Глава 8. Плавание через Черное море в Каффу, столицу Крымского ханства, было таким же приятным, как и предыдущая часть их путешествия

Плавание через Черное море в Каффу, столицу Крымского ханства, было таким же приятным, как и предыдущая часть их путешествия. Первоначальными обитателями полуострова были скифы, потомки киммерийцев. В течение следующего тысячелетия следовали греки, римляне, готы, гунны, хазары, византийские греки, монголы и генуэзцы. Татары захватили полуостров сто двадцать пять лет назад с помощью турок, которых они считали владыками этой части света.

Каффа всегда был торговым городом. Когда‑то он был конечной точкой сухопутного пути в Китай, город был смешением всех наций и религий. Своего расцвета он достиг при генуэзцах, однако немногочисленный богатый класс купцов Каффы жестоко угнетал неимущее большинство. Поэтому за последние годы было по крайней мере пять серьезных восстаний против генуэзского владычества, которое завершилось 6 июня 1475 года.

Городские купцы выполняли роль посредников торговцев, чьи караваны ежедневно прибывали в город. Они посредничали во всем, начиная со сделок с простыми товарами, такими, как пшеница, воск, рыба, соль, дерево, кожа, мед, масло, и кончая сделками по более экзотическим товарам – мехам из Московии, винам из Греции, слоновой кости из Америки, драгоценным камням из Азии и Индии, красивым материям из Италии, икре и азиатскому мускусу. Каффа была также важным центром работорговли всего Крымского ханства. Десятки тысяч пленных продавали на невольничьих рынках Каффы и отправляли в Турцию или в другие места на Средиземном и Черном морях.

Валентина ожидала увидеть варварское захолустье. Но Каффа оказался шумным, красивым городом с оживленными улицами и замечательной итальянской архитектурой, которая проявлялась в башнях, стенах и городских дворцах.

– Сейчас они не так процветают, как когда‑то, – сказал Мурроу своей кузине, – с тех пор как в 1475 году Каффу завоевали татары, от нее осталась только тень былого величия. Ни турки, ни татары торговать не умеют. Они умеют только завоевывать. Непрочное процветание Каффы держится на небольшой еврейской общине, нескольких оставшихся генуэзцах и немногих венецианцах.

Как только они причалили к пристани, на борт торопливо поднялся какой‑то господин. По небольшой ермолке на его макушке Валентина поняла, что он еврей.

Широко улыбаясь, Мурроу поклонился гостю.

– Леви Кира, я так и думал, что вы придете поздороваться с нами, – обратился он к нему по‑турецки.

Господин, очень высокого роста, худой, с аскетическим лицом, улыбнулся. Это была добрая улыбка, совершенно не вяжущаяся с его серьезной внешностью и осветившая теплым светом его темные глаза.

– Добро пожаловать в Каффу, Мурроу О'Флахерти. Бабушка предупредила меня о вашем приезде. Я должен передать вам, что турецкий наместник Арслан‑бей хочет встретиться с вами в своем дворце, как только вы сможете туда прибыть.

– Леви Кира, жива ли еще мать Явид‑хана? Можно ли встретиться с ней? – спросил Мурроу.

– Борте Хатун жива. Однако ее нет в городе. Гирейские татары выехали две недели назад в летний поход. Вам придется либо ждать их до осени, пока они не вернутся, либо отправляться за ними, что может оказаться очень опасным. Изменник Тимур‑хан совершал налеты весной. Мы думали, что больше не увидим его, когда он исчез несколько лет назад, направляясь на восток. Но он вернулся и преследует нас, как дурной сон. Тимур‑хан живуч, как кошка, – закончил Леви Кира.

– Я думала, Тимур‑хан умер! – не выдержала Валентина.

– Моя кузина, леди Бэрроуз, – сдержанно сказал Мурроу. Леви Кира вежливо кивнул Валентине.

– Умер, миледи? Где вы слышали такое? Хорошо бы это было правдой, потому что Тимур‑хан дорого обходится каждому купцу нашего города, грабя их караваны. Он разворовывает наши товары, которые потом нагло перепродает нам же по взвинченным ценам. Он и его люди, не задумываясь, насилуют и уничтожают ценных рабов. Он жестокий, злобный человек. Тимур‑хан мертв! Да услышит Яхве ваши слова, миледи!

– Я поняла, что он был убит янычарами султана после того, как сам убил своего брата, принца Явид‑хана, в его доме около Стамбула. Разве это не так? – спросила Валентина, благодаря Бога и Мурроу, что ей удалось так хорошо сказать это по‑турецки.

– Увы, нет, миледи. Я, помнится, слышал об этом событии. Самодовольные янычары решили, что убили Тимур‑хана, но они так торопились вернуться в Стамбул с рассказом о своей победе, что не стали обезглавливать свои жертвы. После их ухода Тимур‑хан и три его уцелевших воина вернулись в Крым. Он быстро собрал новые силы, потому что всегда есть недовольные, которые рады присоединиться к такому человеку, как Тимур‑хан.

– Но почему, если он так жесток? – поинтересовалась Валентина.

– Когда‑то, миледи, татары были степными скитальцами. Они не жили в городах, как они это делают сегодня. И это было совсем не так давно. Теперь старики‑татары рассказывают зимними вечерами, а молодые татары слушают их небылицы о славном прошлом. Некоторые неугомонные, недовольные не могут смириться с таким положением. Им мало набегов на россов за рабами. Они хотят большего, тянутся к Тимур‑хану. Он не присягает на верность ни туркам, ни кому другому. Поступает так, как ему хочется, живет, грабя и убивая, и есть молодые люди, которые восхищаются им и идут за ним. Он делает вид, что следует старому образу жизни татар, но он опасный и злобный человек.

– Я должна встретиться с матерью Явид‑хана, – сказала Валентина Мурроу. – Давайте сейчас же пойдем и встретимся с турецким наместником. Тогда мы сможем отправиться немедленно. Сегодня.

Леви Кира посмотрел на Мурроу с недоумением.

– Ваша кузина нетерпеливая дама, – заметил он.

– Да, похоже, что так, – продолжил Мурроу и, обращаясь уже к Валентине, сказал:

– Ты не увидишься с турецким наместником. Арслан‑бей был бы оскорблен, если бы простая женщина просила для себя его аудиенции. И кроме того, – продолжил он, поднимая руку, чтобы предупредить возражения, – мы не отправимся сегодня. Я не могу с легкостью отправить тебя в опасное путешествие по степям, особенно если Тимур‑хан где‑то рядом. Я должен учесть это обстоятельство. Если я позволю тебе ехать с нами, это будет сделано только при условии, что мы поедем в сопровождении надежного отряда. Вал.

Валентина понимала, что она не может спорить с Мурроу.

– Тогда идите и повидайте оттоманского наместника, – сказала она. – Я буду ждать вашего возвращения. Но поторопитесь, Мурроу!

Мурроу О'Флахерти знал Арслан‑бея, потому что капитан много лет путешествовал по черноморским торговым путям, а Арслан‑бей, верный слуга султана, представлял своего хозяина в Каффе в течение уже пятнадцати лет. Он был мягким человеком, любителем спокойной жизни, обладал умом практичным и быстрым. Двое мужчин приветствовали друг друга, как старые друзья, и Мурроу рассказал ему, что у его овдовевшей кузины есть сообщение, которое только она сама может передать матери Великого хана. Они не представляли, что гирейских татар может не оказаться в Каффе, объяснил Мурроу.

– Они продолжают скитаться по степям каждое лето, – озадаченно говорил Арслан‑бей. – Этого я не понимаю. Зимой в степи ужасно холодно и очень ветрено. Летом степи не более гостеприимны, потому что там жарко и нет воды. Здесь, в Каффе, климат мягкий и здоровый, но тем не менее между второй и третьей весенней луной гирейские татары уходят из своей родной столицы Каффы, и мы не видим их до первой или второй луны осени.

– Вы знаете, куда они уходят? – спросил Мурроу.

– О да, – ответил наместник султана. – Я всегда поддерживаю с ними связь.

– Тогда, вероятно, вы поможете нам. Мне придется собрать отряд и отправиться в лагерь вместе с моей кузиной.

– Вы позволите женщине ехать с вами? – ужаснулся Арслан‑бей. – О нет, нет, нет, мой друг! Слишком опасно для беззащитной женщины ехать в лагерь гирейских татар. В этом году совершает набеги Тимур‑хан!

– Я думал переодеть свою кузину в мужское платье, – сказал Мурроу, – и наездница она очень умелая. Разве при таких условиях нельзя добраться до гирейских татар? У нас будет отряд вооруженных людей и не будет никаких товаров, которые можно было бы разграбить.

– Да, при таких условиях это возможно. Если, конечно, Тимур‑хан не полезет в бой, в то время когда вы туда отправитесь, – заметил наместник. – Но, выслушав ваше предложение, я вот что придумал.

– Я слушаю вас, Арслан‑бей, – сказал Мурроу.

– Каждую неделю я посылаю отряд из шести человек в лагерь гирейских татар, которые летом переезжают с места на место три раза. Я всегда знаю, где они находятся. Пока Великий хан в отъезде, мы с ним решаем дела таким способом, через моих гонцов. Я сообщаю ему все, о чем он должен знать, а он может связываться со мной. Тимур‑хан никогда не нападает на моих людей, потому что они не везут с собой ничего ценного для него. Даже те сведения, которые они должны передавать Великому хану, легко можно было бы получить в другом месте, если бы они понадобились Тимур‑хану. Мои гонцы отправляются завтра. Что, если вы, ваша кузина или еще кто‑нибудь замените трех моих людей и поедете с остальными? Я могу предложить вам только три места. Вы доберетесь до Великого хана быстро и благополучно.

Мурроу минуту подумал, потом сказал:

– Арслан‑бей, а если станет известно, что трое ваших людей заменены на трех чужестранцев?

– Нет, никто не узнает, – ответил наместник. – Мои люди должны явиться ко мне перед отъездом. Вас и ваших людей тайно приведут во дворец. Вы замените трех людей, которых втайне будут держать во дворце все время, пока вы будете решать ваше дело с Борте Хатун и пока не вернетесь обратно.

Мой личный раб, который нем, позаботится об удобствах для оставшихся здесь людей. Он не может ничего сказать, даже если захочет. Начальнику отряда будет приказано сразу перед отъездом в степь взять двух самых надежных людей. Времени, чтобы слухи просочились в город, не будет. Я дам вам и вашим людям подходящую одежду.

– Султан не зря доверяет вам, Арслан‑бей. Вы исключительно умный человек, – заметил Мурроу. – Пусть будет по‑вашему. Я искренне благодарю вас за помощь. Научите, как пройти во дворец, и мы будем здесь в назначенный час.

Наместник улыбнулся, польщенный, а потом сказал:

– Дайте мне день на приготовления. Однако вы должны сказать, какого роста ваша кузина, полная она или худая, чтобы я мог подобрать для нее подходящий костюм. – Его тон показывал, что он не слишком высокого мнения о женщине, которая может позволить себе переодеться мужчиной, не говоря уже о том, что она ездит верхом. – Кто еще поедет с вами? Кто он?

– Я выберу одного из своих людей, когда вернусь на корабль, – ответил Мурроу – У меня есть двое, но я еще не знаю, кого из них выбрать. Однако они оба крупные мужчины. Что касается моей кузины, то она высокая для женщины, примерно вашего роста, и, должен вам сказать, изящна.

– Ждите завтра моего слугу. Он принесет все, что вам необходимо, и записку от меня, в которой будет сказано, как вам пройти во дворец.

Мужчины распрощались. Мурроу вернулся на корабль и рассказал о результатах встречи. Валентина была довольна, но ни Патрик, ни граф довольными не выглядели.

– Кто из нас поедет? – потребовал лорд Кемп.

– Вы оба, конечно, хотите ехать, – заметил Мурроу.

– Да! – хором ответили они.

– Я, несомненно, должен ехать, – сказал Мурроу, – и поэтому мне нужно, чтобы один из вас остался здесь командовать «Архангелом». Кому из вас по душе эта работа?

Они сердито уставились на Мурроу. Он засмеялся.

– Понимаю, что никому. Вам придется бросить кости. Выигрывает большее число.

– Почему бы просто не выбрать одного из них? – спросила Валентина.

– Потому что, – ответил Мурроу, – если я выберу Патрика, Том подумает, что я делаю это из‑за того, что он мой брат. Если я выберу Тома, Патрик подумает, что я обращаюсь с ним, как с «маленьким братцем», а не как с мужчиной. Если мы предоставим это дело случаю, кому‑то из твоих нетерпеливых поклонников придется винить только судьбу.

Валентина улыбнулась. Ее кузен поступал мудро.

– Неси кости! – приказал Патрик Джефу, и паренек мгновенно выполнил приказание.

– Дай их мне, – сказала Валентина. Взяв кубики из слоновой кости, она спрятала их за спину, перекладывая из руки в руку, пока не уверилась, что никто из мужчин не знает, в какой они руке. Держа перед собой плотно сжатые кулаки, она сказала:

– Выбирайте.

– Правая, – сказал граф. Валентина разжала кулаки и показала кости, лежащие в левой руке.

– Ты бросаешь первым, – сказала она чрезвычайно довольному, ухмыляющемуся Патрику.

Он выбросил тройку и яростно сверкнул глазами. Граф и не скрывал свою радость, когда взялся за кости, но его ликование было недолгим. Он выбросил двойку.

Мурроу не дал своему брату порадоваться, как не дал времени графу высказывать свои сожаления.

– Все решено, – резко сказал он. – Том, я знаю, что у вас есть некоторый морской опыт, вы же в молодости плавали с каперами ее величества. У вас, конечно, есть опыт военных походов с Эссексом в Кадис и в Ирландию. Я буду спокоен за «Архангела», зная, что он в ваших руках.

– Не следует ли Валентине остаться здесь, ведь Тимур‑хан где‑то неподалеку? – с надеждой спросил граф.

– Валентина переоденется в мужское платье, – посмеиваясь, сказал Мурроу. – Арслан‑бей уверил меня, что это безопасно.

– Валентина переоденется? Это невозможно, – сказал граф. – Она самая совершенная женщина, которую я знал. Вы можете спрятать ее волосы, одеть ее в штаны, но как, черт побери, вы собираетесь изменить ее внешность… ну… ее… грудь, черт возьми! Ее грудь, несомненно, выдаст ее, Мурроу.

– Существуют способы. Том, – хмыкнул Мурроу, – скрыть даже такие щедрые прелести, какими обладает моя кузина. Подождите и увидите.

Хотя лорд Бурк ничего не говорил, вид у него был таким же скептическим, как и у графа. Его беспокоило, что Валентина могла подвергнуться опасности, возможно даже смертельной.

– Как долго вас не будет, божественная? – спросил ее Том Эшберн тем же вечером, когда они прогуливались по палубе. – Я считаю, что судьба – коварная дрянь, если подарила Патрику такой удачный бросок кости! – Он обнял ее за талию.

– Может быть, дней десять или больше, – сказала Валентина, – Мурроу говорил мне, что от Каффы до места лагеря татар несколько дней пути. – Она убрала его руку, потому что ей не хотелось отвлекаться на любовные забавы.

– Черт возьми. Вал, я не увижу вас добрых две недели! Неужели вы не позволите понастойчивей поухаживать за вами сегодня вечером?

Она холодно посмотрела на него, и он сказал:

– Вы хоть поцелуете меня на прощание? Валентина тихо засмеялась.

– Ваша целеустремленность делает вам честь, милорд. Очень хорошо. Один поцелуй, но не больше. Я не хочу, чтобы страсть дурманила меня, сейчас мне нельзя терять голову.

– Вы так разумны, божественная, и тем не менее я знал вас иной, – уколол он ее.

– Разумность – это то, что я впитала с молоком матери, и, если у меня есть сомнение в том, кто мой отец, сомнений в том, кто моя мать, у меня нет, – парировала она в ответ. Потом с легкой улыбкой подставила ему свое лицо, и он поцеловал ее.

Это был нежный поцелуй, потому что его уже предостерегли и ему не хотелось оказаться в немилости.

– Вы становитесь безжалостной женщиной, – пожаловался он, неохотно отрываясь от нее.

– Только разумной, милорд. Я должна быть такой, и вы должны быть таким же. Я не приглашала ни вас, ни Патрика в это путешествие. Том. Каждый из вас пригласил себя сам. Я не буду удовлетворена, до тех пор пока не разгадаю эту загадку.

– Я не представляю, как вы можете разгадать ее, Валентина, – ответил он. – Если вы не являетесь точной копией либо принца, либо покойного султана, я не знаю, как вы сможете с уверенностью знать, кто из них ваш отец. Я считаю, что ваша семья поступила безрассудно, разрешив вам отправиться в это путешествие!

– Милорд, совершенно ясно, что вы вообще не понимаете меня, – сказала Валентина, – поэтому я желаю вам спокойной ночи.

Она ушла, а он остался у поручней, глядя в небо, усыпанное яркими звездами. Он любил ее. Он не понимал, почему лорд и леди Блисс не могли просто согласиться и принять его или лорда Бурка в качестве зятя и заставить Валентину идти к алтарю, когда срок ее траура истек. Сейчас она могла бы быть замужем и готовиться стать матерью, а не путешествовать по свету, безнадежно пытаясь отыскать ответ на вопрос, на который, вероятно, не сможет ответить никогда. Он любил, обожал ее, и правда, связанная с личностью ее отца, ничего не значила для него. Он хотел, чтобы она стала его женой, и тем не менее совершенно не понимал ее.

Поздно ночью, пока граф Кемп беспокойно метался в постели, четыре закутанные в плащи фигуры покинули корабль и растворились в темноте города. В полном молчании они двигались по пустынным улицам, пока, наконец, человек, ведущий их, не подвел их к стене с маленькой запертой дверцей, которую он отпер и снова запер за ними. Они спустились вниз по ступенькам в ярко освещенный туннель.

– Мой друг! – приветствовал наместник Мурроу, когда они вышли из туннеля в небольшую комнату без окон.

Двое мужчин пожали друг другу руки, потом Мурроу сказал:

– Господин наместник, позвольте представить вам моего младшего брата, лорда Патрика Бурка, и мою кузину, леди Валентину Бэрроуз. Вы можете обратиться прямо к моей кузине, господин наместник, потому что она понимает ваш язык.

Наместник и лорд Бурк пожали друг другу руки, а потом Арслан‑бей приветствовал Валентину.

– Если вы так красивы в мужском платье, госпожа, мне остается только представить, какой же прекрасной женщиной вы должны быть. Я не знаю, разрешать ли вам отправиться в путешествие, которое вы собираетесь совершить. Так ли уж необходимо вам говорить с Борте Хатун сейчас? Не можете ли вы подождать осени, когда она вернется в Каффу?

Валентина улыбнулась наместнику, и тот внезапно понял, что она и в самом деле красавица.

– Вы очень добры, господин, беспокоясь о моей безопасности, но я должна как можно скорее найти Борте Хатун. К концу мая я должна быть в Стамбуле, чтобы встретиться с матерью султана. Мне сказали, что эту даму обижать нельзя. Я уверена, что доберусь благополучно с моими кузенами и вашими людьми.

Арслан‑бей грустно покачал головой.

– Бесполезно спорить с решительной женщиной, и мне надо было бы помнить об этом. У меня три жены и семь дочерей, и каждая из них упряма. Поезжайте, если вам нужно, и да будет Аллах с вами, потому что вам действительно понадобится его защита, если вы попадетесь на глаза Тимур‑хану. – Наместник снова повернулся к Мурроу. – Она и вправду высока для женщины. Но, может быть, ее рост поможет ей. Если бы я не знал, кто она, я бы наверняка принял ее за красивого молодого человека. Однако, если позволите, еще одна деталь. – Он сделал знак слуге, который вышел вперед с небольшим подносом.

– Думаю, что если бы вы надели это, госпожа, ваш маскарад был бы более совершенным. Этот старик поможет вам приклеить их, покажет, как это делать, и даст вам горшочек с клеем, который вы будете носить с собой и ежедневно приклеивать ваши усы.

Немой раб подвел Валентину к зеркалу, потом осторожно показал ей, как приклеить усы над верхней губой. Усы были небольшими, темными, с торчащими концами. Превращение было чудесным. Красивый молодой человек исчез', а Валентина превратилась в очень красивого мужчину. Даже она была поражена, глядя широко раскрытыми глазами на свое отражение в зеркале.

– Я не похожа ни на одного из своих братьев. – ответила она.

– Ни у кого из твоих братьев нет усов, – заметил Патрик и увернулся от дружеского удара, который она целила в него.

Наместник улыбнулся им. Он приободрился, когда увидел, что отношения леди Бэрроуз с ее спутниками непринужденные. Она вела себя не так, как любая знакомая ему женщина или женщина, которую должен был бы знать Тимур‑хан. В ней не было кротости или беспомощности, которые могли бы вызвать подозрения Тимур‑хана.

– Я не думаю, – отважился спросить он, – что вы знакомы с каким‑либо оружием, госпожа?

Это был, конечно, нелепый вопрос, но наместник задал его из любопытства.

– Я владею и шпагой и кинжалом, – ответила она. – Мой отец считал, что женщина не должна быть беззащитной.

– Поразительно! – слово вырвалось у Арслан‑бея раньше, чем он понял это.

Валентина засмеялась.

– Разница в наших культурах, в самом деле, поразительна, господин, как для меня, так и для вас, – сказала она. – Но, несмотря на наши различия, земля продолжает вращаться в небесах, как это было с начала мироздания. Я думаю, что Всевышний, которому мы все поклоняемся и которого вы называете Аллахом, евреи – Яхве, а мы, христиане, – Богом, должно быть, обладает богатым чувством юмора.

Наместник сначала хихикнул, а потом громко захохотал.

Наконец он сказал:

– Мудрость в столь молодом возрасте, госпожа, – это большой дар. Я могу только позавидовать мужчине, за которого вы когда‑нибудь выйдете замуж.

Был вызван Али‑паша, офицер наместника, и тот представил его своим английским гостям.

– Это мой старый друг, капитан О'Флахерти, его брат, лорд Бурк, и их кузина, несравненная леди Бэрроуз. Они поедут с тобой, как я уже говорил, в лагерь гирейских татар, а потом вернутся с тобой же в Каффу.

Али‑паша приветствовал мужчин и поклонился им, в его карих глазах мелькнул огонек при виде Валентины с приклеенными усами.

– Эта дама, – продолжал наместник, – пользуется большой благосклонностью матери султана. Ты должен защищать ее жизнь любой ценой.

– Да будет на то воля Аллаха, господин, – ответил Али‑паша, ударяя себя в грудь кулаком и кланяясь своему хозяину.

Стоя во внутреннем дворе, наместник смотрел, как они уезжают, – шесть человек, одинаково одетых в темно‑синие мешковатые шаровары, белые рубашки с длинными рукавами, темно‑синие шелковые жилеты, расшитые красными и серебряными нитями, в длинные темные накидки, закрывавшие бока лошадей, черные высокие ботинки и небольшие тюрбаны. Они выехали рысью, ничем не отличаясь от любой другой группы гонцов, отъезжающей из дворца. Часовые на стенах дворца даже не удосужились посмотреть на них. Арслан‑бей с облегчением вздохнул.

Они ехали из города к северо‑западу, Али‑паша впереди, Мурроу с ним, Валентина и Патрик ехали посередине, тыл прикрывали двое людей Али‑паши. На юго‑востоке виднелись несколько параллельных горных цепей. Они уезжали от гор, направляясь к плоским степным равнинам.

Побережье Крыма было землей красивой и плодородной. Дорога вилась мимо цветущих вишневых, персиковых, абрикосовых, яблоневых и грушевых садов. Они ехали мимо полей пшеницы и ячменя, молодые всходы которых яркими зелеными пятнами выделялись на окружающем ландшафте. Виноградники только начали проявлять признаки жизни. На лугах под весенним солнцем пасся скот и весело играли ягнята вокруг своих более спокойных матерей. Англичане получили бы большое удовольствие от этой картины, если бы они ехали помедленней. Однако им приходилось ехать быстро. Они были еженедельными гонцами к Великому хану и ехали, как обычно, остро ощущая важность своей задачи.

Перед заходом солнца они остановились в небольшом караван‑сарае. Благодаря счастливому случаю они были единственными гостями хозяина. Еще раньше Мурроу деликатно объяснил своей кузине, что мужчина‑мусульманин садится на корточки, когда облегчается, застенчиво поворачиваясь спиной к другим, занятым тем же делом. Присев в углу, пока оба кузена загораживали ее, она выполнила естественную потребность организма. Пока она делала это, ей хотелось оказаться где угодно, кроме того места, где она находилась сейчас. Мурроу был очень мрачен, глаза его тщательно избегали ее, пока он занимался своим собственным делом, но несносный Патрик поймал ее взгляд и ухмыльнулся, когда увидел ее красное от смущения лицо.

На ужин была подана густая, приправленная специями баранья похлебка с луком и большими кусками нежного мяса. Ни вилок, ни ложек не было. Ели тремя пальцами левой руки, погружая их в общий котел с горячим варевом, или зачерпывали жидкость, пользуясь ломтями плоской лепешки. Они утолили жажду водой из близлежащего ручья, потому что хозяин караван‑сарая был благочестивым мусульманином и вина не подавал.

Спали они на полу перед очагом, завернувшись в плащи. Перед рассветом они встали и поели густой пшеничной каши, подслащенной медом. На рассвете остановились, чтобы сотворить молитвы. Разостлали коврики, притороченные к седлам, встали на колени и обратили лица в сторону святого города Мекки. Любой внимательный глаз, наблюдавший за гонцами наместника, не заметил бы ничего необычного.

В полдень они остановились, чтобы дать лошадям отдохнуть, сами сначала справили естественную нужду, а потом съели по куску хлеба с козьим сыром. Они подъезжали к степям.

Перед ними простиралась бесконечная гигантская равнина, покрытая пушком свежей весенней травы. Северный студеный ветер пронизывал до костей, несмотря на яркое весеннее солнце. Они снова сели на лошадей и ехали по гигантскому открытому пространству ровным аллюром, до тех пор пока великолепный закат не превратился в расплывчатое ярко‑красное пятно на фоне ночного неба. Здесь уже не было никаких караван‑сараев, и, когда, наконец, они остановились под прикрытием нескольких одиноко стоящих скал, путники разложили огонь, наполнили небольшой котелок водой из своих бурдюков и бросили в него несколько горстей сухих зерен, сварили пшеничную кашу, очень похожую на ту, которую они ели утром. У них не было меда, чтобы подсластить ее, но щепотка соли сделала вязкое варево более съедобным.

– Сколько еще ехать до гирейских татар? – спросила Валентина Али‑пашу.

– Может быть, приедем завтра вечером, госпожа, а может быть, послезавтра рано утром. Все зависит от того, как быстро мы поедем завтра.

– Ночь лунная, – ответила она. – Разве мы не могли бы проехать еще несколько часов?

– Меня восхищает ваша храбрость, госпожа, – сказал Али‑паша, – но здесь в степи отряд, едущий ночью, обычно является отрядом грабителей. Они могут подвергнуться нападению других, которые в темноте не смогут отличить врага от союзника. Однако, если вы очень хотите доехать поскорее, тогда вы не будете возражать, если мы выедем за час или два до рассвета.

– Да, давайте, потому что я в самом деле очень хочу скорее добраться до гирейских татар, – сказала она. Патрик и Мурроу тоже согласились с этим.

Они проспали ночь возле костра, огонь в котором поддерживался, чтобы отпугивать диких животных. Каждый из пяти мужчин по очереди бодрствовал по два часа, чтобы все могли хорошо выспаться. Задолго до рассвета, еще даже до захода луны, они снова пустились в путь, подкрепившись холодными кусками каши и горячим чаем, подслащенным маленьким кусочком сахара, который они пили из общей чашки.

Рассвет был хмурым. К полудню начался проливной дождь, смешанный с сильным, мокрым снегом. Дрожа от холода, Валентина завернулась в свой плащ, как и ее молчаливые, продрогшие до костей спутники. Ледяная сырость проникала через их одежды. Не помогло и то, что Валентина не думала ни о чем, кроме большой лохани горячей, ароматной воды.

Мурроу на минуту отстал и, подъехав к ней, сказал:

– Али‑паша говорит, что, если тебе надо остановиться, мы остановимся, но если мы хотим доехать до гирейских татар к вечеру, нам надо торопиться. К сожалению, дождь замедляет наше продвижение.

– Я хочу добраться туда, – сказала она, – эта погода может не измениться до ночи, и мне совсем не хочется спать под дождем.

Мурроу кивнул и пришпорил лошадь, чтобы присоединиться к Али‑паше.

– Как всегда, практична, – сказал Патрик. – С этим я не спорю!

Она засмеялась:

– Какую историю нам предстоит рассказать королеве, Патрик! Интересно, как она?

– Скучаешь по двору? – спросил он.

– Нет, скучаю по королеве, – ответила она. – Двор – грустное место.

– Он перестанет быть таким, когда его унаследует Яков Стюарт.

– Может быть, но тогда туда придут незнакомые люди. Те, которые придут после смерти королевы, будут совсем другими людьми. Все будет не так, как в прежние дни.

– Голубка, что ты знаешь о прежних днях? Мы жили не в золотом веке.

– Я знаю, но наши семьи жили. Мы выросли, слушая эти рассказы, и кажется, мы были частью этой жизни. Даже ты ребенком служил пажом в доме графа и графини Линкольн в то время, когда граф пользовался большой благосклонностью королевы.

– Тем не менее меня, как и моих братьев, не интересует эта жизнь, – признался он. – Я не создан для политики. У меня не хватает терпения на тех, кто скрывает правду или стремится к большой власти. Возможно, я просто многое видел в этой жизни.

Дальше они ехали молча, съежившись под капюшонами своих плащей, пытаясь спрятаться от сильного сырого ветра.

Когда голод дал о себе знать, они пожевали оставшиеся в их сумках лепешки.

На закате (хотя солнца не было видно) они заметили впереди себя очертания трех сооружений. Мурроу сделал знак Валентине подъехать к Али‑паше.

– Татары, – сказал Али‑паша, – каждый год уводят с собой на пастбища в степи стада овец и коз, но, поскольку пастбища ограниченны, они не скапливаются в одном месте. Чаше одна или две семьи устраивают совместный лагерь. В нескольких милях от них можно встретить другую небольшую группу. Так будет до тех пор, пока мы не доберемся до лучшего пастбища в этом месте, где стоит лагерь Великого хана и его ближайшая семья. Даже им приходится перемещаться с места на место в течение лета, а каждое перемещение всегда означает потерю некоторой части скота.

– Значит, мы приближаемся к цели, Али‑паша?

– Еще десять‑двенадцать миль, госпожа, самое большее – несколько часов пути. Позвольте мне заметить, госпожа, вы храбрая и сильная женщина.

– Спасибо, Али‑паша, – ответила Валентина.

– Госпожа?

– Да, капитан?

– Все ли женщины вашего роду и племени ездят верхом?

– Нет, нет, Али‑паша. Но некоторые ездят.

– Такие сильные женщины рожают сильных сыновей, – решил он. – Думаю, что мне не понравилось бы, если бы ваша страна и моя воевали друг с другом!

– Тогда давайте поблагодарим Аллаха за то, что тот позаботился о мире между нами, Али‑паша.

– Я почту за честь, если вы проедете со мной остальную часть пути, госпожа. – скромно сказал он.

– Я польщена, что вы просите об этом меня, простую женщину, – ответила Валентина с большим тактом.

– Вы начинаете говорить как турчанка, – сказал он, усмехаясь.

Его слова порадовали ее.

Валентина училась турецкому у Мурроу во время их путешествия, и это было нелегко. В Стамбуле она с удивлением обнаружила, что понимает разговоры носильщиков на пристани. Прислушиваясь к уличным разговорам, пока они ехали к Кира и обратно, она с радостью отметила, что понимает почти все. Мурроу доказал, что он хороший учитель.

После того как они покинули «Архангел», они говорили только по‑турецки, потому что не хотели привлекать к себе внимание своим английским. Кроме того, была важна практика. Валентина отметила про себя, что ей повезло: способность к изучению языков не миновала их семью. Патрик и Мурроу знали несколько языков благодаря международным делам их матери.

Они доехали до нескольких невысоких строений, и немедленно появился человек, чтобы приветствовать их. При виде Али‑паши татарин расплылся в улыбке.

– Ты выбрал плохой день для поисков Великого хана, Али‑паша. Ты и твои люди выглядят такими же грязными, как мокрые воробьи. Входите! Входите! Горячий чай и добрый огонь согреют вас. Моя семья и я счастливы принять вас.

– Мы благодарим тебя, Ибак. Дождь задержал нас, и мы должны продолжить наш путь, чтобы к вечеру добраться до Великого хана. Как далеко отсюда до него?

– Восемь миль, капитан, не больше.

– Передай поклон своей семье от нас, Ибак. Мы ценим твое гостеприимство. Было бы хорошо, если бы мы могли принять его!

– Пусть сегодня какая‑нибудь красивая девушка захочет согреть твою спину, Али‑паша! – сказал татарин, посмеиваясь.

Они поехали дальше. Дождь усилился, промочив насквозь их шерстяные плащи, которые теперь стали тяжелыми от воды.

– Ибак, должно быть, передвинул свои юрты за эту неделю, – сказал Али‑паша. – Я рад, что мы ближе к Великому хану, чем я думал. Нам повезет, если мы не подхватим лихорадку от этой погоды.

– Что такое юрты? – спросила Валентина.

– Это сооружения, мимо которых мы сейчас проезжали. Это шатры, в которых живут степные люди. У юрт есть рама из изогнутых ивовых прутьев и молодых деревьев. Каркас покрывается слоями войлока, который в теплую погоду скатывается, чтобы пропускать в юрту воздух. Внутри юрты летом рама покрывается камышовыми циновками. В холодную погоду добавляются слои войлока. Юрту можно собрать и разобрать за час или меньше. Они на удивление крепкие, и их никогда не сдувает во время бури. Корпус хорошей юрты может прослужить лет сорок или больше.

– Я видела деревянную дверь, – сказала Валентина.

– Да, – капитан усмехнулся, – Ибак очень гордится этой дверью, потому что она показывает, какой он важный человек. Деревянная дверь в юрте – новая вещь. С самого начала все двери в юртах делались из войлока. На дверях татары делают вышивку черным войлоком на белом. Многие по‑прежнему поступают так, потому что они ценят обычай больше нововведения.

– Что внутри юрты, Али‑паша?

– Там очень удобно, госпожа. Напротив двери в дальней стороне юрты находится семейный алтарь. В середине расположен очаг, отчего в юрте всегда замечательно тепло. Мужская половина со всеми принадлежностями находится слева, женская половина – справа. Есть место для гостей, детей, слуг и почетное место. Нас пригласят и хорошо покормят, уверяю вас!

– Надеюсь на это! – пылко сказала Валентина. Она не помнила, чтобы когда‑нибудь ей было так холодно и мокро.

Что случилось с весной?

Дождь на время прекратился, и они двинулись вперед легким галопом, используя временную передышку. Наконец, прямо перед собой они увидели лагерь, в котором было шесть или более юрт. Дождь припустил с новой силой.

– Разве они не ставят часовых? – удивилась Валентина.

– Татары знают о нашем приближении, вы просто не видите их людей. Они, однако, видят нас, – последовал ответ.

Последнюю милю они проскакали под проливным дождем. Валентина чувствовала себя ужасно. Хотя она и раньше дрожала под промокшим плащом, сейчас неожиданно почувствовала лихорадочный озноб. Следуя за Али‑пашой, они проехали прямо к юрте Великого хана, которая стояла точно в центре лагеря. Но, даже если бы она не стояла в центре, они бы безошибочно нашли ее, потому что юрта была не менее тридцати футов в диаметре и имела затейливо украшенную дверь на медных, а не на веревочных петлях, как в остальных юртах.

Дверь распахнулась, появились слуги и приняли потных, разгоряченных коней. Сойдя с лошади, Валентина почувствовала, что ноги у нее подкашиваются, и испуганно вскрикнула. Ее быстро подобрал Али‑паша и отнес в юрту. Но, очутившись внутри, он растерялся, потому что не знал, нести ли ее на женскую половину юрты или на мужскую.

Подошли два человека. Один из них был высокий мужчина со светло‑каштановыми волосами и карими глазами. Второй была маленькая изящная женщина с седыми волосами, собранными в высокую прическу, от которой она казалась выше ростом. В ее голубых глазах светился интерес, когда она быстро осматривала ношу капитана.

– Положи его здесь, Али‑паша, – сказал мужчина. – Он ранен? Надеемся, что ты не встретился с Тимур‑ханом.

– Нет, сынок. Капитан отнесет женщину ко мне, – раздался приятный, но твердый голос.

– Женщину, мать?

– Женщину, сынок. Где твои глаза? – Она тихо засмеялась. – Ведь я права, не так ли, Али‑паша?

– Да, Борте Хатун, вы в самом деле правы, – сказал капитан и осторожно поставил Валентину на ноги, которые, казалось, окрепли, с тех пор как с нее сняли промокший плащ.

Валентина стащила маленький тюрбан и, вытащив несколько черепаховых гребней, свободно распустила свою длинную косу.

– Клянусь Аллахом! Это женщина! Что за проделки, Али‑паша? Почему женщина одета мужчиной? Почему ты привез ее сюда? Кто она?

– Столько вопросов, Давлет. – Борте Хатун засмеялась. – Наши гости замерзли и промокли, сынок. Лучше сначала предложи им поесть и согреться у нашего очага. Я уверена, что эта женщина не угроза татарскому народу, что бы ни привело ее сюда.

Борте Хатун снова повернулась к капитану.

– А кто эти два чужестранца, они не турки, Али‑паша? Они скорее похожи на европейских путешественников, а не на оттоманских посланцев.

– Позвольте им самим представиться. Борте Хатун, – капитан посмотрел на Мурроу.

– Я капитан Мурроу О'Флахерти, госпожа, член торговой компании О'Малли – Смолл. Несколько месяцев назад я отплыл из Лондона. Это мой младший брат Патрик, лорд Вурк. Дама, которая сопровождает нас, леди Валентина Бэрроуз, наша кузина. Она приехала, чтобы встретиться с вами, госпожа, но это объяснит она сама, а не я.

Борте Хатун кивнула, все понимая.

– Тогда, – сказала она, – мы подождем.

Для гостей закололи и зажарили молодого барашка и наконец обитатели юрты Великого хана и гости устроились на ночлег, уютно завернувшись в одеяла и улегшись вокруг очага.

Борте Хатун приказала служанкам перенести спящую чужестранку в отдельное место и снять с нее одежду. Они обтерли ее теплой душистой водой, накинули на нее шелковый халат и уложили в постель. Валентина ни разу не проснулась во время этих действий. Несмотря на усилившуюся бурю, которая свирепо завывала над юртой, она крепко спала в нише за занавеской, где воздух согревала небольшая жаровня с углями.

Проснувшись утром, она обнаружила, что рядом с ней сидит Патрик. Вид у него был довольно измученный.

– Где мы? – сонно спросила она.

– В юрте Великого хана, Вал. Как ты себя чувствуешь?

– Ах, да, вспомнила! Я довольно эффектно появилась в лагере гирейских татар, не правда ли, Патрик? – ее глаза оживились, и она хрипло хихикнула.

– Да, так и было, но как ты себя чувствуешь? Мне не положено быть здесь, на женской половине юрты. Вал, и, если бы не любезность Борте Хатун, меня бы здесь не было.

– Мне лучше, Патрик, – сказала она. – Я просто устала, промокла и ужасно замерзла. Чем больше я промокала, тем больше думала о горячей ванне.

Он улыбнулся.

– Я беспокоился, Вал.

Она потянулась и погладила его большую руку.

– Знаю, – сказала она, – но сейчас уже беспокоиться не о чем. По крайней мере одна моя половина относится к закаленной английской семье, любовь моя.

Любовь моя! Она сказала «любовь моя». Поняла ли она это? Что она имела в виду? Или это получилось случайно? Он не осмелился спросить, потому что знал, как она ненавидит, когда на нее давят.

– Патрик?

Он встрепенулся.

– Да, голубка?

– Как ты думаешь, когда Борте Хатун согласится встретиться со мной? Ты рассказал ей, почему я здесь?

– Мурроу сказал ей вчера вечером, что ты об этом расскажешь сама. Вал. Они согласились подождать.

Можешь ты ходить, голубка? Возле очага есть горячий чай, та пшеничная каша, к которой мы привыкли, хлеб и козий сыр.

– Я умираю от голода! – воскликнула она и встала на ноги. – Что на мне надето? Кто взял мою одежду?

– Служанки Борте Хатун раздели тебя вчера вечером. Они вымыли тебя, но тебя это даже не разбудило, – поддразнил ее он. – Ты только храпела. Вал!

– Я не храплю! – возразила она.

Он засмеялся. Взяв ее за руку, он провел ее в центральную часть юрты, где уже завтракали остальные. Все взгляды устремились к ней, и все с тревогой стали спрашивать о ее здоровье. Она успокоила их, сказав, что с ней все в порядке, что она хорошо выспалась. Она призналась, что голодна. Ей быстро наполнили миску кусками оставшейся баранины, хлебом, сыром, дали миску с кашей, от которой шел пар, и маленький кусочек медовых сот. Ее хозяева восхищенно смотрели, как Вал поедала все предложенное ей.

– Женщина, которая получает удовольствие от еды, – честная женщина, – сказал Великий хан. – Женщина, которая может доехать за три дня от Каффы и уцелеть, – сильная женщина. Я мог бы взять еще одну жену, сильная женщина рожает сильных сыновей. – Давлет‑хан смотрел на свою прекрасную гостью с явным восхищением и нескрываемым интересом. Вчера вечером он не смог ее рассмотреть, но сейчас, увидев ее длинные темные волосы, распущенные по плечам, и ее женские формы, он должен был признать, что она одна из самых красивых женщин, которых он когда‑либо видел.

Когда слова Великого хана неожиданно дошли до нее, она поперхнулась горячим чаем.

– Моя кузина уже обещана моему брату, господин хан, – быстро сказал Мурроу. – Они не поженились до сих пор только потому, что ждали конца траура по ее первому мужу. Однако ваше предложение – великая честь для нас.

Великий хан улыбнулся, огорченный, тем не менее сохранивший радушие.

– Конечно, такая красавица, как ваша кузина, должна быть кому‑то уже обещана. Тем не менее спросить ведь можно? – Он вздохнул.

– Дождь прекратился? – спросила Валентина, не придумав ничего другого.

– Между первым лучом света и рассветом, – ответил Великий хан. – Прекрасный день для охоты. Господа присоединятся к нам?

Братья посмотрели на Валентину.

– Идите, – сказала она. – Я должна поговорить с Борте Хатун.

Великий хан, Мурроу, Патрик и Али‑паша поднялись на ноги. Вынув оружие из оружейного ящика, мужчины взяли свои плащи и вышли из юрты. Слуги убрали остатки завтрака, оставив двух женщин за чаем. Потом учтиво удалились.

– Вижу, что вы хорошо отдохнули, – обратилась мать Великого хана к Валентине. – Вы в самом деле сильная девушка, потому что вы не подхватили лихорадку, чего я опасалась. Ваша одежда промокла насквозь. Ваше мужское платье будет возвращено вам перед вашим возвращением в Каффу. Пока, я думаю, вы не будете против, если поносите одежду моего народа.

– Вашего народа? Но ведь вы француженка, мадам, – сказала Валентина.

Борте Хатун казалась удивленной.

– А откуда, душа моя, вы узнали об этом? Все произошло так давно, что я почти забыла о своем французском происхождении. Прошло шестьдесят лет с тех пор, как я в последний раз видела Францию. Все это время я жила как татарка.

– Моя мать сказала мне, что вы француженка, мадам.

– В самом деле, дитя. – Борте Хатун подняла тонкую бровь. – А как же ваша мать‑англичанка, которую я не знаю, узнала о моем происхождении? Кто я такая, чтобы обо мне знала иностранка?

– Это длинная история, мадам, но я постараюсь рассказать ее и буду по возможности немногословной… если вы позволите, – сказала Валентина.

– Говорите, дитя мое! Я люблю послушать интересный рассказ, а вы разожгли мой интерес своим появлением и таинственным видом, – ответила Борте Хатун, поблескивая голубыми глазами.

– Моя мать – англичанка, – начала Валентина, – много лет назад была силой увезена с родины и привезена в Алжир. Там алжирский дей объявил ее своей частью добычи, привезенной берберийскими пиратами, которые ее украли. Дей послал мою мать султану Мюраду как часть своей ежегодной дани. В тот же день, когда мать попала в гарем, она была выбрана матерью султана госпожой Hyp У Бану в качестве подарка султана вновь прибывшему послу Крымского ханства, принцу Явид‑хану.

Борте Хатун ахнула и закрыла рот рукой. Неожиданно, всего на мгновенье стало ясно, что ей семьдесят пять лет. Мать Великого хана так же быстро оправилась от своего изумления. Глубоко вздохнув, она приказала Валентине продолжать. Краска медленно вернулась к ее лицу, и она сидела совершенно неподвижно, не сводя голубых глаз с лица гостьи.

– Конечно, мою мать ужасало случившееся с ней. Она тосковала по Англии, тосковала по мужу. Мать султана и его любимая жена сумели убедить ее, что она никогда не увидит снова ни родины, ни своего мужа и что она должна покориться своей судьбе. Они настаивали на том, что она должна начать новую жизнь с принцем, которому была подарена. Ей дали новое имя Марджалла.

Принц Явид‑хан с благодарностью принял дар султана, но, хотя он был добр к моей матери, он казался сдержанным человеком. Моя мать вскоре узнала, что принц недавно перенес трагическую гибель своих жен и детей от рук своего безумного от ревности брата‑близнеца, человека, так же не похожего на Явид‑хана, как день не похож на ночь. То, что Явид‑хан тоже пережил ужасную утрату, заставило мою мать потянуться к нему. Они полюбили друг друга, и принц сделал мою мать своей новой женой, освободив ее из рабства, когда они поженились.

Валентина остановилась на мгновение, чтобы перевести дыхание. Она хотела задать свой вопрос сейчас же, но понимала, что сначала необходимо рассказать всю историю целиком.

Она удивилась, когда увидела, что глаза Борте Хатун полны слез.

– Вы хорошо себя чувствуете, мадам? Может быть, мне помолчать? – спросила она старую женщину.

– Нет, дитя, сейчас мне нужно знать все, – последовал ответ.

Валентина отхлебнула чаю, потом продолжила:

– Той осенью моя мать задумала создать тюльпановый сад в их маленьком дворце, который назывался Драгоценный дворец. В тот год было много португальских рабов, ведь турки одержали крупную победу над португальцами при Алказарквивире. У матери они работали садовниками.

Она сама много времени проводила в саду, – мы, англичане, любим землю. Когда пришла весна и сады расцвели, моя мать решила пригласить женщину, подарившую ей луковицы, посмотреть па это великолепие. С разрешения своего мужа, однажды утром она рано встала и уехала в город па каике, чтобы привезти с собой гостью. Когда они вернулись, почти рассвело, а подъехав ближе к дворцу принца, они увидели, что тот объят пламенем.

Моя мать приказала рабам идти к берегу, но ее более пожилая гостья мудро посоветовала им возвращаться в город и поискать помощи. Она сказала, что две женщины ничего не смогут сделать.

Узнав, что происходит, султан послал отряд своих янычар во дворец принца. Его мать и любимая жена заботились о моей матери, которая была потрясена случившимся. Позже моей матери сказали, что принц Явид‑хан убит. Янычары, которые преследовали нападавших, сказали, что убили всех, но сейчас я знаю, что это было не так, потому что Тимур‑хан жив.

Моя мать сильно горевала по Явид‑хану. Овдовев, она решила вернуться в Англию к своему первому мужу и надеялась, что он примет ее. В конце концов, она была свободной женщиной. Однако султан увлекся моей матерью и вел с ней двойную игру. Он заявил, что она не свободная женщина, а по‑прежнему рабыня. Поскольку сначала она была его рабыней, он потребовал ее для себя. Мать отчаянно спорила, но султан Мюрад издевался над ней, требуя, чтобы она показала ему бумаги о выкупе, которые она, конечно, не могла предъявить, потому что они сгорели при пожаре в Драгоценном дворце. Hyp У Бану и Сафия были на стороне султана, но моя мать сопротивлялась. Однако выбора не было, и мою мать привели к султану в следующую пятницу после смерти принца. Мюрад набросился на нее, насиловал ее самыми мерзкими способами, доведя ее почти до безумия. Она быстро пришла к мысли, что ее единственным избавлением от султана будет смерть, по зная, что Мюрад не отдаст ее даже смерти, если выбор будет оставаться за ним, она попыталась убить его, а когда ее попытка провалилась, Мюраду не оставалось ничего, как только казнить ее.

Потом Валентина рассказала, как муж матери спас ее и не дал ей утонуть.

– И таким образом, – наконец закончила Валентина, – моя мать убежала из Турции, госпожа.

Глаза Борте Хатун светились радостью.

– Что за замечательная история, дитя мое! Она столь же восхитительна, как сказки Шехерезады, возлюбленной Гарун аль‑Рашида, но я по‑прежнему не понимаю, почему вы искали меня?

– Я приехала, госпожа, потому что существует возможность, что я… я могу оказаться дочерью вашего покойного сына, Явид‑хана. – Борте Хатун открыла рот, и Валентина объяснила:

– Несколько месяцев назад я сидела у кровати престарелой служанки моей матери, которая умирала. Из ее бессвязных слов я узнала, что возникали сомнения в том, кто мой настоящий отец. Когда я задала этот вопрос моей матери и отцу, я узнала, что моя мать в течение короткого времени была с Явид‑ханом, султаном Мюрадом и своим мужем‑англичанином. Хотя мои родители признали, что бессвязные речи старухи‑служанки имели основание, они оба объявили, что уверены в том, что мой отец – муж моей матери. Однако дурное было сделано. Я не могла забыть слов старухи. Моя мать – милая женщина, но не такая красивая, как я. Ее муж необыкновенно красивый мужчина, но я не похожа на него. Я не похожа ни на кого из моей семьи. Внезапно мне стало понятно, что я не успокоюсь, пока не узнаю правду. Все продолжают говорить мне, что только Бог может дать ответ на мой вопрос, и я знаю, что это так. Тем не менее я надеюсь, что, увидев меня, вы, может быть, смогли бы заметить какое‑нибудь сходство с вашим сыном или с кем‑нибудь из вашей семьи. Если вы ничего не увидите, тогда я должна ждать встречи с валидой Сафией, матерью султана. Может быть, она найдет что‑то знакомое в моем облике, что‑то, что напомнит ей султана Мюрада, хотя, я надеюсь, этого не случится! Вы понимаете, мадам, что я не успокоюсь, пока не узнаю, кто в действительности мой отец, – заключила Валентина.

– Мое бедное дитя, – тихо сказала Борте Хатун. Она безутешно покачала головой. Потом протянула руку и нежно дотронулась до щеки Валентины. – Мне бы очень хотелось дать вам доказательства, которые вы ищете, но должна честно признаться, что в вас я не вижу никакого сходства с моим сыном. Тем не менее это не означает, что Явид не мог быть вашим отцом. Существует только один способ узнать, моя ли вы внучка. Есть ли у вас на теле небольшое родимое пятно в форме четверти луны? Оно может оказаться на любом месте вашего тела.

Если это так, я могу признать, что у нас общая кровь. У меня это пятно на левом плече. Такое же пятно есть у моей матери и всех моих сестер. Оно есть у моих дочерей, так же как и у всех других моих потомков женского пола. Есть ли у вас такое пятно, Валентина?

– Думаю, что нет, мадам, – медленно ответила Валентина, – но я ведь никогда не присматривалась очень внимательно, есть ли оно у меня.

– Тогда разденьтесь, – сказала Борте Хатун, – и я проверю, есть ли на вас родимое пятно моей семьи.

Минуту Валентина боролась с застенчивостью, но потом сняла свой стеганый шелковый халат и положила его на низенький столик, за которым они недавно завтракали. Борте Хатун тщательно осмотрела кремовую кожу молодой женщины, медленно поворачивающейся перед ней. Родимого пятна в форме четверти луны не было.

Изящная старая женщина вздохнула.

– Вы не моя внучка, моя дорогая. Жаль, потому что я могла бы гордиться такой внучкой, как вы. Оденьтесь, чтобы снова не замерзнуть.

Валентина натянула халат со словами:

– Вы уверены, мадам? Вы уверены, что я не дитя вашего сына? – Она по очереди подняла каждую ногу, пытаясь найти родимое пятно даже на ступнях, но там его тоже не было.

Борте Хатун огорченно покачала головой.

– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, дитя, но я не могу врать вам.

– Тогда я должна вернуться в Стамбул и говорить с Сафией, – грустно сказала Валентина. – Ах, как я хочу, чтобы я не была дочерью Мюрада! Непереносимо было бы знать, что кровь этого чудовища течет во мне! – Она вздрогнула.

– Да, – сказала старуха, – я понимаю, как вы себя чувствуете, дитя. Я родила своему мужу пять сыновей и четыре дочери. О таких дочерях, как мои, может мечтать любая мать, но один из моих сыновей оказался невероятным чудовищем. Вы знаете, о ком я говорю, хотя его имя не срывалось с моих губ в течение последних двадцати пяти лет. Когда он так жестоко уничтожил семью Явида и его домочадцев, мой муж хотел отплатить ему тем же, но Явид не позволил ему. Он говорил, что жены брата, его женщины и дети были невиновны.

Когда мой старший сын настиг своего брата‑близнеца и убил Явида, остановить моего мужа уже было невозможно. Однако они принадлежали к его роду, и он проявил к ним милосердие. Узнав, что случилось с Явид‑ханом, он отравил женщин старшего сына и их потомство. Он не мог допустить продолжения рода, который навлек позор на всю семью.

– Но, – сказала Валентина, – Тимур‑хан наверняка жил все эти годы не в одиночестве. У него, конечно, были и другие дети.

– Это не так, – ответила Борте Хатун. – Удивительно, но его семя никогда не было здоровым. Несмотря на то что мужчины этой семьи дают жизнь многим мальчикам, у моего старшего сына был только один сын – хилое дитя, которое не дожило бы до зрелости в любом случае. В последующие годы мне говорили, что мой старший сын брал к себе в постель многих женщин, но никогда не стал отцом еще раз. Аллах в самом деле милостив!

Валентина взяла руку Борте Хатун и поцеловала ее.

– Вы были так добры, мадам, – тихо сказала она. – Извините, если я вернула вас к печальным воспоминаниям.

– Вовсе нет, дитя, – успокоила ее мать Великого хана. – Мне нужно было признать, что мой старший сын порочен. Странно, но это оказалось проще, чем отрицать. Потом я смогла жить в мире с собой, ведь не повинны ни я, ни мой муж. Когда я рожала Явида и его брата, старший младенец вошел в этот мир, пронзительно крича, крепко вцепившись в пуповину брата, которая обмоталась вокруг шеи Явида. Если бы роды не были такими быстрыми, я могла бы потерять Явида, который всегда был лучшим из них обоих. – Старуха заставила себя улыбнуться. – День очень ясный после такой ужасной бури, дитя. Такие замечательные дни не часто бывают здесь, в степи. Обычно либо слишком жарко, либо слишком холодно. Мои служанки найдут вам какие‑нибудь сапоги из овечьей шерсти, и вы должны выйти прогуляться по лагерю. Наши люди очень хотят посмотреть на девушку, которая верхом проделала весь путь из Каффы, переодетая солдатом оттоманского наместника. Этот подвиг достоин татарина, и они все восхищаются вами. Однако не уходите от лагеря. Погода легко меняется, и вы можете заблудиться. Мой сын с охотниками не вернутся до вечера.

Прежде чем выйти из юрты, Валентина снова поблагодарила Борте Хатун за доброту.

– Обязательно остановитесь около юрты с ярко‑красной дверью, – сказала ей Борте Хатун, пока Валентина натягивала сапоги. – Это юрта моей сестры Таланбей, и она очень хочет встретиться с вами. Мы иногда говорили на нашем родном языке, но Таланбей говорит, что мы многое забыли за эти годы, и она получит удовольствие, если поговорит по‑французски с европейкой. Я уверена, что вы говорите по‑французски.

Валентина кивнула и спросила:

– Вы родились во Франции, мадам?

– Я правда родилась во Франции, – ответила Борте Хатун. – Моя семья и я были в Венгрии и ехали на мою свадьбу, когда на нас напали. Наши родители были убиты. Наш брат спасся. Моя сестра и я стали женами людей, которые взяли нас в плен. Таланбей моя самая младшая сестра. Наша средняя сестра хотела стать монахиней, но покончила с собой через несколько месяцев после похищения, предпочтя смерть тому, что она считала бесчестьем. Я думаю, что это было глупо, но все сейчас далеко в прошлом. Идите, дитя, и радуйтесь жизни.

Улыбнувшись и помахав ей рукой, Валентина вышла из юрты.

Борте Хатун посмотрела ей вслед. Потом она пересекла большую юрту и подошла к плотной занавеске, за которой оказалась другая юрта, хитро спрятанная внутри основной. Подняв тяжелую занавеску. Борте Хатун откинула привычную войлочную дверь и вошла внутрь.

– Доброе утро, сын мой, – тихо сказала она мужчине, сидящему на обитом войлоком, похожем на трон, кресле. При виде ее суровое лицо мужчины смягчилось.

– Доброе утро, мать, – ответил он.

– Ты все слышал и видел? – спросила она.

– Все, – подтвердил он. – Я бы никогда не признал ее дочерью Марджаллы, потому что моя милая была некрасива по сравнению с этой девушкой. Но когда она разделась! О, мать, как нахлынули воспоминания! У Марджаллы было самое изумительное тело, а тело ее дочери – это копия тела матери. Жаль, что она не моя дочь, – сказал он, вздыхая, – потому что такой дочерью нужно гордиться. Пока я слушал ее, я слышал голос Марджаллы. Я думал, что боль давно затихла во мне, но это не так. Я любил Марджаллу так, как не любил ни одну женщину! Даже мою милую Зои и мою необузданную Айсу. Я никогда не забывал ее. – Он смотрел перед собой отсутствующим взглядом. – Я поговорю с ее дочерью.

– Сын мой, мудро ли это? Только твой брат Давлет, верный Орда, Кончак и я знаем, что ты жив. Мы берегли тебя в течение двадцати трех лет. Прошу тебя, не испытывай судьбу. Не дай дьяволу, которого я породила, одержать окончательную победу! Подумай о нашем народе! Давлет может вести их в сражении, но он не может организовать все, как это делаешь ты. Для всего мира Давлет‑хан великий правитель, но без твоих тайных советов он будет никем, потому что ты настоящий Великий хан.

– Это не опасно, мать. Девушка уедет через день или два. Я хочу знать, как годы обошлись с моим драгоценным сокровищем, а только она может мне рассказать об этом. Побалуй меня, мать. Мы ничем не рискуем. Дочь Марджаллы никогда не предаст меня. Я прошу о такой малости. Услышать новости о моей Марджалле спустя столько лет!

Войлочную дверь резко откинули, вбежал татарин неопределенного возраста.

– Тимур‑хан в лагере. Борте Хатун! Он узнал о чужеродной девушке. Ему сказали, что она дочь Явид‑хана! Скорей! Девушка в опасности!

Борте Хатун побледнела и слегка пошатнулась.

– Аллах! Аллах! Неужели это никогда не кончится! Неужели его ненависть никогда не насытится?

– Нет, до тех пор, пока он жив, мать, – последовал спокойный ответ. – Его всегда подгоняли тысячи дьяволов, и ничто не исправит его! Идите! Спасайте дочь Марджаллы!

Все произошло настолько быстро, что Валентина ничего не поняла. Она рассматривала лагерь, разговаривала с дружелюбными улыбающимися людьми. Они говорили так быстро, что она едва понимала их. Они интересовались ею и Англией – страной, в которой рождались такие храбрые женщины, по храбрости схожие с татарками. Правда ли, что все англичанки такие храбрые?

Внезапный топот конских копыт известил о прибытии группы всадников. Женщины испуганно заталкивали детей в юрты, и лагерь опустел. Все мужчины, за исключением древних стариков, уехали с Великим ханом, потому что никто не мог допустить, что на лагерь Великого хана могут напасть.

Неожиданно оставшись в одиночестве, Валентина поняла, что она тоже должна искать убежище. Но было слишком поздно.

Она была окружена всадниками. Она никогда не видела таких тощих и грязных людей. Их крепкие маленькие статные лошади были такими поджарыми, ей казалось, что им трудно выдерживать вес всадников. На мужчинах были мешковатые штаны, рубашки и жилеты неопределенного цвета. На головах у всех были прямоугольные меховые шапки, и все они носили усы.

Один из мужчин ударом ноги в войлочном сапоге направил лошадь прямо в сторону Валентины. Он был такого же роста, как она, и ужасающе худ. Усы его были темными с сединой и свисали двумя узкими, длинными прядями. Его узкие, раскосые глаза были самой живой частью его лица, потому что они были злыми и в них горела ненависть. Он смотрел на нее из седла.

– Ты дочь Явид‑хана, – сказал он без всякого вступления.

– К сожалению, я не дочь Явид‑хана, – ответила она.

– Я твой дядя, Тимур‑хан, и ты врешь мне, полукровная девка!

– Меня зовут Валентина Сен‑Мишель, леди Бэрроуз, я англичанка, – ответила она. – Врать я не привыкла, Тимур‑хан. Теперь прикажи своим людям убраться с моей дороги и дать мне пройти! – Струйка пота скользнула по спине, и ее сердце бешено забилось. Ее поразило, что она не потеряла дара речи от страха, еще может стоять, хотя колени мелко дрожали. Однако испуга она не выдала.

Тимур‑хан смотрел на нее с яростью.

– Я убью тебя, сука, – холодно объявил он.

– Зачем тебе убивать меня? – спросила она. – Что я сделала? Зачем убивать совершенно незнакомого человека? – Еще минута, и она бы не выдержала. Валентина была уверена в этом, однако она продолжала стоять с гордым видом. Если ей предстоит умереть, она умрет, как подобает храброй англичанке.

– Ты дочь Явид‑хана, а я не позволю, чтобы от моего брата на земле осталось хоть что‑нибудь. Я был уверен, что уничтожил память о нем много лет назад! Ничего живого не должно остаться после Явид‑хана, потому что тогда его жизнь продолжится, а я не допущу его бессмертия! Твой отец, да будет проклята его душа, отнял у меня все. Он украл у меня право первородства, мое место любимого старшего сына в сердцах родителей. Мое место Великого хана гирейских татар!

– Я не дочь Явид‑хана! – крикнула Валентина.

– А я говорю, что ты его дочь! – возразил Тимур‑хан и с этими словами он нагнулся, сильной рукой схватил Валентину, поднял и бросил ее вниз лицом на седло перед собой.

– Я убью тебя, моя красивая племянница, но сначала позабавлюсь с тобой. А после нашего кровосмешения с тобой будут развлекаться мои люди.

– Нет! – Борте Хатун появилась перед кольцом всадников, и они расступились перед ней. – Отпусти женщину. Она говорит правду. Я лично искала у нее родимое пятно, но его у нее нет. Твой шпион не дождался конца, чтобы узнать всю правду.

– Ты, конечно, будешь защищать отродье Явид‑хана, не так ли, мать? – горько и презрительно спросил Тимур‑хан. – Какая жалость, что ты так же не защищала моих детей. Разве их невинные души не преследуют тебя?

– Ты совсем не изменился? – свирепо спросила она его. – Ты ведь никогда, даже ребенком, не отвечал за свои поступки. Всегда виноватым был кто‑то другой. Твои дети умерли много лет назад только из‑за тебя.

– Нет! – Он простонал это слово, как будто ему было больно.

– Да! – сердито возразила его мать. – Ты никогда не мог выслушать правду, потому что ты трус! Стой и слушай меня сейчас, если осмелишься! Ни твой отец, ни я никогда не отдавали никакого предпочтения ни тебе, ни твоему брату. Мы видели, какие демоны терзали тебя с самого рождения, и, если тебе угодно, мы даже закрывали глаза на твои жестокие и необдуманные поступки. Все мы так делали! Явид, твои младшие сестры и братья, все мы! Когда ты так бессмысленно уничтожил дом Явида и его семью, твой отец хотел отомстить твоей семье, но Явид не позволил ему сделать это.

– Потому что он был слаб духом, – презрительно усмехнулся Тимур‑хан.

– Потому что у него было сострадание, – крикнула Борте Хатун в лицо сыну. – Потому что он не считал, что твоя семья должна страдать из‑за твоей жестокости! Он уехал из Крыма, надеясь, что это облегчит твои муки, но ты не успокоился. Ты нашел его и убил! Этого я никогда не прощу тебе! Женщина, которую ты перебросил через седло, не дочь твоего брата. Но она друг матери султана. Она вдова. Она приплыла в Каффу на корабле в сопровождении своих двоюродных братьев, чтобы облегчить свою скорбь о муже. Сафия доверила ей свое сообщение для меня, вот за этим она меня и разыскала.

– И все же, – ответил Тимур‑хан, – слышали, как она говорила, что считает себя дочерью Явид‑хана. Зачем ей было говорить такое, мать, если это не так?

– Ее мать была женой твоего брата в Стамбуле. Женщину звали Марджалла. Она была в городе в то утро, когда ты напал на дворец своего брата. Потом она вернулась в Англию. Поскольку она родила своему мужу‑англичанину ребенка меньше чем через год после возвращения на родину, М

Date: 2015-12-13; view: 354; Нарушение авторских прав