Лишенные родины и истории

В конце лета - осенью 1942 г. западные территории Се­верного Кавказа были оккупированы германскими войска­ми. Немцы установили там местные формы ограниченного самоуправления в виде национальных комитетов. Однако коллаборационистов, готовых служить оккупационному ре­жиму, было немного. Например, среди карачаевцев таковых оказалось лишь 270 человек. Кроме них, в 1942—1943 гг. в Карачае действовали повстанцы, недовольные действиями советской власти (Хунагов 1999. С. 77-83). В конце декаб­ря 1942 г. советские войска перешли в контрнаступление, и в январе 1943 г. Северный Кавказ был полностью очищен от немецких оккупантов, а весной 1943 г. было в основном покончено и с выступлениями повстанцев. Между тем в короткий период оккупации произошло важное событие — впервые в истории главы Карачаевского и Балкарского на­циональных комитетов подписали договор об объединении двух народов в едином административном образовании с центром в Кисловодске (Тебуев, Хатуев 2002. С. 157-158). Практических результатов это не имело, но память о нем сохранилась.

Не прошло и года после освобождения региона от фа­шистских захватчиков, как советские руководители обвинили карачаевский и балкарский народы в измене Родине. В ходе тщательно подготовленных операций, проведенных войсками НКВД, оба народа были депортированы. С карачаевцами это произошло 2 ноября 1943 г., а с балкарцами — 8 мар­та 1944 г. (Хунагов 1999. С. 86; Тебуев, Хатуев 2002. С. 167-168). Это сместило все акценты. Мало того что теперь на карачаевцев и балкарцев было поставлено клеймо бандитов и предателей Родины и они были переселены на чужбину, их автономные образования были ликвидированы, раздроб­лены на части и переданы в состав соседних республик и областей. Часть бывшей Карачаевской автономной области осталась в составе Ставропольского края, часть была пере­дана Краснодарскому краю, а часть (под именем Клухорского района) — Грузинской ССР. Некоторые бывшие районы Балкарии были переданы Северо-Осетинской АССР и Грузинской ССР. В районах традиционного обитания кара­чаевцев и балкарцев началось варварское уничтожение ме­четей, мавзолеев и надгробий, средневековых крепостей и замков. Для искоренения памяти о балкарцах и карачаев­цах было принято решение о замене местной топонимики (Ибрагимбейли 1989. С. 59; Алиева 1993. Т. 1. С. 258-259; Т. 2. С. 266-267; Шабаев 1994. С. 6, 60-66; Бугай, Гонов 1998. С. 127-128, 197-198, 208-209; 2003. С. 399-401, 500-501, 508; Хунагов 1999. С. 91, 120-121; Шаманов и др. 1999. С. 17-18; Полян 2001. С. 117-118, 124-125) [3]. Сейчас из­вестно, что в мае-июне 1944 г. власти готовили и высылку кабардинцев, но она, к счастью, не состоялась (Полян 2001. С. 125). Тем не менее для кабардинцев это было тревожным сигналом, заставившим их всеми силами демонстрировать свою лояльность советской власти.

Всего в течение полутора лет, начиная с ноября 1943 г. и марта 1944 г., было выселено соответственно 69 964 карача­евца и 35 958 балкарцев (Хунагов 1999. С. 90; Зумакулов 2001. С. 310) [4]. Они были расселены в основном в различных рай­онах Киргизии и Казахстана. Несмотря на то, что большин­ство из них были там трудоустроены, их жизнь сопровожда­лась лишениями, и они подвергались дискриминации. Не говоря о том, что, подобно всем другим спецпоселенцам, они потеряли гражданские права и обязаны были раз в месяц про­ходить унизительную процедуру перерегистрации в коменда­туре и информировать власти о любых своих передвижениях вне района поселения (Хунагов 1999. С. 94-96; Муртазалиев 2003; Сабанчиев 2003), их дети часто не могли посещать школу из-за отсутствия одежды и обуви, а те, что учились, не получали систематических знаний о родном языке (Зума­кулов 2001. С. 212-213; Муртазалиев 2003. С. 87-88). Кара­чаевцам даже запрещалось петь песни на родном языке. Ча­сто как дети, так и взрослые подвергались оскорблениям: ведь в общественном мнении, умело подготовленном властями, они представлялись не иначе как «изменниками Родины» и «бандитами» (Зумакулов 2001. С. 289, 293, 319-321). В этих условиях спецпоселенцам трудно было в случае нужды ожи­дать помощи от окружающих, и действительно вследствие неурожая 1948 г. те из них, кто жили в Северном и Северо-Восточном Казахстане, перенесли в 1949 г. страшный голод (Бугай 1994. С. 174-178; Зумакулов 2001. С. 262-266). По­этому балкарцы старались держаться обособленно и полага­лись на свои традиционные институты, что вызывало у мест­ных жителей недовольство и подозрительность (Зумакулов 2001. С. 286).

Исчезновение Балкарской и Карачаевской автономий с по­литической карты СССР повлекло за собой их исчезновение со страниц исторических изданий; память о них и их титуль­ных народах планомерно и целенаправленно искоренялась. Когда в 1946 г. проходили празднования 25-летия Кабардин­ской АССР, о балкарцах уже никто не вспоминал, и, говоря о славном пути, пройденном республикой в советские годы, официальные документы связывали его только с кабардинс­ким народом и его победами. О дореволюционном прошлом Кабарды тоже если и упоминалось, то лишь походя, и рас­пространение здесь «передовой культуры» ставилось в заслугу исключительно советской власти (Праздник 1946).

С конца 1930-х гг. специалисты вели подготовку к напи­санию первой обобщающей истории Кабардино-Балкарии, и в 1941 г. вышел целый том, посвященный местной археоло­гии. Однако война отсрочила эти планы, а депортация бал­карцев и карачаевцев внесла в них кардинальные изменения. Все надежды на восстановление справедливости были пере­черкнуты вышедшим 24 ноября 1948 г. Указом Президиума ВС СССР о том, что депортированные народы были высе­лены со своих территорий навечно без права возвращения (Бугай 1994. С. 163-165; Зумакулов 2001. С. 257-258. Об этом см.: Хожаев 1991 а. С. 50-51; Лукьяев 1993. С. 40; Муртаза­лиев 2003. С. 87). Все это делало невозможным объективное изучение истории центральных районов Северного Кавказа и подталкивало местных ученых к присвоению тюркского прошлого. Вновь к систематическому изучению археологии Карачая и Балкарии ученые вернулись лишь в 1958—1959 гг.

В 1947 г. Совет министров Кабардинской АССР поручил Кабардинскому научно-исследовательскому институту при Совмине Кабардинской АССР совместно с рядом столичных научных учреждений организовать комплексную экспедицию, одной из задач которой значилось изучение истоков культу­ры кабардинского народа и ее специфических особенностей (Мамбетов 1976. С. 79). Это должно было послужить важным шагом к подготовке и изданию двухтомной «Истории Кабар­ды», чем институт занимался с 1949 г. (История 1950). Ее концепция основывалась на следующих положениях, сформулированных секретарем Кабардинского обкома партии, по­этом А. П. Кешоковым: во-первых, у кабардинцев в XIX в. уже сложилось феодальное общество (т. е. они развивались тем же путем, что и все другие европейские народы, и отнюдь не были дикими первобытными племенами); во-вторых, движе­ние имама Шамиля было реакционным и играло на руку «турецким и английским колонизаторам»; в-третьих, только благодаря русскому народу кабардинцам удалось сохранить свою национальную целостность (Кешоков 1951). В то же время Кешоков ратовал за возвращение на страницы кабар­динской истории имен выдающихся политических деятелей, оставивших в ней заметный след. Через несколько лет это было квалифицировано как «буржуазный национализм» (Бербеков 1957. С. 95).

В плане-проспекте «Истории Кабарды» Балкария и бал­карцы не упоминались вовсе (Смирнов, Крупнов 1949; Кри­кунов 1951). Даже в разделе о 1930-х — начале 1940-х гг. там безраздельно царила Кабардинская АССР, а Кабардино-Бал­карская автономия, существовавшая в 1922—1944 гг., была полностью вычеркнута из истории. То же самое наблюдалось в любого рода литературе (исторической, художественной, пропагандистской), выпущенной между 1944 и 1957 гг. и посвященной Кабарде, ее людям и природе. Тогда археолог Е. И. Крупнов находил на Северо-Западном Кавказе в целом и в частности в Кабарде только древние следы предков ады­гов (он возводил их к майкопской культуре раннего бронзо­вого века); о балкарцах и карачаевцах в его работах этого периода не было и речи; местная раннесредневековая культура называлась «аланской», а между аланской эпохой и по­явлением кабардинцев зияла необъяснимая лакуна (Крупнов 1946. С. 43-45; 1949. С. 106; 1951 а. С. 62; 1957 а. С. 68-69, 172-174). Если накануне войны А. А. Иессен называл экс­педиции В. Ф. Миллера 1883 и 1886 гг. «самыми важными по археологии Балкарии» в дореволюционный период (Иес­сен 1941. С. 11), то в обобщающей книге Крупнова объек­том исследований Миллера оказывалась лишь «горная часть Кабарды» (Крупнов 1957 а. С. 14).

Впрочем, подготовка двухтомника «История Кабарды» да­валась местным ученым с трудом, и не только по указанной причине. В 1950-х гг. происходили серьезные политические и идеологические изменения, заставлявшие ученых постоянно менять свои концепции. 26 октября 1951 г. на Пленуме ЦК ВКП(б) было принято Постановление «О работе Кабардинского обкома партии», где местные партийные чиновники обвинялись в «ослаблении борьбы с буржуазным национализ­мом и феодально-родовыми пережитками». Те же упреки в адрес кабардинских властей прозвучали в июле 1953 г. на очередном Пленуме ЦК КПСС (Бербеков 1957. С. 95). На состоявшемся в 1953 г. совещании кабардинских историков все недочеты в подготовке «Истории Кабарды» списывались на счет «враждебных элементов», будто бы мешавших чест­ным историкам завершить это издание в срок. К недостаткам подготовленных текстов относили умаление роли русского народа в борьбе с «турецко-крымской агрессией», невнятный показ прогрессивного значения присоединения Северного Кавказа к России, игнорирование глубоких корней дружбы кабардинского и русского народов, отсутствие единого мне­ния о характере общественного устройства горцев, слабая изученность их хозяйственной системы. Много споров вызы­вали проблема происхождения кабардинцев и датировка их переселения на восток (Группа историков Кабарды 1953).

В то же время в 1940—1950-х гг. делались попытки искус­ственно наделить кабардинцев глубокой исторической тради­цией путем приписывания их предкам ряда древних письмен­ных памятников. Этим в особенности отличался ученик Марра лингвист Г. Ф. Турчанинов. В августе 1946 г. он вы­ступил в Нальчике на сессии Кабардинского НИИ с сенсационным сообщением о надписи V—VI вв., выполненной греческим алфавитом на кабардинском языке. Из его рас­суждений следовало, что уже в то время кабардинцы отде­лились от основного адыгского массива и передвинулись на территорию современной Черкесии, что они общались с Византией и имели свою письменную традицию (Турчанинов 1946). Однако, как позднее признался сам Турчанинов, над­пись была поддельной (Лавров 1966. С. 18; 1967. С. 203). Затем Турчанинов попытался прочитать по-кабардински еще ряд неясных средневековых надписей, выполненных гречес­ким алфавитом. Это позволило ему значительно расширить территорию средневековых кабардинцев до устья Терека на востоке и северо-западной части Ставропольского края на севере (Турчанинов 1947; 1948; 1957). Однако и эти его построения, грешившие методическими просчетами, были при­знаны неубедительными (Лавров 1966. С. 18).

Название «Кабардино-Балкария» вновь обрело право на существование лишь начиная с весны 1957 г. В вышедшем в Москве летом 1957 г. томе «История Кабарды» оно уже местами звучало, хотя в целом история республики пестрела ла­кунами. Например, говорилось об образовании Кабардино-Балкарской АССР в 1937 г., но вместо предшествующей Кабардино-Балкарской автономной области фигурировала только «Советская Кабарда», хотя при этом упоминался Кабардино-Балкарский обком партии. В книге речь шла только о кабардинском народе, а балкарскому народу на ее страни­цах места не находилось; проблема появления тюркоязычных племен на Северном Кавказе старательно обходилась (Смир­нов 1957). В июле 1957 г. в Кабардино-Балкарии празднова­лась 400-летняя годовщина «добровольного присоединения Кабарды к России» (Бербеков 1957. С. 96-98). К этому юбилею Кабардино-Балкарский НИИ при Совете министров КБ АССР издал увесистый том, призванный дать читателю целостное представление о республике. Между тем в пред­посланном ему историческом очерке была представлена лишь история кабардинского народа, и очерк заканчивался обра­зованием Кабардинской автономной области в 1921 г. (Ку­мыков 1957). То же самое относилось и к вышедшей в том же году книге Крупнова, — в ней уже звучало название Ка­бардино-Балкарии, но тюркоязычные племена не упомина­лись (Крупнов 1957 а). Одной из первых книг, реабилитиро­вавших название «Кабардино-Балкария», была монография специалиста по национальному вопросу X. М. Бербекова «В братской семье народов СССР». Там, рисуя прогрессивную линию развития республики в XX в., автор в последний мо­мент перед выходом своего труда восстановил ее исконное название и заявил о беззаконности депортации народов Се­верного Кавказа (Бербеков 1957).

Таким образом, вплоть до 1957 г. большинство специали­стов вынуждены были хранить гробовое молчание по поводу балкарцев и карачаевцев. Но некоторые шли еще дальше и подчеркивали, что предки балкарцев и карачаевцев (их сно­ва называли «горскими татарами») пришли на Северный Кавказ только в позднем Средневековье и, грубо потеснив прежних местных обитателей, заняли их земли. Так, высту­пая на очередной сессии Кабардинского научно-исследователь­ского института в 1953 г., заведующий сектором археологии, первый кабардинский археолог П. Г. Акритас доказывал, что появление тюркоязычных групп в верховьях р. Кубани, Мал­ки, Баксана, Чегема и Черека было связано с происками Ос­манской империи, агенты которой в XVI в. спровоцировали рознь между черкесскими князьями и, пользуясь моментом, переселили в верховья указанных рек много татарских семей, выходцев из Крыма. Тем самым карачаевцы и балкарцы ока­зывались «татарами», а их переселение на Кавказ становилось прямым следствием агрессивной политики Оттоманской Порты, направленной против кавказцев и русских. Среди других доказательств Акритас апеллировал к местной топо­нимике, будто бы хранившей память о древнем обитании черкесов там, где до недавнего времени проживали балкар­цы (Акритас 1954. С. 210-214).

Обвинение предков балкарцев и карачаевцев в тесных свя­зях с Турцией и Крымом было тем опаснее, что в те годы местная историческая литература рисовала турок и крымских татар самыми страшными врагами северокавказских народов, веками посягавшими на их независимость и стремившимися превратить их в рабов (Кешоков 1951. С. 10; Наков 1951. С. 150-152; Кокиев 1946. С. 28-31; Смирнов 1957. С. 35-36, 57-65; Кумыков 1957. С. 10-18; Балтии, Сакиев 1957. С. 3-4) [5]. От этого перебрасывался мостик к антисоветской идее образования независимых тюркских государств в Крыму и на Кавказе (Крикунов 1951. С. 184), пропагандировавшейся бал­карскими националистами в период нацистской оккупации (Шабаев 1994. С. 16).

На сессии по вопросам этнографии Кавказа, проходившей 15-21 ноября 1949 г. в Институте истории им. И.А. Джавахишвили АН Грузинской ССР в Тбилиси, известный ленин­градский этнограф, уроженец Кубани Л.И. Лавров (1909—1982) выступил с докладом о том, что в прошлом территория, занимаемая грузинами, не ограничивалась одним лишь За­кавказьем. Он доказывал, что в эпоху позднего Средневеко­вья сваны обитали в верховьях р. Кубани и в Баксанском ущелье, куда тюрки пришли позднее (он датировал это ру­бежом XVII—XVIII вв.). Правда, Лавров допускал, что в уще­лье Черека тюрки могли появиться еще в XIV—XV вв. (Лав­ров 1950. С. 82). Любопытно, что, описывая эти процессы, Лавров ограничился аморфным термином «тюркоязычное племя» (Лавров 1950. С. 81), хотя начиная с 1956 г. он при­знавал, что речь шла о балкарцах (Лавров 1956. С. 25; 1959. С. 5). Эта терминологическая замена не была случайностью: выступая на научной сессии в Черкесске в октябре 1951 г., Лавров назвал один из карачаевских терминов «тюрко-татар-ским» словом, как бы солидаризируясь с «крымско-татарс­кой концепцией» (Лавров 1954. С. 195) [6].

Мало того, Лавров пытался пересмотреть вопрос о рассе­лении кабардинцев с запада на восток и вместо традицион­ных XIV—XV вв. датировал этот процесс XII—XIII вв. (Лав­ров 1954. С. 205; 1956. С. 24-28; Кумыков 1967. С. 81. См. также: Шафиев 1968; Калмыков 1974. С. 27-28). Тем самым он фактически не оставлял тюркоязычным предкам карача­евцев и балкарцев времени для заселения горных районов, прежде принадлежавших аланам. И это при том, что ему было хорошо известно о переселении предков карачаевцев и бал­карцев с равнин в горы под натиском кабардинцев (Лавров 1939. С. 176). Пересматривая вопрос о передвижении пред­ков кабардинцев на восток вплоть до Пятигорья, Лавров опи­рался на весьма спорные суждения, высказанные в начале 1950-х гг. археологом Е. П. Алексеевой (1921—1994) (Алек­сеева 1954. С. 237-240), и на известный Этокский памятник неясного происхождения, который в свете новых исследова­ний следует датировать не XII в., как у Лаврова, а началом XVII в. (Кузнецов 1999а; Кузнецов, Чеченов 2000. С. 61-62) [7]. Он, безусловно, учитывал и мнение Крупнова, полагавшего во второй половине 1940-х гг., что предки кабардинцев мог­ли начать движение на восток лишь после того, как князь Святослав разгромил Хазарию, т. е. не ранее конца X в. (Крупнов 1946. С. 43-44), но бассейна р. Сунжи они достигли в XIV-XV вв. (Смирнов, Крупнов 1949. С. 318-319). Вмес­те с тем археологические исследования 1940—1960-х гг. по­казали, что расселение кабардинцев происходило все же после монгольского нашествия, т. е. в XIV—XV вв. (Смирнов 1948. С. 88-89; Милорадович 1954; Крупнов, Мунчаев 1963; Нагоев 1974; 1983; Виноградов 1980. С. 34-35; Марковин, Мун­чаев 2003. С. 261-262).

В хронике о тбилисской конференции Г.А. Чачашвили из­лагал идеи Лаврова так, будто, по мнению того, сваны заселили верховья рек Кубани и Баксана между XIV и XVII вв. и жили там даже в XIX в. (Чачашвили 1955. С. 500). Другой грузинский ученый, Г. Зардалишвили, всеми силами пытал­ся найти на присоединенной к Грузии территории Карачая древние сванские топонимы. Он доказывал, что этот район издавна находился под контролем сванов, якобы бравших с карачаевцев и кабардинцев подати за пользование пастбища­ми в ущелье р. Теберды и в верховьях р. Кубани. Его статья заканчивалась утверждением о том, что современная терри­тория Клухорского района «находилась в прошлом в этническо-географических границах Грузии» (Зардалишвили 1952). На самом деле Лавров и Зардалишвили излишне преувели­чивали как размеры района, который мог быть ненадолго занят сванами, так и их влияние на Северном Кавказе (Кузнецов 1954). Тем не менее вопрос о сванах на Северном Кав­казе еще долго возбуждал воображение грузинских ученых. И даже в начале 1980-х гг. балкарскому археологу И. М. Мизиеву казалось весьма актуальным очистить историю Балкарии от сванского присутствия (Мизиев 1983 а).

Выступления Акритаса, Лаврова и Зардалишвили на ру­беже 1940—1950-х гг., безусловно, имели политический под­текст, связанный с передачей бывших карачаевских и балкар­ских земель соседним республикам. В частности, поиски следов давнего обитания сванов на территории Балкарии объяснялись просто — часть ее территории отошла в 1944 г. к Верхне-Сванетскому району Грузии и усиленно заселялась сванами (Алиева 1993. Т. 2. С. 266; Аккиева 2002. С. 61, 68-69). Поэтому от ученых требовалось обосновать эти действия грузинских властей ссылками на историю. Сегодня балкарс­кие и карачаевские авторы настаивают на том, что одной из главных причин выселения северокавказских народов было желание Берии и Сталина расширить границы Грузии (Али­ев 19936. С. 14-15; Чомаев 1993. С. 27, 30; Шабаев 1994. С. 60-64, 240; Коркмазов 1994. С. 85; Тебуев 1997. С. 25-31; Нахушев 1998. С. 288-296; Шаманов и др. 1999. С. 28; Койчуев 1998. С. 449; Тебуев, Хатуев 2002. С. 160-164). Этот аргумент еще в 1950-х гг. использовался балкарскими спец­поселенцами в письмах московским властям с просьбой о возвращении на родину (Зумакулов 2001. С. 291-292, 297-298, 319-320). Сегодня в пользу этого предположения при­водится почвенная карта северных склонов Кавказа, издан­ная в Казани в 1942 г. и, следовательно, подготовленная задолго до депортации. На этой карте город 1Микоян-Шахар был уже назван Клухори, и это рождает подозрение, что решение о депортации готовилось еще до войны (Алиева 1993 б; Алиев 1993. С. 15, 17). В 1990-х гг. карачаевцы начали винить в депортации и кабардинцев (см., напр.: Тебуев, Хатуев 2002. С. 165-166. См. об этом: Червонная 1999. С. 94), а балкарцы добавляют к этому злонамеренные действия тогдашнего руко­водства Кабардино-Балкарской АССР (Бабич 1994. Т. 2. С. 295; Кумыков, Мизиев 1995. С. 301-328; Акиева 1998. С. 68).

Версию о сознательном расширении границ Грузии под­твердил Н. С. Хрущев на встрече с карачаевской делегацией в июле 1956 г. (Шаманов 1999. С. 90). А за три года до этого бывший секретарь Кабардино-Балкарского обкома РКП(б) З.Кумехов свидетельствовал о том, что в марте 1944 г. Бе­рия требовал от него согласия на передачу района Эльбруса Грузии, аргументируя это тем, что ей надо было иметь обо­ронительный рубеж на северных склонах Кавказских гор (Ку­мехов 1993). Действительно, весной 1944 г. Грузия не только включила в свои границы бывший балкарский район Эльб­руса, отошедший к ней по Указу от 8 апреля 1944 г., но и противоправно присвоила себе селение Верхний Баксан с примыкающими к нему землями (Зумакулов 2001. С. 214-215). Они тоже вошли в состав Верхне-Сванетского района Грузии, что и вызвало у рассмотренных выше авторов стрем­ление обнаружить сванов еще в средневековых Карачае и Балкарии. Своими высказываниями названные ученые, как уже отмечалось балкарскими и карачаевскими авторами, оправдывали лишение карачаевцев и балкарцев их исконных территорий[8]. К сожалению, такого рода конъюнктурные заявления некоторых советских ученых, сделанные во второй половине 1940-х — первой половине 1950-х гг., впоследствии позволили ряду авторов утверждать, что верховья р. Кубани были заселены адыгами (кабардинцами) едва ли не с ранне­го Средневековья (см., напр.: Кафоев 1963. С. 30, 94).

Рассмотренные высказывания ученых не только делали балкарцев и карачаевцев поздними пришельцами, но и создавали исторические аргументы для легитимизации переда­чи их земель соседним кавказским народам, предки которых будто бы могли обитать там в предшествовавшие эпохи. Мало того, татарская идентичность подозрительным образом свя­зывала балкарцев и карачаевцев как с негативным образом Османской империи, веками строившей козни против Рос­сии, так и с крымскими татарами, которые, оказавшись в ссылке, не были реабилитированы в 1956—1957 гг. Поэтому если Миллер и Ковалевский свободно называли балкарцев «горцами-татарами» (Миллер, Ковалевский 1884), если в 1930-е гг. идентификация балкарцев с потомками татар и «ту­рецкими племенами» (Тульчинский 1903. С. 164; Пожидаев 1926. С. 11; Анисимов 1929. С. 47, 182; Абаев 1933; Ладыжен­ский 1937. С. 38) также не встречала никаких затруднений и термин «турецкие языки» свободно использовался как сино­ним тюркских (Самойлович 1926; Абаев 1992. С. 5; Дьячков-Тарасов 1929; Анисимов 1930. С. 168, 194; Абаев 1933; Иес­сен 1941), то после 1944 г. это стало опасным [9]. Вот почему после 1957 г. балкарские и карачаевские ученые делали все возможное, чтобы найти себе более подходящих предков. Их, разумеется, возмущали указанные выше публикации, связывав­шие их происхождение с татарско-турецкими интригами и датировавшие их появление на Северном Кавказе поздними эпохами. Их не устраивало даже то, что в своем выступлении Лавров, проявив известную осторожность, использовал вмес­то термина «балкарцы» название «тюркоязычные племена». Для них это означало покушение на их идентичность, попытку вычеркнуть их из списка советских народов (Бабаев, Шабаев 1959; Шабаев 1994. С. 236-240). И действительно, это подо­зрительно соответствовало тому, что в период депортации официальные документы избегали именовать балкарцев «на­родом» (Шабаев 1994. С. 286; Зумакулов 2001. С. 4).

Date: 2015-07-10; view: 636; Нарушение авторских прав