Правило фиксирования референта

(Ср.: в ходе разговора не происходит подмены пред-мета другим предметом, даже и подобным ему.)

Данное правило гарантирует от такой коммуника­тивной опасности, как неконтролируемая смена темы в ходе коммуникативного акта (о том, что опасность такая действительно ощущается как реальная, свидетельству­ет признание Г. П. Грайса, заметившего при анализе принципа вежливости, что этот аспект релевантности представляется ему одним из наиболее трудных).

Следует различать естественную, или необходимую, смену темы (например, когда предыдущая «исчерпана» или когда, что бывает, к сожалению, чаще, собеседники

зашли в тупик, и т. д.) и смену темы, происходящую не­контролируемо. В первом случае смена темы происхо­дит явным образом, эксплицитно. При этом партнеры по коммуникативному акту полностью отдают себе отчет в том, что тему «пора менять». Во втором случае смена те­мы, как правило, происходит незаметно для коммуни­кантов и является следствием некоего незапрограмми-рованного «поворота» в развитии коммуникативного акта (феномен случайной цели и тому подобное).

Именно второй случай интересует нас применитель­но к правилу фиксирования референта.

Уже говорилось о том, что — даже при хорошо про­думанных коммуникативных стратегиях — рассчиты­вать на постоянное автоматическое присутствие рефе­рента в коммуникативном акте все-таки нельзя. Практически любой коммуникативный акт есть живое образование и, как всякое живое образование, не всегда застрахован от метаморфоз. Поэтому предоставить ре­ференту существовать в структуре коммуникативного акта по принципу «куда кривая выведет» едва ли разум­но. Внимание к поведению референта есть одна из важ­нейших функций коммуникантов.

Конечно, следование правилу фокуса (см. § 3.1) и гра­мотное применение прочих правил транспорта рефе­рента способны предохранить коммуникативный акт от «забвения» референта коммуникантами или от исчезно­вения его из поля зрения, но не способны предохранить референт от медленного перерождения.

Мутация происходит, как правило настолько посте­пенно, что коммуниканты долгое время продолжают быть убеждены, что обсуждается все тот же референт. Между тем подмена уже состоялась и мутация, предпо­ложим, зашла уже настолько далеко, что проделать об­ратный путь, к прежнему референту, становится невоз­можно. Осознание коммуникантами факта подмены референта сопровождается, как правило, крахом ком­муникативных стратегий (модель: начали за здравие — кончили за упокой).

В стороне опять-таки остаются случаи с такими ком­муникативными стратегиями, при которых подмена ре­ферента входит в коммуникативные намерения одного из партнеров, преследующего предосудительную ком­муникативную цель. Безусловно, если подмену при по­добных обстоятельствах удалось-таки незаметно осуще­ствить, остается только поздравить говорящего с успешным завершением коммуникативного акта и вы­разить надежду, что «подлог» в дальнейшем никогда не

будет обнаружен.

Несмотря на то что в случаях с достойными коммуни­кативными целями подмена референта тоже может прой­ти незамеченной, неудача, как правило, обнаруживается чуть позднее и к большому огорчению коммуникантов (модель: сделать хотел утюг — слон получился вдруг). Ес­ли, например, мой собеседник и я были уверены в том, что мы лишь предлагаем характеристику некоего соци­ального явления, в то время как результатом наших рече­вых действий явилось создание пасквиля, трудно ожи­дать, что мы не будем разочарованы. Но, как правило, такие «открытия» делаются чуть раньше. Иными слова­ми, уже в ходе коммуникативного акта партнеры способ­ны ощутить происходящую подмену референта.

«Держать» референт — это все равно что «держать» фрейм, подменить же один референт другим — это все равно как, пребывая в составе фрейма «покупка» в каче­стве покупателя, неожиданно начать что-нибудь прода­вать стоящему за прилавком продавцу или, предположим, выполнять гимнастические упражнения в магазине.

Однако, к сожалению, несмотря на утрированную наглядность этих примеров, подмены референта далеко не всегда столь очевидны. Референт может подменяться референтом из той же или смежной референтной груп­пы в результате, например, некорректного выполнения правила панорамы, что, в свою очередь, приводит к на­рушению правила фокуса: из-за неправильного ракурса панорамирования в фокус попадает «близлежащий» ре­ферент, а это уже приводит к нарушению правила фик-

сирования — вместо первоначального референта фик­сируется новый, и теперь собеседники находятся уже в его власти.

Показать, как действует этот механизм, нетрудно: на­пример, при обсуждении формы демократии, закрепив­шейся в современной России, собеседник вспоминает традиционное определение демократии как власти наро­да, после чего коммуникантам не остается ничего друго­го, как начать разбираться с тем, как понимать «народ». «Народ» и начинает выполнять функцию референта в дальнейшем разговоре, и, когда собеседники наконец до­стигают согласия в том, каким образом дефинировать на­род, разговор заканчивается — без осознания того, что в ходе его произошла подмена референта.

Данную подмену можно, скажем, объяснить крайней расплывчатостью понятия «демократия» (и особенно «демократы») в 90-х годах XX столетия в России, в силу чего любому собеседнику изначально понятна бесполез­ность разговоров на эту тему. Что касается понятия «на­род», то оно, напротив, представляет собой довольно жи­вую тему и еще не окончательно скомпрометировано (отчасти в силу смены парадигмы «народ»).

Какие стратегические ходы можно предложить во избежание подобных печальных последствий? Таковы­ми являются ходы, направленные на выполнение прави­ла фиксирования референта. Правило же это предпола­гает не только осознание каждого речевого действия как имеющего отношение к референту, но и постоянное вербальное воспроизведение референта в тексте. Даже в той небольшой энциклопедической статье, к которой мы постоянно обращаемся, нашлось место для реализа­ции правила фиксирования референта. Обратим внима­ние на то, как ведет себя референт (Форсети) в структу­ре текста. Он воспроизводится:

в качестве заголовка к словарной статье («ФОРСЕТИ»),

в качестве древнеисландского эквивалента (РогзеИ),

в качестве перевода с древнеисландского (предсе­датель),

в качестве наименования функции (бог),

в качестве вида по отношению к роду (из асов),

в качестве причастного оборота, конкретизирующе­го функцию (разрешающий споры),

в качестве уточняющего наименования (председа­тель тинга),

в качестве парафраза, описания (сын Бальдра и Наи­ны),

в качестве проекции (божество племени фризов).

Ясно, что такое постоянное (казалось бы, до чрезмер­ности!)

фиксирование референта в данном случае есть не только следствие речевого мастерства автора словар­ной статьи, но еще и следствие жанра (энциклопедия), который обязывает к дефинитивному (определительно­му) способу подачи информации. В менее конвенцио­нальных коммуникативных актах потребности в столь частом воспроизведении (фиксировании) референта обычно не возникает, к тому же там фиксация референ­та происходит не столь монотонно. Тем не менее, данная энциклопедическая статья в этом смысле представляет собой отличный пример демонстративного следования обсуждаемому нами правилу.

В основном выполнение правила фиксирования ре­ферента осуществляется за счет кросс-референции.

Кросс-референция (иногда в зарубежной литературе она еще называется анафорой) — это отсылка к ранее упомянутому, или процесс обращения к референту по ме­ре продвижения в тексте, т. е. процесс периодического возврата к тому или иному предмету, находящемуся в по­ле нашего зрения/Девять упоминаний Форсети в словар­ной статье, продемонстрированных только что,— это и • есть девять обращений (возвратов) к нему, девять после­довательных указаний на то, с каким референтом мы имеем дело. Таким образом, девять упоминаний и состав­ляют весь процесс кросс-референции в случае с Форсети.

Кросс-референция — одно из поздних «приобрете­ний» лингвистики (заимствованное фактически из логи­ки), причем лингвистики текста (т. е. раздела лингвисти­ки, изучающей не язык вообще, а только язык, зафиксированный в форме текста). Важность этого при­обретения необычайно велика: обнаружив процесс кросс-референции, лингвисты тем самым обнаружили:

• что именно, прежде всего «держит» текст как целое;

• почему структура текста не распадается на части (или почему текст остается связным);

• каким образом происходит передача сведений по по­воду референта.

Понятно, что знать подобные вещи совершенно не­обходимо всякому, кто намерен время от времени пред­лагать кому-либо те или иные связные высказывания. Поэтому описание процесса кросс-референции и зани­мает такое большое место в литературе по лингвистиче­ской прагматике.

В данном учебном пособии процесс этот будет опи­сан не в той мере, в какой он представляет теоретичес­кий интерес для науки, но в той мере, в какой знанием о нем могут практически воспользоваться говорящие.

Кросс-референция

Выше уже было замечено, что ведущим видом рефе­ренции в ходе коммуникативного акта естественным образом является идентифицирующая референция. На­помним, что идентифицирующая референция предпо­лагает опознание уже знакомого предмета на каждом новом этапе коммуникации. Линейность процесса ком­муникации обусловливает многократное упоминание референта: либо целиком, либо отдельной его части, ли­бо его признака.

Ведь коммуниканты, как мы договорились, должны постоянно отдавать себе отчет в том, идет ли речь о том же самом предмете или уже о другом. Попутно движе-

ние референта в границах коммуникативного акта ока­зывается обогащением его новыми признаками, сово­купность которых в идеале все полнее и полнее уточня­ет референт, делая его все более и более пригодным именно для данной речевой ситуации.

В некоторых исследованиях такое обогащение рефе­рента новыми признаками на разных этапах его развер­тывания называют референциальной историей. Референциальная история дает возможность определить разницу между стартовыми знаниями коммуникантов о референте и их знаниями о нем на выходе из речевой си­туации.

Кросс-референция есть тип идентифицирующей референции, и в этом смысле ее можно определить как идентифицирующую референцию, последовательно осуществляемую на протяжении всего коммуникатив­ного акта и являющуюся главным средством презента­ции референциальной истории. Кросс-референция осу­ществляется за счет многократных повторов «имени» референта (называние есть основной способ идентифи­кации предмета), о чем уже упоминалось в третьей гла­ве. Повторы эти, как сказано, не следует представлять себе в качестве бесконечно воспроизводящихся одних и тех же слов: неумение варьировать отсылки к референ­там всегда оценивается как прагматическая беспомощ­ность говорящего, с одной стороны, и как неточное зна­ние референта — с другой.

За счет чего же осуществляются повторы? За счет * одного слова или нескольких слов, за счет предложения или (в редких случаях) группы предложений. Вот список только некоторых средств для осуществления кросс-ре­ференции (в скобках приведены возможные «имена» Форсети — не только те, которые представлены в энцик­лопедии, но и те, которые вообще могли бы быть реле­вантны для него):

• имена собственные (Форсети);

♦ имена нарицательные («Праведный судья»);

* именные сочетания (бог асов, председатель тинга и др.);

• местоимения (он, этот, таковой и др.);

• имена прилагательные (скандинавский, праведный, данный, лучший, вышеназванный и др.);

•числительные (первый, один <из...>);

• артикли (неактуальны для русского языка);

• предложения (Соответствует божеству племени фризов, упоминаемому Алкуином.) и т. д.

Как сказано, кросс-референция является одним из выражений правила фиксирования референта. Однако сама по себе кросс-референция не правило, это, скорее, неизбежность, с которой сталкивается каждый говоря­щий. Иными словами, не осуществить кросс-референ­ции при построении коммуникативного акта невозмож­но. Однако возможно осуществить ее некорректно. Многие неудачи, возникающие в ходе коммуникатив­ных актов, объясняются, например, тем, что адресату приходится гадать, какой именно из двух в данный мо­мент присутствующих в высказывании референтов дол­жен быть соотнесен с только что прозвучавшим, напри­мер, местоимением.

Вопрос о кросс-референции фактически ставит нас перед необходимостью продолжить разговор о пробле­мах языка и обратиться к последнему компоненту ком­муникативного акта — коду.

Глава 5. КОД

Язык и код

При обращении к разным компонентам коммуника­тивного акта нами постоянно затрагивались (правда, весь­ма ограниченно, только в той степени, в какой это было необходимо для освещения других вопросов) проблемы языка, на котором, собственно, и происходит общение.

Однако, вне всякого сомнения, проблемы языка — кода — представляют собой совокупность совершенно специальных проблем, и те научные дисциплины, кото­рые являются предметом нашего внимания в данном учебном пособии, действительно фактически изменили традиционный взгляд на язык.

Дело в том, что параметры коммуникативного акта задают совершенно особый тип эксплуатации языка: язык, представленный здесь как совокупность речевых действий, «судится» по совершенно иным законам, чем «язык вообще». В центре внимания оказываются те его аспекты, которые не слишком волновали традиционную лингвистику. Прежде всего, это рассмотрение языка как системы знаков и правил, с помощью которых происхо­дит кодирование и декодирование информации.

Главной становится проблема общности кода для того, кто передает информацию, с одной стороны, и для того, кто этой информацией пользуется,— с другой. Принад­лежность их к одному и тому же национальному языку

оказывается отнюдь не единственным условием, которое должно обеспечивать взаимопонимание. От коммуни­кантов требуется еще и принадлежать к одной и той же «кодовой системе». А это есть не что иное, как знание то­го, каким образом «упаковывается» и «распаковывается» информация в разных случаях, т, е. применительно к раз­личным типам коммуникативных актов. Знание этих пра­вил настолько необходимо, что человек, не имеющий представления о них, может почувствовать себя совер­шенно беспомощным в самых обычных ситуациях рече­вого общения. Например, понимание высказываний, «упакованных» следующим образом, может, с точки зре­ния дотошных исследователей языка, создавать извест­ные трудности (примеры принадлежат Робин Лакофф):

May I offer you some of this brandy?

«Могу ли я предложить Вам этого бренди?» (предло­жение)

Must I offer you some of this brandy?

«Должен ли я предложить Вам этого бренди?» {яе предложение)

I may offer you some of this brandy. «Я могу предложить Вам этого бренди», (не предло­жение)

I mast offer you some of this brandy.

«Я должен предложить Вам этого бренди», {предло­жение)

Научная литература, в частности исследования по линг­вистической прагматике, изобилует примерами подобного рода, убеждающими в том, что понимание языка в услови­ях реального коммуникативного акта отнюдь не обеспечи­вается лишь знанием языка, но требует подключения опре­деленной системы навыков обращения с языком, т, е. представлений о том, в каких случаях то или иное высказы-

вание будет обозначать, например, просьбу, а в каких — нет, или, предположим, в каких случаях высказывание яв­ляется утверждением, в каких — не является и т. д. Видимо, в нашем распоряжении должен быть определенный набор свободно конвертируемых речевых «формул», пригодных для разных случаев жизни, т. е. применительно к коммуни­кативным актам разных типов, и, видимо, в нашу коммуни­кативную компетенцию должны входить правила примене­ния этих формул в соответствующих речевых ситуациях.

В принципе — на интуитивном уровне — говорящие располагают таким набором и соответствующими пра­вилами. Однако в помощь им современная наука предла­гает описание наиболее типичных коммуникативных актов как некоторое руководство по управлению наши­ми, часто подсознательными, навыками.

Это научное описание предполагает обращение к не­которым общим вопросам кодирования и декодирова­ния информации, а также к схемам часто встречающих­ся в речевой практике моделей коммуникативного акта.

§ 2. Язык и мир:

Date: 2016-05-15; view: 447; Нарушение авторских прав