Альма-матер

Но пора вернуться к основному делу моей жизни. Все, о чем я писал в последних нескольких главах, касалось зарабатывания денег. Но не в этом же смысл жизни, деньги нужны только как средство. Есть какие-то более важные цели. Для меня такой целью всегда была наука. Почти двадцать лет с окончания института я мечтал о том, чего наконец достиг осенью 89-го. Я кандидат наук и работаю на кафедре физики моего родного Политеха! Сколько препятствий пришлось преодолеть на пути к этому! Наконец мечта сбылась, так неужели я променяю ее на шуршащие зеленые бумажки? Ни за что! Поэтому, хотя описанные мною выше увлекательные события происходили вне моей научной деятельности, душой я находился все-таки в Политехе.

Я был принят старшим научным сотрудником, поэтому к преподаванию отношения не имел. Моей работой должны были стать научные исследования. Однако никто не ставил передо мной никаких задач. Это специфика вузовской науки. Каждый сам ищет для себя тему исследования. Слава богу, на кафедре существовала группа экспериментаторов, занимающихся сверхпроводимостью, т.е. моей специальностью по диссертации. Я примкнул к ним.

Работа теоретика обычно происходит в тиши библиотеки, в крайнем случае, дома за письменным столом. Поэтому на кафедре у меня даже не было рабочего места. Это диктовало особый режим посещения. Я приходил на кафедру пару раз в неделю на час-два, чтобы пообщаться с экспериментаторами. Задача теоретика в общении с ними – объяснить полученное ими же и предложить направление дальнейших поисков. Для этого пары встреч в неделю вполне хватало. В остальное время я был предоставлен самому себе. Свободного времени было много, денег было мало, особенно после отпускания цен в 92-м. Приходилось искать способы трансформировать время в деньги. Именно об этих попытках я и рассказал в последних главах.

Так продолжалось несколько лет. Но с 94-го года в институтах резко сократили количество научных сотрудников. Меня перевели на должность старшего преподавателя, так что теперь я три раза в неделю должен был проводить занятия со студентами. Лекции читали профессора, а остальные преподаватели вели упражнения или лабораторные. Я воспринял свой возврат на преподавательскую стезю с удовольствием. Жизнь показала, что педагогическая работа – это мое призвание. Я это люблю и умею! Примерно в это время начался наш котельный бизнес, так что из офиса я ездил на занятия, а после них возвращался обратно. Но мне к такой двойной жизни было не привыкать, никогда я одинарной и не жил!

Никаких честолюбивых мыслей о докторской диссертации я тогда еще не вынашивал, так как понимал, что, если кандидатскую можно написать просто на упорстве и на желании, то для докторской этого не хватит. Нужно стечение обстоятельств, надо набрести на удачную «плодородную» тему. Волевым усилием этого не достичь. Поэтому я спокойно размышлял над разными вопросами физики, обсуждал что-то с экспериментаторами, писал кое-какие статьи в журналы. В 91-м году возникли у меня вопросы по поведению гранулированных сверхпроводников в магнитном поле, я стал искать на них ответы и придумал некую математическую модель для их описания. В 92-м году вышла первая моя статья по этой модели. С нее началась целая серия работ. Что-то становилось понятно, но возникали новые вопросы, на них тоже приходилось искать ответы. В общем, к 96-му году я понял, что это и есть та самая плодородная основа для докторской. Я пошел к заведующему нашей кафедрой Вадиму Федоровичу Мастерову и сказал, что хотел бы подумать о диссертации. Он предложил мне выступить на кафедральном семинаре. Это было важно с разных точек зрения. Коллеги зададут вопросы; отвечая на них, я смогу проверить себя и правильность своего понимания. С другой стороны, и у сотрудников должно возникнуть ощущение, что я созрел для того, чтобы поднять вопрос о своей докторской. Я сделал доклад. Он прошел весьма успешно и встречен был благожелательно. Мастеров сказал, что все выглядит вполне перспективно, но надо увеличить число публикаций, а также желательно выступить на семинаре в Физтехе. За 96-й год я написал еще пять статей, все они были опубликованы в 97-м, причем некоторые в зарубежных журналах. Я выступил с докладами в Физтехе и в ЛИЯФе (институт ядерной физики) – ведущих физических организациях города. Параллельно я писал текст диссертации. В общем, к концу 97-го года все было готово. Мне приятно вспоминать это время нервного, нетерпеливого, но приятного ожидания. Я говорил себе: «Неужели это произойдет? Интересно, как это изменит мою жизнь? Ведь доктор наук – это уже совершенно другой уровень». Это была реализующаяся на практике мечта!

Я хотел обязательно защищаться на совете Физтеха. Мне это было важно с психологической точки зрения. Все-таки моя кандидатская защищалась в Пединституте, а это не вполне соответствовало моему самоощущению. Хотелось, чтобы мою работу оценили настоящие физики из великого Физтеха. Для меня также было важно, чтобы официальными оппонентами были не какие-то случайно найденные люди из среды знакомых докторов наук, а признанные в научном мире люди, знакомые с обсуждаемыми проблемами. Одним из оппонентов стал Веня Козуб, специалист по сверхпроводникам из Физтеха, другим – Саул Гинзбург, давно и успешно работавший в ЛИЯФе, а третьим – мой старый знакомый, многоуважаемый Орест Генрихович Вендик из ЛЭТИ. Напомню, что он уже был когда-то у меня оппонентом на одной из моих многочисленных защит.

И вот 14-го мая 1998 года состоялась защита моей докторской диссертации.

Все прошло замечательно: легко и без проблем. Очень позитивные отзывы зачитали оппоненты. Что-то хорошее обо мне сказал Мастеров. А председатель совета даже отметил, что ему приятно представлять в ВАК такую глубокую и зрелую работу. В общем, это был один из счастливейших дней моей жизни. Любопытно, что моя защита в Пединституте тоже была 14-го мая, но 11 лет назад. Верный старой традиции, я никому из знакомых не сообщал о запланированном событии. На самой защите были только Ося Хинич и еще один мой друг Женя Коварский, который даже записал весь процесс на видеокамеру. Банкет для друзей я решил совместить с днем рождения. Правда, своих оппонентов я пригласил в ресторан в день защиты: Вендик с извинениями отказался, а Веня и Саул с удовольствием отпраздновали это событие вместе со мной и с Надей.

В день моего рождения Надя уже привычным жестом достала рулон ватмана с объявлением о моей защите и развернула его перед гостями. Известие привело их в ликование, переходящее в чревоугодие и виноупотребление. Давно мы так здорово не праздновали!

Подтверждение из ВАКа пришло в конце декабря, так что в Новый 1999-й год я вступил полноправным доктором наук. Диплом мне и еще нескольким таким же защитившимся вручал ректор на торжественном ученом совете.

Еще до защиты я задавал Мастерову вопрос о перспективах профессорства. Он отвечал: «Нет смысла мельтешить раньше времени. Придет подтверждение из ВАКа, сделаем тебя профессором по приказу, а через год и по конкурсу проведем». Я и не мельтешил. Зарплаты у доцентов и старших преподавателей были одинаковые, поэтому я раньше и не поднимал вопроса о переводе меня в доценты. И вот получил я ответ из ВАКа и решил напомнить Вадиму Федоровичу о нашем разговоре. Тут началась сессия, экзамены, потом каникулы. В начале февраля захожу на кафедру, а там висит огромный портрет Мастерова в черной рамке – он скоропостижно скончался от сердечного приступа 28 января 1999-го года. У меня в глазах потемнело. Отличный был мужик, настоящий! Сильный, порядочный и красивый! В 57 лет – какое горе, какая несправедливость! Да будет земля ему пухом!

Курил он ужасно, прикуривал одну от другой. И чувствовал себя плохо, и астма мучила, так он прыснет в горло лекарство из баллончика и тут же закурит. Никак не мог бросить. Даже таких сильных людей это проклятое курево побеждает! Никогда этого не пойму. Неужели эта бумажная трубочка, заполненная сушеной травой, дороже собственной жизни?

На кафедре началось безвременье. Никто не ожидал смерти шефа. Должен был прийти новый лидер, а времена были смутные, только что произошел дефолт, рубль рухнул в пять раз. Зарплаты мизерные, в таких условиях никто не хотел брать на свои плечи груз управления кафедрой. Поговаривали о человеке со стороны, но все было очень неконкретно. Был назначен вр.и.о. зав. кафедрой; он не чувствовал за собой права делать какие-то решительные шаги и поэтому создал Совет профессоров, который и принимал все важные решения.

На мой вопрос о профессорстве мне ответили, что скачком со старшего преподавателя это не делается, нужно получить из ВАКа удостоверение доцента, а для этого надо хотя бы год побыть в этой должности. Досадно, ведь если бы я знал, как развернутся события, то мог бы еще три года назад перейти в доценты и уже давно имел бы удостоверение. Но прошлого не вернешь. В апреле 99-го меня перевели в доценты, осенью 2000-го я получил корочки доцента из ВАКа, и только после этого, в феврале 2001-го года мне дали должность профессора, на два года позже, чем это могло произойти.

Так я и поднялся на вершину своей карьеры. Можно заметить, что о защите докторской я написал меньше страниц, чем о каждой из кандидатских. Это и понятно. Еще Толстой говорил: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по - своему». Когда все идет хорошо и правильно, то и событий никаких нет, и писать не о чем. А вот когда неприятности, открывается такое поле для художественной литературы.

Дальше все было просто и почти без событий. Я начал читать лекции, стал ответственным по факультету. Кстати о цикличности жизни, этот факультет образовался из КБ Юревича, куда когда-то ушел из СЗПИ мой друг Боря Спивак. В 2003-м году я получил почетный диплом «Профессор Санкт-Петербурга». Раньше это называлось «Соросовский профессор», но с 2003-го года Сорос поставил условие, чтобы к финансированию подключился город, поэтому название изменили. К диплому прилагалось 500 долларов, что тоже не было лишним. Интересно, что это звание давали на основе мнений студентов, а не руководства. Специальный человек приходил неожиданно на лекцию и проводил анонимный опрос всех студентов. Они должны были в розданных им анкетах поставить оценку профессору по каждому из десяти или более пунктов: требовательный, честный, справедливый, понятно объясняет, держит слово и т.д. Видимо, студенты оценили меня положительно, поэтому я горжусь этим званием. Вообще, со студентами у меня отношения всегда хорошие, я бы сказал, что они относятся ко мне с уважением и даже с любовью.

С сотрудниками тоже проблем не имею. Был, правда, один случай. Один студент никак не мог получить у меня зачет. Он приходил раз за разом, пытался решить задачи, но не мог. Очень был слаб в физике и в математике. И вдруг перестал приходить на пересдачу. А на занятия ходит. Я его спрашиваю, как дела с зачетом, а он отвечает, что уже получил зачет и сдал экзамен. Я удивленно: «Кому сдал?», а он: «Это не важно». Я пошел в деканат и выяснил, что он сдал зачет и экзамен одному из моих коллег, работавшему на другом факультете. Я был возмущен. Какое право он имеет ставить оценки чужим студентам? И с какой стати? Это наводило на мысль о материальной заинтересованности, т.е. о взятке. Я этого стерпеть не мог. Я написал заявление на имя руководства кафедры с просьбой разобраться в ситуации. К чести коллег надо сказать, что они тоже были возмущены произошедшим. С виновником конфликта поговорили, он подошел ко мне и извинился. Зачет отменили, студента отчислили. Справедливость восторжествовала! Но врага я себе нажил!

Больше с коллегами столкновений не было. Не скажу, что мы очень дружим и не можем жить друг без друга, но относимся друг к другу уважительно и дружелюбно. Каждый старый Новый год у нас кафедральное празднование. На нем ставится какой-нибудь спектакль, чаще всего инсценировка какой-нибудь оперы. Под аккомпанемент магнитофона ученые-физики в самостоятельно сделанных костюмах валяют дурака, изображая происходящие в опере события. Я обычно исполняю роль комментатора, рассказываю зрителям о том, что происходит на сцене. Получается довольно весело.

В мае 2006 года я отметил свое 60-летие на кафедре. Позвал все руководство кафедры и тех людей, с кем был в достаточно близких отношениях. Был заказан зал в университетской столовой, мы выпивали и закусывали, а также разговаривали и даже танцевали. Все прошло очень удачно. Мне сказали много приятных слов. Надя познакомилась с моими коллегами, а они с ней, и, по-моему, они понравились друг другу.

Однажды несколько лет назад я натолкнулся в букинистическом магазине на книгу Даниила Данина «Неизбежность странного мира». Вдруг во мне что-то всколыхнулось, ведь когда-то много-много лет назад, именно прочитав эту книгу, я решил стать физиком. Я купил ее и решил перечитать еще раз, чтобы завершить цикл и понять, достиг ли я тех, поставленных в отрочестве, целей. Я счастливый человек, я могу сказать, что мои детские мечты по большей части реализовались. Я получил ответы на те вопросы, которые когда-то во мне зародились. Опубликовал больше 70-ти научных статей. Смог внести какой-то вклад в науку. Мне было интересно жить, даже несмотря на те неприятности, которым уделено много внимания в этой автобиографии. Я никогда не жалел, что не выбрал себе другую профессию. Блажен тот, кто не сожалеет о сделанном выборе!

На столетие нашей кафедры в мае 2002 года я написал поздравление, которое, как мне кажется, достойно завершит эту главу. Исполняя его перед коллегами, я спел предпоследнее четверостишие на мотив «Вставай, страна огромная», а самые последние две строки – на мотив «Гаудеамуса». Всем очень понравилось, а у некоторых, наиболее романтичных, даже слезы были на глазах.

Эй, физики - копатели

Квантованных полей!

У нашей альма-матери

Сегодня юбилей!

У всех наук в фарватере

Вершим победный бег,

А нашей альма-матери

Сегодня ровно век!

Мы - истины искатели,

А не крутых постов.

А нашей альма-матери

Сегодня ровно сто!

На чистой белой скатерти

Бутылочки стоят,

Ведь нашей альма-матери

Два раза пятьдесят!

Зарплату всю потратили,

Без денежек сидим,

Но нашей альма-матери

Загнуться не дадим!

Коллеги и приятели,

Науки лучший цвет!

У нашей альма-матери

Другой опоры нет!

Ведь мы же не предатели!

Чтоб не терять лица,

Мы нашей альма-матери

Прослужим до конца!

На праздник будет премия,

Иль грант подарит Сорос…

Так виват, академия,

Вива, профессорес!