Арчибальд

У подножий гор Арчибальд повернул на запад и повёл путешественников узкими горными тропами, по спирали взбиравшимися в горы, к западу. Уже несколько часов шли они по этим тропам.

- Лошадей рано или поздно придётся оставить,- заметил Арчибальд.

Арчибальд уже освоился с новым положением проводника и начал вести себя более уверенно. С Рупертом и Эстором у него уже давно наладились дружеские отношения. Бернара и дам он боготворил и никогда не нарушал ту грань, разделявшую их. И вот теперь они ехали по двое – Эстор с Арчибальдом впереди, за ними Лебелия с Элоной, а Эльвира с Рупертом замыкали процессию. Все ехали молча, потому что никто не мог думать ни о чём другом, кроме как о судьбе Бернара.

Так в раздумьях ехали они, когда Элона вдруг услышала отдалённый стук копыт. Она обернулась и увидела вдали всадника. Он был далеко, и она не могла узнать его, но ей и не нужно было узнавать его.

- Бернар, Бернар едет! Он жив!- закричала она и, развернув лошадь, помчалась вниз по склону.

- Стойте, Ваше Высочество!- закричал Руперт и бросился за ней.

- Остановись! Это опасно. Откуда ты знаешь, что это он.- Оттолкнув Руперта, схватил её лошадь за уздцы Эстор, - Это может быть один из гвардейцев Роберта. И, послушай, очень опасно пускаться в галоп в горах.

Но она вырвалась и поскакала дальше.

Тем временем всадник, это был Бернар, ехал по крутой горной тропе, предположительно той, которую ему изобразил на карте Арчибальд. Обогнув очередной изгиб тропы, он увидел вдали силуэты всадников, медленно ехавших в гору. Он сразу понял, что это его спутники и перешёл в галоп. Вдруг от маленькой группке людей отделилась фигура и быстро понеслась вниз по склону.

«Кто бы это мог быть? Неужели Эстор. От него можно ожидать чего угодно. Да что же он делает! С ума сошёл он что ли?»

Но вот скоро стало видно, что это женщина, и через несколько минут, Элона, соскочив с лошади, бросилась к нему навстречу.

Сердце Бернара дрогнуло. Но он сказал спокойно:

- Здравствуйте, принцесса.

- Я так волновалась за вас!- ответила девушка и снова покраснела.

- Расскажи нам, Бернар, что произошло с тобой?- потребовал Эстор, когда первые восторги от встречи улеглись.

- Роберт пытался убить меня,- довольно будничным тоном произнёс Бернар.

- Как?! Он же твой брат!

- Но это не помешало обвинить меня во всех смертных грехах. И,- он вытащил из-под складок плаща пузырёк с коричневатой жидкостью. – Эстор, взгляни на это. Может быть, это какое-нибудь снадобье?

Эстор взял у него пузырёк и долго вертел в руках, разглядывая со всех сторон, затем открыл крышку и поднёс пузырёк к носу. Глаза его постепенно расширялись, а лицо всё больше вытягивалось.

- Где ты это взял? У Роберта?

- Да.

- И ты думаешь, он это принимает?

- А что?

- Надеюсь, что я ошибаюсь!..- он замолчал.

- Я никогда не видел раньше такого отвара, но некоторые составные части я знаю. Это кровь дракона и трава Урикун, Чёрная Трава, вызывающая страшные болезни. Её часто использовали колдуны. Настой на этой траве является сильнейшим ядом и вызывает помутнение рассудка. А кровь дракона…

- Понятно. Значит, Роберту кто-то дал этот отвар, чтобы… чтобы…- Бернар замолчал.

- Ведь не мог же он сам изготовить это. Значит, он находится под чьим-то влиянием. Хотя это уже неважно.

И, взяв из рук Эстора пузырёк, он размахнулся и забросил его далеко в сторону.

И они продолжали путь, не вспоминая более ни о Роберте, ни о яде. Вскоре, как и предсказывал Арчибальд, лошадей пришлось оставить, потому что тропа резко сужалась и шла круто вверх. Так они и поднимались гуськом по осыпающимся у них под ногами камням, возглавлял шествие Арчибальд с картой, а замыкал Руперт с мечом наготове. Становилось заметно холоднее, приближалась шапка вечно лежащих снегов. Вдруг Арчибальд остановился и так неожиданно, что Лебелия, шедшая следом, едва не сбила его с ног. Приставив палец к губам, он прошептал:

- Мне кажется, что мы здесь не одни.

- Этого ещё не хватало!- проворчал Руперт и, грозно подняв меч, повернулся лицом в другую сторону, откуда они только что пришли.

Подняв руку, Арчибальд подал знак следовать за ним. Все медленно и осторожно пошли вперёд.

- Слышите шаги?

- Нет,- также шёпотом ответили остальные.

Тут он резко остановился, а Руперт, шедший последним, резко обернулся и успел заметить тень, прижавшуюся к скале. Он в два прыжка очутился возле человека, съёжившегося у больших валунов. Все мгновенно окружили его. Бернар сразу узнал этого человека. Это был Арнольд.

Бернар грозно вышел вперёд. Увидев Бернара, Арнольд, кажется, задрожал ещё сильнее.

- Отвечай, кто ты и откуда и зачем следил за мной!- приказал он сурово. Голос его дрожал от гнева.

Арнольд неожиданно выпрямился и встал очень прямо.

- Я был купцом в молодости. Какое-то время я был другом графа Адальбрихтом фон Веберг, одним из самых влиятельных людей юга.

- Витовт фон Веберг его сын?- сурово спросил Бернар.

- Да, но он не виноват. Витовт ничего не знал о приказании сеньора Гроцери.

- Честный, хотя бы товарища не ввязывает!- пробормотал Бернар.

- Что тебе приказал Роберт?

Арнольд молчал. Бернар опустил руку на меч, и Арнольд в страхе прижался к скале.

- Он сказал, что у королевы Лебелии служит его брат, который очень опасен для него. И он приказал…

- Устранить его,- докончил за него Бернар.

- А как ты узнал меня? А ну да, мы же с Робертом очень похожи. Что было дальше. Как ты встретился с Робертом, как он заставил тебя выполнить приказание?

- Мне очень нужны были деньги,- робко проговорил Арнольд, - Я давно разорился, и Адальбрихт взял меня под своё покровительство. А когда он погиб его сын, Витовт, прервал со мной все отношения.

- Как же вы вместе-то оказались?- искренно удивился Бернар

- Я знал, что государственным посланцем пошлют Витовта. Он несколько лет специально обучался этой тонкой науке ведения переговоров. А я никогда не обучался этому, но был в дружбе со многими влиятельными господами при нашем князе, поэтому я и упросил князя дозволить мне сопровождать графа Веберга. Витовт не хотел меня брать, Но я уговорил его поехать с ним.

- А с Робертом вы как встретились?- повторил свой вопрос Бернар.

- У меня в империи родственник живёт. Я к нему ездил, а там случайно встретил Роберта. Он расспросил меня, откуда я, а когда узнал, что из Дении, обрадовался, дал денег. И вот…

- А яд ты кому передал?

- Не знаю. Девушке какой-то. Она сказала, что из дворца.

- А что ты ей пообещал за то, что она подсыпает отраву?

- Не помню. Кажется, увезти за море. Она хотела стать свободной.

- Ясно… С девушкой мы разберёмся. А с тобой что делать. Думаю, ты узнал меня. И знай, ещё раз встретишься у меня на пути, убью! Теперь убирайся! Слышал?!

И, резко повернувшись, он отошёл подальше от Арнольда, но его внимательные тёмные глаза следили за тем, как он уходит, сгорбленный, испуганный. Дождавшись, пока он не скроется за скалой, все снова двинулись в путь. Но не прошло и пяти минут, как они услышали ужасный крик. Это кричал Арнольд. Руперт вернулся посмотреть, что случилось, и увидел Арнольда, распростёртого на камнях под обрывом. Все подбежали к нему и, увидев разбитое тело, замерли.

- Да-а,- протянул Эстор, - Жаль человека. Подлец, а всё равно жалко.

- А мне нет,- проворчал Бернар.

Несколько минут постояв над телом Арнольда, они снова пошли к нависавшей над ними ледяной шапке.

Без приключений миновали они линию вечных снегов и пошли по бесконечным ледовым уступам. Поминутно приходилось закрывать глаза, потому что солнце слепило нещадно. Арчибальд с картой шёл впереди. Теперь, он обычно уходил далеко вперёд, а потом ждал остальных. Только с Эстором он, кажется, нашёл общий язык, с Рупертом он хотя и держался непринуждённо, но без особой симпатии. С остальными он вообще, практически не разговаривал. Первые дни он хмуро молчал, и Бернар не переставал удивляться, как Эстору удалось разговорить неподатливого горца. Однажды на привале, Эстор, подойдя к Бернару, спросил:

- Бернар, ты так переменился за последнее время.

- Знаю, слышал.- недружелюбно ответил тот, не поворачивая головы. – я говорил и буду говорить, что не следовало нам отправляться в это путешествие.

- Ты не исправим!- вздохнул Эстор, и собрался было уйти в палатку, когда к ним подошёл Арчибальд, который до сих пор молча и неподвижно сидел на корточках и смотрел на ближайшую скалу.

- Зря мы покинули страну в такой опасный момент,- проговорил Бернар глухо.

- О чём ты. Разве нам что-нибудь угрожало? Да к тому же ты знаешь, Гектор сможет отстоять нашу родину что бы ни случилось.- уверенно сказал Эстор.

- Я бы не был столь уверен в нашей безопасности. Зря я пошёл с вами.

«Он думает так из-за встречи с братом»- подумал Эстор, - если бы они не встретились, всё было бы в порядке. А теперь на него накатила меланхолия. И с ним нелегко будет сладить. Да будь он проклят, этот Роберт!»

Вслух он сказал:

- Как знаешь, я, пожалуй, пойду пройдусь.

Однажды Бернар подошёл к молчаливому горцу и попросил его показать ему несколько боевых приёмов, и горец, к его удивлению, согласился, сказав только:

- Вы там, на равнине, слишком медлительны, да и мечи ваши тяжеловаты и неудобны для нас. Но ладно, я попробую научить Вас, Сеньор, чему-нибудь стоящему, хотя знаю, что никогда вы, жители равнин, не сравнитесь с нами, горцами, в искусстве владения кинжалом.

Он отошёл на некоторое расстояние и предоставил Бернару сделать первый выпад. За представлением наблюдали все путешественники, а Эстор подавал Бернару меч, когда Арчибальд умелым ударом выбивал его у него из рук. Кинжал Арчибальда словно влитой лежал в его руке, и он ни разу не выронил его. Он сверкал словно молния, отражая удары Бернара, бьющего, правда, не в полную силу, потому что знал, что никакой кинжал не выдержал бы натиска настоящего боевого меча. Несколько дней подряд занимался Арчибальд с Бернаром. И почти всегда ехидные замечания Эстора выводили Бернара из себя. И он в душе поклялся когда-нибудь непременно припомнить ему его шуточки.

Но вот однажды, когда они шли гуськом по узкой горной теснине, Арчибальд остановился и, приложив палец к губам, прошептал:

- Мне кажется, что мы здесь не одни,- обратился он к ним.

- Как это понимать,- сурово спросил Бернар. – ты же говорил, что здесь, на вершинах, нет людей.

- Их не было здесь тогда, когда я в последний раз проходил этими местами, около тридцати лет назад.

- Но ты же не видел людей, ты только видел чьи-то тени, не так ли?- сказал Эстор.

- Да, но лучше нам всем быть настороже.

Они отправились дальше, и никто, кроме Арчибальда, не заметил бесшумно скользнувшую за скалу, тень. Но и Арчибальд, кажется, не обратил на это особого внимания. Но вот дорога нырнула в узкое ущелье меж обледенелыми каменными стенами. Сверкающие на солнце гранитные глыбы почти смыкались над головой.

- Не понимаю, как можно любить горы?- спросил Бернар.

Ему никто не ответил, и он, оскальзываясь на камнях, продолжал угрюмо идти вслед за Эльвирой.

Но вот впереди стены ущелья немного раздвинулись. Тропа в том месте заворачивала, огибая скалу, и шла дальше, снова ныряя в проход между скал. А прямо перед путниками была небольшая площадка, а за ней узкий уступ, прижимаясь к отвесной скале, прямой линией уходил вдаль. У всех вырвался вздох облегчение, когда они поняли, что им придётся идти по менее опасному пути. И вот, когда они достигли площадки и принялись огибать скалу, Арчибальд вдруг замер и прошептал, обернувшись к шедшему за ним Эстору.

- Тише! Мне кажется, я вижу человека.

Эта тревожная новость мгновенно облетела всю колонну, и все столпились на маленькой тесной площадке, вокруг Арчибальда.

Арчибальд молча указал на опасный уступ. Приглядевшись, они тоже заметили фигуру в белом плаще, почти сливающуюся с белоснежной скалой. Фигура крадучись подходила к площадке. Сомнений не оставалось: здесь обитали люди, и эти люди не хотели никакого вторжения в свои владения.

- Он пока ещё не заметил, что мы его обнаружили, но долго так продолжаться не может. Вы идите вперёд, а я останусь здесь и понаблюдаю за ним. Наверняка, он явился сюда не с добрым умыслом, иначе не стал бы красться, как вор.

Сбросив с плеч свой заплечный мешок, Арчибальд быстро и бесшумно подбежал к уступу. Судя по нервическим движениям, человек в белом плаще заметил его и стремительно бросился вперёд. Арчибальд оглянулся и, увидев, что его спутники и не собираются уходить, прошипел:

- Не смейте помогать мне!

Потом он стремительно и бесшумно, как дикая кошка кинулся навстречу противнику. И вот они сошлись! Противник Арчибальда был чуть ли ни в два раза выше декарца, и в руке у него был, вопреки ожиданиям, не горский кинжал, а тяжёлый меч. Лицо его было закрыто то ли берестяной маской, то ли капюшоном.

- Он же его убьёт!- с ужасом прошептала Элона.

Сестра обняла её за плечи.

Налетев друг на друга с разбега, противники замерли, оценивая друг друга. Затем безликий, как назвала его Лебелия, первым сделал выпад. Но Арчибальд увернулся от первого удара и быстрым движением выкинул вперёд руку с кинжалом. В следующие несколько мгновений всё смешалось. Белый и чёрный плащ развивались по ветру, клинки блестели на солнце. Но вот Арчибальд изловчился и ранил противника в руку, державшую меч. Тот вздрогнул, и меч полетел в пропасть. Но обезоруженный враг не сдавался. Он выбросил левую руку с зажатым в ней концом лассо. Он целился по ногам противника, но Арчибальд вовремя заметил хитрую уловку. Он подпрыгнул, и лассо просвистело под его ногами. А он на лету сумел после непродолжительной борьбы, вырвать его из рук хозяина. А тот, выждав несколько мгновений, ловко ударил Арчибальда в бок. Не ожидавший такого удара горец пошатнулся и, не удержавшись на скользком льду, начал падать. Он пытался удержаться, но не мог. В последний момент он ухватил за лодыжку своего противника и вместе с ним рухнул в пропасть.

Вся эта сцена на уступе происходила в течение нескольких секунд и без единого звука. И ни единого звука не прозвучало, когда двое горцев в сумасшедшей схватке вместе рухнули со скалы.

Наши путешественники потрясённо смотрели на опустевший уступ.

- Ну, вот и всё,- мрачно подытожил Бернар.

- Что дальше делать будем?- поинтересовался Эстор.

- Идти вперёд, что же ещё,- ответил его хмурый товарищ.

- Я понесу его мешок,- сказал Эстор, беря с земли лёгкий заплечный мешок Арчибальда. – Не верю я, что он погиб.

Они двинулись в путь.

***

Падение продолжалось долго, очень долго для того, чтобы осознать, что впереди верная гибель. Арчибальд видел внизу под собой острые обледенелые камни, но у него не было времени размышлять о неминуемой гибели. Руками он сжимал жилистое тело своего врага. Схватившись в смертельной борьбе, они неслись навстречу собственной гибели, но ни один не думал об этом. Они сжимали друг друга в смертельных объятьях, но ни один не мог одолеть другого. Но вот, наконец, Арчибальд изловчился и с силой ударил противника под рёбра. Тот отпустил руки, скорчился и отлетел далеко в сторону, прямо на острые пики скал. Арчибальд заткнул за пояс кинжал и успел сгруппироваться перед жутким ударом. Ему повезло: он упал ни на острые камни, а на более или менее ровный уступ скалы. Снег немного смягчил падение, но удар пришёлся ему под рёбра. Последнее, что слышал Арчибальд, был жуткий хруст костей, и ослепляющая боль лишила его сознания.

Медленно и плавно катились волны за кормой корабля. Чайки истошно кричали над этим безбрежным синим простором. Он, Арчибальд стоял у борта и смотрел, как вздымаются из голубоватой дымки вершины невысоких Западных гор, его родных гор. Домой, наконец-то он вернулся домой!

Но вот сознание его помутилось. А когда он снова мог видеть, он стоял на краю снежного утёса. Солнечные лучи играли на обледенелых камнях, всё кругом было залито ослепительным сиянием. Но вот он увидел, что к нему легко и быстро идёт знакомая фигура.

«Неужели я сошёл с ума!»- подумал он, глядя на высокого человека в матроской куртке. «Или я уже умер, что вижу его в стране призраков»

- Я ждал тебя,- сказал моряк, подходя и кладя руку ему на плечо. Он улыбался.

- Как?! Ты здоров?

Геллиот рассмеялся.

- Здесь, в стране умерших нет ни болей, ни увечий.

- Неужели они тебя убили!- с ненавистью воскликнул Арчибальд.

- А зачем я им искалеченным нужен. Грести я всё равно не могу. А руку они мне отрезали ради устрашения. Чтобы вы потом их не преследовали. Вот, что мол, ожидает каждого, попавшего к ним на корабль.

- А откуда ты узнал, что я скоро буду здесь.

- Нам, мёртвым, известно всё, что творится в мире. Мы становимся, как бы волшебниками. Ведь сверху видно многое. И ты, Арчибальд должен вернуться туда, в мир живых.

- Да, кому я там нужен,- покачал головой горец. – А вот ты не мог, не имел право уйти так рано.

- Нет, Арчибальд. Видно так было суждено. Моя жизнь не стала бы полезной. Всю жизнь я бы был простым моряком. И, не думаю, что я сделал что-нибудь стоящего. А ты не можешь умереть СЕЙЧАС. Ты нужен там, на земле.

- Кому? Кому я нужен?

- Своей матери, своим братьям. Тем, с кем ты сейчас идёшь через эти горы.

- А разве мои родные живы?

- Жива твоя мать и братья. Смотри!

И он подвёл Арчибальда к противоположному краю скалы и указал рукой вдаль.

- Видишь?

Там, внизу Арчибальд увидел родную долину и отцовский дом. Его мать и братья стояли на крыльце, смотрели на него и улыбались. Но они не видели его, НЕ МОГЛИ видеть. Глаза застлала какая-то качающаяся влажная пелена. Сколько долгих лет эти глаза не знали слёз.

- Пойдём,- взял его за руку Геллиот.

- Теперь ты понял, кому ты нужен?

Арчибальд молча кивнул.

- Иди.

- Куда?

- Откуда ты пришёл. Да, ты вернёшься в мир навстречу боли и страданиям, но это скоро пройдёт, и ты поймёшь, что не просто так я настаивал.

- Но…

- Иди.

И он посмотрел в глаза Арчибальду так, что горец впервые смутился. Впервые на него смотрели так мягко и так властно одновременно.

Геллиот положил руки ему на плечи и мягко развернул лицом к белоснежным уступам там, внизу.

- Мы с тобой встретимся. Но это будет позже, гораздо позже.

И он легко толкнул Арчибальда в спину.

«Что же он делает. Я же разобьюсь».

Но, вопреки ожиданиям, он не полетел вниз с головокружительной быстротой, а плавно парил над пропастью, опускаясь всё ниже. Словно тёплая перина окутала Арчибальда, и живительные волны этой теплоты перекатывались по всему телу. Не было ни боли, ни страха, ни тревог, ни усталости - всё словно ушло куда-то вместе с этой теплотой. Как хорошо было плыть вот так, не думая, по тёплым волнам безграничного счастья и покоя! Казалось, чьи-то надёжные, ласковые руки поддерживали его, бережно пронося над острыми скалами. Чья-то ободряющая улыбка дарила ему радость и покой. Чьи-то внимательные, добрые глаза наблюдали за ним: это были глаза Геллиота, который с сожалением смотрел ему вслед и вздыхал.

- живи! И будь счастлив, Арчибальд, в том мире, который я так рано покинул и куда мне уже не суждено возвратиться!

Арчибальд открыл глаза. Резкий ослепительный свет резанул по глазам, и он поспешил их зажмурить и не открывать без особой причины. Лежал он лицом вниз на обледенелой скале. В левой ноге постепенно нарастала боль. Возможно, он вывихнул её при падении. Он попробовал пошевелиться, но все члены будто отяжелели и не хотели повиноваться, а тело резанула такая боль, что он чуть было снова не потерял сознание.

«Сколько я здесь пролежал? Часов пять не меньше,- подумал он, взглянув на небо, где солнце уже клонилось к западному краю небес. «Немудрено, что теперь я даже пальцем не могу шевельнуть». Когда боль немного отступила, он вдруг понял, что ему сильно что-то мешает. Скосив глаза, он увидел… свою левую руку, вывернутую под неестественным углом и застрявшую между камнями. Он попытался выдернуть руку, и сильная боль обожгла всё его тело, а рука так и осталась зажатой каменными тисками. Несколько минут Арчибальд обдумывал, что же ему делать дальше. Затем, собрав все силы и стиснув зубы, стоня от боли, он наконец-то вырвал руку из смертельной ловушки. Затем он попробовал продвигаться, подтягиваясь на руках и помогая себе здоровой ногой. Рукавиц на нём не было: он предпочитал сражаться без них. Да они, в сущности, сейчас бы только мешали цепляться руками за мелкие трещины в скале. Снег царапал, обжигал пальцы и ладони, но Арчибальду было не до окровавленных рук. Но вот он не выдержал – упал лицом на твёрдые шипы льда и, кажется, до крови разодрал себе губы и поцарапал лицо, но у него уже не было сил задумываться об этом.

«Ну почему я не остался там, с Геллиотом? Зачем он послал меня обратно?.. Нет, мне нельзя раскисать» он вспомнил истории о северных моряках, которых точно также не слушались ноги, потом язык, они отказывались идти и умирали. «Нет, со мной не должно повториться то же, что и с ними. Я во что бы то ни стало должен дойти! И я дойду! Дойду!.. Моряки не сдаются!.. А горцы тем более. Но как это тяжело – идти, вернее, ползти, вперёд. Я бы отдал все сокровища мира, чтобы только остаться здесь и не двигаться». Но ему вдруг вспомнились слова Геллиота: «Своей матери, своим братьям. Тем, с кем ты сейчас идёшь через эти горы».

«А им-то я зачем понадобился? Они и сами без меня отлично справятся. Карту я им нарисовал, а дальше…»

Что будет дальше, он не решил. Ему с поразительной ясностью вспомнился родной дом, старшие братья-близнецы, высокие и статные, в отличие от него, его мать, вечно стоявшая на крыльце в ожидании сыновей с ближайшего пастбища, его отец-охотник, всегда с луком и в штанах из козьей шерсти. Родной дом! Разве он имеет право раскисать, имеет право огорчать мать своей смертью. Но тут же он с горечью подумал:

«А разве они меня ещё помнят. Тридцать с лишним лет, как я скитаюсь по чужбине. Разве эта долгая разлука не будет равносильна смерти? Нет, они не могут меня забыть. Я должен! Должен добраться до дома! О моя свобода! Да будь ты проклята, свобода. Тридцать лет я не видел родных берегов, тридцать лет я скитаюсь по чужбине. Зачем нужна такая свобода, раз нет у тебя родины?»

Размышляя таким образом, Арчибальд продолжал ползти вверх. Ему, наконец, повезло – скала начала подниматься вверх широкими уступами, на которых можно было передохнуть. Он останавливался почти на каждом уступе. Солнце давно уже перевалило горизонт и сейчас уже почти склонилось до самого западного края неба, а Арчибальд всё полз и полз…

Наконец, уже в сумерках он добрался до вершины скалы и попытался встать. То, что он испытывал раньше, не шло ни в какое сравнение с той болью, что нахлынула на него откуда-то из глубины. Он закричал, в глазах у него помутилось, голова закружилась, и он упал на снег. Немного отдышавшись, он сунул правую руку под плащ, чтобы немного согреть, левая по-прежнему не желала слушаться, а когда он пытался ею пошевелить, резкая боль пронзала всё тело. «Неужели мне суждено здесь замёрзнуть, как тем матросам в северных морях. У, проклятый гранит» и он со всей силы ударил рукой по корке льда, на которой лежал. Но у него не было сил подняться. Он долго смотрел в синеющее над ним высокое небо и думал: «Всё это сказки, что орлы вытаскивают из ущелий людей. Такого не бывает. Надо выбираться самому». Он закрыл глаза и не заметил, как уснул.

Резкий утренний свет разбудил его. Он попробовал пошевелиться: тело поддалось, и он стал медленно подниматься. Превозмогая боль, он поднялся на ноги и сделал первый шаг. Невыносимая боль пронзила всё тело, зашумела в ушах, но он всё же сделал второй шаг, третий, четвёртый… «Не сдамся!- шептал он, - Не позволю себе замёрзнуть здесь, среди этих каменных стен». И он шёл тяжело, задыхаясь, с частыми остановками, но шёл, упорно шёл вперёд!

***

Маленький отряд продвигался медленно. Без Арчибальда было как-то невесело. Бернар не понимал, почему, но ему тоже не хватало этого угрюмого молчаливого человека, который мог часами не говорить ни единого слова. Все ещё надеялись, что он выжил и вернётся. Но надежда с каждым днём таяла. Теперь впереди шёл Бернар с картой. Без молчаливого горца было нелегко – тот знал дорогу почти наизусть и редко заглядывал в карту, а Бернару приходилось часто останавливаться, чтобы свериться по компасу с картой. Так с частыми остановками в глубоком молчании они шли вперёд. Надеясь на возвращение Арчибальда, они шли медленно, чтобы тому было легче найти их в горах.

«Почему, когда успеваешь привыкнуть к человеку и полюбить его, он исчезает. Так Элдин, теперь Арчибальд». Горец чем-то сумел расположить к себе всю компанию. Хотя женщины и мало общались с ним, но им было как-то уютно за этим коренастым надёжным человеком. Больше всех по Арчибальду грустил Эстор. Его молчание, казалось, не угнетало, а таинственным образом сопровождало всех. Теперь без него стало как-то неуютно, пусто… шёл уже шестой день после того, как Арчибальд рухнул с уступа. И вот сейчас они шли, не разговаривая, впереди были лишь белые горы, ослепительное солнце и постоянный вечный холод. В такой обстановке даже всегда весёлый Эстор приуныл. Но

- Эй, господа воители, оглянитесь!

Шедшие позади Эстор с Рупертом мгновенно остановились и вскинули руки с кинжалами.

- Опустите оружие,- сказал подошедший к ним человек.

Лицо пришельца было закрыто капюшоном, но хриплый голос сразу подсказал, кто перед ними. У Руперта мгновенно вытянулось лицо, а у Эстора пропал дар речи, и в его карих глазах Арчибальд уловил суеверный ужас, сменившийся за тем каким-то обескураженным выражением. Глядя на него, Арчибальд хрипло расхохотался.

Услышав голоса, остальные тоже остановились, но ещё не спешили подходить ближе.

- Не бойтесь, я не призрак и не мертвец, вставший из могилы. Вы уже меня похоронили, ну-ка признавайся Эстор!

До Эстора постепенно начал доходить смысл происходящего, но из всего словарного запаса у него остались лишь местоимения и предлоги.

- У… А… Ты… живой?!

- Можешь потрогать,- улыбнулся горец.

И тут до него дошло.

- Арчибальд! Ты жив!- и он бросился обнимать друга – Бернар, идите сюда, Арчибальд воскрес из мёртвых.

- горца окружили. Женщины засыпали его вопросами, как ему удалось выжить, но тут сквозь собравшихся протиснулся Бернар. Он подошёл к Арчибальду и молча пожал ему руку. Сильно было пожатие воина, но пожатие горца оказалось сильнее, так что Бернар долго ещё потом растирал запястье.

- Но что у тебя с лицом?- обеспокоено спросил Эстор.

И, правда, было о чём спрашивать: губы у Арчибальда были разбиты, и он поминутно сплёвывал в снег кровь, через всё лицо пролегали багровые полосы, из носа то и дело капала кровь.

- Тише, тише,- заворчал он, - У меня сейчас голова разболится.

- Ну, что, идёмте?- спросил Руперт.

Все пошли вперёд. И тут Эстор заметил, что Арчибальд идёт как-то нетвёрдо, тяжело, прихрамывая на левую ногу, а правую, словно куль, волочет за собой. Предварительно приказав Бернару ставить палатку, он подошёл к горцу.

- Что у тебя с ногами?- спросил он.

- Не знаю. Левую вывернул, наверное, отмёрзла. Я её совсем не чувствую.

- Гляди, они же у тебя распухли. В таком состоянии нельзя идти… А что у тебя с рукой?!- воскликнул он, обратив внимание на его руку, которую моряк всё время держал за спиной,

он безуспешно пытался скрыть искалеченную руку в складках плаща.

- Да, это ничего.

- Покажи руку!

И Арчибальду пришлось повиноваться. Со вздохом он протянул руку другу.

Увиденное повергло Эстора в шок. Царапины и разбитое в кровь лицо не шли ни в какое сравнение с тем, что увидел Эстор. Кровоточащие ссадины на обеих ладонях Арчибальда, вздувшиеся кровавые волдыри и мазоли – всё это просто не поддавалось описанию. Левая ладонь была сплошным кровавым месивом,- Арчибальду приходилось волочить её весь свой тяжёлый подъём по скалам по ширшавому, раздирающему руки в кровь льду, потому, что боль не давала ему спрятать руку за спину,- два пальца были вывернуты, а от мизинца остались лишь раздробленные суставы. Кисть была вывернута ладонью вверх, а в районе локтя рука не сгибалась, потому что при падении повредились сухожилия. Правая его ладонь пострадала меньше, но тоже была стёрта в кровь, ведь ему приходилось цепляться единственной рукой за острые выступы и режущий кожу лёд. Когда Эстор, наконец, опомнившись от увиденного, он посмотрел на его ноги. Левая нога сильно распухла.

- Как же ты с такими ногами шёл?

- А что же делать, так и шёл, вернее сказать, полз.

- нет, в таком состоянии тебе идти нельзя. Руперт, Бернар помогите мне его уложить.

Те тут же подбежали на зов. Протестующего Арчибальда взяли под руки Руперт и Эстор, а Бернар помогал ему идти. Упирающегося Арчибальда буквально втащили в палатку и как куклу завернули в его одеяло. Эстор склонился над ним. Быстрыми руками лекаря он ощупал рёбра и ноги моряка. И, насколько он смог понять, два ребра были сломаны, а одно из них почти полностью раздроблено. Внимательные глаза горца следили за его движениями.

- Ну, что, плох я?

- Да, не в лучшем состоянии. Но мы это вылечим и не с таким справлялись. Затем он занялся рукой. Наложив шину на локоть, он попытался вправить искалеченную кисть, ноарчибальд не смог сдержать громкого стона, и Эстору пришлось отказаться от этой безнадёжной затеи.

- Ну, что, мне ампутируют руку.

- Возможно, кисть ампутируют. Но не стоит думать сейчас о плохом.

Затем он крепко притянул руку Арчибальда к телу.

- Постарайся ею не шевелить. Так, снимай штаны! Сестра, наколдуй нам тепло, пожалуйста.

Лебелия отвернулась и принялась бормотать заклинания. Воздух на глазах начал теплеть. Когда тепла было достаточно, Эстор вместе с Бернаром стянули с Арчибальда штаны, и Эстор быстро пробежал пальцами по левой ноге.

- Сильный вывих,- кратко констатировал он, а вторую ногу они с Бернаром тщательно растёрли мазью, и она постепенно начала розоветь. И попытался с помощью Бернара вправить ногу. Арчибальд, сжав зубы, стерпел сильнейшую боль. Затем они одели его обратно.

Закончив осмотр, Эстор отошёл, критически оглядывая своего пациента. Затем он набрал снега и подогрел его в аллюминевой чашке с помощью волшебства.

- На, пей!

Но Арчибальд отвёл его руку.

- Не буду.

Тогда Эстор вытащил из вещевого мешка лепёшку и протянул её моряку.

- Не буду,- упрямо повторял тот.

- Нет, это тебе придётся съесть. Ты же шесть дней ничего не ел. Не понимаю, как ты ещё на ногах устоял.

Наконец горец сдался. Отщипнув от лепёшки маленький кусочек, он проглотил его и понял, как голоден. Вскоре несколько лепёшек было съедено и выпита несколько кружек горячей воды. После этого Эстор попытался его уложить, но он воспротивился. Он всеми силами пытался выбраться из-под одеяла, но Эстор не дал ему подняться.

- Запомни, тебе нужно лежать. И вообще, куда ты сейчас с такими ногами пойдёшь?

- Не пойду, так поползу. Я полдороги прополз и сейчас смогу.

- Не говори глупостей! Лежи!

Руперт откровенно смеялся, а на темнокожем лице стоящего рядом Бернара играла широкая белозубая улыбка.

- Лучше не противься. Если наш Эстор сказал, значит так и будет.

- Вот именно. Однажды я одного такого упрямца успокоил. Правда, его это всё равно от смерти не спасло,- добавил он со вздохом, вспомнив приятные черты Элдина, а Арчибальд тут же подумал о Геллиоте, и ему вспомнились его слова: «Ты не можешь умереть СЕЙЧАС. Ты нужен там, на земле». И свой вопрос: «Кому? Кому я нужен?» Теперь он знал ответ. Он знал, что он нужен этим людям, которые сейчас стоят возле него и с тревогой ожидают. Он доберётся домой и всё будет хорошо. И ему вдруг почудился голос Геллиота: «Не противься, Арчибальд. И знай, всё будет хорошо!»

«Да, ты прав, друг»- мысленно ответил ему Арчибальд.

Он, наконец, успокоился. И тут ему в голову пришла не самая приятная мысль, что он должен вот так лежать, беспомощный, укутанный, словно кукла, и ждать, ждать… А чего ждать, неизвестно. Наверное, смерти. Он вспомнил история о моряке с северных островов, который погиб где-то на крайнем севере. У того бедняги отказали ноги, потом речь. «Но я, по крайней мере, ещё не утратил разум, как это случилось с ним. И, надеюсь, что я избегну его плачевной судьбы». Он вспомнил одинокую заброшенную могилу безвестного моряка на безлюдном, заносимым снегами острове, грубо забросанную камнями, и ему стало холодно. «Вот так и я умру среди этих вечных снегов, среди гор, и лишь холодный западный ветер будет знать, кто лежит под этим грубым камнем. В честь него хоть залив на этом острове назвали, а в мою честь что назовут?»

Но от этих мрачных мыслей его отвлёк Эстор, сказав:

- А теперь спи.

- Как вы мне надоели,- проворчал по-декартски Арчибальд. И, вообще, никогда я не думал, что мне, горцу, придётся принимать помощь от колдуна.

- Зачем же так не почтительно,- улыбнулся Эстор на ломанном декартском, склонившись над больным

Тот от удивления раскрыл глаза.

- Ты знаешь мой язык?

- Да, он у нас полиглот, правда, Эстор. Хотя я и не понимаю, когда ты успел его выучить?- вмешался Бернар.

- Нет,- игнорируя реплику друга, ответил Эстор, - Это язык клана я̀роми, но ваши языки очень похожи. И, к тому же, я могу сказать на нём всего несколько фраз.

Арчибальд закрыл глаза, а через несколько минут сонным голосом спросил:

- Чем ты меня напоил? Так спать хочется.

- Конечно, не спать шестеро суток.

Но Арчибальд его уже не слышал, он погрузился в глубокий сон, и ему грезились родные зелёные пастбища, стада коз, кривые тропинки, по которым они с братьями часто бегали, вереск на камнях и отчий дом, мать на крыльце и братья.

Ночью он начал бредить. Он метался в жару под одеялом и бормотал фразы на своём языке. Эстор даже начал бояться – не забыл ли он их язык. Отдельные фразы он мог перевести.

- Он говорит о своей семье, разговаривает с братьями и матерью.

Все спали. Только лишь иногда сонную тишину нарушало бормотание Арчибальда. Эстор не спал. Он вышел из палатки, к скучающему на часах Руперту, когда вдруг услышал тихое всхлипывание. Оно доносилось из угла, где лежала Лебелия. Он сразу оказался возле неё.

- Что случилось, сестра?- встревоженным голосом спросил он.

- Мне страшно, брат. Я видела в сон.

- Ты веришь снам?

- Нет, но здесь мне кажется какое-то предзнаменование. И не очень хорошее предзнаменование.

- Напрасно ты доверяешь сновидениям. Это никогда до добра не доводило.

- Выслушай меня, Эстор.

- Я тебя внимательно слушаю, сестра.

- Я видела себя в какой-то мрачной пустыне. Я шла, такая грустная, подавленная. И вдруг слышу шёпот: «Помоги. Помоги, королева!» и голос такой низкий, знакомый. Я подошла, а это Витовт в разбитых латах. Всё лицо в крови. Он тянет ко мне руки и так жалобно глядит на меня. Я протянула ему руку, а он как сожмёт её и начал подниматься. И мне вдруг так стало страшно. А потом всё пропало, и я проснулась.

- Успокойся, сестра. Ведь, это всего лишь сон.

Эстор опустился возле неё на колени и погладил по шелковистым волосам. А Лебелии вдруг вспомнилось, что уже два года подряд к ней во сне приходил голубоглазый красавец. Она долго не могла вспомнить кто это. Но потом вспомнила – дениянский посланец, граф Витовт фон Веберг…

Волосы её растрепались, выбившись из-под капюшона. Лицо пылало и по нему градом катились горячие солёные слёзы. Эстор смотрел на неё неотрываясь и вдруг не выдержал: наклонился к ней и поцеловал в сочные алые губы. Она задрожала и закрыла лицо руками.

- Что ты делаешь! Это же грех. Я теперь буду тебя бояться.

- Извини, не сдержался. Просто ты очень красивая!

- Ну, тогда всё в порядке,- улыбнулась сестра.

Эстор обнял её за плеи. Она дрожала под его сильными тёплыми руками.

Так они и просидели, чуть ли не до рассвета, пока Эстора не привлёк стон Арчибальда.

Он метался в бреду, вскрикивал, шептал что-то пересохшими губами на своём наречье. Эстор с трудом, но понимал его, он сам обучил его своему языку. Однажды в бреду Арчибальд схватил здоровой рукой Эстора за руку и, притянув её к губам, прошептал:

- Не оставляй меня. Помоги мне, помоги мне!

И Эстор понял, что сейчас как никогда нужен этому суровому, неразговорчивому жителю гор, что только он может помочь ему в такие тяжёлые для него дни. Ведь только он стал ему настоящим другом после бедного Геллиота. И уже в продолжении всей ночи не отходил от него ни на шаг. Слушая эти бессвязные бормотания и вскрикивания больного, удерживая его искалеченную руку, когда тот начинал метаться, Эстор с содраганием вспоминал тот другой день и того другого человека, которому тоже была нужна, как воздух необходима его помощь. Тот знойный пыльный день в пустыне под палящим солнцем, когда он стоял, обливаясь потом, и вглядывался, беспрестанно вглядывался в колышущиеся ослепительное марево, и ждал, ждал без конца… ждал где-то одиноко бредущего потерянного для всего мира странника – северянина Элдина, который, может быть, давно уже лежал где-нибудь мёртвым, и никто не знал об этом. Вспоминал также Эстор как потом увидел его, усталого, медленно бредущего в знойном воздухе без плаща в промокшей насквозь от пота и крови рубахе. Вспомнил он, как нёс Элдина на руках весь остаток дня к спасительной палатке в освежающей тени леса, вспомнил, как Элдин умолял его, чтобы он позволил ему идти самому и как у него тут же подкасились ноги, и он упал прямо на руки друга, вспомнил, какими умоляющими глазами смотрел на него Элдин, когда он нёс его на руках через пустыню. Он вспомнил эти затуманенные беспамятством глаза, и ему сделалось жутко. Вспомнил он и худое измождённое голодом и страданиями лицо Элдина, его иссохшие, искусанные в кровь губы, его ввалившиеся щёки, заострившиеся нос и скулы и глаза, непомерно большие на исхудалом лице. Он вспомнил, как затекли и болели руки, державшие Элдина, вспомнил его ужасные раны на спине и как он заставлял Элдина выпить приготовленный для него отвар. Но ничто не могло сравниться с тем чувством радости, когда Элдин впервые открыв глаза, прошептал: «Мы уже дошли» и улыбнулся. Тогда настоящая волна радости затопила сердце Эстора, и пусть ни к нему, а к Бернару был обращён проясняющийся взгляд, он знал, что Элдин никогда не забудет его и того, что они оба пережили в тот памятный день в зыбком колышущимся мареве. Ох, Элдин, Элдин, неужто не суждено тебе больше скакать по дорогам Прайдена и любоваться осенними красками. И вот теперь, сидя возле беспамятного Арчибальда, Эстор вдруг ясно и отчётливо понял, что он нужен, нужен здесь и сейчас, а ни где-то там в чужих краях, нужен этому суровому гордому человеку, сейчас он нуждался в нём, и он, Эстор, не мог обмануть его ожидания.

И Эстор только теперь отчётливо осознал, что его призвание – лечить, давать жизнь и радость другим. Он должен посвятить этому всю жизнь! Он понял это толь ко теперь, сейчас, в горах, когда здесь была нужна, просто необходима его помощь, и никто, кроме него не мог помочь.

Когда горец очнулся, был уже день, но Эстор по-прежнему держал его за руку. Арчибальд не заметил ни просветлевшего неба, ни солнца над самой палаткой, которое уже начинало невыносимо припекать, он и этого не заметил. Остекленевшим взглядом он уставился в брезентовый потолок.

- Эй, друг, ты живой?

Он медленно повернул голову и встретился глазами со встревоженным Эстором, державшим на коленях его искалеченную кисть. У Арчибальда жутко ломило всё тело, его мутило и ему казалось, что он умирает.

- Как тяжело умирать,- хрипло простонал горец, - О, Эстор, если бы ты знал как мне плохо.

- Я знаю,- успокаивающе сказал Эстор, - Но ты должен терпеть, чтобы выстоять. Мне приходилось видеть такие раны, что и представить не возможно, и я знал, что без веры им не выжить. Верь! И всё будет хорошо. Всегда надо верить, чтобы не случилось… А знаешь, Арчибальд, мы думали, что ты умер. Слава богам, что этого не случилось. А что твоя рука?

- Я её совсем не чувствую.

Неужели ему суждено погибнуть вдали от родины.

Эстор попытался пошевелить больной рукой товарища, но Арчибальд вздрогнул, лицо его исказилось от ужасной боли, но он не издал ни звука.

- Не сдерживай себя. Кричи, плачь. Тебе станет легче.

- Я горец и моряк и приучен терпеть. Я не хочу, чтобы мои друзья слышали, как я страдаю…

Но на большее у него не хватило сил, и он умолк, морщась от боли. Он замолчал, и на протяжении нескольких дней из него невозможно было вытянуть ни слова. Есть он наотрез отказывался, а на привалах, молча сидел в стороне, безучастный ко всему, и неподвижным стеклянным взглядом смотрел вдаль, на запад, туда, где находилась его Родина. Поднимать его приходилось силком, чтобы он не замёрз. Заставить Арчибальда, хотя бы проглотить ложку похлёбки из консервированного мяса было невозможно. Он почти ни с кем не разговаривал и отворачивался от предлагаемой пищи. Так продолжалось несколько дней. Когда он всего один или два раза за четыре дня пытался заговорить его начинал мучить ужасный кашель, выворачивающий лёгкие, он смущался и замолкал. И вместо членораздельной речи у него выходили лишь хриплые непонятные звуки. Однажды Эстор, идя по следам Арчибальда, заметил, что горец плюёт кровью.

Эстор знал такое состояние, когда человек полностью замыкался в себе для того, чтобы организм восстановился. Такое могло произойти после сильного потрясения или при тяжёлой болезни. Иногда это состояние быстро проходило, иногда требовались недели и даже месяцы, чтобы человек вернулся к нормальной жизни, а иногда люди постепенно сходили с ума и уже никогда не могли вернуться к прежней жизни.

Однообразность похода и постоянный холод подействовали на Эстора. Всегда жизнерадостный, душа компании, он теперь стал молчаливым и печальным. И некому теперь было поддерживать радостное настроение среди путешественников. Первые роли теперь перешли к Бернару. Теперь он каждое утро грубо расталкивал Эстора, заставляя его подняться. Тот, ворча, выбирался из-под тёплого одеяла, кое-как завтракал, выходил из палатки, клал себе на плечо руку ничего не соображающего Арчибальда и уныло шёл позади отряда, волоча на себе тяжеленного горца. Арчибальд был совсем плох. Он почти не мог ходить, так что его приходилось буквально носить на руках. Он, кажется, утратил рассудок и не отвечал на вопросы, а если и отвечал, то бормотал что-то на своем языке. «Жаль, что у нас нет нарт» - как-то пожаловался он Бернару. «Не тащить же его всё время на себе». Но вот Арчибальд постепенно начал возвращаться к нормальной жизни. Однажды утром он даже начал говорить с Эстором. Приближалось первое Июля и, чем ближе приближалась середина лета, тем он становился более живым и разговорчивым. Когда Арчибальд уже начинал приходить в себя, однажды ночью он сказал, дежурившему возле него Эстору:

- Я всё никак не пойму, зачем вы меня с собой тащите. Я ведь не навязывался, а вы вот меня, можно сказать, почти за волосы, из безумия вытянули! А я то, чем вас отблагодарил?! У меня ведь ничего с собой нет, а сам я теперь больной, да к тому же ещё и калека! И мешок ты мой на себе нёс, и меня тащил, когда я без сознания был, не соображал ничего. И, вообще, зачем я вам нужен? Я ведь иноземец, северянин, как вы нас, западников, называете.

- Что это значит!- вмешался Бернар, - Мы его, можно сказать, из могилы на свет вытащили, а он ещё и не доволен?!

- Спасибо вам, но лучше вам оставить меня здесь. Всё помирать! Какая разница где, здесь или на равнине!

- Совсем с ума спятил! Да, разве так можно! Друзей в беде оставлять. Вас, моряков, как там учили: всегда за собратьев горой, и на суше, и в море! А ты, тоже мне, моряк!.. Разве для этого шёл ты вперёд, превозмогая боль, разве для этого цеплялся ты за жизнь, чтобы потом вот так вот просто сдаться? Разве к этому стремился ты, Арчибальд в своих снах, в своих мечтаниях?! Подумай, ведь тебя впереди ждёт дом, ждут родичи и кров! Подумай об этом и НИКОГДА б ольше не смей говорить с нами о смерти!

Ни разу больше они к этому разговору не возвращались.

Однажды он проснулся ночью от ноющей боли в руке. Давно уж не чувствовал он этой боли. Впрочем, эти несколько дней, а может даже и недель, он вообще, мало что чувствовал. Всё это время он словно спал. Смутно помнил он Эстора, который всегда находился рядом с ним и заставлял его куда-то идти, смутно помнил заснеженные горы. Он знал, что на такой высоте должно было быть очень холодно, но по телу всегда разливалось живительное тепло, и только одно он помнил чётко – далёкое родное плоскогорье Декарт, родную деревню и мать с братьями. Это видение сопровождало его всё это время: на привалах, ночью во сне и днём во время трудных переходов, которых он не помнил. И вот теперь он словно бы очнулся ото сна, и вновь вернулась ноющая боль в руке и сознание того, что его Родина далеко, очень далеко. И дойдёт ли он до неё!..

Но и ещё было что-то в эту ночь, что-то необычное, новое – это был восторг. Ведь это была ночь перед Великим праздником запада, Великого праздника его народа. Теперь он знал – это боги исцелили его от забвения.

Он медленно поднялся и бесшумно вышел из палатки.

Светало. Первые лучи ещё невидимого солнца уже озарили тонкую полоску над горизонтом и жидким предрассветным светом распространились по всему горному хребту. «На нашем нагорье тоже сейчас утро». Он повернулся лицом к востоку и стал ждать пробуждения солнца. Когда оно появилось: алое, величественное оно поднялось над горизонтом и поплыло над горами. Снега сразу окрасились всеми оттенками розового, а отдельные ледяные кристаллики засверкали, как бриллианты. Арчибальд подошёл к самому краю скалы, простёр руки в приветственном жесте и стоя лицом к солнцу, начал петь невыразимо прекрасную песнь, славную песнь своего народа, песнь встречи солнца, ведь было первое Июля, праздник середины лета и встречи солнца. Вначале он пел тихо, чтобы не разбудить спящих, но постепенно магия песни захватывала его всё сильнее и сильнее. И вот он уже забыл и о товарищах, и о болезни, и о холодных снежных враждебных горах, обо всём на свете, кроме своей родины, кроме своего дома. Услышав звуки песни, все заспанные выбрались из палатки. Эстор хотел было подойти к горцу, но Бернар шёпотом остановил его:

- Не надо, слышишь, ему не до нас.

Все замерли, глядя на эту величавую картину: коренастый невысокий Арчибальд в тёмном плаще, лицом к восходящему солнцу, само это великое солнце, сверкающие под этим солнцем снега, величавые горы и голос горца, казалось, только он звучит в этой удивительной тишине, звенел, взлетая к небесам, которые он прославлял. Его голос не был красив: низкий и хриплый – сейчас он обрёл какую-то небывалую силу: он окреп, стал шире, заполнив собой, казалось, все пропасти и ущелья, темнеющие меж величественными хребтами. Эта дивная песня повествовала о том, как предки горцев отвоевали свои земли от северных захватчиков, но большая часть песни была посвящена солнцу и свободе. Она звенела в чистой голубизне высокого неба, и не было, казалось уголка, куда бы она ни проникла. Когда последние звуки песни смолкли, Арчибальд ещё долго стоял на краю обрыва с распростёртыми руками и молчал. А когда он повернулся, его лицо преобразилось до неузнаваемости: черты стали мягче, а в глазах появился какой-то добрый и шаловливый огонёк жизни. Ни следов апатии, ни усталости, ни постоянной мрачной задумчивости, в которой он пребывал всё время, столь его знали наши путешественники. Теперь оно как бы просветлело, было озарено из нутрии каким-то божественным светом. Арчибальд стал другим. Магия песни выпустила на свет того, кто скрывался под сурово-равнодушной маской, того, совершенно не похожего на этого молчаливого мрачного человека, того, пылкого душой и стремящегося к своей цели чрез все невзгоды и страдания человека, человека с душой истинного горца.

Все стояли и молча смотрели на него, зачарованные магией песни.

- Наш пациент, оказывается, и петь умеет,- еле слышно прошептал Эстор.

Никто из друзей его не услышал, но Арчибальд уловил шёпот и повернулся к нему.

Бернар только сейчас заметил, какие у него яркие зелёные глаза. Как он раньше этого не замечал?..

- А ты не боишься, что нас могут услышать? Здесь негде укрыться от их стрел.

Они стояли на самой вершине горы.

- Нет, все кому надо уже услышали,- не сразу глухо ответил горец и улыбнулся, впервые за долгие дни.

Но тут белой молнией из-за скалы выскочил большой горный барс и кинулся на Арчибальда.

Ещё не оправившийся после болезни, нетвёрдо стоящий на ногах Арчибальд, не мог бы сразиться с таким опасным противником.

Но он неожиданно ловко отпрыгнул в сторону.

Элона закричала, а Эльвира бросилась вперёд, шепча заклинания.

- Заклинания здесь не помогут. Здесь горы, а в горах ваше равнинное волшебство не действует,- но, вспомнив, с кем говорит, он добавил:

- Не беспокойтесь, сеньора, я сам справлюсь.

Барс удивлённо остановился, промахнувшись мимо цели. Воспользовавшись его замешательством, Арчибальд опустился перед ним на корточки и бесстрашно посмотрел в глаза.

- Тише, тише. Мы тебя не обидим,- говорил он, легонько поглаживая барса по белоснежной спине.

И, как не странно, барс успокоился, шерсть на загривке улеглась, и он позволил горцу ввести себя в палатку. При входе в палатку, Арчибальд стал что-то говорить барсу, и тот уже не сопротивлялся прикосновениям грубых рук. Никто не смел шевельнуться.

Стало тихо, лишь звучал тихий, успокаивающий, похожий на шёпот, голос Арчибальда. Он что-то тихо говорил на декартском наречии, а дикий кот, казалось, слушал его. Каждому, смотревшему на них зрителю пришла в голову почти одна и та же мысль: «Ну почему же не художник». Действительно картина была удивительная: нежно розовые снега на вершинах гор, солнце, освещающее сидевшего на корточках человека и дикого зверя, пристально смотрящих друг другу в глаза – сумасшедшая зелень глаз Арчибальда и небесная голубизна кошачьих глаз, казалось, слились воедино. Человек и зверь, зверь и человек. Долго продолжалось это молчание. Арчибальд уже не говорил, а просто изредка едва касался белоснежной шерсти зверя. Никто и не подозревал, что его руки могут быть такими мягкими и нежными, сильные руки, привыкшие держать весло, а не гладить котов, а особенно диких. Этот зверь напомнил Арчибальду родимые пастбища, как он в детстве гладил низкорослых горных лошадей и овец – и ему стало грустно.

Когда все тронулись в путь, барс ни на шаг не отставал от своего нового и первого хозяина.

- Что ты ему сказал, что он теперь ни на шаг не отходит от тебя?- спросил Эстор.

- Ничего,- отвечал Арчибальд, - Это несколько простых слов на моём языке, которые говорят животным, когда хотят успокоить их.

- Да похоже, что ты ему сказал не просто успокаивающие слова, а какие-то приручающие,- усмехнулся Бернар.

- А о чём ты пел, когда мы подошли?- спросил Эстор, - Я смог понять некоторые фразы.

- Да, спой, пожалуйста,- попросил Руперт.

Все тоже остановились и, прислоняясь к скале, стали слушать.

Арчибальд занял почётное место среди слушателей и начал петь, а Эстор переводил.

О, гордое солнце, великое солнце,

Как дивно красив твой восход,

Ты смотришь на землю, великое солнце

С прекрасных далёких высот.

И ты, златопёрый великий орёл,

Дитя поднебесное воли,

Паришь в небесах, где лишь синь да простор,

Людского не ведая горя.

Мы славим вас в песнях своих и стихах,

И вы не забыли о нас.

Мы, горцы, народ мы свободный и славу в веках

Ещё мы помянем не раз.

- Это Великая песнь!- проговорил затем торжественно Арчибальд.

- Да-а,- только смог произнести Бернар.

- Хорошая песня.- немногословно похвалила горца Эльвира.

Несмотря на то, что ему было трудно говорить, Арчибальд в этот день был особенно весел. На привале Эстор подошёл к нему.

- Арчибальд, расскажи что-нибудь о своей родине,- попросил он.

Горец сперва упирался, говоря, что совсем не умеет рассказывать и вообще… ему тяжело говорить о родимых местах. Но, наконец, он согласился рассказать предание о Велио̀ре страннике, очень распространённую в Западных горах. Опустившись на уступ скалы, он начал рассказ.

-»Однажды, в небольшую деревню, пристроившуюся на склоне горы, пришёл с запада человек. Он был не молод и не стар, хотя и опирался на посох. Его серый дорожный плащ потемнел от пыли и выглядел он очень усталым. За спиной, кроме почти пустого вещевого мешка была ещё арфа. Лицо его не было запоминающимся, но что-то в его взгляде и чертах заставляли призадуматься и долго ещё не забывать этого человека, но никто никогда не мог, как следует рассмотреть и запомнить его лицо. И его стали считать волшебником. Он никому не назвал своего имени, и люди стали звать его Велиором.

- Велиором,- перебил Эстор, - Но ведь Велиор означает небесный посланец.

- Да. Ну, вот, он поселился на окраине деревни. Долго он прожил среди поселян: врачевал людей и скот, помогал по хозяйству, охотился вместе со всеми, а по вечерам заходил в каждый дом и начинал играть на своей чудодейственной арфе, и все, кто, говорят, кто слышал эту музыку, уже никогда не могли забыть её. Но однажды он попрощался с селянами и ушёл на север. Через несколько часов его нашли в лесу, умирающего, с воткнутым в бок кинжалом. На него напали разбойники, а он даже не оказал сопротивления. Он ещё был жив, потому что отравленное лезвие не коснулось сердца, но слабел, потому что яд распространялся по телу.

Его хотели перенести в деревню, но он сказал:

- Не надо. Это будет бесполезно.

Когда его спросили, почему же он не защищался, хотя у него и было оружие, он ответил:

- Я был призван помогать другим, а обо мне позаботятся боги…

Сказав это, он умер. Его похоронили тут же. И тут же над полями зажглась яркая звезда, которую люди называют «звездой странников», а жители северных стран называют её «Полярной звездой». Но Велиор не умер. Он не мог умереть, потому что он не был простым смертным. Он был проклят богами за то, что подобно своим братьям и сёстрам не бросил этот мир, погрязший во зле, за то, что остался помогать людям, которые не верили ни в него, ни в прежних богов, а желали лишь славы и богатства. А он остался, зная, что он проклят богами. Остался на земле, зная, что и люди будут проклинать его, остался помогать им в их горестях и бедах. Многие утверждают, что видели в разных местах одинокого странника в залатанном дорожном плаще с капюшоном и с арфой за плечами, но никто никогда не мог запомнить его лица. Лишь глаза сияли словно звёзды на продублённом всеми ветрами лице. И кто видел взгляд этих серых глаз, никогда уже не мог забыть его! Словно лучом солнечным касался человека этот проницательный взгляд».

Арчибальд замолчал.

- А ты веришь в то, что он существует?- тихо спросил Эстор, чтобы не нарушать торжественно грустной тишины…

- Не знаю. Но иногда мне так хотелось в это верить…

В пути случилось вдруг неприятное событие. Внезапно раздался оглушительный грохот, такой силы, что гора содрогнулась до основания. Из-под ног стал сыпаться мелкобитый лёд и мелкие камни. Эстор не удержался на скользком уступе и сорвался бы, если бы Арчибальд не упал на колени и здоровой рукой не ухватился за капюшон его плаща. Когда его подняли, белый, с искажённым лицом, Эстор поблагодарил горца и сказал:

- Ну, вот, а ты всё жаловался, что будешь нам обузой.

За три следующих дня они почти достигли границы снегов, до неё оставалось около дня пути, как вдруг их спокойное путешествие было грубо нарушено неожиданным происшествием.

Они разбили палатку для ночлега на широкой площадке меж двумя отрогами. Солнце уже клонилось к западу, когда все вышли из палатки посмотреть на закат, и никто не смотрел на юг и напрасно!

- Как красив закат в горах,- мечтательно произнесла Лебелия.

- Равно как и рассвет,- ответил Эстор, вспомнив тот день, когда они встречали рассвет под пенье Арчибальда.

Они повернули головы, и Элона вскрикнула. И было от чего!

С юга-востока на них наползала снежная туча в полнеба.

- Да,- глубокомысленно протянул Арчибальд, - это снежный буран Харрока. Он сметает всё на своём пути, это ужасный буран. Он случается раз в пятдесят лет.

А туча всё наползала. И вот вокруг них закружился вихрь, снег завертелся в потоке воздуха, небо потемнело, густая муть застлала солнце, не видно было ничего вокруг. Ветер свистел и крутил целые горы снега. Невозможно было идти не сгибаясь. Элона шла, не видя, куда идёт, брела вслепую, и вдруг она почувствовала, что чьи-то тёплые сильные руки обхватили его за плечи. Это был Бернар, он шёл, сгибаясь в три погибели, и своим телом прикрывал Элону, принимая на себя весь удар стихии. Он шёл, ничего не видя, не зная направления, то ли он идёт по ровному хребту, то ли по снежному мумостику над пропстью. Из-за завываний ветра ничего не было ислышно. Вьюга словно не пускала их вперёд, не давала пройти. Бернар однажды попробовал повернуть назад, и он отчётливо услышал голос Эстора, пытавшегося перекричать вьюгу:

- Я здесь, держитесь ближе ко мне!

И ему отозвалось несколько голосов, поожих больше на комариный писк, чем на человеческие голоса.

Теперь Бернар не боялся, теперь он знал, что идёт правильно. Дорогу ему указывал непрекращающийся хриплый кашель Арчибальда. Как часто он уже слышал этот кровавый жуткий кашель, но тут даже Эстор был бессилен.

Сколько так шёл Бернар, сгибаясь от сильнейшего ветра, прижимая к себе Элону, сколько часов минуло в той проклятой белёсой мгле, он не знал. Метель бушевала, а они всё шли и шли. Очень, очень медленно, но они всё же шли вперёд. Ветер мешал дышать, думать. Какое-то отупение овладело всеми. Часы слились в один длинный временной поток, в котором уже не было ни начала, ни конца. Сколько так шли они, не зная ни времени, ни направления, путая день с ночью, прежде чем Эстор приказал остановиться и разбить палатку.

Вьюга продолжалась три дня. Им пришлось разбить палатку на самом гребне хребта и пережидать вьюгу. Когда вьюга, наконец, закончилась, палатка была вся завалена снегом, а, выйдя из палатки, Лебелия увидела, что все вершины как бы сгладились и уже не казались такими островерхими, а ослепительная белезна слепила. Повсюду не было ни единого тёмного пятнышка. Она огляделась и с криком влетела в палатку.

Медленно и бесшумно вокруг них стягивалось кольцо безмолвных белых фигур, и у каждого на поясе висел боевой меч. Они молчали. Лица их были закрыты капюшонами, а у некоторых древесными масками. Пятьдесят пар угрюмо горевших глаз смотрело из-под этих личин. Путешественникам сразу стало не по себе. Все попятились и прижались друг к другу. Лишь Арчибальд не дрогнул. Он сделал шаг вперёд. Эстор схватил его за плащ.

- Стой, куда ты! Ты же ещё ходить нормально не можешь, а если придётся драться?..

- Не останавливай меня,- прошипел горец и вышел вперёд. Снежный барс, который где-то пропадал всё это время ослепительной белой молнией метнулся к хозяину и начал тереться о его ноги, как ручной. Люди в древесных масках все как один изумлённо отшатнулись назад, а их предводитель, высокий старик почтительно склонился перед Арчибальдом.

- Мы приветствуем тебя, житель запада, повеливающий природой!- произнёс он.

У Арчибальда на плаще серебристыми нитями был вышит крест в форме буквы «х», знак жителей Декарта – плоскогорья далеко на западе.

- Кто вы, Снежные Люди? И что вы хотите от нас, простых путешественников?

- Ни один из наших людей не имеет права нападать на жителей Западных гор.- продолжал вождь. - За это один из нас на ваших глазах поплатился за это жизнью. Но мы не намерены терпеть никаких вторжений в наши владения. Вот уже три сотни лет как мой народ живёт здесь. Мы строим дома из снега, носим маски, чтобы взгляд Нарѝны, дочери Снега не смог нас обнаружить, а, если бы и смог, то не распознал. Мы охотимся на горных серн и поклоняемся снежному барсу, почитаем орлов и солнце, и ни разу ещё нога человека не ступала на эти девственные снега. И вот теперь являетесь вы и нарушаете наш привычный покой. А нарушить тишину, значит разбудить спящую богиню Нарину, а разбудить Нарину, значит вызвать её гнев, и она нашлёт ужасные ветры и сдует такой нам привычный снег. А без снега нам не жить.

- Нам ещё богинь не хватало!- еле слышно проворчал оправившийся от молчаливого изумления Бернар.

- Так что же мы должны сделать с вами? Любого, вступившего на наши земли, ждёт смерть. Либо вы уйдёте, либо мы убьём вас, а попытаетесь сопротивляться, нас тут пятьдесят человек и все вооружены. А ты, декарец, можешь идти. У нас нет вражды к племени Декарт, и мы не станем чинить тебе препятствий. А остальным придётся остаться и либо уйти, либо погибнуть.

- Они находятся под моим покровительством.- странно охрипшим, но всё же твёрдым голосом произнёс Арчибальд.

- Мы преклоняемся пред тобой, о повелитель дикой силы, но эти люди не твои родичи, это видно. Мы очень скорбим, но им придётся покинуть нашу землю или погибнуть. Вам даётся три дня, чтобы решить, идти или умереть!.. Всё, я закончил…

- Что будем делать,- спросил Эстор, когда они остались одни, а Люди Снегов куда-то запропастились. – Ждать, пока нас перебьют поодиночке?

- Я не сомневаюсь, что ты предложишь единственно верный выход,- скептически ухмыльнулся Бернар.

- Но надо же что-то делать,- не успокаивался Эстор.

- Ты ж у нас такой умный, вот и думай, мне уже надоело.

- Не можем же мы просто так сидеть и ждать.

Бернар отвернулся.

- Решайте сами как знаете. Мне всё равно убьют меня или нет. И вообще, мне ужасно надоел этот поход. Уж лучше помереть, чем тащиться по колено в снегу, неизвестно куда. Чует моё сердце, что-то дома не ладно.

- Не говори так, Бернар,- прошептала Элона.

- А что ж ещё говорить. Только горечь и осталась.

- У тебя горечь, а у нас сладость,- пылко возразил Эстор.

- Да уж, желал бы я такой сладости!..

- Да успокойся ты, наконец!..

- Так что же нам делать?..

За целые сутки они так и не придумали, что же им делать. Впрочем, в основном думали только Эстор с Арчибальдом. Эстор был слишком возбуждён и полон жаждой деятельности, а Арчибальд вообще отличался редким хладнокровием или это хладнокровие было вызвано тем, что ему смерть не грозила, но Эстор старался об этом не думать. Женщинам было слишком страшно, что бы они могли о чём-либо думать, Руперт вообще куда-то запропастился, а Бернар вообще наотрез отказывался иметь с ними что-либо общего и, лишь ворча отходил в сторону, и сидел, угрюмый и молчаливый.

Наступила ночь, вторая ночь в их ледовом плену, как шутя назвал это их стояние на месте Эстор. Но, хоть он и смеялся, все понимали, что это действительно плен, который может окончиться смертью.

Бернару не спалось в эту ночь, впрочем, как и всем остальным. Руперт с Арчибальдом стояли на стражи у входа в ветхую палатку. Бернар выбрался из палатки и тихо прошёл к краю утёса. Никто из друзей его не окликнул. Он слышал, как из палатки за ним выбрался и Эстор, но звать его не стал. Опустившись на корточки, Бернар стал смотреть вдаль, бессмысленное занятие, если учесть, что ночи в горах тёмные, а звёзд не было, так что ничего особенного он не увидел.

Так он сидел долго, неподвижно, обхватив руками колени и тупо глядя на чёрное небо и серые пики горных вершин. Но вот послышались тихие осторожные шаги. Бернар резко обернулся и увидел Элону, которая быстро шла к нему. И ещё он увидел, что она плакала. Подбежав к Бернару, она опустилась рядом с ним на корточки и повернула к нему своё заплаканное лицо.

- Я боюсь, очень боюсь, Бернар! Что же с нами теперь