Часть 2. Старец и обретение молитвы 1 page

И Я открыл им имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них.

(Ин. 17: 26)

Просвети очи сердец наших в познание Твоей истины.

Литургия святителя Василия Великого

СМЕРТЬ МАМЫ

В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.

(Ин. 16: 33)

Тот, кого враг связал тьмой крепче других, полагая, что связал навеки, обретя веру и помощь Божию, тем сильнее поражает вра­га веры и правды своим всецелым освобождением от тьмы в свете Христовом. Тот, кто отказывается от Небесного - от духовной сво­боды и безсмертия во Христе, считая эти цели недостижимыми, поневоле связывается по рукам и ногам привязанностью к миру се­му, который ввергает маловерную душу в полное отчаяние от без- конечного рабства - страшного рабства греха и смерти.

Страх человеческий - заблуждение, страх Божий - спасение. Глубоко осознанная ответственность за свое спасение приводит к преодолению всяких заблуждений и всякого духовного рабства.

Когда эконом появился в Лавре после поездки в горы, его ожи­дали серьезные перемены. За время отсутствия отца Пимена при покраске куполов собора воспламенилась краска по небрежности рабочих. Пожар удалось быстро ликвидировать, но дело приняло плохой оборот. Эконом отсутствовал. Помощник, замещавший его, доложил начальству, что причина пожара кроется в том, что эконо­му дороже горы, а не благоустройство святой обители. Наместник, отличавшийся всегда быстрым принятием решений, назначил но­вого эконома, у которого я оказался в послушании. Мой друг остал­ся без всяких должностей, пока наместник раздумывал о его даль­нейшем назначении. Такое положение для бывшего эконома стало сильным потрясением. Он отпросился у начальства помолиться на неделю в Пюхтицкий монастырь, и настоятель великодушно бла­гословил ему эту поездку.

Новый эконом первым делом отослал меня на подсобное хо­зяйство следить за монастырскими огородами и распределять на

работы добровольных помощников - лаврских паломников. Так как рабочих часто не хватало, то приходилось самому продергивать сорняки на грядках с морковью, капустой, луком и мотыгой про­палывать большие участки картофеля. Такое послушание мне не было в новинку. Без всякого уныния я отдавал себя работе на све­жем воздухе и монашеской жизни среди полей и лесов лаврского хозяйства. Но на огородах я пробыл недолго. Эконом вызвал меня в Лавру и объявил:

Вот что, тут за тебя отцы соборные просят, чтобы я тебя вернул на прежнее послушание. Так что снова принимай дела! Будешь мо­им помощником по стройке.

Занявшись вновь строительными работами, я обратил внима­ние на то, что на складе не вижу любимого мною архимандрита Ве­ниамина. Мне сообщили печальную новость: отец Вениамин тяже­ло болен и находится на лечении в больничном корпусе академии. Мой друг сильно сдал, водянка совершенно измучила его.

А я уж помирать собрался... - приветствовал он меня, тяжело дыша. Лицо его было искажено болью. - Водянка достала... Про­били мне живот, понимаешь, такой железной штукой, дыра с боль­шой палец... Воду откачали, но она снова собирается...

Дай Бог, поправитесь, отче! - утешил я старика. - Здесь врачи хорошие!

Врачи-то хорошие, да болезнь плохая... - с одышкой ответил отец Вениамин. - Что отцы о смерти говорили? Смерть телесная - это высшая степень смирения нашего и высшая ступень восхожде­ния души к Богу. А потому смиряться я не страшусь - всю жизнь меня и Бог, и люди смиряли. И к Богу идти не трепещу, потому что Христос - радость наша, преображающая скорбность смерти. Рань­ше об этом в духовных книгах читал, а теперь сам душой чую, что умереть, радуясь во Христе, - высший подвиг души...

Старец, задыхаясь, прилег на койку.

Прости, Симон, прилягу... Ведь в чем тут дело? - продолжал отец Вениамин. - Обычный человек боится смерти и цепенеет от ужаса. Но память смертная всегда укрепляла меня и душа все боль­ше ощущала свое безсмертие. Потому-то и нет теперь в сердце стра­ха, что умираю, а только радость... Спасибо, родной, что навестил старика, Бог тебя благословит! А я пока отдохну...

Через несколько дней “скорая помощь” увезла архимандрита в го­родскую больницу, где он и отошел к Богу, к Которому так стреми­лась его блаженная душа.

В Лавру постепенно проникали новые веяния. Наместник до­бился возвращения монастырю отобранных советской властью скитов и подворий. Теперь работы по восстановлению запущен­ных церковных зданий, “охраняемых государством”, значительно прибавилось. Из поездки вернулся домой мой друг, преодолевший уныние, и, обладая редкой способностью порождать хорошие и по­лезные идеи, предложил наместнику возродить в Лавре книжное издательство, известное своей широкой просветительской дея­тельностью в начале века. Это предложение пришлось начальству весьма кстати. Отцу Пимену удалось создать, буквально на пустом месте, издательство и собрать отличный коллектив из талантли­вых верующих людей.

Несмотря на то что потеря фотоаппарата с пленками уменьши­ла наш запас горных слайдов, мы сделали информативную под­борку оставшихся слайдов, чтобы показать их отцу Кириллу и выслушать его мнение по поводу скита в Таджикистане. Старец с большим интересом просмотрел слайды на большом экране. По­том задумался и сказал:

Места, конечно, замечательные, да... Но для создания скита нужна другая среда, православная, там, где подвизались поколе­ния монахов. Вам в Таджикистане, при изменении ситуации, не выжить в горах. Нужно жить и молиться в уединении, в таких ме­стах, где есть православная традиция. Думаю, хорошо вам обоим поискать место для скита на Кавказе, а лучше всего - в Абхазии...

Батюшка, благословите поехать в Абхазию! Мы ее очень лю­бим за ее удивительные святыни! - в один голос вырвались эти слова из наших сердец. - Раньше мы туда часто ездили и немного знаем кавказские горы!

Хорошо, Бог вас благословит! Можно еще присмотреться и к Северному Кавказу, но, полагаю, лучше всего искать именно в Аб­хазии, где подвизались Глинские старцы...

Мы вышли от батюшки с уверенностью, что в нашей жизни по­явился свет надежды правильно выбранного направления, указан­ного нашим духовным отцом.

Слыша день за днем неприятные известия из Душанбе, мы вновь пришли к старцу. Беседа с отцом Кириллом об ухудшении обстановки в Таджикистане встревожила нас. Я попросил совета, как быть с родителями.

Передай от меня, что пора им уезжать из Душанбе, потому что идут плохие времена. Чем раньше родители уедут, тем для них лучше! Такое им благословение...

По телефону я передал отцу и матери совет старца. Мой отец сра­зу согласился с этим предупреждением духовника:

Если отец Кирилл благословил, значит, нужно уезжать!

А наши мамы, моя и отца Пимена, посоветовавшись между со­бой, запротестовали:

Но пока же все хорошо! Зачем от хорошего уезжать и искать лучшее? Будем пока жить в Душанбе. Все образуется...

Пришлось нам с другом оставить все как есть.

За это время моей маме удалось два раза приехать ко мне в Лав­ру. Случилось так, что как раз к ее первому приезду в Лавру на тор­жества съехались все владыки и мне дали послушание расселять архиереев. Все места в лаврских номерах были зарезервированы за архиереями. Поэтому благочинный разрешил поселить маму в моем рабочем кабинете в монастыре, где проводились производ­ственные “планерки”. Однако кто-то из старших отцов нашел не­удобным, что посторонняя женщина ночует в монастыре, и мне пришлось поселить маму в моем кабинете в столярной мастерской, находящейся за стенами Лавры. Но она всему была рада, особенно чудесной, неиссякающей благодати у мощей преподобного Сергия. Прошения из молебна святому угоднику так полюбились ей, что она пела их вечером, когда оставалась одна: “Преподобие отче наш Сергие, моли Бога о нас!”

Второй ее радостью стало посещение отца Кирилла и исповедь у него. Когда мама вышла из исповедальной комнаты, ее лицо свети­лось чистой детской радостью: “Отец Кирилл! Отец Кирилл!” - по­вторяла благоговейно мама, и это было все, что она могла расска­зать об охватившей ее радости и благодарности к нашему духовно­му отцу. Во второй ее приезд мы вместе побывали у всех лаврских святынь и вдоволь помолились у них, посетили семинарию и музей академии, а также осмотрели город. Прощаясь, она обняла меня:

Понимаю, сынок, ты живешь здесь благодаря отцу Кириллу и только ради него стоило поступить в монастырь! А преподобный Сергий - такой родной. Я рада за тебя...

Отец тоже приезжал в Троице-Сергиеву Лавру, но в его приезд было поспокойнее. Он жил в монастырской гостинице с благосло­вения благочинного. После того как папа поисповедался у отца Ки­рилла, старец, улыбаясь, сказал мне:

Скажи своему отцу, пусть приходит на монашеское правило! Здесь его место...

На правиле в келье старца папа стоял благоговейно и чинно, со строгим выражением лица. Монастырская жизнь открылась ему с неведомой ранее стороны, исполненная глубокого смысла, и еще понравилась тем, что он увидел в монастыре сразу столько хороших и добрых людей. С некоторыми монахами его возраста он успел да­же подружиться. Лаврским монахам он запомнился тем, что всегда рыдал у мощей преподобного. “А отец у тебя хороший...” - подходя ко мне, поздравляли меня некоторые монахи.

Помню, как он, выйдя в радостном настроении из кельи батюш­ки, в коридоре столкнулся с новым экономом, имеющим внуши­тельный вид.

Можно вас спросить? - смело приступил он к моему на­чальнику.

Можно, - ответил тот с доброжелательностью.

Разъясните мне, пожалуйста. Вот - мой сын, а я - его отец, но теперь он тоже - отец. Как это понять?

Ну, это просто! - рассмеялся эконом. - Вы - отец для своего сына, а он - отец для всех...

Это толковый ответ, - согласился довольный папа. И, повер­нувшись ко мне, добавил: - Поздравляю тебя с таким мудрым на­чальником!

Они пожали друг другу руки, и, уходя, эконом не остался в долгу, обратившись ко мне:

Поздравляю с таким хорошим отцом!

И верно, его отношение к моему отцу не изменилось и в годы трудных испытаний. Эконом действительно очень помог ему, когда он лишился крова.

Наша дружба с отцом Пименом продолжалась, несмотря на раз­личные послушания. Имея общую любовь к православным святы­ням, мы решили издать в первую очередь наши любимые книги по православной аскетике. Из Третьяковской галереи нам прислали разрешение сделать фотокопии знаменитых прекрасных икон пре­подобного Андрея Рублева - “Троицы” и “Спаса Вседержителя” из звенигородского чина, а также любимую келейную икону Матери Божией из кельи преподобного Серафима. К этому первому изда­нию икон в возрожденном издательстве Троице-Сергиевой Лавры мы добавили также дорогой нам образ Спасителя и Матери Божией из кельи отца Кирилла.

Но на этом этапе вмешались события, которые значительно ускорили осуществление нашей цели в духовной жизни, - созда­ние горного скита. Обстановка в Таджикистане приобретала все более угрожающий характер для русского населения, и мы сильно тревожились за своих родителей. Но пока от родных мы слышали только успокаивающие ответы, что все хорошо и безпокоиться не о чем. Они жили в счастливом неведении развивающейся исподволь трагедии. Но тревога уже поселилась в наших сердцах.

Мой друг продолжал трудиться на послушании заведующе­го издательским отделом Лавры. Я продолжал свои мытарства в должности помощника эконома. В моем ведении снова оказались бригады строителей, слесарей, столяров и, впридачу, весь автопарк Лавры. Он все увеличивался, так что большую часть автомашин пришлось вывести за стены монастыря. Опять пришлось в темноте выходить на послушание и в темноте возвращаться в свою келью, не чувствуя ни рук, ни ног. Меня согревала горячая вера в будущее молитвенное уединение в горном скиту.

Новый эконом оказался исключительно одаренным человеком по части строительства и многочисленных экономических пред­приятий, как прежний эконом - в архитектуре и умении подбирать хороший коллектив. Многодетная семья, из которой вышел архи­мандрит, славилась в монашеских кругах своей талантливостью строителей-самородков. Несколько его братьев тоже приняли мо­нашество и несли ответственные послушания в Лавре. Среди них я был чужаком, но тесное общение с экономом и его братьями-мона- хами дало мне много опыта в стройках и ремонтах, что очень при­годилось в будущем.

В те годы началось восстановление и возрождение бывших ски­тов и подворий, которые государство начало возвращать Лавре. Мои безчисленные послушания, теперь уже и за пределами Лавры, стали сказываться на моем здоровье. Легкие все больше сдавали от зимних холодов, осенней сырости, от мокрой обуви и постоянно сы­рой одежды. У меня развился сильный кашель, который, несмотря на усилия лаврских врачей определить характер моего заболева­ния и помочь мне различными препаратами, не проходил, а лишь усиливался. Сухой, раздирающий кашель месяцами без перерыва сотрясал мое тело так, что болели даже ребра, хотя я дышал в раз­ные пробирки и трубки с лекарствами, рекомендованными забот­ливыми докторами. Несколько раз меня проверяли на рентгене, но легкие были чистыми и определить мое заболевание не удавалось никому из врачей.

Видя сильное ухудшение моего здоровья, отец Кирилл попросил наместника и эконома отправить меня на две недели на Северный Кавказ, чтобы в горах поправить легкие. Благословение было полу­чено, и зимой нам с отцом Пименом удалось на две недели выбрать­ся на Северный Кавказ. Мы объездили окрестности Пятигорска, с его романтическими видами, однако Железноводск, с его лесными окрестностями, нам приглянулся больше всего. И все же суровая зима с большими и сильными ветрами, а также местное население с неправославными традициями заставили нас отклонить вариант с Железноводском. Мы сделали бросок на юг, в Красную Поляну, где мне и моему другу понравилось гораздо больше: прекрасные горные места почти на границе с Абхазией, которая пока еще сму­щала нас значительной удаленностью от Лавры и невозможностью частых встреч с духовным отцом. На этот период в своем выборе мы остановились на Краснополянском ущелье, а в Абхазию реши­ли съездить потом, чтобы увидеть ее заново, как место нашего бу­дущего скита. Несмотря на зиму и переезды, мои легкие в горах отдышались и как-то сами собой пришли в норму, что удивило и врачей, и монахов монастыря. Но, как старец и говорил нам, благо­словляя наши поиски и направляя нас в Абхазию, сама жизнь по­степенно свела все поиски и обстоятельства к этому единственному варианту, благословенному нашим духовным отцом.

Когда мы вернулись из поездки, нас ожидали неутешительные новости. Мама моего друга сообщала, что ей одной страшно на­ходиться в квартире: постоянно раздаются телефонные звонки с угрозами, что ее выкинут ночью из дома, так что пусть убирает­ся из Душанбе. И вообще, скоро с русскими “они” разберутся. Мои же родители уверяли меня по телефону, что все нормально, только таджикская молодежь иногда безчинствует в центре города, а у них в районе все спокойно.

В один из зимних дней издатель разыскал меня на территории Лавры и отозвал в сторону:

- В Душанбе погромы и пожары. Военные вертолеты летают над городом. Маме очень плохо от того, что там творится... Нужно сроч­но ее вывозить!

Я позвонил домой: мои наивные старички уверяли, что ничего страшного нет и скоро жизнь снова войдет в нормальную колею. На мои просьбы выехать вместе с мамой отца Пимена они отвеча­ли, что вначале нужно продать наши дома, а лишь затем выезжать. Мама отца Пимена уверяла нас, что ей продать квартиру уже не­возможно и нужно уезжать, бросив свое жилище. Батюшка настой­чиво советовал нам уговорить наших родителей срочно выехать, а пока нам необходимо присмотреть квартиру в Сергиевом Посаде, чтобы расселить родных.

Начались хлопоты по поиску квартиры. Ее спешно нашли, не обратив внимания на подозрительных хозяев, но пригляываться к ним уже не было времени. Мы договорились снять помещение на год и внесли задаток. Хозяева сказали нам, что у них за городом есть свой домик и в квартире они не нуждаются, поэтому сдают ее для дополнительного заработка. Мама моего друга выехала поез­дом из Душанбе, бросив квартиру, но каким-то образом успела по­грузить вещи в контейнер и отправить его по железной дороге. По­ка несчастная женщина ехала в поезде, мы с издателем с помощью лаврских рабочих сделали ремонт в запущенной, грязной кварти­ре, приведя ее в более или менее опрятный вид. Рабочих выделил эконом, сочувствуя нашим горестям.

Встретив усталую и расстроенную женщину, мы отвезли ее на квартиру, а когда прибыл груз, то разместили его в этих двух арен­дованных комнатах. Первая наша беженка начала жить в Сергие­вом Посаде, приходя на церковные службы в Лавру и любуясь на богослужениях своим сыном-архимандритом. В моей семье собы­тия развивались иначе. Моя мама начала ощущать недомогание в связи с варикозным расширением вен на ногах. Врачи рекомен­довали ей пройти курс уколов, и она записалась на прием. Доктор по халатности ввел ей вместо лекарства, сужающего сосуды, сосу­дорасширяющий препарат. Маме стало очень плохо, произошло кровоизлияние в мозг, и она слегла. Вызвали “скорую помощь”, но особо помочь ничем не смогли, посоветовав моему убитому горем отцу подать в суд на врача, нанесшего серьезный ущерб здоровью своего пациента. Со слов отца, мама часто плакала, а в последнем своем письме она написала мне: “Сынок, я заболела. Не волнуйся. Все хорошо. Да святится имя Твое...”

Отец попытался найти врача, допустившего страшную ошибку, но тот быстро ушел в отпуск. Мы с папой решили, что судом мами­ного здоровья не поправить, поэтому отец всю свою заботу обратил на уход за больной. Несмотря на мои постоянные просьбы приехать к ней на помощь, мама запрещала мне приезжать, уверяя, что все будет хорошо, а отец доказывал, что он справляется.

Благодарение Богу и доброму душанбинскому батюшке отцу Стефану! Он неоднократно приезжал причастить маму и совершил над нею чин елеосвящения, Тем не менее ее здоровье ухудшалось. Вставая, она падала, испытывая сильное головокружение. При­шлось снова вызывать “скорую помощь”. В восемь часов вечера па­па сообщил по телефону, что врачи сделали больной укол и объ­яснили отцу, что волноваться не нужно. Болезнь отступает, нужен только покой, и больная выздоровеет. Отец просил меня отменить прилет, ссылаясь на доводы врачей из “скорой помощи”. В одиннад­цать часов вечера мама умерла. Умерла тихо, словно заснула.

Вместе с моим верным другом на следующий день мы вылетели в Душанбе. Обстановка в городе внешне выглядела спокойной, и люди с надеждой уверяли нас, что все нормализуется. Нам нужно было забрать маму из больницы, где она лежала в морге. Туда ее отправила услужливая “скорая помощь” по второму вызову моего отца. Мы попросили не делать вскрытие, поскорее оформить бу­маги на погребение и отдать нам тело. В этом нашу просьбу встре­тили сочувственно. Оставались еще горестные похороны и проща­ние с мамой.

Господи, когда я возвращаюсь в Тебя, то испытываю блаженство от встречи с Тобой, ибо возвращаюсь в Того родного и безконечно любимого Создателя, из недр Которого я когда-то вышел. Поэто­му холодно и неуютно душе моей в этом тварном мире, так как по­кой ее и вечная родина - в блаженном неотмирном единстве покоя Твоего, Боже мой.

АБХАЗИЯ

Сначала Господь поворачивает нас к самим себе, чтобы мы во­очию узрели мерзость запустения в душах наших и устыдились, а устыдившись, покаялись. И только затем Он позволяет нам уви­деть Его Самого в сокровенных глубинах нашего сердца, как Жизнь нашей жизни, сокровенного и любвеобильного Бога.

Когда в сердце появляется сильная скорбь, ее умягчает только полное предание самого себя воле Божией, а вера в Божественный Промысл восходит в душе с еще большей силой.

Спешно мы закупили все нужное для похорон и договорились с батюшкой о дне отпевания и погребения. Тело мамы казалось в гробу сухоньким и легким, не имеющим никакого запаха. Мы по­ставили в доме гроб с ее телом и по очереди с отцом Пименом чита­ли Псалтирь и служили панихиды. Здесь я впервые услышал, как рыдает мой отец. Он стоял позади, и мне показалось, что он горько смеется. Пораженный этими звуками, я обернулся. Папа рыдал без слез. То, что я принял за горький смех, были с трудом сдерживае­мые глухие рыдания. На похороны прилетела моя сестра, пришли попрощаться с покойной соседи. Когда мы с архимандритом нача­ли первую панихиду над усопшей, под конец панихиды мой друг

прошептал, указывая на лицо почившей: “Смотри, твоя мама улы­бается...” Действительно, до этого строгое, страдальческое лицо мо­ей любимой матери разгладилось, исчезли скорбные морщинки, и на губах появилась светлая улыбка, которая вселила в наши сердца уверенность в милости Божией к почившей.

Из телефонного разговора с Сергиевым Посадом, с мамой от­ца Пимена, выяснилось, что в последнее время дружба этих двух женщин была очень тесной. Они помогали друг другу по хозяйству и часто встречались. Когда моя мама узнала, что ее подруга хочет покрасить оградку на могиле, где собиралась лечь сама и где лежа­ла бабушка моего товарища, то предложила свою помощь. Она так усердно красила ограду, что женщина заметила ей:

Хватит, Лидия Михайловна, и так все хорошо. Пожалуйста, хватит красить!

Та ответила ей, старательно орудуя кисточкой:

Нужно все делать как для самого себя...

И вскоре легла рядом в ту землю, которую держала для своих по­хорон ее последняя близкая подруга.

В церкви отец Стефан возглавил чин отпевания, а у меня в груди как будто все запеклось. Несмотря на все усилия сдержать себя на людях, рыдания прорывались из моего горла. Батюшка и архиман­дрит с состраданием смотрели на меня. Сами похороны были про­стыми и печальными. Мне пришлось прощаться с мамой так, как прощаются со всей предыдущей жизнью, которая больше никогда не повторится. И это выяснилось настолько самоочевидно и непре­ложно, словно прошлое отрезалось безвозвратно. Во мне как будто что-то сгорело в один миг: если мама умерла, значит, и я непремен­но умру и умрут все остальные. Если она пережила этот переход в мир иной, незнакомый и пугающий, значит, это придется пере­жить и мне. Поэтому мне в миру делать нечего, возможно, даже и в Лавре, ибо сердце неустанно жаждало одной только молитвы и в ней желало обрести успокоение и отдохновение от всех скорбей. В нем созрело глубокое осознание того, насколько все смертно на этой земле и конец всему на ней один - смерть.

После похорон ночью мама явилась мне улыбающейся и радост­ной, обняла меня и казалась даже более живой, чем в жизни.

Мама, ты же умерла!

Нет, сынок, - ласково ответила она. - Я жива...

И посмотрела на меня глубоким любящим взглядом, словно это было наше окончательное прощание.

За день перед отъездом как будто тьма накрыла мое сердце. От упадка сил я не мог молиться ни по книгам, ни по четкам. При­шлось просить молитвенной помощи у отца Пимена. Он взялся бы­ло за молитвы, но ему стало дурно. С каждым часом нам станови­лось все хуже и хуже, без молитвы мы были безпомощны.

Это уже не духовная брань, нас просто уничтожает диавол... - попытался было дать мой друг оценку того, что мы испытывали.

Что же делать, отче? - слабым голосом откликнулся я.

Нужно срочно отправить телеграмму батюшке и попросить его молитв!

Преодолевая дурноту и головокружение, мы добрели до бли­жайшего почтового отделения. Телеграмму составил архимандрит: “Батюшка, нам очень плохо. Помолитесь”. Еще по дороге домой у нас на сердцах словно посветлело, от душевной тяжести не осталось и следа.

Симон, сейчас четырнадцать ноль-ноль. Значит, батюшка по­лучил телеграмму! - обрадовался мой товарищ.

Слава Богу, отче, - подтвердил я. - Теперь снова можно жить...

С того времени тихая милость Божия сопровождала нас в Ду­шанбе, побуждая вновь и вновь благодарить старца в молитвах.

Вернувшись в Лавру, я почувствовал, что в моей душе уже нет интереса ни к чему - ни к жизни, ни к монастырю, ни к монастыр­ской суете в безконечных послушаниях. Я спросил у старца, поче­му мама во сне выглядела такой живой. Он ответил, строго глядя мне в глаза:

Помни, отец Симон, у Бога нет мертвых, у него все живы!

И это меня сильно утешило, даже скорбь о кончине матери стала понемногу ослабевать. Заодно мы поинтересовались у отца Кирил­ла, когда он получил нашу телеграмму.

Вечером, отцы, поздно вечером пришло ваше сообщение! - улыбаясь ответил наш батюшка.

При моем отъезде отец пообещал мне как можно скорее выехать из Душанбе. Он не забыл благословения отца Кирилла, только просил дать ему немного времени - продать дома, чтобы можно было купить какое-нибудь недорогое жилье рядом с Лаврой. Пока шли переговоры с моим отцом по поводу продажи, произошел крах нашей квартиры, куда мы устроили маму отца Пимена. Хозяева, приметив, что их жилье отремонтировано, потребовали выселе­ния растерявшейся женщины и угрожали сменить замок. С трудом уговорив их подождать месяц, пока мы подыщем другое жилье, мы сильно приуныли. И положение в Душанбе тоже становилось все

хуже и хуже. Отцу пришлось продать все по самой низкой цене, но даже это он считал большой удачей. Тем не менее эта “удача" стала пылью, пока он ехал в поезде в Москву. В одну ночь обезценились все деньги, и той суммы, которую он вез с собой, хватило только на то, чтобы купить коробок спичек. Это известие сильно потрясло от­ца, но не сломило его дух. Он был готов на все, чтобы только оста­ваться рядом со мной. Пока мы поселили его в лаврской гостинице и затем втроем пошли за советом к нашему батюшке.

Вашей беде нужно помочь! Идемте все к отцу наместнику! - решительно сказал духовник. Наместника мы встретили во дворе монастыря, возле гаража, и батюшка вкратце объяснил ему поло­жение, в которое попали наши родители.

Не беда, построим родителям дом! - не раздумывая, объявил настоятель.

Отец наместник, - обратился я к нему с просьбой. - Пока бу­дет идти строительство, им нужно где-то жить, и это может затя­нуться. Мой отец уже отправил все свое имущество контейнером. Благословите, мы поищем дом подешевле и на те средства, которые Лавра может выделить для строительства дома, мы купим неболь­шой деревянный домик в Сергиевом Посаде.

Хорошо, с Богом! - великодушно благословил наместник. Он остановил идущего мимо эконома:

Отец эконом, поможем беженцам?

Без проблем! - утвердительно кивнул головой архимандрит.

Поблагодарив начальство и батюшку за помощь, мы немедленно

приступили к поискам дома. Дом нашли удивительно быстро. Он стоял на чудесной тихой улочке., с речкой внизу, с окнами на стены Лавры. Колокольный звон, казалось, жил в его комнатах. Это было деревянное старое строение, построенное лет пятьдесят назад. Та­кая находка явилась для нас милостью Божией, так как тогда най­ти дом в окрестностях монастыря было очень трудно. Еще требова­лась перепланировка комнат, чтобы приспособить дом под жиль­цов. В одной половине предполагалось поселить маму моего друга, а в другой - моего отца. Бригадир нанятых строителей с большим пренебрежением осмотрел помещения и заявил:

Да этот дом у вас завалится через месяц! Все бревна изъедены древоточцем...

Мы поняли, что с таким бригадиром ремонт сделать невоз­можно.

К счастью, нам предложил свою помощь талантливый инженер- строитель из Москвы, духовное чадо отца Кирилла. Он подсказал решение - пролечить весь дом от порчи и затем сделать новую пла­нировку комнат. Проект он показал нашим старичкам, заслужив их полное одобрение. Эконом тоже не остался в стороне, прислав лаврских строителей. За эту своевременную поддержку мы были ему сердечно благодарны, особенно мой отец.

Казалось, все идет неплохо. Но здесь мне выпало серьезное ис­пытание. Пришлось остаться один на один с заботой о родителях и со всеми рабочими, занятыми на ремонте дома. Мой друг-издатель получил благословение на создание лаврской типографии и не имел возможности заниматься ремонтом. Мне же досталась горь­кая участь - “удариться” в хождение по кабинетам городской мэ­рии, оформлять прописку наших пенсионеров, добывать справки и все необходимые документы. Несмотря на нехватку времени, отец Пимен героически заменял меня, когда я валился с ног от устало­сти и простуд.

Благодаря звонкам эконома в мэрии удалось получить все необ­ходимые бумаги, хотя со стороны многих неверующих чиновников я встречал некоторое противодействие. Но вера уже коснулась сер­дец этих людей, и даже в кабинетах многие работники подходили и брали благословение, что прежде являлось неслыханным делом. В течение нескольких зимних месяцев дом был перестроен и готов к приему жильцов. Мой отец и мать архимандрита светились от счастья и без устали благодарили всех, кто помогал нам в ремон­те и в переезде. Я продолжал “бегать” по кабинетам и хлопотать о российском гражданстве наших родителей, а также о переводе их пенсий из Таджикистана.

К концу всех этих нескончаемых хлопот я разболелся настолько, что у меня тряслись руки. Постоянный кашель буквально убивал меня. Я слег с высокой температурой и лежал пластом в комнате у отца. Слава Богу, монахи и близкие не забывали меня. Они при­носили нам еду из монастыря, а также овощи и фрукты, потому что денег у нас не было. Пришлось перейти на антибиотики, и болезнь отступила.

Весной мы с архимандритом попросили у наместника разреше­ния съездить в горы Абхазии для поправки моего здоровья. Отец Кирилл благословил посетить бывших Лаврских отцов, которые подвизались в горах. Они уехали в Абхазию до нашего поступления в монастырь. Вначале уехал иеромонах, а вслед за ним маленький иеродиакон, которого отчислили из Лавры за борьбу с экумениз­мом. Из рассказов о нем меня умиляла история о том, как мла­денцы в храме откликались плачем, услышав тоненький голосок иеродиакона во время службы. И, вообще, заочно я сильно полю­бил этого человека, верное духовное чадо отца Кирилла.