Часть третья 3 page. А его почему—то не замечают

А его почему—то не замечают.

Даже цветы на лугу отвернулись,

Когда его руки к ним прикоснулись,

Даже цветы не хотят его видеть –

За что же так можно его ненавидеть?!

Только лишь брат его нежно любил,

И слова утешенья всегда находил,

Только лишь с братом ему хорошо,

Только лишь в брате он друга нашёл.

Были то братья Бальдр и Хёд,

Жизнь в небесах беззаботно течёт,

Были сынами Одина они,

В Асгарде шли чередою их дни.

Но суждено было Хёду Слепому

Брата убить по наущению злому,

Брата, любимого всею душой,

Суждено стать орудием воли чужой.

«Что боишься ты, брат!-

Звонко Бальдр смеётся,

- Неужели не рад,

Что убить не придётся?

Ведь Всемудрая Фригг

Со всех клятву взяла,

Что ни меч, ни тростник

Мне не сделают зла.

Так пойдёмте ж на луг,

Испытаем меня,

Вы поймёте, что Фригг

От любого спасает огня.

«Не ходил бы ты, брат»-

Тихо Хёд прошептал,

«Нет, дороже наград

Луг священный мне стал.

Там, где боги узнают,

Что меня не убить

Пусть Фригг прославляют,

Вновь в радости станем мы жить».

«Я предчувствую что-то,

Прошу не ходи!»

«Всё боишься чего-то,

Не бойся, пусти».

И отправились все, смеясь и шутя,

На священное поле,

Хёд за ними побрёл, тоски не тая

И, предчувствуя горе.

Знал он, что-то с Бальдром случится дурное,

И что сам тому станет причиной,

Но как исправить же то роковое,

Что нависло над Бальдром кручиной.

Хёду Локки, бог пламени злого,

Подал Омелы побег,

«Ну, так бросай же, что ж в этом дурного,

Не убить никому ведь вовек».

Безобидный прут из Омелы

В Бальдра брошен рукою несмелой,

Он прорвал тишину свистом тонким

И последний полёт оказался недолгим…

Вскрикнул Бальдр, ужасно и хрипло,

Вскинул руки к пронзённой груди,

Кровь струёю багряной и липкой

Потекла на траву перед ним.

Ушёл к праотцам светлый бог,

И его ожидает отмщенье,

Тот, кто сделать это мог

Кровью смоет преступленье.

Хёд ушёл со священного поля,

Где нарушил заветы отцов,

Брёл вперёд, обезумев от горя,

И о смерти молил он богов.

«Неволен я был мглою

Ты словно свет во мне зажёг,

Восхищаться мог с тобою

И жить полной жизнью мог.

Лучом солнца, лунной тенью,

Путеводною звездой,

Я тобою жил в затменье,

В мире мрака лишь с тобой.

Так убейте ж меня боги,

Жить мне незачем теперь,

В жизни я уже не волен,

Тёплых дней мне нету злей.

Если солнце уж скупится

Для меня на тёплый луч,

Уж не легче ль мне спуститься

В царство Хель, где вечна ночь?»

И желанной стрелою его наградил

Бог Вали его брат по отцу.

Так сказанье певец завершил,

Вот к какому пришло всё концу.

Говорят, что в подземном царстве у Хель

Встретились братья на дивном пиру.

И ещё говорят, что настанет тот день,

Когда сгинет мир в огне и пару.

Когда из мрака новый мир восстанет,

Вернутся братья в небеса,

И солнце ярче засияет,

И в новый мир придёт весна.

И Хёд прозреет, наконец,

И увидав зарю едва,

Восхвалит с братом Хель дворец

Что счастье дал им навсегда.

Ну а пока во мраке Хель

Скучают, вспоминая дом,

Средь мрачных и чужих земель,

Всё будет… только лишь потом.

Чудесное предание!

Но реальный Хёдмин был куда несчастнее слепого аса. Ведь тот знал, что невиновен, и примирился с братом, а что оставалось Хёдмину? Смиренно слушаться приказов своего старейшины и убивать безотчётно тех, кто ничем и никогда не причинял ему зла. Разве это не тяжело: жить в вечном изгнании одиночестве. Только лишь старший брат был ему и солнцем в небе, и поддержкой, ЕДИНСТВЕННОЙ НЕЗАМЕНИМОЙ поддержкой. Только он по-настоящему любил Хёдмина и всячески облегчал его судьбу. Это именно Баллар учил его фехтованию, стрельбе из лука, чтобы брат стал полноценным воином и не чувствовал над собой превосходства ни в чём.

Берсерки должны были быть всегда при конунге, когда тот отправлялся в поход. Они были своего рода личной охраной конунга. Но за то в мирное время они были никому не нужны и предоставлены сами себе. Они не могли спокойно пройти по улице, чтобы от них не шарахались, бледнея и шепча молитвы. Невозможно было общаться с берсерком – если что-то его задевало он становился неуправляем и крушил всё подряд и мог убить даже лучшего друга. После таких безумных буйств весь дом оказывался буквально в обломках. Так проходила жизнь несчастного Хёдмина, день за днём, мрачно и уныло и лишь в битвах он находил злое страстное наслаждение.

- Знаете,- говорил он слушавшим его с большим вниманием Витовту, Лебелии и Эстору, - Я даже ночью не могу спокойно уснуть. Всю ночь меня мучат кошмары, а днём меня окружает ненависть и презрение. Ведь я ущербен, а худшего наказания для воина не придумать. Мой покровитель, великий ас Хёд тоже был слеп, но он Бог, а я всего-навсего человек. Но, главное моё несчастье – это что я берсерк. Я слышу зов предков. Они требуют от меня послушания, они жаждут отомстить живым за то, что люди живы, а им приходится лежать в могилах. Вся ярость павших на поле битвы воинов, энхериев, что пируют в Вольхалле у Одина, вся ярость мёртвых вселилась в нас, берсерков. Ярости предков даёт нам силу, отнимает страх и усталость, дарует победу. Но какова цена!.. это так тяжело, знать, что ты не можешь спокойно пройти по улице, чтобы от тебя не бежали в страхе. В бою мы не заменимы, но в мирной жизни… у нас, берсерков, нет друзей, а друг друга мы сторонимся. У нас нет никого, потому что нас все боятся, боятся, что мы вдруг бросимся на них, как дикие звери,- он горестно вздохнул и продолжил: - вступившим на этот путь нет возврата. Вещие норны наделяют нас этим даром с рождения. о, как я ненавижу этот дар! Призвание берсерка – убивать! Но я не хочу убивать, не хочу оставлять детей сиротами, а жён вдовами, но зов предков требует отмщения, и я должен повиноваться. Я понял, что стал берсерком, когда мне было пятнадцать зим от роду. Тогда, сильно разозлившись, я вырвал с корнем молодой дуб. Да, меня боятся, боятся и презирают, ведь я ещё и слеп. Надо мной и свои смеются. Я никогда не был любимым сыном из-за того, что я слеп и ущербен. Когда я родился, и мать узнала, что я слеп, она прокляла меня, ведь ни одна женщина не хочет, чтобы её сын был бы таким, как я. Все ждут, что их сыновья будут воинами. А я годился только для скальда. Но скальдического дара у меня не было, и я оказался ненужным. А отец так вовсе меня не замечал. Только Баллар безмерно любил меня, и только он всегда понимал меня. Баллар учил меня воинскому искусству. Баллар да брат нашей матери обучали меня, как здорового ребёнка. Многим обязан я им. Никогда не жилось мне так хорошо и спокойно, как в детстве в доме дяди и всегда, всегда со мной был Баллар. Он и сейчас помогает мне как может. Благодаря ему, я ещё могу радоваться тёплым дням, пению птиц, могу радоваться этой жизни, которая без него бы была бессмысленна. А среди берсерков меня уважают и любят только двое, я уже говорил о них. Вот так я живу уже двенадцать зим.- закончил Хёдмин свой печальный рассказ.

Эстор накануне внимательно осматрел Хёдмина, дал ему каких-то отваров, но потом сказал, покачав головой:

- Я ничего не могу для тебя сделать, о воин. Слепота твоя не излечима. Я всю жизнь изучал лекарскую премудрость, но здесь я бессилен.

А когда Витовт спросил Эстора, что он думает о сущности берсерка. Тот расхохотался.

- Ты что думаешь, граф, что я смогу излечить Хёдмина и от этого недуга. Во всех старинных книгах читал я о берсерках. Это не болезнь, а состояние души человека, и лекарство перед этим бессильно.

И вот сейчас Эстор сидел и слушал берсерка, боясь пропустить хоть слово. Ему было нестерпимо жаль этого могучего слепого воина, что смотрел прямо перед собой своими дивно-прекрасными глазами, цвета морской волны, и он, Эстор, от всего сердца желал помочь, зная, что помочь невозможно!

Ты мстить обязан за родных,

За Родину, и за друзей,

За старых воинов седых,

За их юных сыновей.

V

Баллар с Хёдмином ушли, и Витовт наконец, смог задать тот вопрос, который мучил его с самого прихода братьев.

- А кто это такой, Олав Сварт?

- О, Олав Сварт, лучше Вам не знать кто он такой. Это влиятельный ярл и под его властью почти треть всего острова. А сам он, говорят, из земли норвегов, что далеко на северо-востоке. Много лет назад Адальрад конунг принял его и сделал своей правой рукой, но теперь он вышел из повиновения конунгу и решил забрать всю власть в свои руки, и ведь многие его послушали, и теперь он собирает великую армию для борьбы с нашим конунгом. На стороне конунга остаются всё меньше и меньше людей, и ему всё сложнее удерживать власть в своих руках. Тинги уже не помогают, на них попросту не приходят, и вожди уходят ни с чем. Грядёт время открытой междоусобной войны, а мы ничего не можем сделать. Если нас всех убьют…

- Я сделаю!- резко поднялся Витовт и отшвырнул скамью так, что та перевернулась в воздухе и с грохотом врезалась в стену.

- Что Вы, что Вы! Не советую я Вам встречаться с Олавом. Он жесток и никого не прощает. А его сын, Сфагнум! Вы его не знаете. Говорю Вам, он страшный человек! Молю вас, подумайте прежде чем действовать.

- Я уже всё решил! Я буду собирать армию. Меня здесь многие знают и уважают и многие пойдут за мной,- и он резко повернулся и энергично зашагал к выходу. Тогда Эолмир рискнул прибегнуть к последнему средству.

- Ведь Сфагнум берсерк!

Витовт на мгновение обернулся, задумался. Но потом снова не оглядываясь пошёл меж разбросанными на полу железными и стальными подковами для лошадей, мечами, золотыми и серебряными кольчугами и щитами и недоконченными шипящими в ледяной воде изделиями.

Выйдя из мастерской кузнеца он прямиком направился к своему замку и удалился в свой кабинет, где и начал обдумывать план наступлений и отступлений. Он вытащил новую карту острова и начал внимательно изучать её, отмечая путь войск Олава, о котором узнал от кузнеца и план собственных наступлений.

Мы воины-звери,

Мы благородством своим и отвагой в бою

Заставим любого в нас верить,

И лепту в легендах оставим свою.

Нам братья волки да медведи,

Хотите верьте, хотите нет,

Одина земные мы дети,

И в гневе страшнее нас нет.

Ярости туман глаза нам застилает,

Свиреп и беспощаден взгляд,

И гнев в сердцах огнём пылает,

Не повернёт берсерк назад!

VI

На другой день, выйдя в город, Лебелию поразило необычайное оживление на узких улочках и на одном из домов она прочитала слова, криво написанные синими чернилами:

«Сегодня, 3 Декабря в самом начале зимы на большой площади состоится посвящение юных воинов в ряды божественного отряда берсерков.

- О, несчастные,- произнёс Витовт, идя рядом с супругой.

- А где же Лилиан,- вдруг спросила Лебелия. – её что-то давно не видно.

- Наверное гуляет где-нибудь с парнями,- беззаботно ответил супруг, - или окрестности осматривает. Ведь она раньше никогда не видела ничего, кроме своих гор и пастбищ. А моря, сдаётся мне, и вообще в глаза не видала.

Но не успел он это сказать, как на противоположном конце улицы возникла до боле знакомая фигура в запыленном сером плаще, Лилиан до сих пор не сменила свой походный потёртый плащ на тёмно-синие накидки жителей Нордланда.

- Вот и я!- звонко крикнула она, подбегая к Лебелии.

- Где ты пропадала?!- сурово спросила фру Веберг.

- я встретила одного человека,- загадочно сказала девушка и, пристроившись рядом, она быстро зашагала к площади вместе с супругами.

На площади уже собралось множество народа. Огороженный стальной проволокой большой круг предназначался для посвящаемых и избранных берсерков.

Но вот оглушительно зарокотала барабанная дробь, и двумя колоннами в круг вошли берсерки и встали вдоль огороженного пространства, тем самым образовав собой живой круг.

Но вот в этот живой круг двумя колоннами вошли юноши, которых должны были посвятить в берсерки. Они выстроились двумя стройными рядами и обернулись лицом к толпе. Лебелию поразили их глаза, выражение их лиц. Во всех взглядах, устремлённых, казалось, прямо на неё, сквозила доселе скрытая, но безудержная ярость, ярость дикого зверя, почуявшего кровь жертвы. На всех этих юных лицах уже лежала печать отверженности, безумия. Этим несчастным предстояло стать ни воинами-защитниками, а воинами-убийцами, воинами-зверьми, не знающими пощады и не умеющими жить среди простых людей.

Но вот вперёд вышел один из берсерков, образовавших живое кольцо, и поднял руку.

- Сегодня вновь принятые будут состязаться друг с другом за право быть принятыми в ряды воинов Одина.

И тут несколько берсерков вынесли на руках множество волчьих шкур.

- Этих зверей,- продолжал говоривший, - убили эти юные воины. И сегодня они докажут своё право носить их шкуры.

Новичков обрядили в волчьи шкуры, и зарокотали барабаны. Началась дикая пляска, пляска зверей, все берсерки кружились в бешеной пляске, размахивая зажжёнными факелами и обнажёнными мечами. Лишь один только Хёдмин угрюмо стоял в стороне. И вдруг мимо Лебелии проскользнула Лилиан. Она безбоязненно подошла к слепому берсерку и дотронулась до его руки. Девушка несколько раз видела его, беседовавшего с Витовтом ярлом, неоднократно слышала его историю и потому знала, что бояться его не стоит. Когда она заговорила, Хёдмин вздрогнул и поднял голову. Лебелия не могла слышать о чём они говорили из-за ужасного шума, но видела, как загорелись слепые глаза берсерка, как рука его легко легла на головку девушки, и как счастливая улыбка осветила его лицо.

«Что же теперь будет,- с беспокойством думала она, - ведь он берсерк и может в любую минуту наброситься на неё, скажи она то, что не придётся ему по вкусу. Она играет с огнём. Надо предупредить её. Надо найти Витовта, он подскажет, что делать.

Витовт беседовал с Балларом, и Лебелии не скоро удалось его разыскать, а когда она пересказала ему, что видела, он только рассмеялся:

- Вот и хорошо, а то Баллар уж и не знал, что ему делать с ним.

- Но ведь он…

- Не забывай, что Лилиан родом с западных гор, а тамошние жители поотважнее любого из нас. Ты же сама рассказывала мне об Арчибальде с западных гор. Лилиан сумеет постоять за себя, если это потребуется.

- Мой брат не причинит ей зла,- спокойно сказал Баллар, - я его знаю.

Но вот дикая пляска закончилась. И начались состязания в беге, стрельбе из лука, рукопашной борьбе. И вот, наконец, юнцов приняли в ряды берсерков. Правда, немало из них отсеилось на состязаниях, а для тех, кто выстоял, старейшина произнёс речь:

- Слушайте меня, вы, сыны Одина! Один наделил вас своей божественной силой и храбростью, чтобы вы в бою доказали ему свою преданность. А после славной смерти в бою крылатые кони унесут вас в Валхаллу – она ждёт таких как вы, неустрашимых и храбрых сынов Одина. В высоких чертогах Одина будете вы сидеть вместе с другими энхериями – славными воинами, павшими смертью храбрых, и прекрасные валькирии будут прислуживать вам за столом Одина. И заслужите вы вечную славу здесь на земле!

И многоголосый хор все как один грянул в ответ множеством сильных глоток:

- Да здравствует великий Один!

Витовт с Лебелией ушли, а на площади долго ещё продолжалось веселье: состязания сменяли одно другое, бешеные пляски и песни ещё долго не затихали.

Через несколько дней с разрешения самого конунга берсерк Хёдмин взял в жёны горянку Лилиан Кодекорт Роут.

Высокий воин сероглазый,

В плаще и золотой броне,

Ты для недругов опасный,

В покойной жизни, на войне.

В кольчужной золотой рубахе,

И в тёмном боевом плаще,

Врагов держа в извечном страхе,

Всегда готов и меч и щит.

Но сердцу твоему милей

Болота и леса,

И крик печальный журавлей,

Уют палатки у костра.

VII

Несколько дней спустя Лебелия с Витовтом отправились на другой конец острова к древнему замку, который почти уже превратился в руины. Никто не знал, как и откуда оказался там этот замок с большой чёрной башней с единственным маленьким оконцем под самой крышей. Говорили, что его выстроил когда-то известный колдун, державший в страхе всё северное побережье и многие острова. Но с тех пор минуло много столетий, замок успел разрушиться и покрыться мхом и травой, а в узких бойницах свистел и свободно носился по полуразрушенным залам ветер.

Замок этот стоял на самом берегу моря, где пенные буруны с грохотом ударялись о гранитные скалы и разбивались на мелкие пенные брызги об острые камни у берегов. Здесь не было волноломов, и волны беспрепятственно гуляли вдоль всего побережья. Замок расположился на холме и зловеще чернел на фоне серого свинцового неба всем своим видом словно говоря: «Не подходи, путник, а то плохо будет!» и исподлобья смотрел пустыми зияющими глазницами своих бойниц на тех, кто осмелился приблизиться к нему. Впрочем, таких смельчаков находилось немного. О замке ходила дурная слава да и стоял он не в самом лучшем и удобном месте для пеших прогулок. Вокруг лишь острые камни, глыбы да пустынный каменистый берег на сотни ярдов кругом, жутко завывает ветер в пустых бойницах и в камнях да волны с грохотом сотрясают гранитный бесприютный берег. Даже чайки и морские мойры здесь не летают – заколдованное место!

Вот в такое место и направились наши герои утром 6 Декабря в начале зимы, когда фиорды у берега уже стянуло льдом, а земля покрылась толстым слоем инея – со дня на день ожидали снегопада, но он всё не шёл и не шёл. Впрочем, зима на острове никогда не была снежной, земля лишь покрывалась инеем да студёные северные ветры беспрепятственно проносились над островом. Близость моря отепляла климат острова.

В прозрачном морозном воздухе разливалась приятная нега, а ярко-голубое небо предвещало хорошую погоду, и радостью полнилась каждая клеточка тела, едва поймёшь, что новый день уже наступил и вновь живёшь, живёшь полной радостной жизнью!

Так чувствовала себя Лебелия, когда вместе с супругом шагала по каменистой дороге на противоположный конец острова на мыс Кельсона, где и стоял этот загадочный таинственный замок.

Они подошли к мысу Кельсона примерно к полудню, когда зимнее негреющее солнце скрытое невесомой дымкой, поднялось над самой головой.

Серый бесприютный пустынный берег уныло тянулся на долгие мили, насколько хватало глаз повсюду валялись голые гранитные глыбы и камни помельче, ни деревца, ни кустика не было в округе, серо-серебристый вереск кое-где пробивался меж камней, с необычайным упорством пробивая себе дорогу к солнцу сквозь сухой песок, камень и сильный пронизывающий ветер. Волны беспрестанно сотрясали гранитные скалы.

солнце месяцами не посещало мыс, и над ним повисло серое низкое небо, по которому студёный северные ветер то и дело гнал свинцовые тучи, проливавшиеся дождём.

стаи поморников кружили над мысом, высматривая спустившихся передохнуть морских пернатых обитателей. Их резкие крики оглашали воздух, смешиваясь с резким завыванием северных ветров меж камней. Вокруг, насколько хватало глаз расстилалось грозное северное море, вскипавшее белой пеной у острых прибрежных шхер, что высовывались из воды, словно клыки чудовища, а когда опадала набежавшая волна, они точно чёрные ворота поднимались из морских глубин, охраняя покой этого заколдованного царства гранита и холода.

но казалось людям, случайно заплывавшим сюда, что нету на свете больше никакой земли, ибо таким безлюдным и пустынным казалось это место.

Вот таким бесприютным и унылым предстал взору Лебелии мыс Кельсона, над которым с воем носился, нигде не встречая преград, холодный пронизывающий ветер.

- Посмотри наверх,- сказал Витовт, видя, что она разочарована унылым видом.

Следя за его взглядом, она подняла голову и замерла в восхищении. На крутой скале, к вершине которой вела витая лестница, высился полуразрушенный замок серого камня с маленькими башенками, а в стороне находилась чёрная железная башня, в которой по слухам и жил жестокий колдун. К замку по крутому каменному склону вела узкая полуразрушенная винтовая лестница, по которой можно было двигаться только гуськом. Тусклые железные перила кое-где были почти совсем съедены ржавчиной. Витовт пошёл первым и протянул руку Лебелии. Подъём оказался нелёгким. Покрытые мхом и лишайником осклизские ступени полуобвалившейся лестницы мешали идти, но вот они уже стоят на узкой каменной площадке, опершись спиной о холодную шершавую стену и смотрят вдаль. Там открывался прекрасный вид. А с площадки было видно далеко вокруг. Лебелия с удивлением и радостью оглядывала недавно такие мрачные и теперь так изменившиеся просторы. Впереди насколько хватало глаз расстилалась свинцовая гладь моря, по которому в беспорядке бежали белые барашки волн. Здесь на высоте грохот волн сливался в единый приглушённый гул, ветер трепал её растрепавшиеся волосы и тонкое платье, вокруг даже летали птицы – такая была высота. Вправо и влево разбегались серые холмы, кое-где покрытые серебристым колышащемся под ветром вереском. А внизу прямо под ногами вилась каменная лестница, и там, в головокружительной глубине расстилалась плоская равнина, усеянная острыми камнями. Но вокруг стояла непривычная для морского берега зловещая тишина, даже морские птицы не кричали, а шум прибоя отсюда был еле слышен. И лишь пронизывающий ледяной ветер гудел меж камней и в пустынных провалах бойниц этого заколдованного замка. И какое-то смутное беспокойство прокралось в сердце Лебелии, и даже Витовту стало не по себе. Но он стряхнув оцепенение, заставил себя не думать о том, что могло ожидать их за этими стенами, крепко сжав руку жены, смело шагнул в полукруглый уцелевший проём, бывший когда-то парадным входом.

Они очутились в густом давящем мраке. Он опутал их колдовскими путами, заставил усомниться в своей безопасности.

- Может, вернёмся?- дрожащим голосом спросила Лебелия.

- Подожди. Я привёл тебя сюда, чтобы ты знала, что есть на свете и такие места и бояться зря их не стоит, чтобы не привлекать к себе духов мрака.

Они поднялись ещё по нескольким крутым лестницам и очутились в зале с высокими окнами и каменным столом посередине. Холодный свет северного дня лился сквозь чудом сохранившиеся слюдяные пластины, разгоняя всепроникающий мрак. У противоположной стены на невысокой каменной скамеечке сидел изваянный из металла человек. На коленях у него лежала железная чёрная кошка, и человек мирно её поглаживал. Вроде бы ничего особенного, но какой у него был взгляд! И каким был он сам. На правой руке была надета окованная железом боевая перчатка. В этой руке он и держал старинной работы нордландский меч. Но глаза! Её поразили его глаза! Сощуренные они смотрели вловно с презрением. Хоть они и были стеклянными, но смотрели, словно живые. Как удалось людям воссоздать такое, в них светилась бесконечная злоба и ненависть ко всему живому и глубокое презрение ко всему и главное – глубокая какая-то непонятная скорбь и отчаяние и досада на себя самого. Досада на что?! Об его злодействах ходят легенды, он держал в страхе многие земли к северу и к западу от Нордланда, он велик, во-истину Велик – так на что же он злится. Он сделал в жизни всё, что мог и теперь должен быть спокоен. Но нет же, он злится, злится на себя самого, но за что?!.

- Почему у него такие странные глаза?- робко спросила Лебелия, боясь звуком своего голоса нарушить это нерушимое спокойствие больших залов, наполовину обрушенных и зловещих.

- Потому что при жизни этот человек много страдал,- сказал Витовт, взяв с колен изваянного из металла человека кожаные ножны и внимательно их рассматривая, - У этого колдуна было каменное сердце, но живая душа.

Витовт отложил в сторону ножны и склонился над обнажённым клинком старинной работы, что колдун держал в правой руке. Простые кожаные ножны лежали рядом на полу, костяная рукоять была украшена резьбой и серебром, а по сверкающей стальной поверхности клинка тянулась витиеватая затейливая надпись на чужеземном языке, который Лебелия не понимала.

- Что здесь написано и что это за язык?- спросила она у мужа, склонившегося над клинком.

- Это написано старшим Флутарком, старшими рунами севера, которые использовались с далёкой древности для записи заклинаний и проклятий. Сейчас ими пользуются только берсерки в отличие от младшего Флутарка, что нужен лишь для простого письма, да ты и сама знаешь.

А написано здесь древнее связующее заклятие или как его ещё называют, «заклятие, запирающее двери». Этими словами скрепляются все клятвы и все обеты, с ними же заключаются союзы и браки – это священные слова Запирающего и самого великого на земле заклятия и произносить его без особой нужды не следует, а то могут покарать боги. Но я его всё же прочитаю и давай скрепим наш союз священными словами предков!

Он поднял руку, обнял её, привлёк к себе и в глубочайшей тишине зазвучали медленно и протяжно слова старинного заклятья, похожего на молитву, слова, произносимые низким глубоким мягким голосом, который обволакивал, словно тёплым густым туманом. Сильная горячая рука крепко сжимала её плечо, а голос успокаивал, убаюкивал, вливаясь в мозг и разливаясь по всему телу сильными тёплыми волнами. Мягкие звуки чужеземной речи текли медленными и тягучими струями, согревая, обволакивая, отгораживая от всего опасного и дурного, текли словно обнимая её и шепча ей на ухо успокаивающие утешающие слова.

Пускай разлетятся оковы и путы,

Пускай разрушаются скалы повсюду,

Пускай рассыпаются замков твердыни,

Останется прочным заклятье отныне.

Ничто не разрушит – ни буря, ни ветер,

Уз дружбы, любви на этой планете.

И клятвы, что дадены светлой душой,

Ни что не разрушит той клятвы святой.

Не побратимства священный союз,

Ни кровных крепчающих уз,

Не разорвёт ни буря, ни ветер,

Ни меч, и ни сабля ни что на планете.

Пусть слово моё прозвучит

Все узы и клятвы скрепит,

Нет слова дороже и нету прочней,

Чем верности слово и слово друзей.

И нету сильнее любви благородной,

И дружбы сильнее святой,

Так конунг, и ярл, и раб худородный

Связуются нитью одной.

- величественно! А ты уверен, что тебе можно было произносить это заклинание?- спросила Лебелия, когда отзвучал последний отголосок заклятия.

- Да, сегодня можно. Я знаю, сегодня случится что-то необыкновенное новое.

Неотвязное беспокойство, которое преследовало Лебелию почти с самого утра, снова и с новой силой завладело ею.

- Пойдём отсюда,- сказала она мужу и схватила его за руку, вся дрожа от какого-то безотчётного страха.

- Чего ты боишься, глупышка, ведь статуя не оживёт и не встанет от нашего заклятия. Так чего же бояться?

- Я боюсь не за себя, а за тебя, милый мой,- и она прижалась к нему всем телом.

Он обнял её, и она замерла в этих крепких супружеских объятьях, словно только сейчас осознав то, как она близка и как она нужна ему в эту минуту, как была нужна всегда. И она словно бы только теперь остро и словно бы вновь осознала, что и он нужен ей, нужен как никогда раньше, нужен здесь, в чужом холодном краю, на краю земли, за которой лишь одинокие острова и рифы. Отныне они неразрывно связаны друг с другом не только словом, данным жрецу там, на её далёкой родине в стране Мечтаний там на далёком юге, и своими чувствами, но и словами и силами более крепкими, чем любые слова и обещания.

Но за ними наблюдали. Маленького пыльного оконца. Оно было маленьким и узким, но достаточным для того, чтобы.

Да, за ними наблюдали. Но супруги не заметили ни промелькнувшей за окошком тени, не услышали лёгкого шороха шагов за дверью, когда незнакомец отошёл от окна.

- Пойдём, пойдём отсюда,- вздрогнув, прошептала Лебелия, - пойдём из этого гнусного проклятого места, стены которого стали свидетелями нашей клятвы.

То чувство тревоги и беспокойства, не оставлявшее её с первой минуты их появления здесь, вновь с новой силой всколыхнулось в ней, и ей захотелось бежать, бежать куда глаза глядят, но только лишь подальше от этого странного страшного, навевающего тоску места.

Он взял её за руку, и так, крепко держась за руки, они вышли из замка. Витовт пошёл первым по лестнице. Он уже почти спустился, как Лебелия вскрикнула. Ей было больше видно сверху.

- Ой, кто это?

Из-за жалкой купы деревьев, притулившейся возле самой скалы вышел высокий воин в сером запылённом плаще. У него в руках не было ни меча, ни сабли, но было видно, что под плащом надета кольчуга, звенья которой слабо поблёскивали серебром из-под серебристо-серой ткани плаща. На голове у него был капюшон и разглядеть его лицо не было никакой возможности.