Глава 20. Провожая гостей, люди бывают гораздо искреннее и добрее, чем встречая

Провожая гостей, люди бывают гораздо искреннее и добрее, чем встречая.

А. П. Чехов

На следующий день с утра Арвис объявил, что полностью восстановился после прыжка мне вдогонку и собирается заняться моим лечением. В конце концов, надо быстрее поставить меня на ноги и разобраться с тем предателем во дворце. Я как раз разглядывала в зеркале мои уже пожелтевшие синяки и прикидывала, как долго еще мне ходить такой Матой Хари. В смысле — ну, мать, и харя! Да и потемневшая кожа на уголках губ, откуда еще не до конца сошли подживающие струпья, сильно расстраивала.

Поэтому, не раздумывая, кивнула. И попросила в первую очередь заняться лицом.

Он заставил меня раздеться, посадил на постель, подложив под спину подушку, и попросил устроиться поудобнее и расслабиться. Играем в доктора, ага.

Закрыла глаза и стала прислушиваться к тому, что он делает. Сначала положил кончики пальцев на уголки губ. Тепло, приятно… и немножко щекотно. Потом ладони накрыли все лицо, так, что только нос и торчал, как тот айсберг, о который «Титаник» навернулся. Вот вечно у меня мысли скачут — меня тут лечат, а мне хочется раскинуть руки и запеть. Нашлась Селин Дион! С лица руки сдвинулись на шею, поколдовали под подбородком.

— Мариэ, сейчас я сниму бинты, а ты откинься на спину, хочу посмотреть, что внутри.

Это как? Но бинты — это хорошо. Надоело изображать мумию-то. И чешется все. Интересно, а у мумий тоже под бинтами все чешется? Может, они такие сердитые от хронической чесотки?

На ребрах руки Арвиса задержались надолго. Мне было тепло, приятно — как в лучах мягкого весеннего солнца, когда можно погреться, но не сгореть. Но все же…

— Арвис, ты не надорвешься снова?

— Нет, тут ничего сложного. Только немножко подкрепить и ускорить кровоток… — замолк, сдвигая ладони ниже. А потом неожиданно рявкнул: — Ты почему мне не сказала, что кровью писаешь?

От неожиданности я дернулась. А потом открыла глаза и уставилась в сердитое лицо Арвиса. Почему? А он сам не понимает? С одной стороны, сказать такое парню дико стыдно. С другой — он и так перенапрягся, меня спасая. Я надеялась, что, что бы там ни было, — оно заживет. А вот если он пережжет себя по моей вине — никогда себе не прощу!

— Оно заживет. А ты чуть не надорвался из-за меня.

Голубые глаза моргнули. Он притянул меня к себе, обнял, вздохнул.

— Дурочка. Еще чуть-чуть, и ты умерла бы из-за внутреннего кровотечения. На то, чтобы прихватить пару порванных сосудов, много сил не надо — а ты едва не погибла.

А я-то думала, почему так фигово себя чувствую? Но ведь оно зажило бы, да?

Ладони легли на левое подреберье.

— Теперь терпи, раз молчала.

Я кивнула и закусила губу. И в самом деле оказалось больновато. Но, судя по выступившим на лбу Арвиса капелькам пота, ему сейчас было хуже.

— Пока хватит. — Парень тяжело вздохнул, отодвинулся, встряхнул кистями рук. — Пойду в ванну, под проточную воду. Надо.

Я, сообразив, в каком виде сижу, потянула на себя угол покрывала.

— Приставать? К тебе? — хмыкнула эта зараза. — Да пока сам не проверю тебя от макушки до пяток, и пальцем не притронусь! А то хорони еще потом!

Повернулся и вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь.

Я подождала, пока стихнет звук шагов по деревянной лестнице, и попробовала встать. Ничего ж себе! Совсем другое дело! Живот не ноет, поясницу не ломит, ребра не болят! Вот так Арвис! Потянулась — не больно! Наклонилась — тоже нормально. Подошла к зеркалу — вот это да! — ни синяков, ни отеков, ни струпьев — куда все девалось? Нормальное — мое — лицо.

Хотела подпрыгнуть от радости… но вместо этого села на край кровати и задумалась.

Ясно — сейчас я пойду мыться. В первый раз по-человечески после похищения. Но потом вернусь сюда. И тут будет он. И это — огромная проблема.

Когда-то я читала про поведение собак, сидящих за забором. Про то, как самая крошечная дохлая шавка смело облаивает любого прохожего… пока их разделяет забор. А вот убери преграду, и как поведет себя та собака? Укусит или, наоборот, удерет с визгом, пождав хвост? Вот моя болезнь и бинты по периметру были той самой Берлинской стеной между нами. Я могла прижиматься к нему в постели, обнимать, позволять трогать себя, мечтать о близости. И всю дорогу прекрасно понимала — все это только девичьи мрии. И, пока я похожа на главного героя блокбастера «Мумия возвращается», он меня не тронет. Хихикнула, вспомнив народную мудрость: «Флирт — это когда девушка сама не знает, чего хочет. Но добивается этого всеми средствами».

Но теперь — другое дело. Я уже почти в порядке. А значит, надо решать — кусать или бежать? Пока я склонялась ко второму. Как бы мне ни хотелось первого.

В результате после ванны, в которой я на радостях проторчала почти два часа, я отправилась сохнуть не в комнату, а на теплую кухню. Где и встретилась с Корэнусом, от которого узнала, что Арвис полчаса назад ушел.

* * *

Появился мой беглый эриналэ на следующий день ближе к вечеру, когда я заканчивала мастерить из самой плотной бежевой бумаги связанный золотыми ленточками альбом для образцов тканей. Как должны быть сделаны прорези, чтобы все выглядело аккуратно и завлекательно, я представляла. Изобразить несколько эскизов разных видов драпировок окон — с ламбрекенами, фалдами, оборками — смогла достаточно аккуратно. Днем к нам заходил Борадис — проведать меня и лично отдать очередную чертову уйму денег за прошедший месяц. Если так пойдет — придется скоро свой банк открывать. Или рыть под домом подвал. Для сундуков с кладом. А самой превращаться в Кощея Бессмертного. Или, лучше, в Змея Горыныча.

О похищении мы кузнецу не рассказывали. Сказали просто, что я поздно возвращалась из города одна и меня попытались ограбить. Я в очередной раз спела дифирамбы поясу невинности, а заодно попросила навертеть в нем дырок в полагающихся местах. Вспомнила, как это выглядело в музее — жуткое непотребство зубами внутрь — и попросила такое сотворить. И, кстати, все же нужно его хоть по талии замшей обшить. Поленилась — вот и получила!

Потом поведала, что маэллт, прослышав о наших успехах в производстве тканей и стекол, попросил на пробу оформить одну из комнат дворца. Делать я все буду сама, но мне нужен спокойный солидный мужчина, знающий толк в работе с тканью, который бы стал моим прикрытием и витриной. А я изображу при нем помощницу. Есть у Борадиса такой? Есть? Кузен? Отлично!

Вот, кстати, как бы спросить: у кузнеца семья о-го-го какая. И дети, и братья, и вон кузен отыскался. То есть кровное родство тут признается. Но вот по какому принципу женщины и мужчины сходятся под одной крышей, в одной спальне или у одной колыбели — я совершенно не понимала. Это что — род гражданского брака? Ну, хорошо… встретились, влюбились, стали жить вместе. Но вот она забеременела… и в то же время надоела ему. И что дальше? Не понимаю! И как спросить, неясно. Я пробовала так и эдак подъезжать в К-2 — но, по-моему, он просто не мог врубиться, о чем я ему толкую.

Итак, как одеваются тут мастера, собирающиеся к знатному заказчику, мне объяснили. О том, что кузен — мастер Лэарис — появится сразу, как понадобится, договорились. Вот вывешу на флагшток желтый флаг в черную полосочку — и придет к Борадису, где будет меня ждать. А завтра кузнец с утречка пришлет Ибриэса, чтобы тот сопровождал меня по городу, пока я буду искать образцы тканей и одежду мастерицы для себя. Я подумала, что, скорее всего, найду все в своем собственном магазине — у Нариали. Но провожатый мне не помешает. И пора все-таки, начать носить с собой хоть кинжал. Если меня зачислили в маркизы-Карабасы, наверное, теперь такое мне точно можно.

Попутно выспросила, где, по мнению Борадиса, производятся и продаются лучшие ткани. И мебель. И, кстати, держат ли тут люди комнатные растения? Если нет — можно ввести на них моду, а заодно наладить выпуск керамических горшков и обливных глазурованных кашпо разного размера. Будет и красиво, и полезно… и означает новый небольшой ручеек денег.

Затронув тему горшков, я тут же нарисовала кузнецу схему универсальной прихватки для сковородок, которой пользовалась моя бабушка, изобразила самовар и припомнила, что вроде бы шпалы можно предохранять от гниения дегтем, образующимся при пережигании дров в уголь в отсутствие воздуха. В итоге мы вернулись к нашей упрямой недоделанной дрезине… и тут я поняла, что счастлива. Все возвращается на круги своя, я при деле, жить снова интересно. А война и любовь — это экстрим. Вот, спрашивается, что бы я чувствовала сейчас, если бы вчера уступила Арвису… а потом он вот так пропал — не говоря ни слова, непонятно куда и почему и неизвестно на сколько. Однозначно, счастьем такое не назовешь.

Итак, когда маэллт возник на нашем пороге как раз к ужину, я встретила его с приветливым лицом, ответила на поцелуй, усадила за стол и, выдав вилку, положила в тарелку жареную картошку с азу в томатной подливке и всеми любимый салат из оривы. Захочет — расскажет, где был. Не захочет — спрашивать не стану. Сто раз твердила уже себе, кто он и кто я — и все у меня какие-то иллюзии…

Разговор за столом шел о погоде, об урожае, о сезонном лове зилии — местного аналога трески. Я вставляла в нужных местах осмысленные реплики вроде «да что ты?» и «ой, как интересно!», а сама прикидывала — вот как мне ему намекнуть, чтобы не обидеть, что я уже здорова, пришла в себя и спать в своей кровати хочу снова одна? Да, наверное, никак такого не скажешь — пока болела, я ж к нему липла, как жвачка к джинсам. И тут на тебе: поправилась — и снова в кусты. Некрасиво по любым меркам. Но что делать, если чувствую я именно так?

Впрочем, оказалось, что беспокоюсь я напрасно. После ужина он последовал за мной на кухню, сказал, что готов проводить меня во дворец завтра во второй половине дня, приложил руку к моему левому боку, сам себе кивнул… и направился к дверям. Я открыла рот, чтобы возопить: «Арвис, стой! Ты куда?» — но вовремя захлопнула челюсть. Вроде бы пять минут назад я не хотела, чтобы он оставался. И вот он уходит. Сам. Так почему же я не рада?

* * *

Мое темно-синее саржевое платье консервативного покроя смотрелось безупречно. Чебурашкины уши спорили белизной с вершиной Эвереста или стиральным порошком «Тайд». В сумке, которую я держала в руках, лежали тяжелый альбом, куда я успела аккуратно вклеить кусочки атласа, парчи, гобеленовых тканей самых прихотливых расцветок, мерная веревка с узлами, большие ножницы, блокнот для записи и пара карандашей.

Присела на диван, вспоминая — что я забыла? Кошелек взяла, пояс на мне, туфли на небольшом каблуке удобные…

— Иримэ, — покачал головой глядящий на мои метания Корэнус. — Не волнуйся так. Если маэллт ушел, значит, у него были на то причины. Ты очень дорога ему.

Беспомощно посмотрела на профессора — у меня что, все на лице написано?

Тот мягко улыбнулся, а потом протянул руку и погладил меня по голове. Я вздохнула и тоже улыбнулась. Как-нибудь продержусь.

Арвис появился, как обещал — ровно в три часа. Не заходя в дом, поздоровался с профессором, сдержанно кивнул мне. И, дав знак следовать за ним, быстрым шагом пошел прочь. Я, потрясая увесистой сумкой и матерясь сквозь зубы, засеменила следом.

Вот интересно, а мы так и пойдем пешком? — сначала к кузнецу за мастером драпировки, а потом через весь город к замку на горизонте? Кстати, а лифты в этой причуде местной архитектуры имеются? С виду он высотой с девятиэтажный дом, если не выше, и, спорить могу, что спальня моего спутника вряд ли находится на первом этаже.

А как закончим дела, мне еще и пилить обратно?

При этой мысли перешла на нецензурный английский, с которым была неплохо знакома. Арвис споткнулся и покосился на меня через плечо. Чего это он? Ведь английского он точно не знает. Если только… жуть какая, такого не может быть! Не может же быть, что после всех наших обменов кровью он стал чувствовать и понимать непосредственно мои мысли? И когда сейчас я посоветовала кое-кому совершить некорректное деяние с собственной задницей… ой! А вдруг понимает? И что тогда делать? Хочу ли я, чтобы кто-то, все равно кто, читал меня как раскрытую книгу? Риторический вопрос. Однозначно, нет.

А как проверить? Мм-м… Представила себя, в постели, на спине. И Арвиса сначала рядом, а затем сверху. Сначала поцелуи, а потом… что потом, вообразить не успела, потому что маэллт снова споткнулся. Оглянулся на меня — глаза голубые, как весеннее небо. Выражение лица неописуемое.

Ясен пень, читает. И что теперь? Ходить по жизни в каске? Небось потому и ушел, что понял, что я его не хочу, и обиделся. Фактически я не сдержала слова, которое дала ему на том сеновале. Нехорошо.

Хотя… у этой ситуации есть и плюсы. Если он хозяйничает в моей голове, как у себя дома, а предупредить меня о том забыл, да еще языкового барьера сейчас нет, может, это шанс высказать ему то, что меня волнует?

Вывернув из аллеи, где я всего неделю назад получила по башке — кстати, раз встала на ноги, надо бы сходить, Сируса проведать! — мы оказались в начале идущей вниз улицы. Арвис притормозил, коротко свистнул, и к нам немедленно подкатила темно-вишневая, почти черная лакированная карета, запряженная парой гнедых коней. Обивка внутри оказалась синей, почти в тон моему платью. Арвис галантно поддержал меня под локоть, помогая забраться внутрь. Похоже, кучер уже знал маршрут. Пара ударов костяшками пальцев в стенку кареты, и экипаж тронулся.

Так о чем я? Ну вот. Если это мой шанс высказать Арвису все, что я думаю о сложившейся ситуации, — надо это сделать. Ехать до дома кузнеца не так далеко. Кашлянула, привлекая внимание, и начала думать. О том, что понятия не имею, каковы брачные обычаи в той самой Аризенте, а затевать интрижку на одну ночь не хочу. О том, что не знаю, кто такая эта самая эриналэ — разумею только, что аналога на русском в одно слово у этого понятия нет, иначе бы оно прозвучало во время наших ночных бесед. О том, что буду жутко несчастна, если стану птицей, запертой в золотой клетке. Хуже будет только, если эта эриналэ и впрямь — племенная кобыла с лучшими генами для потомства. Тут уж вообще лучше с обрыва прыгнуть. А если у него этих самых эриналэ табун? Может, у них тут рождаемость низкая, а маэллты вообще плохо размножаются? Вот и надо… И, наконец, он меня не любит! А если б любил, давно бы сказал! А раз не любит, пусть идет и сделает то самое… со своим задом!

Пока размышляла, накрутила сама себя так, что начала хлюпать носом, уткнувшись в стенку подпрыгивающей на брусчатке кареты. И не сразу поняла, что он пересел на мое сиденье и обнял за плечи.

— Мариэ! Вон оно как… Про мысли не бойся — это последствия лечения. Через неделю пройдет. Буду только твое настроение чувствовать, не больше. Оказывается, ты снова меня не понимала. Спасибо, что рассказала. И, — запнулся и перешел на русский: — Я тебья льюблю. Очень льюблю, — и снова по-аризентски: — Эриналэ это включает в себя.

Замолк. Отвел в сторону ухо моего чепца и ткнулся носом в шею.

— Сегодня ночью я приду и попробую все тебе объяснить. А ты расскажешь мне про то, что тебя смущает, — договорились? И — скажи — ты-то хоть немножко меня любишь?

Итогом моего ответа стало то, что мы начали целоваться и чуть не прозевали остановку у ворот Борадиса. Удачно, что изнутри на окнах кареты есть шторки.

Кузен Борадиса Лэарис оказался сухопарым мужчиной лет под сорок с длинным серьезным лицом, острым взглядом и сдержанными манерами. На слова он был скуп. На выражения эмоций тоже. После того как кузнец представил нас друг другу, мастер сел на предложенное место в углу кареты и замолчал. Мы с Арвисом тоже замерли друг напротив друга с холодными непроницаемыми лицами. Я вздохнула — тяжело сидеть рядом с манекеном. Жаль, что не позвала Нариали вместо этого отмороженного.

Ясно, что развлекать я его не обязана. Более того — работодатель и маркиза Карабаса тут я, а не он. И если попробую его растормошить, вероятнее всего, меня просто не поймут. Ладно, целоваться нельзя, говорить тоже. Но думать-то я могу? Вот идиоты мы оба — сразу не разобрались в недоразумениях, а я столько бы могла ему за два дня рассказать нужного и полезного… хотя… а кто сказал, что лечить можно только больных? Наверняка и на здоровых это действует! Получается, что если Арвис применит, не надрываясь и не истощаясь, свою силу к кому угодно — тот на некоторое время станет для него прозрачнее стекла! Так? — вопросительно посмотрела на сидящего напротив маэллта. Тот чуть заметно кивнул.

Значит, думаю дальше. Если мы найдем шпиона, будет два варианта. Первый — повязать его и ни в коем случае не дать покончить жизнь самоубийством или сбежать. А второй — найти повод приложить к нему силу маэллта, чтобы потом читать мысли! И можно будет узнать много интересного про союзников, связи, источники финансирования, цели… Снова подняла взгляд на Арвиса — голубые глаза чуть светились в полумраке кареты. Он что, сам о таком не думал? Конечно, извращение — использовать целительский дар для допроса… но человеку с менталитетом моего времени и не такое в голову может стукнуть!

А еще вопрос — кто-нибудь знает об этой особенности целительского дара?

Чуть заметное покачивание головой — нет.

Отлично. То есть допрашиваемый и понятия не будет иметь, что все рассказал, просто подумав. Главное, навести на нужные мысли.

Не доезжая до рыбного рынка, карета свернула направо. Сюда я никогда не ходила. И незачем было, и от дома далеко. Отодвинув шторку, стала смотреть на проплывающие мимо дома, полоску моря, мелькавшую в отходящих налево и вниз переулках, на идущих по улице людей. Скоро дома кончились, стук колес изменился — вместо постукивания по брусчатке слышался мягкий песчаный хруст. Карета пошла ровнее, перестав трястись. Песок? Мелкий гравий? Галька? На первом же повороте увижу. Но как интересно! — оказывается, резиденция маэллтов отделена от города широкой полосой фруктовых садов. Плоды еще не были собраны, и дозревающие румяные яблоки и желтые груши просто притягивали взгляд. Люблю груши! Почувствовав, как рот непроизвольно наполняется слюной, сглотнула.

Между деревьями прихотливо извивались дорожки. Кое-где стояли деревянные тачки, наполненные вложенными одна в другую ивовыми корзинами. Похоже, скоро уборка урожая…

К замку мы подъехали откуда-то сбоку. Во всяком случае, тут не было ни широкой лестницы, ни высокой стрельчатой арки ворот, ни парадной колоннады. А имелась обитая железными полосами дверь в глухой серой стене, сложенной из подогнанных вплотную, как в египетских пирамидах, здоровенных каменных блоков. Арвис выскочил из кареты первым. Слегка поддержал под локоть чуть не навернувшуюся меня. Лэарис довольно ловко выбрался сам.

Карета тронулась куда-то дальше и исчезла за поворотом серой гравиевой дорожки. Только я решила задрать голову и хорошенько все рассмотреть, как мастер Лэарис меня одернул:

— Гвэдрни, ступай за мной!

Имя мне решили поменять из соображений конспирации. На мой взгляд, данное творение местного менталитета из пяти согласных и всего двух гласных могло сломать язык даже у логопеда. Но меня уверили, что в Риоллее оно довольно популярно.

Я недовольно фыркнула, вздохнула и поймала насмешливый взгляд Арвиса.

— Не вздумай в таком виде показывать меня матери! — послала ему возмущенную мысль.

Черная бровь издевательски заломилась, серый глаз ехидно прищурился. Ах, так? Только попробуй! Я сама над тобой так поиздеваюсь — мало не покажется!

На губах появилась чуть заметная усмешка. Кончик носа сморщился от смеха. Что? Не верит? Ну, это он зря! Что бы, что бы… а вот! Представила Арвиса в одних трусах, лежащим на моей постели. И себя, сидящую у него на бедрах. Как я наклоняюсь, ловлю темный взгляд, прикасаюсь к его груди губами… Это еще цветочки, не броузил ты по нашему Интернету, друг мой. А будешь плохо себя вести, я такое тебе выдам! С тобой же в главной роли!

Серые глаза засияли голубым.

— Ваши предложения кажутся мне интересными. Я надеюсь, что вы можете исполнить все, что обещали, — обратился совершенно нейтральным тоном маэллт ко мне.

Я икнула. И чем, спрашивается, соображала, когда такое думала?

Гад глумливо усмехнулся и незаметно подмигнул.