Часть 2. Старец и обретение молитвы 4 page

Возникло тягостное молчание.

А как же ты, отец Пимен? - обратился наш начальник с вопро­сом к издателю. - Тебя Святейший в монастырь игуменом назна­чил, а ты в горы просишься?

Он резко встал, достал с книжной полки какую-то книгу и не­ожиданно прочитал стихи, не помню какой поэтессы. В них гово­рилось о том, что долг нужно исполнять прежде всего, а остальное подождет. Мы молчали.

Затем отец Феофан как-то очень вдохновенно сказал, глядя в раскрытое окно с синеющим за ним небом:

Да... Помню, сижу весной в горах. Вверху снег, а внизу алыча вся в цвету. Сидишь с четками - красота! Ладно, подпишу ваши прошения... А духовник согласен?

Согласен, отец наместник! - обрадованно ответили мы. - Бла­годарим вас от всего сердца!

Настоятель ушел в соседнюю комнату и вынес оттуда брезенто­вую штормовку и брюки:

Вот, отец Симон, дарю! Для твоего роста подойдет. Шил когда- то для себя, мечтал о пустыне...

Выйдя из кабинета, отец Пимен почти бегом поспешил к батюш­ке. Я, кашляя, устремился за ним.

Отче, дорогой, наместник подписал наши прошения! - с по­рога выпалил мой друг.

Что ж, Бог вас благословит! - удовлетворенно сказал старец. - А Святейшему я расскажу о вас, чтобы все было по благословению...

Когда мы выходили из кельи, старец тихо тронул меня за рукав:

Ну что, на свободу, отец Симон?

На свободу, батюшка...

Как позже сообщил нам отец Кирилл, Патриарх, узнав, что двое монахов Лавры, духовных чад батюшки, подали прошения на молитвенное уединение и строительство скита в Абхазии, заме­тил: “Слава Богу, что еще есть такие монахи... Пусть едут! А с бла­женнейшим Илией я улажу...” Грузинский Патриарх не стал пре­пятствовать нашему поселению в его владениях, только ответил: “Пусть сидят тихо и не занимаются никакой пропагандой...”

Через неделю мы получили от наместника официальное раз­решение на отъезд в Абхазию для строительства скита с сохране­нием нас в списках братии. Еще он благословил казначею и вновь назначенному эконому оказывать нам всяческую помощь и содей­ствие. Кстати сказать, новым экономом стал монах, с которым мы вместе жили послушниками бок о бок в одной келье. В дальней­шем он проявил недюжинный талант в хозяйственных делах мо­настыря и большие организаторские способности, став впослед­ствии видным епископом Православной Церкви. В восстанавли­вающийся монастырь игуменом был определен другой насельник Лавры, почитаемый всеми проповедник и богослов, преподава­тель Духовной академии.

В течение оставшихся зимних месяцев мы готовились к горной жизни, примерно зная, какие условия нас ожидают. Вернее сказать, нас ожидало отсутствие всяких условий. С паломниками, отъезжав­шими в Абхазию, нам удалось отправить кувалды, кирки, клинья, лопаты, пилы, топоры и другие инструменты. Эконом благословил нам заказать в столярной мастерской легкий разборный престол и такой же небольшой жертвенник. Для горной кельи столяры изго­товили разбирающиеся двери и окна со стеклопластиком, удобные для переноски в рюкзаках. На ракетном заводе нам выделили тон­кий пластик, который мы распилили, подогнав размер под станко­вый рюкзак. Мастера-столяры сделали все с любовью и на славу. Этим они сэкономили нам уйму времени при постройке церкви и кельи. Спаси их Бог и Матерь Божия!

Поначалу с нами пожелали поехать в горы некоторые из старых опытных плотников Лавры, получив благословение наместника. Но начавшееся повсеместно возрождение разоренных большеви­ками лаврских подворий заставило начальство пересмотреть свое решение. Специалистов оставили на монастырских стройках. Пока мы нашли лишь энтузиастов для перевозки груза.

В основном это были двадцатилетние молодые ребята, радую­щиеся поездке к Черному морю. К началу нашего отъезда большую часть груза помощники уже перевезли к дьякону и его матушке в Сухуми. Но не все из них имели решимость отправиться в горы и помогать нам в строительстве церкви и келий.

Наши приготовления к отъезду из Лавры невозможно было ута­ить от монахов. Среди них начали ходить разнообразные слухи и догадки.

Отец, - как-то обратился ко мне один из сочувствующих нам монахов, - тебе что, больше других надо? Ты иеромонах. Литургии служишь. Келья у тебя есть. О тебе заботятся. Что тебе нужно еще?

На подсобном хозяйстве монастыря, позднее переименованном в скит, подвизался хороший опытный монах, которого мы с отцом Пименом очень любили. С ним мы заложили деревянную церковь в скиту в честь преподобного Сергия. Он был не прочь поехать на Кавказ и нередко заводил с нами об этом разговор. Но, когда насту­пило время нашего отъезда, он засомневался:

Ох, отцы дорогие, сильно я привязан к Лавре! - сетовал этот монах перед прощанием - У меня здесь теплая келья, белье стира­ют, чада духовные приходят... Наверное, я все же останусь в мона­стыре, простите меня...

К нам подходили и другие монахи:

Отцы, вы что, уезжаете на епископство? Кого из вас в епископы возводят?

Наш друг, отец Анастасий, назначенный заведующим лавр­ским издательством, снабдил нас святоотеческими книгами и просил держать с ним связь. Он обещал, что летом непременно приедет к нам помолиться. Этот милый и верный своему слову человек приезжал в наш скит неоднократно, участвуя в трудных походах и переходах, и был всегда незаменимым спутником и молитвенником, деля с нами тяготы горной жизни. Схиархиман­дрит Михаил для нас с отцом Пименом вырезал из абхазского ки­париса два нательных креста-мощевика и с сочувствием попро­щался с нами:

С Богом, отцы! Был бы помоложе, непременно поехал бы с вами...

Подошло время прощания с Лаврой. Отслужив литургию, мы приложились к святым мощам преподобного Сергия и помолились в его келье, прося помощи у Матери Божией. Затем пришли к стар­цу попрощаться.

Скажите, батюшка, как нам жить в уединении? Кто будет стар­шим или старшим будет один из нас попеременно? - задал вопрос духовнику отец Пимен.

Вам надлежит хранить монашеский устав. Старший из вас ар­химандрит. Ему и следует оказывать послушание.

Старец обратился ко мне:

Слушайся его, он - начальник скита, а ты его помощник!

Отцу Пимену отец Кирилл сказал:

А ты, как старший, не пренебрегай советами младшего. Жи­вите в мире и единодушии. Но помни, отец архимандрит, что от игуменства не уйдешь...

Как благословите, отче! - ответил тот.

Посмотрев нам в глаза долгим проникновенным взглядом, ста­рец промолвил:

А все-таки жаль, что вы уезжаете...

Мой друг, получив благословение, вышел. Я, улучив минуту, го­рячо сказал:

Батюшка дорогой, нам тоже очень жаль с вами расставаться! Я не знаю, как там, в горах, буду без вас...

Духом, духом будем вместе! - тихим, но твердым голосом от­ветил отец Кирилл и добавил: - “Симоне Ионин, любиши ли Мя?”

Люблю, батюшка. Вы знаете, что я люблю вас...

Мне тогда слова его показались красивой аллегорией. Я еще не постигал всей благодатной силы, которую старец вложил в них...

Страх перед людьми и стыд перед ними не сравнятся никогда со страхом и стыдом перед Богом. Но первые владеют нами, когда мы далеки от Бога, а вторые помогают нам, когда мы далеки от лю­дей. Все дурное и греховное обладает нечеловеческой цепкостью, чтобы, подобно острым шипам, удержаться в душе. Но благодать и смирение не цепляются за нее. Сама душа призывает их, и они становятся ее жизнью и опорой.

СУХУМИ

Возжелав стать светом в самих себе, часть ангельских сил, а за­тем и подобные им души стали тьмой и ниспали во тьму. Обратив­шие же лица ко Господу стали светом в Господе. Преодолев жела­ние земных наслаждений, душа, возжаждав Небесной благодати, утешается в ней неизреченным утешением, еще на земле став оби­тательницей Небес. Перед решительным шагом - отречением от мира - душа словно замирает, постигая, что это ее истинный шаг в вечность.

Не пытаясь понять Бога, мы можем реально жить в Нем, пони­мая, что такое - жить в Боге по благодати сердцем, очищающим себя от грехов покаянием, в то время как запутавшиеся в грехах не могут это понять своим испорченным разумением. К этой бла­годатной жизни мы устремились всей душой, решив стяжать ее в покаянии и молитве.

После благословения у старца мы подошли под благословение наместника. Архимандрит благословил нас молча, а мне сказал:

Знаешь, отец, чтобы там ни было, подвизайся с Богом! Только об одном прошу: не пиши никаких политических воззваний! Даже если будешь жить не в горах, а на берегу Черного моря, я смогу по­нять... Только воззваний не пиши!

Благословите, отец наместник, обещаю не писать их! - иск­ренне ответил я, глубоким поклоном пытаясь выразить ему свою благодарность.

Теперь, когда я пишу данные строки, верю, что благородные по­ступки, которые этот облеченный церковной властью человек сде­лал для меня, превышающие обычную меру монаха, навсегда оста­нутся в моем сердце. Надеюсь также, что эту книгу он не воспримет как воззвание...

Затем мы попрощались с благочинным и с близкими монаха­ми. Если ко всем нашим беседам, переговорам и хождениям добавить мой никогда не перестающий кашель, то примерно будет яс­на обстановка, в которой происходили эти сборы перед отъездом в Абхазию.

Новость о происходящих приготовлениях распространилась среди строителей. Молодые рабочие присоединились к нашему намерению построить скит в горах. Многие из них подошли к на­местнику и выразили желание поехать с нами, чтобы на месте по­мочь в строительстве церкви и келий. Не колеблясь, отец Феофан великодушно разрешил взять с собой некоторых из молодых лавр­ских плотников. Но как раз перед отъездом началось восстановле­ние Гефсиманского скита. Наместник, сославшись на полную за­нятость всех лаврских рабочих, благословил в конце концов взять с собой добровольцев из числа трудников монастыря. Отец Пимен поездил по подсобным хозяйствам, заглянул в различные хозяй­ственные службы и сумел подыскать кандидатов для поездки в Абхазию. Набралось пять-шесть хороших, работящих энтузиастов, совсем еще мальчишек, многие из которых никогда не держали в руках никаких инструментов кроме лопаты. Но и за этих ребят, ко­торые согласились жить с нами в горах, мы с отцом Пименом благо­дарили Бога. С нашими помощниками мой друг договорился, что он приедет за ними, когда мы устроимся на Псху.

Прощаясь с родителями, мы оставили им запас круп, муки и других продуктов. Добрый отец Анастасий, заведующий издатель­ством, пообещал, вместе со своей отзывчивой помощницей, забо­титься о наших пенсионерах. Заботливый благочинный пообещал следить за тем, чтобы родителей, особенно в зимний период, ис­поведовали и причащали лаврские иеромонахи. Мой отец за зиму очень подружился с сотрудниками отдела кадров и бухгалтерии, где всегда радостно встречали его приход. Любимым местом его церковного утешения являлась рака преподобного Сергия в Троиц­ком храме. Там он часто проливал слезы, утешаемый благодатью преподобного. В келье батюшки он также всегда находил ласковый прием, что было его вторым утешением. Мы договорились с отцом писать друг другу письма, и я дал обещание, что буду навещать его раз в год, если у него будет в порядке здоровье. В случае, если отец разболеется, я пообещал ему оставить горы. Расставаясь, он не скорбел и, кажется, находился в хорошем расположении духа. Таким я запомнил на прощание своего старичка, не ведая, что впе­реди меня ожидают долгие годы разлуки с ним и со старцем.

Итак, держа в руках билеты на поезд Москва - Сухуми, сразу после Пасхи мы с отцом Пименом, пыхтя, затащили в купе свои вещи. Проводники ошеломленно смотрели на огромное количе­ство багажа. Некоторые сумки нам пришлось уложить в проходе между нашими полками. Духовные чада, прослезясь, провожали архимандрита. Последние сумки, которые мы чуть было не забыли на перроне, они забросили в тамбур, когда поезд уже набирал ход. Со мной осталась болезнь и мучительный удушающий кашель, ко­торый забирал все силы и приводил в отчаяние своей безнадеж­ностью. Такое состояние не давало никаких шансов на исцеление. Я уже не надеялся выздороветь и уезжал из Москвы с готовностью покориться судьбе и умереть в горах, но только не в больнице.

Где-то на подъезде к Сухуми мне стало значительно лучше. Бо­лезнь совершенно исчезла, и я от радости выбросил все свои лекар­ства и трубки, в которые дышал. Они уже больше не были нужны, так как кашель прошел сам собой. В восторге мое сердце благода­рило Господа и всех людей, помогавших мне вернуться в родные горы, особенно любимого батюшку. В окне вагона плескалась и шумела синева весеннего моря, в противоположном окне молодая зелень проносящихся мимо буков и грабов звала к себе свежими и пряными запахами густого леса.

На привокзальной площади нам удалось договориться с во­дителем небольшого грузовика, и вскоре мы уже выгружались у дома диакона. Матушка выбежала радостная и, вытирая платком слезы, начала обнимать нас, как родных сыновей. Сообща мы рас­пределили привезенный груз. Часть вещей, предназначенных для хозяев дома, передали им в руки, часть груза отложили для пу­стынников, остальное упаковали для Псху, где нас ожидала новая и неведомая жизнь.

Чем больше мы сближались с этой богобоязненной сухумской четой, тем больше приоткрывались различные интересные обсто­ятельства их духовного пути. К этим гостеприимным людям мно­го лет подряд ездили старцы Лавры, в том числе и отец Кирилл. В шестидесятые годы отцы Глинской пустыни, после закрытия оби­тели, перебрались на Кавказ, в Абхазию, и подвизались в горах. У старца Серафима Романцова матушка Ольга была одним из много­численных его чад. Если остальным сестрам отец Серафим благо­словил пустынножительство, то Ольге и Григорию духовный отец дал послушание служить Господу странноприимством, принимая всех пустынников и паломников и обеспечивая их кровом и едой.

Периодически навещая монахов, матушка некоторое время под­визалась вместе с сестрами рядом со старцем в горной пустыне. Но затем случилось так, что она захворала, испытывая сильные боли в животе. Ее срочно отвезли в больницу и сразу положили на опера­ционный стол. Вскрытие показало полную запущенность болезни и невозможность операции.

Зашивайте! - махнул рукой хирург. - Она до утра не дотянет!

На утреннем обходе он спросил:

А как больная? Уже умерла?

Нет, живая! - ответила медсестра.

Как живая? Не может быть! - изумился доктор.

Обследовав больную, он поразился:

Действительно, все в порядке! Это очень странно... Немедлен­но отправьте ее на операционный стол!

Теперь уже запротестовала матушка, решительно потребовав отвезти ее домой.

Снова резать меня ни за что не позволю! - твердо заявила она.

Несмотря на пререкания и скандал с главным врачом, больную

увезли домой. Она постепенно поправилась, встала на ноги и слу­жила пустынникам и паломникам чем могла. К этому времени, с благословения старца Серафима, ее муж Григорий был рукополо­жен в диаконы в сухумском соборе. Так матушка осталась жива, бла­годаря Бога, совершенно не ведая, что у нее внутри и как она живет.

Отец Серафим перед своей благодатной кончиной передал ду­ховных чад отцу Виталию, выдающемуся подвижнику нашего времени, в будущем архимандриту. Будучи в юности странником, которому приходилось ночевать даже в сугробах, а затем став труд- ником в Троице-Сергиевой Лавре и подвизаясь в самоотречении и молитве, он постоянно искал места для молитвенного уединения, прячась для этого в нетопленых сырых помещениях или в кабинах насквозь промерзших грузовиков монастыря. Такая ревностная жизнь закончилась туберкулезом легких, который быстро перешел в последнюю стадию. По благословению Глинских отцов отец Ви­талий уехал к кавказским пустынникам умирать. Так как неизбеж­ная скорая смерть была уже заведомо предсказана врачами, под­вижник не щадил себя в служении братьям и отцам.

Вопреки диагнозу докторов, все произошло совершенно наобо­рот. Монах не только полностью исцелился, но и сумел стяжать великую благодать, став прямым наследником духовного опыта Глинских старцев. К нашему приезду он вышел из пустыни и жил в Тбилиси в полном здравии под покровом владыки Зиновия, Глин­ского старца, окормлял многочисленных духовных чад. В ту пору ма­тушка Ольга состояла в переписке с этим удивительным человеком и благодатным духовником. Как-то само собой получилось, что он стал в Абхазии нашим духовным покровителем и защитником.

Со слов матушки, под большим секретом, нам стало известно, что в Сухуми живет в затворе очень известный лаврский духовник.

Он даже выше отца Кирилла! - шепотом сообщила нам ма­тушка. - Он большой друг вашего батюшки, но никого просто так не принимает. Только тех пускает к себе на исповедь, о ком известит ему Бог...

Нам с архимандритом пока не было необходимости разыски­вать этого знаменитого духовника, живущего в городе в полном затворе. Но что-то из этого рассказа запало в мою душу, и встре­ча с этим старцем произошла в скором времени, когда ее благосло­вил Господь.

Еще один удивительный человек жил до нас у верующих супру­гов и скончался у них на руках за несколько лет до нашего приезда. Его звали Ленечка. Все его тело было парализовано, он мог только говорить. Но людей он видел насквозь и даже то, что совершалось на расстоянии. Когда в калитку стучали паломники, Ленечка про­сил матушку:

Ольга, скажи им, пусть выкинут газеты. Они их с собой при­несли!

Другой женщине, пришедшей за советом, он сказал:

Варвара, сейчас пост, а ты вчера съела пирожок с мясом!

Так я же путешествующая, Леня... - оправдывалась та.

Какая ты путешествующая? По базарам, что ли?

Мне запомнился рассказ о том, как Ленечка на расстоянии уви­дел, что бандиты убили пустынника иеродиакона Исаакия, бросив его в пропасть. Отправленные на поиски люди нашли тело погиб­шего в камнях под обрывом. Все произошло именно так, как рас­сказывал прозорливый. Удивленный рассказами о чудесном даре Ленечки, я спросил по телефону у отца Кирилла:

Батюшка, как понимать прозорливость Ленечки?

Старец ответил:

Есть люди, которые имеют такой дар от рождения. Они все го­ворят правильно, но духовно окормляться у них нельзя.

Почему, батюшка?

Потому что у них нет духовного опыта...

В первые же дни нашего пребывания в Сухуми мы отправились на могилку старца Серафима на окраине города. Церковь и клад­бище находились в ведении грузинского священника, который принял нас очень доброжелательно. Он указал нам место упокое­ния старца. Такая благодать и такой мир почивали над этим ме­стом, что не хотелось уходить. Высокие кипарисы осеняли над­гробие преподобного. Легкий ветерок тихо шумел в их вершинах. Долго мы стояли у могилы светильника Божия, прося у него свя­тых молитв.

Хорошо было бы лежать неподалеку от старца, пусть даже где- нибудь в уголке этого кладбища! - неожиданно для самого себя произнес я.

Архимандрит согласно кивнул головой:

Если таковы плоды пустынной жизни, то стоит попытаться и нам, недостойным, хотя бы стать тенью их святой и богоугодной жизни... - задумчиво произнес он.

С горячей признательностью любви и благодарности мы под­нялись на Иверскую гору к часовне в честь чудотворной Иверской иконы Матери Божией. С умилением в сердцах отслужили молебен и пропели акафист у иконы Пресвятой Богородицы. Сколько раз мы молились перед ней в юности, прося помощи и заступничества. Эта святая икона вошла в мою жизнь и стала верной спутницей во всех жизненных обстоятельствах. Поэтому наш будущий скит мы вверили нашей Владычице и Заступнице, надеясь с ее помощью обрести в горах место для строительства монашеского скита. Еди­нодушно мы решили назвать его в честь Иверской иконы Матери Божией. С собой я вез в небольшом киоте фотографию популярной в то время Монреальской иконы Богородицы, которая была напи­сана в афонской келье на Катунаках.

Матушка Ольга упросила знакомого водителя, заядлого охотни­ка, помочь нам с транспортом ради Христа. Этот человек, отрывая время от своих дел, целую неделю возил нас по святыням Абха­зии. Большая поездка с ночевкой без всякой спешки состоялась у нас в Команах, где скончался в ссылке святитель Иоанн Златоуст. Каменная гробница, у которой мы благоговейно молились в про­шлый раз, была перенесена в городской собор. Разрушенный храм в Команах наконец-то дождался восстановления. Нас приветство­вал послушник-абхаз, который жил рядом с храмом. Неподалеку из земли по-прежнему бил очень холодный источник, образую­щий небольшое озерцо невероятно голубого цвета. По преданию, он забил на месте мучения и казни святого мученика Василиска. Вода, даже на теплом весеннем солнце, оказалась очень холодной, но после погружений сильное горячее тепло окутало наши тела с ног до головы. Вслед за нами к источнику подъехала на автомоби­ле группа людей, по облику - абхазов. Наш спутник с восторгом рассказывал о многочисленных случаях исцелений на этом святом месте людей, одержимых душевными расстройствами.

Метрах в трехстах от источника высокие кипарисы указывали место погребения святого мученика Василиска, мощи которого и поныне пребывают под спудом. Над гробницей некогда возвышал­ся древний греческий храм. От него сохранилась только часть ап­сиды алтаря и фундамент. Здесь мы пробыли до вечера. Святость этого места глубоко вошла в душу, которая благодарно насыщалась благодатным покоем и умиротворенностью, источавшихся от мо­щей угодника Божия.

По длинным железным мосткам-переходам, сооруженным над непролазными зарослями верующим инженером-греком, мы под­нялись к месту третьего обретения главы святого Иоанна Предте­чи. Оно представляло собой небольшой грот в скале с великолеп­ной панорамой далеких хребтов, переходящих своими кручами в вечные снега. С благоговением прочитав акафист Предтече и Кре­стителю Господа, мы вдоволь насытились благодатной тишиной и горным безмолвием. Заночевать нам посчастливилось в небольшой пристройке возле восстановленного храма святителя Иоанна Зла­тоуста. Внутри домика мы увидели паломников, которых приютил на ночь послушник, присматривающий за церковью.

От паломников за чаем мы услышали удивительную историю, связанную с источником мученика Василиска. Этот случай для множества людей явил благодатную силу угодника Божия. В до­лине, чуть пониже святого места, протекала горная река. Министр строительства, местный грек-богач, решил перекрыть ее плоти­ной, чтобы в образовавшемся озере разводить форель. Несмотря на протесты и просьбы верующих, несколько бульдозеров очень бы­стро возвели плотину из речного галечника. Осталось закончить насыпь на противоположном берегу, и река должна была затопить источник мученика Василиска. Собралось множество народа, про­тестующего против затопления.

Прекрати стройку! Бог накажет! - умоляли министра верующие.

Наплевать! - отмахивался тот. - Продолжайте работать! - приказал он бульдозеристам.

Но, хотя другая сторона широкой долины находилась выше, на глазах у людей и самого министра река стала переливаться через борт плотины на противоположном берегу, оставив незатопленным святой источник.

Этого не может быть! - остолбенел министр. - Теперь я верю, что Бог есть!

Он делами подтвердил свою веру, восстановив храм святите­ля Иоанна Златоуста, а на пути к месту третьего обретения главы Предтечи соорудил грандиозное сооружение: целые километры металлических переходов и мостов, ведущих к гроту. К сожалению, его убили грузины во время абхазо-грузинской войны.

На следующий день верующие доставили нас в Сухумский аэро­порт. Вместе с летчиками мы перенесли в салон маленького “куку­рузника” наш нелегкий груз. Пассажиры изучающе рассматривали нас. Винт самолета слился в один сияющий круг. Под рев двига­теля мы понеслись по бетонной дорожке. В иллюминаторах блес­нула неистощаемая синева моря, окаймленная широкой песчаной полосой пустынных пляжей. Качнув крылом на развороте, самолет устремился к снежным вершинам, стеной встающим на горизонте.

Сказано: “Ищите Бога, и жива будет душа ваша”, а ищущий на­слаждений мира сего находит смерть. Или ты сообразуешься с ве­ком сим и гибнешь вместе с ним, или этот век сообразуется с тобой, изменяясь вместе с твоим изменением, “преобразуясь изменением ума вашего”.

Плоть хотя и видит, но духовно слепа. А дух человеческий хотя и не видит, но прозревает все, что есть на земле и на небе, тем более в душе человеческой. Ты, Господи, Единый и Благий, не прекраща­ешь день и ночь творить добро, а души наши, возлюбившие Тебя, день и ночь не прекращают спасаться в Любви Твоей, ибо избрали Тебя навеки.

РЕШЕВЕЙ

Возлюбленный мой Господь, Ты ждешь от меня всего лишь од­ного - любви к Тебе всем сердцем моим и к ближнему как к самому себе. Вместо истинной любви, которую ожидает Господь, люди тре­буют от меня подражания и потакания безрассудным безчинствам и ублажения их собственного эгоизма. Нескончаемые распри за земные вещи ослепленных эгоизмом умов чужды моей душе. Пусть благодать Твоя, милосердный Боже, подобно огненной колесни­це исторгнет меня из мира скорбей в безпредельное блаженство Небесного Твоего Царства, скрытого Тобой в глубинах моего сердца.

Облака и птичьи стаи, казалось, летели на Псху вместе с наши­ми сердцами. Мы прильнули к иллюминаторам, стараясь разо­браться в сложном рельефе лесных ущелий. Под крылом самолета мелькали долины горных рек, текущих с Бзыбского хребта. Под нами внезапно возник перевал Доу, почти касаясь крыльев само­лета верхушками высоких буков и каштанов. Тень аэроплана стре­мительно пронеслась над седловиной перевала и ушла глубоко вниз. В голубой бездне открылась стремительная Бзыбь с верхним Бзыбским каньоном. Над ним сверкал фирновыми снежниками пик Чедым, за которым проглядывал массив громадной вершины Герванта. Напротив грандиозными альпийскими лугами раскину­лась гора Цибишха.

Самолет, снижаясь, летел над поймой реки. Вид в обе стороны был захватывающий. Справа высились карстовые розовато-белые скалы с остроконечными темно-зелеными пихтами. Слева вели­чаво возвышался впечатляющий пик Шапка Мономаха, переходя в лесистые отроги Бзыбского хребта, называемого Серебряным за серебристый цвет скал. Самолет, сделав крутой вираж, стал сни­жаться над широкой долиной Псху с его единственной улицей и ярко-зеленым полем маленького аэродрома. У небольшого домика аэропорта толпились встречающие. Нас радостно приветствовали пасечник с егерем. Мы вместе выгрузили багаж и обнялись тепло, как старые знакомые.

А для вас мы подыскали жилье! Посмотрите сами, - поспешил обрадовать нас Василий. - Если подойдет, можете жить, пока по­строитесь!

А домик уединенный? - с тревогой спросил я, не имея желания поселиться на главной улице.

Как раз для вас! Его вам сдает на время мой родственник, - сияя улыбкой, сказал лесничий.

С навьюченным на лошадей грузом, проследовав по лесной тро­пинке, наш караван вышел к обширной луговине. На холме стоял маленький и, при ближайшем рассмотрении, довольно запущен­ный дом. Сбоку бежал из лесу небольшой ручей. Ветхое жилье бы­ло оштукатурено глиной и когда-то давно побелено известкой. В первой комнате удивляла своей необъятностью большая русская печь. Стол у окна и два топчана у стен составляли всю мебель этого помещения. Вторая комната была заперта на ключ, который висел рядом с дверью на гвозде.

Располагайтесь! А дрова берите в лесу, только пилите засохшие деревья... - советовал лесничий.

Батюшки, насчет еды вы не безпокойтесь! - вмешался Василий Николаевич. - Сейчас вам принесут сулугуни, яйца, молоко и хлеб!

В эту минуту раздался стук в дверь. С огромной сумкой про­дуктов в комнату вошла пожилая женщина, наша соседка. Оста­вив сумку, она быстро ушла. Попрощавшись со своими друзьями, мы закрыли дверь и присели на топчан. Было тихо, лишь вдалеке звонко куковала кукушка. Отец Пимен и я, переглянувшись, улыб­нулись друг другу.

- Здравствуй, пустынническая жизнь! - воскликнул умиротво­ренно архимандрит.

Через полчаса снова раздался стук в дверь. На пороге стояла другая соседка, у ее ног красовалась еще одна туго набитая сумка с продуктами... К вечеру мы уже боялись стука в дверь. Как ни про­сили мы местных жителей не носить нам деревенские угощения, продуктов набралось столько, что мы не знали, куда их девать. Вос­торженно приветствуя начало уединенной жизни, ни отец Пимен, ни я еще не догадывались о том, что приветствовали и сопутствую­щие ей немалые скорби.

Молитвенная жажда, долго не находившая выхода, побуждала меня подолгу уединяться на солнечных полянах или в тенистом лесу. Простой луговой колокольчик своей неброской красотой тро­гал мое сердце до слез. Истосковавшаяся по живой природе душа жадно насыщалась красотой лета. Над широким лугом привольно реяли ласточки. Их мелодичный щебет перекрывало из лесу чару­ющее пение соловьев. С высоких синеющих гор доносился голос не­угомонной кукушки.

Вместе с архимандритом мы сообща читали каноны, акафисты, Евангелие и Псалтирь, потом молились по четкам. Моему другу по душе было чтение монашеского правила и богослужебных книг, и в этом он обретал большое утешение. Мне же было достаточно услышать тонкое лепетание ручейка, как молитва сама просилась из сердца на уста. Я не мог насытиться Иисусовой молитвой, читая ее то шепотом, то вслух, наслаждаясь горным одиночеством. Мой друг, подолгу не видя меня, выходил из дома и звал на правило. От­цу Пимену хотелось одного, мне - совершенно другого. Пересилив свою жажду к Иисусовой молитве, я присоединялся к молитвенно­му правилу, терпеливо дожидаясь, когда смогу вдоволь помолиться в уединении. Спустя некоторое время уединенная молитва у меня как-то разладилась.

Ошибка моя состояла в том, что я терял плод единодушной со­вместной молитвы, который можно было легко и просто стяжать через смирение. Это молитвенное приобретение помогло бы мне в уединении гораздо больше, чем личные усилия. Первый совместный опыт уединения после монастыря показал, что кому-то из нас дво­их нужно смиряться. Так как старец благословил смиряться меня, то, когда я вспоминал его совет, мне становилось легче. А когда ум терял из виду благословение духовного отца, сразу возникали не­доразумения. Не умея хранить полученное благословение, душа моя начала собирать свой личный опыт путем скорбей и ошибок.