раз пытался перевести разговор на его теорию. Я хотел обсудить ее основные положения, узнать, как получены те великие предсказания, и т.д. Сначала он вежливо уходил от вопросов, а потом прямо сказал, что я еще не готов к пониманию его идей, вот через пару месяцев, когда я войду в курс и подниму уровень своих знаний до необходимого, тогда и поговорим. Но ни в какой «курс» он меня не вводил, просто я работал в качестве переводчика и толкователя разных разделов физики. Надо сказать, что никакой ученой степени Герловин не имел, он никогда не защищал диссертаций, объясняя это своим несогласием с советской системой. Закончил он когда-то в юности педвуз, какое-то время работал в школе, а потом начал дурить научную общественность. Знаниями никакими он не обладал, хотя терминов и фамилий поднабрался - это называется «слышал звон, да не знает, где он». Я знаю это лучше, чем кто-либо, потому что иногда он задавал вопросы, от которых мне хотелось не то хохотать, не то плакать.

Через несколько недель мне надоела роль, которую мне назначил режиссер. Я начал прямо требовать перейти к обсуждению сути идей, для развития которых я пришел в этот отдел. Сначала Илья Львович попытался купить мое молчание так же, как разговорами о квартире купил Сашино - он стал говорить о моей будущей защите докторской, а для этого, мол, мы должны быть едины и не должны ссориться. Но, когда этот финт не сработал, он окончательно понял, что, взяв меня, совершил ошибку и поэтому стал делать все возможное, чтобы от меня избавиться. Он начал придираться к моим переводам и комментариям. Они, мол, не точны и не профессиональны. На моих листочках он начал писать оценки моих действий за неделю, требуя, чтобы я по 8 часов в день находился в библиотеке, а я, мол, не выполняю объем порученных мне работ. Понимая, что так он готовит почву для моего увольнения, я начал на тех же бумажках писать свои объяснения и встречные претензии (все эти листочки сохранились в моем архиве). Короче говоря, ситуация накалялась.

Кульминацией была одна беседа у него дома, закончившаяся тем, что он распахнул дверь и прокричал мне: «Вон отсюда! Вон из моего дома!» Я резонно возразил, что в данный момент это не его дом, а мое рабочее место. Он схватил меня за руку и попытался вытолкнуть за дверь. Мне стало смешно и стыдно драться с пожилым человеком, и я ушел. После этого листочки для меня он передавал через Сашу или через профессора.

Поняв, что поговорить с ним о сути теории мне не удастся, а Саша не будет отвечать на мои вопросы, не желая портить отношения с начальством, я решил провести расчеты самостоятельно. Не помню, где я добыл заветную программу, но я поставил цель понять, что в ней рассчитывается. Я просто пошел по строкам программы, чтобы понять ее логику. И где-то на десятой строке я обнаружил отсылку к несуществующему пункту, потом еще и еще. Программа не могла работать! Все рассказы о великих предсказаниях были ложью. Все оказалось обыкновенным мошенничеством.

Конечно, можно было уволиться, раз все было так плохо. Этого Герловин и добивался. Но уж если я попал в Политех, то очень не хотелось оттуда уходить. Я стал думать, как бы мне перейти на какую-нибудь кафедру, и вспомнил, что знакомый моего приятеля Володя работает в комитете народного контроля Политеха. Я позвонил ему и рассказал о ситуации. Он очень заинтересовался. Оказалось, что администрация института давно мечтает избавиться от Герловина, который был навязан им из министерства против воли. Своими бредовыми идеями он бросал тень на весь институт. Володя пообещал мне поговорить с руководством института. Назавтра он позвонил мне и сказал, что руководство пообещало в случае ликвидации отдела Герловина меня не увольнять, а перевести на кафедру физики. Но для этого я должен помочь им убедить министерство в необходимости этой ликвидации. Я сказал, что готов выступить перед любой комиссией.

Вскоре комиссия по анализу деятельности отдела была создана. В определенный день я был вызван на разбирательство дела. Увидел там Герловина, он, заметив меня, отвернулся. Но выступать мне не пришлось, дело решилось само собой, без моего участия. В связи с нецелесообразностью продолжения работ по теме отдел был расформирован, а меня с 01.08.1989 перевели на кафедру физики старшим научным сотрудником с тем же окладом..

Герловин, насколько я знаю, сумел организовать новую группу где-то в другом месте. Он умер лет через пять. Денисов продолжал работать в Политехе. Он умер в 2010 году. Я узнал об этом на следующий день от Лени (с которого началась вся эта история). Оказалось, что он последние годы работал под началом Денисова, со смертью которого вся группа осталась без руководителя. Он спросил меня, не соглашусь ли я занять место Анатолия Алексеевича – им был нужен человек с докторской степенью. Я отказался, в очередной раз сказав, что не согласен в принципе с идеями, которые вдохновляют Леню и его коллег. Но само это предложение показалось мне забавным - пустить волка в овечье стадо.

Я часто задумываюсь над вопросом, что же руководило Герловиным и заставляло вести такую странную жизнь. Его нельзя назвать простым мошенником, потому что деньги его не манили. Но и считать, что он делал все на голубом глазу, тоже нельзя: об этом говорит само его нежелание обсуждать со мной его собственные научные идеи – человек, увлеченный и искренне верящий в то, что делает, всегда счастлив поговорить о своем заветном. Похоже, что он все-таки был мошенником, но особого свойства – счастье он видел не в деньгах и благах, а во внимании к своей персоне, в уважении со стороны окружающих, в разговорах о своей гениальности, в газетных заметках и во всей этой суете вокруг себя, великого. А суета была. В Интернете кое-кто называет его русским гением физики. Разве это не щекочет самолюбие? О, это тщеславие! Плюс явный параноидальный синдром. Уж я-то доподлинно знаю, чего стоит вся его великая ТФП - «единая релятивистская квантовая теория фундаментального поля».

Но все-таки я благодарен ему: во-первых, за то, что он помог мне попасть в Политех, а во-вторых, за те яркие моменты моих воспоминаний, которые без него не могли бы появиться. Покойтесь с миром, Илья Львович!

Некоторым ученым удается прожить жизнь, ни разу не столкнувшись с оборотной стороной науки – лженаукой. А вот мне довелось дважды (!) работать под началом (!) параноидальных мошенников. Правда, в случае со Ставицким (в СЗПИ) я не принимал активного участия в событиях, но зато в ситуации с Герловиным именно мне удалось поспособствовать установлению истины.