Последняя битва

Поднявшись с колен, он побрёл, не видя дороги, к крепостным стенам, круг которых были разбросаны вражьи шатры и плескались на ветру чёрные полотнища флагов. К вечеру Бернар достиг ворот. Стражи не стали останавливать его. Они уже знали, кто перед ними. Да и его вид не вызывал опасения. Увидев его, Гектор и воины отшатнулись. В разорванной одежде, без меча, с разбитым окровавленным лицом, он вызывал страх. Никто не посмел спрашивать его о том, что же случилось там, с гранью светлого мира. Поникший вид и отсутствующий взгляд не располагали к расспросам. С энергией, которой позавидовал даже самый энергичный в эти дни Эстор, он бросился отдавать приказы и вникать в государственные дела. На восточные границы, к пограничной реке, были отправлены дополнительные силы, был произведён дополнительный смотр войск. Весь остаток дня был проведён в заботах и хлопотах. Зато вечером, когда почти везде погасли огни, Бернар молча и быстро зашёл в свою комнату и прикрыл дверь. Было очень поздно, но он не лёг в постель, а, не раздеваясь, сел за большой письменный стол, подперев голову руками, и погрузился в какое-то оцепенение. Сколько он просидел так, ничего не слыша и не видя, пока бесшумно не открылась дверь, и Эстор осторожно не вошёл, легко коснувшись его плеча.

Он сидел и думал,… Думал… о ядовитых словах Дегура. Глубоко врезались они ему в душу, и отравили её и часто потом, в часы отчаяния они приходились ему на ум. Слова о том, что он предал родину, что он никому не нужен, кроме самого себя. А ещё он думал о брате.

«Зачем я встретил его?! Теперь всю жизнь буду мучиться. Я мог подумать на что угодно, но чтобы руку на родного человека поднять, никогда! О боги, за что?!»

Когда Эстор подошёл к его двери, он не услышал мерного дыхания спящего, хотя и не рассчитывал. Он знал, что его другу нанесена глубокая рана, это было видно по глазам, тусклым, каким-то безумным. В комнате тускло горел светильник. Эстор тихо вошёл и замер на пороге. Бернар сидел спиной к нему за большим письменным столом, подперев голову руками. Сидел он очень прямо и неподвижно и молчал. Эстор вошёл и окликнул его. Он не пошевелился. Тогда Эстор подошёл и коснулся его плеча. Бернар даже не повернул головы. Тогда уж Эстор испугался всерьёз. Он потрепал Бернара по плечу и позвал уже громче. Бернар медленно повернул голову. И было из-за чего пугаться. Его совершенно пустой взгляд не выражал ничего, кроме какого-то отупения. Руки были безмолвно сжаты до такой степени, что смуглые костяшки пальцев побелели. Эстор попытался разжать их, руки безвольно упали. Его тёмно-карие глаза, даже теперь, при свете светильника, казались чёрными, лицо скрывала густая тень и лишь в чёрных зрачках его полуоткрытых пустых глаз блистали золотистые блики света. Несколько часов Эстор просидел возле бесчувственного Бернара. Он ходил за лекарем, но тот сказал, что это глубочайший стресс и что он скоро пройдёт. Но Эстор то знал, что этот глубочайший стресс может длиться неделями! Уже недавно подобное он наблюдал у Арчибальда, и у того он продолжался почти неделю. А у Бернара это был стресс намного глубже и страшнее. Он был вызван не болью, а многомесячным ожиданием чего-то неизвестного, но страшного, а теперь ещё и пребывание в лапах у Дегура. Кто знает, что сказал и сделал с ним этот колдун. Несколько часов просидел возле него Эстор, не выпуская холодных рук из своих. Но вот, наконец, Бернар очнулся и посмотрел на друга отсутствующим взглядом.

- Спасибо, друг! Долго ты здесь со мной просидел.

- Всю ночь.- просто ответил Эстор. Знаешь, я очень виноват пред всеми вами. Ведь это я повёл вас в этот поход. Будь он проклят!

- Нет, Эстор. И мы тоже хороши. Мы ведь согласились.

- Один лишь ты и, может быть, тётушка, предчувствовали недоброе. Но лишь ты предупреждал меня, а я не слышал, то есть не желал слышать, потому что догадывался, что ты можешь оказаться прав, и поэтому смеялся над тобой. А я ведь знал, что ты не терпишь, когда над тобой смеются. Я хотел уколоть тебя, сделать тебе больнее. А ты оказался прав, и я проиграл.

- Я не сержусь на тебя. Кто старое помянет, тому глаз вон! А ты не хочешь лишиться глаза, я думаю!

И он улыбнулся. И они пожали друг другу руки.

- А теперь расскажи, что же произошло там, за гранью нашего взора?..

Но он тут же пожалел, что задал этот вопрос. Лицо Бернара сразу потемнело, как-то осунулось. Он вздохнул…

- Кто я?

- В смысле, кто? Человек. Мой друг. НАШ друг!

- Да нет же!.. Я ПРЕДАТЕЛЬ?

Он с трудом произнёс это слово.

- Предатель? Да, какой же ты предатель?!

- Но я же ПРЕДАЛ свою родину?..

- Но ты же сам говорил, что… Сколько тебе тогда было лет?..

- Семнадцать.

- …а ты же сам говорил, что в семнадцать ещё не приносят присягу… И, вообще, кто тебе это наболтал? Дегур?.. И ты веришь его лживым словам?

- Да,- упавшим голосом ответил Бернар, - А как же ему не поверить, если это так! Я здесь никому не нужен. Вы все чужие мне. И взяли меня сюда из милости. Кем я пришёл сюда? Простым оборванцем!..

Он замолчал. И вдруг тело его начала сотрясать мелкая дрожь. Эстор схватил его за руку.

- О, боги, что со мной!.. Кто я?.. Почему я здесь?.. Что со мной, Эстор? Помоги мне, ты же можешь, ты же волшебник!.. Объясни, кому я вообще нужен?..

- Бернар, успокойся! Ты со мной, всё будет хорошо! Ты нужен нам, очень нужен. Мы любим тебя!

Но Бернар словно не слышал его. Но дрожь, наконец, перестала бить его, и он поднял глаза на друга.

- Ну, друг!.. Сильно отравил тебе душу яд его лживых речей. Да, если бы ты не был здесь кому-то нужен, разве стали бы мы заботиться о тебе, разве дали бы тебе кров и пищу, когда ты пришёл к нам, в дождливую ночь грязным оборванцем. И не обижай меня своими речами. В конце концов, ты нужен МНЕ, ты нужен НАМ, и, главное, ЭЛОНЕ.

Услышав эти слова, Бернар поднял голову и улыбнулся. Но улыбка получилась какой-то вялой, неуверенной.

- А может, правда?!- спросил он не смело.

- Конечно, правда. Видел бы ты, как она убивалась, когда тебя схватили, как переживала за тебя, когда ты был у Роберта в плену. И как МЫ ВСЕ переживали! Так что выкини этот вздор из головы и не думай больше о нём.

- Знаешь, а ещё я думал о Роберте.

- А что о нём думать. Таких, как он вешать надо!.. Чтобы на родных братьев руку поднимать!..

Но едва Эстор произнёс эти слова, как Бернар взглянул на него так, словно тот был его злейшим врагом.

- Не смей так говорить о Роберте!- вскричал он.

Эстор отшатнулся. Тогда Бернар уже другим тоном, продолжал:

- Прости меня. Просто я… я действительно люблю своего брата. Каким бы он ни был, я всё равно люблю его. Я чувствую себя виноватым перед ним за родителей.

- Мы не должны винить себя в том, в чём виновна лишь сама жизнь и что мы ни в силах исправить!- ласково обратился к нему Эстор, снова садясь рядом и кладя руку ему на плечо, - матушка твоя погибла не по твоей вине, но ты сам знаешь, что в бою удача когда-нибудь отворачивается даже от своих любимцев. Вот также она отвернулась и от твоего отца. Так что ты не должен винить себя перед Робертом.

- Я всё вспоминал, как мы с ним на мечах в детстве сражались, как стрелы вместе в одну мишень пускали. Ведь я всегда хотел быть похожим на него! И вдруг такое!.. Кто бы мог подумать!..

На несколько минут он замолчал, и какая-то скорбная тень пробежала по его смуглому лицу. Но затем, махнув рукой, словно отгоняя дурные мысли, он продолжал.

- А рассказать тебе о нашем детстве?

Эстор молча кивнул.

Бернар заговорил, сначала с трудом, часто замолкая, а потом его речь потекла плавно и спокойно. Он говорил, а перед его мысленным взором вставали уже далёкие и в то же время такие близкие, родные картины его детства.

***

Мощённый кирпичом двор за высокой каменной оградой. Перед большим каменным домом с колоннами и лепниной, на широком дворе, где полно всякой челяди, бегают два мальчика: одному лет десять, другой постарше – ему лет пятнадцать. У старшего уже появился над верхней губой лёгкий пушок, и он этим очень гордится. У него высокий лоб, пронзительные, но холодные тёмно-карие глаза и красивое тонкое лицо. У него густые чёрные красиво изогнутые брови, узкий прямой нос и миндалевидный разрез глаз. Тонкие губы его всегда надменно сжаты, и он никогда не улыбается. Лицо его отличается правильными, но резкими чертами. За этот холодный пронзительный ястребиный взгляд, и не любят его сверстники и называют жестокосердным. Да и взрослые его недолюбливают. Все, кроме отца. Отец в нём души не чает. А вот младший сынишка любимец матери. Его младший брат отличается редкостной добротой, за что и любит его вся округа. За это и ненавидит его старший брат. Бернар мало чем уступает брату в красоте. Но лишь тем, что все черты его лица более изящнее и, может быть, из-за того, что во взгляде не сквозит та холодность, присущая брату, и нет в лице того жестокого холодного выражения, за которое так не любят его старшего брата, а оно кажется мягким, а во взоре, в этих тёмно-карих глазах под чёрными изогнутыми бровями, загораются шальные золотые искорки, и лицо озаряется, чуть грустной улыбкой. И, вот теперь, они носятся по двору с криком и хохотом. Старший, размахивая игрушечным деревянным мечом, настигает брата и валит его на землю. Тот ловко, как маленькая змейка, выворачивается и бежит в другую сторону, смеясь над неловкостью своего старшего брата. А тот, злится и бежит следом. Потом они стреляют в деревянную мишень с белым полотняным кругом в середине. Роберт злится, что братец превзошёл его в ловкости: Бернар попал в круг пять раз из шести, а Роберт всего три. Затем они нападают друг на друга с мечами. Они смеются, они почти всегда вместе, но сквозь этот весёлый смех и беззаботные забавы детства всё яснее проскальзывает неприязнь, с которой относится старший брат к младшему. И она всё больше и больше тревожит их мать. Она подзывает их к себе и говорит им об этом, но братья не слушают её и снова со смехом убегают во двор, играть с другими мальчишками.

- Кто же из вас будет, дети мои?!- вздыхает добрая женщина.

Бернар закончил рассказ и вздохнул.

- и вот, что вылилось из этой неприязни. Я уже говорил, что хотел, очень быть во всём похожим на Роберта… но однажды я понял, что что-то не так. Мне тогда было десять лет…

***

Роберту было пятнадцать, когда отец впервые взял его с собой во дворец и представил императору. Бернар хотел увязаться за братом, но тот, грубо оттолкнув его, сказал:

- ты ещё мал, а к императору пускают только избранных!

И тогда Бернар с грустью понял, что непреодолимая преграда разделяет их с братом. И ничего с этим сделать нельзя. И тогда он впервые подумал, что, может быть, правда то, что его брата называют жестокосердным?

Однажды он увязался за толпой на городскую площадь перед дворцом, хотя его и не пускали, слишком мал ещё для таких зрелищ. Там должна была произойти казнь дикарей, которых его отец взял в плен в прошлом сражении. Такие сражения не были редкостью при нынешнем императоре, но для Бернара оно было первым. Он продрался через толпу к самой цепи, ограждавшей помост, где одетые в красное и со страшными мечами в руках, стояли двое палачей. Вот вывели закованных в цепи людей. Один из них сразу поразил детское воображение Бернара: медно-коричневый, ногой по пояс, этот человек был огромного роста, медно-смуглый, с огромными жилистыми руками, могучими литыми плечами и сильным телом. Могучие мускулы на его плечах перекатывались, словно кузнечные мехи. Тяжёлые цепи висели на нём, словно яблоки на могучем дереве. А всё тело его было в кровавых красных полосах, в палец толщиной. Но лицо его было вызывающе повёрнуто в сторону палачей. А с волос на спину спускался шлейф из разноцветных перьев. К нему короткой ржавой цепью были прикованы его отец и сын. Молодому дикарю было на вид около семнадцати, а отец великана был седым стариком. И тогда Бернар сразу понял, что это не добытые в бою жертвы, а мирные жители, скорее всего кузнец и его семья. И он подумал, как они могут казнить таких молодых и таких старых людей. А все они, трое, шли с гордо поднятыми головами и дерзко смотрели на окружающих, даже старик, хоть и сгорбленный, старался идти прямо и держаться вызывающе. Но когда вывели молодую заплаканную женщину, нагую по пояс, видно, она была матерью того несчастного юноши, что шёл рядом с кузнецом, и когда Бернар увидел, как она, рыдая, кинулась, к сыну, а цепь, натянувшись, чуть не задушила её, он не выдержал, громко зарыдав, он побежал, и не видел, как мечи палачей пронзили сердца несчастных пленников. Дома Бернару сильно влетело от отца, что он без спросу ходил на казнь, но он ничего не помнил, кроме образа той несчастной женщины и её мужа-кузнеца и ещё лицо Роберта, который стоял у самого ограждения и улыбался, холодным бездушным взглядом, смотря на происходящее. С тех пор Бернар стал сторониться брата. А тому это пришлось по нраву: наконец-то он избавился от общества назойливого младшего брата.

- С тех пор,- продолжал Бернар, - Я стал задумываться: а на самом ли деле так хорош тот путь, по которому шёл Роберт. Наша мать всегда любила меня. Это она привила мне любовь к чтению. А наш отец всегда стремился сделать из нас воинов, а она никогда не хотела этого. Из-за этого они с отцом часто ссорились. Из Роберта отец хотел сделать услужливого чиновника, а из меня – воина. Но ни мать, ни я, ни хотели этого. А после того, как не стало матери…- он вздохнул, - Может быть, потому я и ушёл, хотя очень любил отца!.. Вот теперь ты понял, что я за человек.

- Уже больше десяти лет я знаю тебя, но не думал я, что у тебя такая чистая душа.

- Порой, живёшь с человеком годами, а так до конца и не знаешь – кто он. Так было и с моей матерью – она никогда так до конца и не смогла разгадать моего отца. Возможно, потому и случались так часто у нас в доме ссоры. Может быть, потому и выросли мы с братом так не похожими друг на друга.

- М-да… Но нельзя поддаваться горю. Надо жить, вопреки всему. Помнишь, что я говорил когда-то Арчибальду?! Надо верить. Верь, и всё получится! А теперь тебе нужно отдохнуть. Ложись и постарайся заснуть?

- А как же войска?

- Войска подождут, а тебе нельзя сейчас показываться на людях в таком состоянии.

Бернар умоляюще взглянул на друга.

- Эстор, ну, пожалуйста, не вмешивайся сейчас, когда я должен быть…

- Дожил!- воскликнул Эстор, - сам Бернар Гроцери, сын старинного рода и Великий воин юга молит меня о пощаде.

Но он тут же, сделав серьёзное лицо, на которое Бернар не мог смотреть без улыбки, строго произнёс:

- А теперь ложись и спи, иначе мне придётся применить свои магические способности и зачаровать тебя.

Бернар вскинул руки к лицу, словно защищаясь, но с кресла не поднялся. Тогда Эстор буквально силой уложил его в постель.

- Меня всю ночь будут мучить кошмары.

- Не будут,- с уверенностью сказал Эстор и начал шептать заклинания.

- Ты порой бываешь не выносим, Эстор,- заявил Бернар, при этом так взглянув на друга, словно хотел прибить его на месте.

- Я знаю,- со смиренной улыбкой ответил Эстор. – ты мне это говоришь по много раз на дню. А теперь постарайся заснуть. Я побуду с тобой, пока ты не уснёшь.

Бернар вздохнул и закрыл глаза.

Когда через несколько часов Эстор вошёл к нему в комнату, Бернар спал, как младенец.

- Ну, что, выспался?- спросил Эстор, растолкав его. - Пошли. Поздно уже, Гектор уж заждался, поди!

И они, взявшись за руки, вышли из комнаты.

***

Весь день прошёл в каком-то нездоровом возбуждении. Целый день чертились планы, разрабатывалась стратегия будущих сражений, и Бернар всегда был впереди, заведовал всеми приготовлениями, обходил полки, расставлял на ночь часовых. А делал он всё это так рьяно потому, что боялся оставаться один на один со своими мыслями. Целебные разговоры с Эстором хоть и приносили видимые результаты, но он всё ещё никак не мог забыть страшный горящий взгляд чёрных, словно обжигающих глаз, забыть свои видения.

Прошёл месяц. Бернар, всё время пропадавший в лагере Гектора или сидевший с ним взаперти в своей комнате за планами и чертежами, был мрачен и угрюм. И, когда он появлялся в коридорах дворца, что случалось нечасто, угрюмо горевшие глаза из-под густых сдвинутых бровей ничуть не располагали к дружеской беседе. И сам он очень переменился за этот долгий полный страхом и волнениями месяц. Он, казалось, постарел на десяток лет. Теперь он уже не был тем пылким юношей, которым Лебелия знала его, теперь это был зрелый возмужавший воин. Его лицо казалось серым и измождённым, губы плотно угрюмо сжаты, и у рта собрались морщинки, взгляд стал жёстким ястребиным, «Совсем как у его брата»- нередко думал Эстор, нечаянно сталкиваясь с ним в коридорах дворца. Под глазами у него залегли мрачные тени, и глаза, и без того большие, теперь казались ещё больше и темнее на золотисто-смуглом, посеревшем лице, и в них уже не метались, не вспыхивали те искорки юношеского задора, бывшие в них прежде, а в них поселился отныне холодный жёсткий стальной блеск, ровный и неумолимый как рука воина с мечом, занесённым над твоей головой. В этих словно чужих теперь глазах не осталось и следа былой мягкости и великодушия. Теперь в них поселилось неуёмное упрямство, непоколебимая воля и стойкость. Хотя лицо его осунулось, побледнело и носило явные следы усталости, но он никогда не позволял себе выказывать какие-либо признаки своего утомления или слабости ни при офицерах, ни при простых ратниках. Элоне всегда видела его полным сил и энергии, всегда сильным и полным решимости. Ей казалось, что в нём появился какой-то незримый новый стержень, который и поддерживал его изнутри и какой-то новый свет словно озарял его уставшее, но решительное лицо.

Вскоре территория лагеря разрослась до невероятных размеров. Там проводились постоянные учения. Во дворце Бернар появлялся неизменно в воинском облачении. Он даже в своей комнате не расставался с мечом. Дворец словно вымер. На площади перед дворцом теперь не блистали нарядами дамы и кавалер, и не слышалась из окон весёлая музыка, а спешно проходили по площади знатные военачальники и офицеры, мелькали мундиры, и слышался звон кольчуг и оружия.

Ночами засиживался Бернар за картами и чертежами, и уже Эстору приходилось за полночь буквально силой, укладывать его в постель и выпроваживать из комнаты офицеров и военачальников. Он сам, казалось, успел позабыть, как когда-то сам целые сутки проводил в библиотеке, разыскивая среди целых полок книг одну единственную. Но Бернар не замедлил напомнить ему об этом. А, когда Бернар изредка появлялся во дворе или на террасе, Эстор категорически заявлял, что небо должно разверзнуться от счастья. Бернар стал чрезвычайно замкнут и говорил разве что с Гектором, и только с ним он становился, кажется, прежним, пылким и несдержанным, с остальными же он разговаривал редко, отвечал односложно. С Эстором он, только как на повышенных тонах, ни разговаривал никак. Стоило тому появиться на террасе, как Бернар с пеной у рта начинал доказывать, что предложенный Эстором план слишком сложен и что маневры будут невозможны. Вообще, он стал крайне раздражителен и невыносим. Служанки постоянно жаловались на него в людской. А, если он стоял посреди двора, в кольчуге и с мечом в руках, он становился попросту страшен: мрачно горящий взгляд из-под сдвинутых бровей, медно-смуглое, почти тёмно-коричневое от загара лицо в сочетании с глубокими, ещё не зажившими шрамами и громовым голосом, которым он, не переставая, отдавал приказы, делали его просто одержимым.

- Ты просто помешан на войне,- как-то сказал ему Эстор.

- А ты, книжник, чего разумничался!- огрызнулся Бернар. - Хотя, ты, впрочем, извини меня за мою грубость. Я просто не могу сдержаться. Всё это выдержать!..

И он горестно махнул рукой и замолчал.

- Да ладно.

- Мне бы такую выдержку, как у тебя,- завистливо пробормотал воитель.

- А это очень просто. Просто злись поменьше. И старайся быть чуточку терпимее к людям. И всё получится.

Эстор не злился и не упрекал друга, потому что только он один видел его в минуты слабости, только он один знал, как тяжело даются ему эти усилия над собой. Эстор, поздно ночью сидя с ним в его комнате, видел, как Бернар тяжело со стоном опускался в мягкое кресло, как беспомощно бессильно падали на колени сомкнутые руки, как вся его высокая могучая фигура воина съёживалась, словно под непосильной ношей и как угасал тускло, но с вызовом горевший дотоле взгляд. В нём будто надламывался тот поддерживающий стержень. И эта слабость, бессилие что-либо изменить выводили из себя Эстора, заставляли каждый раз вздрагивать при мысли о том, что дух его друга сломлен и что никогда уже не быть ему тем, кем он был прежде. Как-то раз, сидя вот так с Бернаром ночью в его комнате, он спросил напрямик:

- Что с тобой, Бернар? И что ты думаешь об этой войне?

- Ничего я не думаю,- мрачно и устало откликнулся он, не отвечая на первый вопрос Эстора.

- Как! Но ты веришь в нашу победу?

- Нет, не верю,- сухо ответил Бернар и устало откинулся на спинку кресла.

- Но как!- снова возмущённо повторил Эстор своё междометие.

- А вот так. Разве ты не видишь, что наше положение безнадёжно. Разве ты не видел современной карты границ империи Дегура. А я видел. И скажу тебе, что границы эти тянутся на много миль к северу и западу от нас. И уже многие переметнулись на его сторону. А наши союзники и не спешат помогать нам. А разве наша армия сумеет выстоять в одиночку. Да, я, конечно же, мог сказать,- продолжал он более мягким тоном, заметив, какое тяжёлое впечатление произвели его слова на Эстора. – я бы мог сказать, что горжусь нашими воинами и что мы обязательно победим. Но зачем тешить себя напрасными бесплотными надеждами. Ведь ты отлично знаешь, НАСКОЛЬКО превосходят нас силы противника, насколько они превосходят нас уже сейчас до начала сражения. А что же будет потом? Страшно подумать! Да, я знаю, ты скажешь, что мы же победили в ту войну. Да победили, но и тогда не будь с нами Элдина, нам бы не выстоять. А теперь Дегур соберёт все возможные силы и обрушит их на нас как лавину на беззащитную кучку, ощетинившихся штыками людей. Мы сможем победить, да и то навряд ли, только, если союзники наши дадут нам новые силы, но они, кажется, не торопятся и нам придётся справляться самим. А что можем мы, кучка воителей, к тому же половина из которых народные ополченцы, которые и меча-то в руках никогда не держали, против тех несметных сил, что бросит на нас Дегур. И разве после этого можно говорить о победе? Нет, я не верю ни в победу, ни в наших воинов. Но мы должны бороться за призрачную возможность этой победы, бороться до конца, заранее зная, что битва проиграна. И мы не должны падать духом, видя как гибнет последняя надежда, мы должны сражаться, и мы сделаем это!- и глаза его засверкали тем угрюмым огнём мрачной решимости, но в голосе его слышалась невыразимая усталость. Он устал от всего, устал бороться, устал идти напролом, не опуская головы навстречу собственной гибели, он устал от всего, от бесконечных приказаний и распоряжений, от вида оружия и нескончаемой вереницы палаток у ручья за рощей, он устал от яркого солнца, от весёлого так теперь раздражающего его щебета птиц, он словно бы устал бороться, бороться и жить в этой нескончаемой борьбе. Вот отзвучали последние ноты его голоса, взгляд потух, и он снова съежился, сгорбился, и руки бессильно, словно плети, упали на колени. Эстор молча взял его безвольно лежавшую на коленях руку в свои тёплые ладони и посмотрел на него долгим внимательным взглядом.

- Эстор,- вдруг тихо сказал Бернар, - ты один понимаешь меня, ты да может быть ещё и Элдин, если он был бы жив, он обязательно вернулся бы, но уже вряд ли смог бы что-нибудь исправить. Эстор, никто, кроме тебя не понимает моё состояние и то как мне тяжело теперь… Лебелия, она бы, наверное, поняла. Но не хочу я перекладывать на её плечи ещё и тревоги, она и так настрадалась в столкновении с этим жестоким беспощадным миром. Да к тому же её с нами сейчас нет.

- А Элона?

- Элоне я по-прежнему кажусь сильным и надёжным защитником, и я не хотел бы разрушать её мечты и надежды, пока, конечно, это возможно.

- Ну, а Гектор? Вы же с ним так сблизились последнее время.

- Гектор по-прежнему твёрдо верит в победу, и я пока не хочу разочаровывать его.

Он тяжело вздохнул и замолчал. Эстор взглянул на него и невольно вздрогнул: в его тёмных, казавшихся почти чёрными, глазах была такая неизъяснимая горечь, будто бы они уже были побеждены, и ему уже виделись дымы пожарищ и зловещие чёрные пепелища. Беспредельная усталость читалась во всех чертах его смуглого красивого лица. И Эстор невольно подумал о том, что уже никогда его другу не вернуться к прежней жизни, никогда теперь он уже не станет прежним шумным, деятельным и весёлым юношей, никогда уже так безвременно покинувшая его молодость не засияет в этих уставших тускло горевших глазах, никогда уже он не будет так беззаботно и счастливо улыбаться, как улыбался раньше. Слишком много свалилось на него сразу, так неожиданно, слишком много он перенёс. Его не могли сломить ни долгие томительные дни ожидания возвращения Элдина с вестями, ни волнующие затем дни учений и страха перед будущим сражением, ни смерть близкого друга, после которой он сравнительно быстро оправился. Но встреча с братом и объяснение с ним, вероломная осада, его плен у Дегура и неизбежное сражение – всё вместе это сломило его, но, как наделся Эстор, не до конца, раз он ещё может бороться, не опуская головы.

- Но, если полководец не верит в победу, то, что же остаётся его офицерам?- спросил Эстор, выжидающе глядя на друга.

- Не знаю и не хочу знать,- устало проговорил Бернар и закрыл глаза.

- Ну, ладно, хватит, пора, пора!- сказал он вдруг, резко выпрямляясь в кресле, - хватит, пошли!

И, сделав над собой усилие и, снова надев на себя маску мрачной решимости и удовлетворения, он быстрыми решительными шагами направился к двери, Эстор последовал за ним. Дверь беззвучно затворилась за ними, и в пустом и тёмном коридоре гулко прозвучали удаляющиеся шаги.

Как-то раз Бернар сидел на террасе и наблюдал, как там внизу, на дворе строились полки, и Гектор отдавал команды. Его зычные приказы долетали даже сюда, на столь головокружительную высоту. Бернар слушал их и улыбался. Потом улыбка вдруг исчезла с его лица, брови сдвинулись и он, заложив руки за спину, начал нервно мерить шагами террасу.

Бернар поднял лицо и, посмотрев на белоснежные облака, сказал:

- облака мирно плывут вдаль. Они смотрят на нас и удивляются тому, почему нам всегда мало того, что мы имеем. Мы, люди ради богатства, ради земель, ради власти убиваем друг друга. Мы думаем, что заполучив то, что хотим, мы станем счастливее, чем были. Но разве миллионы отнятых жизней приносят счастье? … и ещё я часто думаю о том, что мы словно куклы в королевстве королевы Сеолы, помнишь Эстор?

Эстор кивнул.

- и мы словно эти куклы, также ходим и разговариваем, волнуемся и спорим, но нас, словно марионеток дёргают за ниточки, и мы повинуемся любому движению артиста. За нас будто бы уже всё решили, и мы должны только выполнять предначертанное нам. И эта война тоже какая-то искусственная, и все мы в ней марионетки в борьбе великих сил.

***

Но не только Бернар в этот день нервно ходил по террасе, заложив руки за спину, и думал… Думал…

В Дении, в своём дворце, не находил себе места влиятельный и богатейший граф и политик, Витовт фон Веберг. Он расхаживал взад и вперёд по залам дворца, и мягкие ковры заглушали шум его шагов.

Уже целый месяц он собирал армию и добивался разрешения выступить в поход к стенам страны Мечтаний. Трое князей согласились послать под его знамёна каждый около двадцати тысяч воинов. Но в последний момент они испугались, и эта огромная армия принуждена была стоять на месте в ожидании, когда коронованные особы соблаговолят дать согласие на отход. Витовт был влиятелен, но не настолько, чтобы самовольно повести армию в поход без согласия князя. И теперь ему приходилось ждать, пока…

- пока Дегур не разгромит жалкие остатки их войск!- думал он со злобой.

- страна Мечтаний, тоже мне! Скоро их мечтаниям придёт конец, если эти князьки не договорятся между собой или пока Дегур не разметёт их всех по отдельности или овионский король не вспомнит про своё обещание выслать на подмогу армию. Хотя он вспоминает об этом уже два года, и на него надежды мало. Но, если с ней что-нибудь случится, я себе не прощу!..

О боги, за что мне такие адские муки! О, они так тяжелы и так сладостны! Она так прекрасна!.. Я бы отдал все мои сокровища и земли, что бы только находиться рядом с ней!

И он рухнул в кресло и стиснул горящие вески руками.

- ну, почему же я не был рождён принцем, чтобы я мог увезти её из родового гнёздышка, украсть эту пташку, что так прекрасно поёт!.. Но, зачем я ей нужен?! Ведь много других, покрасивее и познатнее меня. Она королева, а я кто?.. Найдётся какой-нибудь принц и увезёт её в своё королевство. А я ещё молод, найду себе супругу и буду с ней счастлив. А кто не захочет стать богатой и знатной?.. Но как я не уговаривал себя, как не клял, я ничего, ничего не мог и не могу с собой поделать… Многих красивых девушек видел я, но никогда, никогда, так не любил, как сейчас. А ведь никогда не думал я, что на тридцать пятом году жизни, из единой мимолётной искорки в моей груди, разгорится сильное, настоящее пламя, которое не в силах загасить ни просьбы, ни мольбы, ни угрозы… о, как это тяжело и как сладостно! И как замирает душа в ожидании любви, чистой настоящей любви, и как ноет сердце и сосёт где-то в желудке от мечтаний. О, как прекрасна ты, любовь, любовь злодейка! Что я за человек, если не могу справиться с собственными желаниями. Недаром говорят, что с любовью невозможно совладать, невозможно вытравить её из сердца, как бы ни пытался.

Но я размечтался… всё, хватит! Нельзя, нельзя в такое время думать о любви!.. Да, где этот главнокомандующий?.. Не могу я больше сидеть и ждать… а, впрочем, что я могу сделать без согласия князя? А ведь гибнет целая страна, а, если падёт она, падём и мы. И о чём они думают?!

И он выбежал из залы.

Прошло ещё две недели. С границ приходили неутешительные сообщения. Сообщали, что враг переправился через пограничную реку Лон и встал у главной переправы и пытается перекрыть доступ иноземным кораблям. Гектору пришлось отправить на речные границы дополнительные отряды. Со дня на день ждали нападения, а его всё не было, ни с востока, ни с запада.

Бернар с каждым днём становился всё мрачнее, хотя, по категорическому заявлению Эстора, был уже мрачнее некуда. Но сам Бернар, однако, так не считал.

- отстань!- взмолился он, когда после многочасового сидения вместе с Гектором за очередным чертежом, к ним вдруг ворвался Эстор с новым планом манёвров.

- вот, Гектор. С ним и решайте. А я устал!

Однажды, ночью, Бернар постучал в дверь спальни Эстора.

- ты что, ещё не спишь? Уже два часа пополуночи.

- а разве кто-нибудь спит в такое время?! И я, вообще-то собирался позвать тебя на стену, в караул. Всё равно я не засну в эту ночь. А часовых проверять надо - не спят ли?! Идём, идём!- потянул он за руку друга.

Эстор вздохнул, понимая, что спорить с Бернаром бесполезно и поплёлся следом за ним на сторожевую башню.

Бернар пристально глядел во мрак, ничего, в сущности, не видя, когда в непроглядной октябрьской тьме ему почудилась какая-то тень. Она бесшумно промелькнула с внутренней стороны стены и вжалась в камень.

- Эстор, ты ничего не видел?

- нет.

- тсс! Тише!

И, выхватив из рук Эстора факел, он бросился вниз по каменной лестничке. Эстор бросился за ним, по пути махнув рукой двум часовым, со скучающим видом прохаживающихся по стене.

Тень заметила свет и метнулась было в сторону, но Бернар оказался быстрее. Он настиг её почти у самых ворот, и его тяжёлая ладонь опустилась на чьё-то плечо. Лицо человека было закрыто капюшоном.

- кто ты, изменник?- загремел Бернар.

- я, сеньор, только хотела…- прозвучал испуганный женский голос, и женщина обернулась. Хоть они и ожидали этого, но всё же вздрогнули, когда увидели, ЧЬЁ лицо скрывал капюшон.

- так что же ты хотела, Селина,- спросил воин.

Испуганная девушка молчала.

- говори!

И он угрожающе положил руку на меч. Эстор схватил его за руку.

- что ты собираешься сделать?- испуганно прошептал он.

- но не собираюсь же я убивать её.

- я… я хотела…- прошептала фрейлина, - Хотела… вы не имеете никакого права допрашивать меня! На это имеет право только моя госпожа и повелительница, ваша королева, досточтимая Лебелия!- с вызовом бросила она Бернару в лицо.

- нет, имеем! Я обладаю всеми правами наместника!- появился из мрака Гектор, - А Бернар второй человек в государстве, и его права очень широки.

- ладно, хватит! Нам пора к своим обязанностям. Отведите её во дворец и заприте в восточной башне, третья комната слева! Эстор, иди с ними, проследишь, как они будут выполнять приказ! Идёмте, Гектор!

Двое воинов схватили за руки Селину, а Эстор, вытащив меч из ножен, последовал за ними ко дворцу…

Вот, наконец, пришло первое успокаивающее сообщение: к западной армии идёт большой отряд моряков с нескольких торговых судов, присоединившихся к боевым действиям.

- вот и хорошо! Будет кого отправить к реке, на подмогу! Только вот, зачем они сюда-то идут, ведь потом обратно придётся. А путь-то не близкий,- вздохнул Гектор.

В отряде, пришедшим первым, оказалось слишком человек семьдесят. Это были моряки с «Ирэнны». Бернар и Руперт сразу узнали среди них Микаэля и ещё с десяток других.

- ого!- воскликнул Гектор, - Если так будет продолжаться, то наши ряды значительно окрепнут.

Когда добрая половина защитников собралась на крепостной стене, Микаэль подошёл к Бернару:

- а что с моим другом, Арчибальдом?- Я слышал от чаек, что он отправился вместе с вами через горы и, гляжу, вы пришли обратно в целости и сохранности. А, его к месту назначения вы в целости и сохранности доставили?

Бернар с Эстором переглянулись. Микаэль заметил этот взгляд:

- что-то случилось?!

- да, нет, ничего,- ответил Эстор, - Просто он упал со скалы и сломал ногу и…

- и, благодаря Эстору, он встал на обе ноге.

- спасибо вам, сеньор. Он был мне очень дорог. Признаться, когда Вы замолчали, я подумал, что он умер.

В этот момент в толпе промелькнул невысокий вёрткий моряк. Бернар сразу понял, что он с севера, и, возможно, с далёкого. Он был весь светлый: белые волосы и кожа, светлые глаза.

- это, Нильс.- почему-то понизив голос, сказал Микаэль. – он у нас очень весёлый и добрый. Мы все любим его, но иногда посмеиваемся. Да он не обижается. У него что-то с ногами – по ровному месту он ходит ничего и даже бегает и на мачту спокойно взбирается, а вот чуть толкнёшь его, он и пошатнётся, а то и на колени припадёт. И вообще, жалко его. Он всё время в самое пекло рвался, а ведь сражаться толком не может, ноги не позволяют.

- эй, Свенсон, иди-ка сюда!- позвал Микаэль.

Быстроглазый Нильс тут же оказался рядом.

- да-с. Чем могу служить?- паясничая, воскликнул он.

- найди-ка нашего капитана. Где его носит!- довольно непочтительно проворчал Микаэль

Но не успел он это произнести, как ни откуда появился, бренча шпорами, усатый капитан.

- кто звал меня!- загремел он.

- господин капитан,- просящим голосом затянул своё обычное Микаэль, - Дозволь отлучиться на передовую.

- дозволяю,- проворчал капитан, - Стоило из-за этого шум поднимать!

- господин, штурман, разрешите и мне с ним в восточный отряд вступить?- попросился Нильс.

- да, куда ты, дурак?! Там война, не шутки тебе! А ты ведь ходить-то толком не можешь,- заворчал Микаэль.

- да, пусть идёт,- пробурчал капитан. - С ним ведь не сладишь. А убьют, сам виноват.

Обрадованный Нильс бросился к уходившему отряду. Но тут его слегка задел, проходивший мимо воин, и Нильс пошатнулся и раскинул руки, чтоб удержать равновесие.

- и такого бойца в битву посылать!- вздохнул капитан, - Это он-то по ровному месту мастак бегать, а там-то кочки да бугры сплошные. А его чуть задень, он и сник, сам видел.

Микаэль вздохнул и, шутовски поклонившись штурману, побежал следом за Нильсом к уходившим.

Едва только отряд скрылся из глаз, как прискакал на взмыленной лошади гонец и сообщил, что врагами была предпринята первая попытка овладеть переправой. До врагов, видимо, тоже дошла эта весть, потому что раздался сигнальный зов трубы, и вся равнина перед воротами стала черна от вражеских знамён.

- ну, началось!- воскликнул Бернар, - Теперь у нас не будет покоя!

Через несколько мгновений небо потемнело от стрел. Лучники стреляли с одинаковым упорством и с той и с другой стороны. Но вот стрелы сменили секиры и мечи. Люди прыгали со стен и бросались в атаку. Эта бешеная атака была отбита, но с какими потерями! Из пяти тысяч воинов осталось лишь три. А у врагов из двадцати тысяч осталось четырнадцать. Когда солнце достигло наивысшей точки своего движения, поле битвы представляло собой ужасную картину: тела, в исковерканных доспехах, все в крови лежали на земле, лекари спешно перевязывали раненых. Эстор вместе с другими лекарями лечил людей. Он пытался броситься в бой, но Бернар удержал его:

- ты что? Тебе совсем что ли жить надоело?! Ну, ступай, ступай, там тебе быстро помогут помереть! Ты ведь совсем сражаться не умеешь. Ты нам ещё нужен здесь не в качестве воина, а в качестве лекаря.

- да,- сказал Бернар, когда, весь мокрый, Гектор остановился возле него.

- не представляю, что нам делать дальше? Ведь у нас всего тысяча профессиональных воинов, и две ополченцев.

- а подмога?

- и, где же она?! Уже несколько дней назад она должна была прибыть с севера. А её всё нет. А больше подмоги нам ждать не приходится. С запада и с юга вряд ли придёт какая-либо помощь. Все наши соседи слишком пугливы, что навряд ли они осмелятся сейчас поднять голову.

- однако, наш правитель два года назад согласился прислать четыре тысячи воинов и сейчас он, наверное, поможет.

- но нам это вряд ли поможет теперь, когда мы остались всего с тремя тысячами воинов, а у врагов их четырнадцать тысяч.

- да. Нам не победить. Что же, придётся сказать воинам. Хотя, я до последнего откладывал этот неприятный момент. Ведь, если полководец падает духом, для простого воина ничего не остаётся, как умереть.

Бернар с Гектором созвали всех воинов и построили их в ровные шеренги. Затем Бернар, вздохнув, вышел вперёд и начал:

- дорогие друзья и братья! Мы все понимаем важность того, что происходит. Мы стояли стойко и мужественно, и я благодарю и простых воинов и офицеров, которые помогли нам победить тогда, два года назад. Но теперь, вы, наверное, и сами понимаете, что нам не выстоять против столь сильного и многочисленного войска. И нам остаётся только одно: мужественно пойти навстречу гибели!

- ура! Ура! Ура! Да здравствует Бернар Гроцери!- отозвались в едином порыве воины и все замолчали.

И в этой тишине, стоя перед воинами и молча вглядываясь в их лица, Бернар понял, что каждый из этих людей способен отдать жизнь не только за него, но и за всех мирных жителей этой страны, за тех, кто пашет и жнёт, куёт и добывает руду, за всех, ныне живущих здесь спокойной радостной жизнью, за мир и счастье миллионов последующих поколений, за то, что бы никогда тот волшебный свет, свет добра не потух, захлебнувшись в океане тьмы. По скорбно-торжественным лицам воинов Бернар видел, что каждый пойдёт навстречу смерти, не опуская глаз, и что и в могилу вступит с высоко поднятой головой.

Но тут его отвлёк от этих мыслей женский крик. Бернар вздрогнул и оглянулся в ту сторону. К нему бежала Элона. Как она сумела незамеченной выбраться из дворца, как смогла взобраться на стену без ведома стражей, но теперь она бежала к нему, истошно крича. Бернар подбежал к ней и крепко схватил её за руку.

- ты что, забыла, где находишься?- грубо спросил он, словно забыв, кто она такая и как к ней следует обращаться. - Здесь тебя могут легко убить. Кто выпустил тебя из дворца?! Идём обратно!

- если полководец не верит в победу, то, что же остаётся его воинам?! Нам нужна победа, а не гибель и рабство! Мы не станем жить на коленях. Я, по крайней мере, не стану!

Бернар потащил её к лестнице. К подножию стены уже спешил запыхавшийся Ратмир. Бернар с разбега налетел на него. Он сунул руку Элоны ему в ладонь и прокричал:

- тоже мне, охрана! Охранять не умеете! Все у меня на пенсию отправитесь!..

И он вновь взлетел на стену.

- а она права!- раздался голос из шеренг воинов. -

И, с какой это стати, нами должен командовать чужеземец, человек из другого народа! Мы не собираемся больше подчиняться ему!

- кому-то, я вижу, не по нраву моё командование?!- угрожающе вышел вперёд Бернар.

Но Гектор призывно поднял руку и удержал его от необдуманного шага.

- посмотри, как встретили его речь воины. И, этот чужеземец, между прочим, первый советник королевы, а с этим лучше не шутить. И, не забывай, что ты, Болевар, тоже служишь не на родине. Здесь вам платят. И, кто не доволен, может отправляться домой, и ищите заработок там сами. Ну, выходите!

Никто, кроме Болевара не выступил вперёд.

- я отправлюсь на родину!

- отправляйся куда хочешь, хоть к праотцам!- вспылил Гектор.

Прошло около получаса. Раздался сигнал, и вновь полетели стрелы, и вновь стоны раненых, ржание коней и звон оружия слились в единый рёв. Но тут вперёд на вороном коне выехал высокий воин в чёрном плаще и с железным трезубцем в руке.

- ну, что, Бернар? Хочешь посражаться? Сеньор Гроцери, выйдите, пожалуйста?

Лицо Бернара чуть заметно дрогнуло, но он по-прежнему стоял на стене невозмутимый и спокойный.

Увидев его невольную бледность, король рассмеялся:

- что же боишься?

- нет уж, пусть он поднимется ко мне, если ему жить надоело.

Роберт вышел вперёд. Поднявшись по лесенке, он вызывающе встал перед братом.

- ну, что, встретились, братец?

- Что же ты наделал, Роберт,- еле слышно прошептал Бернар, но Роберт услышал его и рассмеялся громким отрывистым смехом.

- Я всегда мечтал встретиться с тобой вот так, лицом к лицу. Вот и исполнилась моя мечта поквитаться с тобой за всё!

- Что же ты наделал?!- повторил Бернар чуть громче. В голосе Бернара звучало столько горечи, тоски и неизъяснимой муки, что всем, слышавшим этот горестный вопрос стало как-то холодно на душе. Это был ни просто горький упрёк, это был упрёк глубоко любящего человека, который оказался обманутым, преданным самым близким и родным существом на земле.

А Роберт продолжал насмехаться над ним.

- Ну что, КОРОЛЬ, власть-то теперь тебе принадлежит! Королева ваша хвалёная погибла. Но что-то ты плохо охраняешь свои границы, король, раз столько воинов во главе с тёмным властелином сумело подойти к самым твоим стенам, не встретив сопротивления.

Бернар молчал, глядя тяжёлым взглядом на брата, и вся тяжесть, постигшего его горя светилась в этом мрачном взоре.

- А когда Дегур завоюет эту страну, ты вместе со своими друзьями станешь прислуживать ему как последний раб. А я стану первым при короле Дегуре.

Бернар отвернулся от него.

- Я стану первым советником Его Величества, а все вы будете прислуживать мне!

- Я всё понял, Роберт! Ты продал душу за золотые горы, обещанные тебе. Ты не ведал цены того, что продал так дёшево,- сказал Бернар, и голос его был страшен. Холодные стальные нотки слышались в нём, зловеще спокойно звучал этот тихий голос, тяжело и медленно падали произносимые слова. Но, главное, из него ушла жизнь, он звучал мёртвый, бездушный и, казалось, ничто больше не заставит звучать его иначе. После этих слов Бернар отступил от края крепостной стены и вытащил меч.

Они сошлись. Долго продолжался этот поединок. Ни одна сторона не уступала. Но, вот Бернар, изловчившись, прибегнув к способу, которому его учил Арчибальд, сумел выбить из руки брата меч, который со звоном вылетел за пределы поединка и упал прямо к ногам чёрного владыки, а Роберт пошатнулся и рухнул на одно колено. Бернар во время всего поединка пристально смотрел брату в глаза – признак того, что он не собирается его убивать, врагу не принято смотреть в глаза и заговаривать с ним до начала поединка. Это непреложное правило боевой науки Бернар знал отлично.

- ну, что,- вскричал Роберт, и, издеваясь над младшим братом, разорвал на груди плащ, - Бей в грудь!

Бернар отошёл и опустил меч.

- ну, что, не можешь? Все видят твой позор! Воин не может убить врага! Да, где ж это видано?!

Бернар отвернулся.

- ты мне не враг. И я не хочу тебя убивать. Но знай, если бы ты встретился мне в открытом бою, я не задумываясь, убил бы тебя. А сейчас не проси. Иди, да будет благословение богов с тобой. Может, ты, когда-нибудь поймёшь, что на скользкий и опасный путь вступил.

- я сам разберусь, на какой я путь вступил!.. Мы с тобой ещё встретимся, братец!- воскликнул Роберт, раздосадованный тем, что не удалось хотя бы унизить брата. И стремительно сбежал с лестницы.

- вот так,- вздохнул Бернар и опёрся на меч.

По знаку Дегура бой возобновился. Летели наземь тела и шлемы, головы и руки. И вот, из трёх тысяч воинов осталось всего несколько сот, а воинов короля Дегура всё не убывало. Вот к Гектору бросился маркиз де Лаорт с просьбой пробиться к его отрядам. Они оказались в окружении. Едва Гектор успел разбить отряд противника и буквально на руках вынести в поля боя троих, выживших воинов, как Хаор бросился к нему, прося защиты. Оони с графом Вебергом дрались на западном фланге войск, и их отряды оказались отрезанными друг от друга.

И вот, когда уже угасла надежда вдруг стали приходить сообщения, что к рассеянным, как сухие листья отрядам моряков с севера подоспели огромные отряды Свана Хаора, прославленного полководца севера, а другая часть отрядов Хаора пристали к основным отрядам Гектора. К ним с востока, севера и с юга налетели три конных отряда под знамёнами великих полководцев: западный под знаменем Дении и предводительством Витовта фон Веберга, южный под знаменем Риты и предводительством маркиза де Лаорта, и северный под знаменем Овиона и Прайдена и под предводительством Хольдара Бесстрашного.

Разнообразны были воины в своём боевом облачении. На южанах Гектора лёгкие кольчужные рубахи до колен и округлые шлемы с бармицами и лёгкими забралами, у людей Лаорта и Витовта такие же лёгкие кольчужные рубахи сочетались с остроконечными шлемами с плюмажами и гербами, кожаные рубахи с напаенными железными пластинами, которые заходили одна на другую, словно чешуя имели воины Прайдена, а у многих были доспехи полностью из металла. У воителей Хаора кожаный доспех был более прочным, потому что, как рассказал сам Хаор, их доспех прошивался ещё и коровьим волосом и имел несколько слоёв кожи. Он был покрыт той же железной чешуёй. Многие воины северных островов носили боевые рукавицы тоже кожаные, но целиком покрытые железом. А вот шлемов, напротив, у многих отсутствовали, но если они были, то Глухие забрала полностью скрывали лица, а двуручные мечи наводили ужас на всякого, дерзнувшего встать на их пути.

В два счёта разбили они войска Дегура, но вот, когда разбитые войска врага побежали, откуда не возьмись явилось огромное войско в сверкающих доспехах и погналось за убегающими. Среди них была и королева Лебелия, принявшая свой обычный облик. Долгий путь проделала она. Много на своём пути видела она, но путь её лежал на юг, в империю Зорь. В обличии птицы прилетела она к королеве Сеоле и нижайше попросила её о милости. Та встретила её радушно и, узнав, в чём состоит нижайшая просьба её заморской гостьи, милостиво согласилась отпустить с нею пять тысяч самых отборных воинов. «Я ждала тебя!- сказала она ей на прощание, - И знала, что ты придёшь. И даю тебе своих воинов я не из милости, а ради спасения. Верь, вы обязательно победите!»

В облике огромных орлов преодолели они горы и потому так неожиданно очутились здесь, в стране Мечтаний. И вот теперь она бежала, пригнув голову, сквозь тучи стрел, пробиваясь к городской стене. Двоих воинов, что бежали рядом с нею, оберегая её от врагов, давно уже оттеснили прочь и что с ними она не знала.

Когда она бежала вот так, трепеща от страха, к ней вдруг бросился воин в чёрном плаще со знаком короля Дегура на чёрном щите и закричал:

- королева, наша Лебелия вернулась! Пойдём со мной, красавица!

И он грубо схватил её за руки.

Но вдруг к нему метнулся высокий воин в сверкающем панцире и в высоком шлеме со знаком дениянского полководца.

- я тебе за неё!..- прокричал он, и его тяжёлый двуручный меч рассёк островерхий шлем воина, а вместе с ним и его голову.

Сильные руки подхватили Лебелию и бережно опустили на седло. Руки эти в боевых перчатках руки пахли кожей, сладковатый запах конского пота и металла смешивались, и она, кажется, сразу поняла, кто перед ней. Лёжа поперёк седла, она вдыхала эти запахи и думала: какой же он должно быть надёжный, хорошо бы, если бы он был её супругом. Не знала она тогда, что её судьба решится скоро, ох как скоро! И что этот человек будет играть большую роль в её судьбе.

И вот он подъехал к стене, и, подняв её над головой, подал, стоящему на стене Руперту.

- что же вы вашу королеву не бережёте. Я её едва ли из-под секиры не вырвал. А вы сидите тут и ничего не знаете.

И он скрылся среди воинов. Лебелия обернулась. Забрало его шлема было откинуто, и она увидела светлое и честное лицо Витовта фон Веберга.

«Так вот, кто был моим спасителем! Так с ним нам ничего страшно». И она пошла по стене, но, дойдя до лестницы, остановилась и стала следить за ходом битвы. Белоснежный конь, а на нём высокий голубоглазый всадник возвышались средь воинов, словно дуб в поле. Они носились быстрее молнии, и, где бы ни проезжал Витовт фон Веберг, везде после него оставались разрубленные тела и покорёженные доспехи.

Но тут у её уха просвистела стрела.

«Здесь оставаться опасно!»- решила она и поспешила ретироваться.

Но вот, Бернар подошёл к сидевшему в седле Дегуру.

- ну, что, Бернар, хочешь убить меня? Не получится.

Бернар выхватил меч и молча бросился вперёд. Но Дегур только рассмеялся. И меч заскользил по его коже, как по стеклу.

- ну, что, я же говорил!

Но тут рядом с Бернаром возник Эстор, Лебелия и Эльвира. Они вскинули руки, и из них вырвалось синее пламя. Оно обожгло лицо Дегуру. Но тот вскинул руки и послал в них луч красного пламени. Около десяти минут продолжалось это противоборство.

- давай, Бернар!- крикнул Эстор.

Бернар с невозмутимым лицом вонзил меч в грудь короля. Тот пошатнулся и начал заваливаться на бок.

- я умираю, но знайте, что не умрёт вместе со мною зло. Оно будет вечно жить на земле. И он умер. И тут из его рта поднялся к небу серый дымок.

- что это?- спросил Бернар.

- это злая душа вылетела из тела.

- о, боги, не могу я смотреть на мертвеца,- сказал Бернар, отворачиваясь от мёртвого тела, которое валилось с седла, и, вытирая меч о траву.

- а, если зло останется, что же тогда будет.

- оно останется и будет всегда. Не бывает свечи без тени. Если есть силы света, значит должны быть и силы зла.

- но не будем о плохом в этот светлый день. Всё-таки мы победили!- сказал Эстор. – так давайте забудем про печали.

Так завершилась эта битва. Битва трёх народов, Великая битва древности. Битва, которая вошла в историю и стала примером подражания для всех последующих полководцев. Бернар, Витовт, Сван – все они были представлены к наградам, а на городской площади перед дворцом стоит статуя: Бернар пронзает мечом грудь каменному великану.

Но вот вернулся отряд Руперта. Самого Руперта несли на носилках четверо воинов, а рядом с ним, тоже на носилках несли мёртвого Нильса Свенсона. Он лежал, словно живой, только лишь краска лежала по лицу слишком резкими пятнами да полуоткрытые мёртвые глаза были стеклянно холодными.

Бернар видел скорбную процессию, и он в эту минуту сильнее, чем когда-либо почувствовал всю беспридельную жестокость, всю беспощадность войны. «убивают нас, профессиональных воинов, но мы и рождены, чтобы сражаться, а за что же этого беднягу, просто за то, что он хотел защитить свою родину, но оказался менее удачлив, чем другие – за это его убили?!»

- эх, жаль его,- вздохнул Микаэль, - Говорил же я, что это плохо кончится. Странно получается, в штормах выжил, в зубах акулы не погиб, а здесь ни за грош сгинул. Он ведь всегда только свой родной север и любил, а с нами ради нашей дружбы пошёл! За что же судьба с ним так?

Все воины собрались перед воротами, и Гектор подал знак.

Они пели песнь сострадания, гимн павшим. Вот отрывок из этой песни:

За светлую зарю,

За мир на земле родной

Вы пали в бою

Но с нами вы душой.

Воины пели, склонив головы в скорбном поклоне, озарённые кроваво-красными бликами заходящего солнца, и песнь эта неслась над полями и лесами, озёрами и реками, и каждый, умеющий слушать, слышал в ней единый порыв сердца, единое горе скорбящих людей. Слова этой песни должен был знать каждый воин, какого бы он рода не был.

Когда песнь завершилась долго ещё над полем битвы стояла глубокая тишина. В такой же глубочайшей тишине бесшумно распахнулись ворота. И тут грянул оркестр. Он заиграл приветственный марш. Впереди Гектор, а за ним двое хорунжих, а затем воины его армии вступили по дорожке из роз за ворота. Хорунжие несли золотисто-алое знамя. Второй отряд возглавлял, восседая на спине высокого жеребца Витовт. Знамя Дении было голубым с серебряными звёздами. Маркиз де Лаорт был на вороном в яблоках коне, а прославленный Сван Хаор тоже на белой лошади. На знамени северян на зелёном фоне было изображено белое древо жизни.

Когда все отряды выстроились перед дворцом, Бернар подал знак, и многоголосая толпа горожан и ополчения грянула гимн. Затем поднял руку Гектор, и его воины исполнили гимн своей страны. Затем граф Витовт обернулся к своим воинам, и те запели красивейшую песнь, свой гимн. Их голоса летели над площадью и дробились, разбиваясь о башни дворца. Вот спели по очереди свои гимны воины всех дружественных держав. И вот грянули трубы, загремели барабаны, и победный марш раздался над площадью. Потянулись колонны бойцов. Ослепительно сверкавшие в лучах солнца лёгкие кольчужные рубашки, лёгкие щиты южан; северные Тяжёлые серебристые панцири, шлемы с забралами и тяжёлыми бармицами, ниспадавшими на грудь и на спину, тяжёлые копья наперевес, длинные северные мечи с двойными гардами. Блестящие нагрудники, доспехи, щиты и шлемы, пёстрые лёгкие боевые плащи южан, шерстяные, подбитые мехом серые плащи северян, богато разукрашенные сбруи лошадей, с железными пластинами – всё смешалось, слилось в единую массу. И над всем этим летели торжественные звуки марша. Трубачи в белом, с блестящими на солнце трубами; разодетые в расшитые серебром камзолы барабанщики – что может быть красивее и величественнее такого парада!

Королева Лебелия приветственно подняла руку, и в торжественной тишине полетел над площадью, дробясь о башни дворца, её чистый, как горный хрусталь и звонкий, как колокольчик, голос:

- да здраствуют наши воины и те, кто пришёл нам на помощь в этот тяжёлый час! Без вас мы бы не победили! Я хочу изъявить вам благодарность за то, что вы сделали для страны и для народа. Мы отлично понимаем важность этого момента, а также понимаем и то, что профессиональная армия – это цвет государства, это цвет нации и, самое главное – это могучая сила. В будущем мы будем стараться создать сильную, непобедимую армию. Мы должны помнить о наших воинах и заботиться о них. Ещё раз хочу поблагодарить вас за сделанное вами!

И она поклонилась сначала Гектору, затем по очереди Витовту и Свану.

Снова раздались звуки марша, и отряды во главе с предводителями, прошли через площадь.

Под новый взрыв трубного и барабанного хора двумя рядами по площади промаршировали моряки под предводительством морской пехоты, состоящей из пяти корпусов военного флота страны Мечтаний. Пятьдесят две флотилии и двадцать шесть одиночных экипажа прошли, сменяя друг друга, по мраморным плитам площади.

Бернар, словно высеченная из камня статуя, во всё время торжественного парада стоял подле королевы. Он был в запылённой кольчуге и длинном плаще наездника. Королева была в простой походной серо-голубой мантии из уважения к павшим, и лишь на волосах поблескивала диадема. Она не стала принаряжаться из уважения к павшим и раненым воинам.

- Мы всё-таки победили!- проговорил Гектор после длинной торжественной речи Её Величества.

- Если бы вы знали, как я устал!- проговорил Бернар и буквально рухнул в кресло возле королевского трона. \

В залу входили по очереди военачальники. Низко кланялись Лебелии и засвидетельствовали своё почтение и уходили. Дольше всех у трона королевы задержался Витовт фон Веберг. Он поцеловал руку Лебелии и сказал:

- достопочтенная королева, я приношу вам своё почтение.

- встаньте, граф. Я должна поговорить с вами.

И она сняла с шеи шёлковый шнурок, на котором висел медальон. У Витовта задрожали руки. Он дрожащими руками взял медальон и прошептал:

- о, брат мой!.. Как долго мне не было вестей от тебя!.. Вы… Вы фея… Богиня… двадцать лет назад мой бедный брат погиб на войне. И сколько раз я не пытался говорить с ним, я не мог вызвать его дух. Такие медальоны нам с братом подарила мать, только у меня и у него были такие. Вы волшебница… вы были в стране мёртвых, вы разговаривали с ним?.. Что он сказал?..

Королева улыбнулась.

- Да, я разговаривала с ним. Он только просил передать вам этот медальон и всё.

О загадочных словах, сказанных Аланом, она решила умолчать.

Витовт всё стоял, держа медальон в руках и, пристально смотря на Лебелию. Всё его спокойствие как ветром сдуло. В его голубых глазах Лебелии виделось восхищение и что-то, необычайно взволновавшее её, хотя она и не знала, что именно. Это была, всё разгоравшаяся, любовь.

И пока он всё стоял вот так, зажав медальон в руке и, глядел на неё, она невольно сравнила его с Бернаром, потому что именно Бернар всегда находился рядом с ней. Суровая мужественная красота Бернара, его высокий лоб, красивые, чуть резкие черты лица, волнистые тёмные волосы, мидалевидные глаза, тёмно-карие с золотистыми искорками, в последнее время плотно сжатые губы и суровый взгляд из-под густых собольих бровей, его вспыльчивый характер и его золотисто-смуглая кожа – всё это совершенно не сочеталось с изменчивой натурой Витовта, с его очень смуглой кожей, голубыми глазами, чёрными волосами и утончёнными чертами лица. Каждый из них был по-своему красив.

- Фея… Богиня…- шептал он, словно в бреду.

Но, вдруг, словно опомнившись, он спешно поклонился и выбежал из залы.

Все собрались в тронной зале. Вошёл Гектор. Он всё ещё был в одежде воина. Из пореза в щеке тонкой струйкой сочилась кровь. Плащ на плече был разорван. На руках запеклась вражеская кровь. С поклоном он подошёл к Бернару.

- мы захватили пленного,- сказал Гектор, - Он ранен. Ввести его?

- да!- приказал Бернар.

Гектор удалился. Вскоре он вернулся. За ним шёл Ратмир, крепко держа за руку пленного. Всё лицо и шея пленника были залиты кровью, из раны на шее текла кровь. Ворот кольчуги был разорван. Плащ был забрызган кровью. На него трудно было смотреть без содрогания. Он застонал и, зашатавшись, упал на руки, подхватившего его Ратмира. Тот подошёл к Бернару и бережно опустил раненого перед ним на пол.

Бернар вгляделся в лицо пленного. Это был - Роберт. Бернар опустился возле него на корточки. Глаза Роберта были закрыты. Казалось, он был без сознания. Бернар стёр рукавом плаща с его лица кровь. Роберт пошевелился, застонал и открыл глаза.

- я виноват перед тобой,- слабо прошептал он, - Я причинил тебе много горя. Ты, наверное, презираешь меня? Ты вышел победителем не только из нашего физического поединка, но и морального, который окончился только теперь. Хоть ты и младше меня по годам, но намного старше душой. Если бы в этом поединке победил я, то, не задумываясь, убил бы тебя. Я не знаю, что со мной было, во всех моих неудачах я винил только тебя. Я тебя НЕНАВИДЕЛ. Я знаю, что не вправе рассчитывать на прощение, но скажи мне хоть слово. Не могу я выносить твоё молчание.

Те, кто видел Бернара в этот момент, мокли с точностью сказать, что в глубине его чёрных, чуть косящих глаз, поблёскивают бисеринки слёз.

Воцарилось молчание. Подняв глаза на Бернара, Лебелия с удивлением увидела, что он плачет.

«теперь мне кажется, что мне было бы легче убить его на поединке, чем видеть сейчас его страдания»- подумал Бернар.

Несколько крупных слёз обожгли руку Роберта и, вздрогнув, он проговорил:

- не плачь. Я не достоин твоих слёз.

- не надо об этом,- тихо проговорил Бернар, - Ты был во многом не прав, но я тебя уже простил, а то. Что не мог простить раньше, искренно простил теперь. Знай, я всегда тебя любил, люблю и буду любить,- и Бернар осторожно взял мокрую от пота и крови руку брата и осторожно пожал её, боясь причинить ему новую боль. В глазах Роберта засветилась благодарность, и он сжал ладонь Бернара в своей ослабевшей руке и закрыл глаза.

- Ты был воистину настоящим воином и храбро сражался.

Но этих слов Роберт уже не слышал.

Бернар несколько минут сидел неподвижно, глядя на брата полными слёз глазами. И казалось, что, будто он смотрит не на мёртвое тело, неподвижно лежащее перед ним, а куда-то сквозь него, сквозь стены и видит то, что не видит никто, кроме него одного. А Роберт лежал/, вытянувшись, и его тонкое с жёсткими чертами лицо было торжественно-спокойно, оно выглядело, как у живого, лишь запёкшаяся кровь портила эти красивые черты. Наконец, разжав холодные пальцы до сих пор сжимавшие его ладонь, он порывисто поднялся и, подозвав стражников, указал на тело:

- унесите тело!.. И… похороните с честью. Он был храбрым воином.

Гектор с Ратмиром сейчас же выполнили приказание. Роберта похоронили возле стены, под сенью старого дуба. Когда Бернар впервые пришёл на могилу брата, то, положив руку на вершину холмика, словно слушая биение родного сердца, прошептал:

- пускай над тобою всегда светит солнце и поют птицы. Пускай над тобою пролетают года. Будь счастлив там, где никогда не бывает войн, где никогда не бывает горя и слёз.

Глава седьмая