Глава 16. Воздействие революции а) сельское хозяйство 8 page

"В развитом виде профессиональные союзы в процессе происходящей социалистической революции должны стать органами социалистической власти.

...В результате наметившегося процесса, профессиональные союзы неизбежно превратятся в органы социалистического государства, участие в которых для всех лиц, занятых в данном производстве, будет государственной обязанностью" [17].

В действительности I Всероссийский съезд профессиональных союзов заложил принцип подчинения профсоюзов государству, который с тех пор в течение трех лет никем не подвергался сомнению (за исключением меньшевиков). Однако основной вопрос рабочей политики в социалистической экономике был лишь едва затронут. В резолюции заявлялось, что профсоюзы "должны взять на себя главную работу по организации производства и воссозданию подорванных производительных сил страны"; и именно в этом духе там в числе наиболее неотложных "задач дня" назывались такие задачи профсоюзов, как "самое энергичное участие во всех центрах, регулирующих производство, организация рабочего контроля, регистрация и распределение рабочей силы, организация обмена между городом и деревней, деятельнейшее участие в демобилизации промышленности, борьба с саботажем, проведение всеобщей трудовой повинности и т.п." [18]. Снова яблоком раздора оказались фабрично-заводские комитеты. Один анархистский делегат описал их как "ячейки будущего общественно-социалистиче-

ского строя", другой для контраста называл профсоюзы "живыми трупами". Однако съезд без особых осложнений принял резолюцию, в которой провозглашалось, что "фабрично-заводские комитеты должны стать органами соответствующих профессиональных союзов на местах" [19]. Включение фабрично-заводских комитетов в централизованную профсоюзную систему означало, что конкретные интересы небольших групп рабочих должны уступить место общим интересам всего пролетариата в целом; а вряд ли можно отрицать, что эти общие интересы состояли зимой 1917/18 г. – так же как и многие годы после – прежде всего в "организации производства" и "воссоздании подорванных производительных сил страны". Многое из этого аргумента было опущено. Однако в своих пределах он еще сохранял силу. Одним из следствий признания профсоюзами этой роли явился поразительно тесный альянс между Центральным Советом профсоюзов и ВСНХ. Оба натерпелись от фабрично-заводских комитетов, оба одинаково верили в централизацию, и оба отстаивали дело промышленного производства против претензий других секторов экономики. Если в капиталистических странах предприниматели и профсоюзы обнаруживают порой общие интересы в борьбе против потребителя или против того, кто представляет сельское хозяйство, в Советской России эти общие интересы отразились во взаимоотношениях между этими двумя важными органами. К марту 1918 г. слияние между советскими и профсоюзными органами в функциях продвинулось достаточно далеко. Основная часть служащих народного комиссариата труда – сокращенно Наркомтруда, – а также областных и местных его представителей, так называемых "трудовых комиссаров", назначалась теперь профсоюзами, и, согласно сведениям, содержавшимся в напечатанной в официальном журнале Нарком-труда статье Шмидта, "весь вопрос, как целесообразнее провести слияние, которое должно произойти главным образом между Всероссийским Советом Профессиональных союзов и Народным Комиссариатом Труда" [20].

Съезд, на котором было большевистское большинство, избрал новый состав Всероссийского Центрального Совета профессиональных союзов с Зиновьевым в качестве председателя и Шмидтом в качестве секретаря вместо сбившегося с пути, но не раскаявшегося Лозовского. Зиновьев, однако, был слишком загружен другими функциями, и в марте 1918 г., когда штаб-квартира Совета вместе с правительством переместилась в Москву, его на этом посту сменил Томский, рабочий-большевик, который в течение десяти лет оставался доминирующей фигурой в советском профсоюзном движении и много сделал для повышения его престижа. Начиная с января и в течение последующего времени профсоюзы получили официальное признание как представители и исполнители трудовой политики, в определении которой они могли участвовать с правом совещательного голоса. Было с готовностью принято к сведению, что главной не-

посредственной целью этой политики – а следовательно, и политики профсоюзов – должны стать организация и расширение производства. Гораздо медленнее осознавался тот факт, что условием увеличения производства – или сохранения того положения, при котором оно продолжало стремительно падать, – была организация труда и усиление трудовой дисциплины и что как раз именно это, следовательно, и окажется главной задачей профсоюзов на последующие годы.

Процесс усвоения этого не свойственного им принципа шел весьма кружным путем. Еще в мае 1917 г. Ленин говорил на Всероссийском крестьянском съезде о возможной необходимости введения "трудовой повинности" с целью обеспечения рабочей силы для широкомасштабных сельскохозяйственных единиц [21]. В сентябре 1917 г. он, используя более общие выражения, написал, что "жизнь", выйдя уже за рамки капитализма, поставила "всеобщую трудовую повинность" на повестку дня [22]. Накануне революции он с удовлетворением отметил в одном из впечатляющих отрывков работы "Удержат ли большевики государственную власть?", что "хлебная монополия и хлебные карточки созданы не нами, а воюющими капиталистическими государствами": именно капиталистическое государство создало также и "всеобщую трудовую повинность в рамках капитализма, – это военная каторжная тюрьма для рабочих". Это были уже готовые меры, которые рабочим оставалось лишь перенять и распространить на капиталистов – "и на богатых вообще", – добавил Ленин. Французская революция гильотинировала своих врагов, пролетарская революция заставит их работать на себя. "Кто не работает, тот не ест", – процитировал Ленин, добавив, что это представляет собой "основное, первейшее и главнейшее правило, которое могут ввести в жизнь и введут Советы рабочих депутатов, когда они станут властью" [23]. Подразумевавшаяся там надежда, что если по отношению к капиталистам будет применяться принуждение, то относительно рабочих этой меры не потребуется, ненадолго пережила победу революции. Однако отказаться от нее публично было отнюдь не легко. Когда декретом, принятым в январе 1918 г., были учреждены биржи труда, для предпринимателей стало обязательным нанимать рабочую силу исключительно через эти биржи, что же касается рабочих, то на них возлагалась единственная обязанность регистрироваться на бирже в случае, если они окажутся безработными [24]. Шмидт говорил на состоявшемся в январе 1918 г. съезде профсоюзов о тех, кто виновен в "саботаже" и "противодействии той политике, которую ведет рабочий класс в лице своих представителей власти", и высказал мысль, что "мы не обойдемся без того, чтобы силой принудить их выполнять ту работу, которую они должны выполнять" [25]. В одной из статей, написанных в том же месяце, Ленин снова привел выражение "кто не работает, тот не ест" как "практическую заповедь социализма" и незаметно включил "рабочих, отлынивающих от работы", в

категорию правонарушителей, которых "посадят в тюрьму" [26]. Однако эта статья была отложена в сторону и не напечатана, и проблема осталась еще на два месяца в подвешенном состоянии.

Брест-литовский кризис и желание найти пути остановить стремительный спад в промышленном производстве сделали вопрос о трудовой дисциплине и трудовых стимулах неотвратимым. VII съезд партии, который принял в начале марта 1918 г. решение о подписании договора, потребовал "самых энергичных, беспощадных, решительных и драконовских мер для повышения самодисциплины рабочих и крестьян" [27], а официально ратифицировавший его неделю спустя IV Всероссийский съезд Советов также выступил за "повышение деятельности и самодисциплины трудящихся" [28]. Эта проблема была поднята в докладе, сделанном на заседании ВСНХ Милютиным, говорившим о "трудовой повинности, трудовой повинности в расширенном смысле слова, не такой трудовой повинности, которая проводилась на Западе [29], не той повинности, представление о которой имется у масс, которая говорит, что надо поставить всех на работу, а трудовой повинности как системы дисциплины труда и как системы организации труда в целях производства". Такая схема, добавил он, может быть "основана только на независимости и железной самодисциплине масс рабочего класса" [30]. Однако в конце концов взял на себя ответственность за проведение этой меры именно Центральный Совет профсоюзов, который выпустил 3 апреля 1918 г. Положение, регулировавшее весь этот вопрос в целом: это было первым подробным заявлением нового строя по вопросу о трудовой дисциплине и трудовых стимулах, а также о тех функциях, которые возлагались в этой связи на профессиональные союзы. В условиях "хозяйственного развала", который угрожает "умиранием" пролетариату, профсоюзы видят свою обязанность в том, чтобы "напрячь все усилия к поднятию производительности труда и последовательному проявлению на фабриках и заводах необходимых основ трудовой дисциплины". Каждый профсоюз должен организовать комиссию [*[31]] "для определения норм производительности каждого цеха и каждой категории рабочих". С явной неохотой признавалось там использование сдельной оплаты, направленной "к поднятию производительности труда"; кроме того, указывалось, что "премирование повышенной производительности сверх определенной нормы выработки до определенного предела может явиться полезной мерой к поднятию производительности, не истощающей работника". Наконец, в случае, если "отдельные группы рабочих" откажутся подчиниться профсоюзной дисциплине, они могут в качестве крайней меры быть исключены из профсоюза "со всеми вытекающими из того последствиями" [32].

Эти правила вскоре вызвали критические нарекания. Левая оппозиция в своих тезисах – которые были зачитаны на собрании, состоявшемся 4 апреля 1918 г., и опубликованы две недели спустя в "Коммунисте" [33] – с негодованием упоминала о "рабочей политике, направленной на водворение среди рабочих дисциплины под флагом "самодисциплины", введение трудовой повинности для рабочих,...сдельной платы, удлинения рабочего дня и т.п.", утверждая, что "введение трудовой дисциплины, в связи с восстановлением руководительства капиталистов в производстве... грозит закрепощением рабочего класса, возбудит недовольство, как отсталых слоев, так и авангарда пролетариата" [34]. Меньшевистский журнал заявил в адрес большевиков, что "под флагом восстановления производительных сил страны делаются попытки уничтожения восьмичасового рабочего дня, введения сдельной заработной платы и системы Тейлора" [35] – тейлоризм был некогда широко известной американской системой повышения эффективности труда, которую Ленин когда-то описывал как "порабощение человека машиной" [36]. Ленин на заседании ВЦИК принял этот вызов. Только "деклассированная мелкобуржуазная интеллигенция не понимает того, что для социализма главная трудность состоит в обеспечении дисциплины труда", а "наша диктатура пролетариата есть обеспечение порядка, дисциплины, производительности труда..." [37]. В первом варианте брошюры "Очередные задачи Советской власти", которая была задумана как аргументированный ответ левой оппозиции, он писал о "задаче обеспечить строжайшее проведение дисциплины и самодисциплины трудящихся" и добавил:

"Мы были бы смешными утопистами, если бы воображали себе, что подобная задача осуществима на другой день после падения власти буржуазии, т.е. в первой стадии перехода от капитализма к социализму, или – без принуждения" [38].

В опубликованном тексте брошюры осторожность вынудила его высказаться на этот счет несколько менее откровенно:

"...Условием экономического подъема является и повышение дисциплины трудящихся, уменья работать, спорости [*][39], интенсивности труда, лучшей его организации...

Наиболее сознательный авангард российского пролетариата уже поставил себе задачу повышения трудовой дисциплины... Эту работу надо поддержать и двинуть ее вперед изо всех сил. На очередь надо поставить, практически применить и испытать сдельную плату, применение многого что есть научного и прогрессивного в системе Тейлора, соразмерение заработка с общими итогами выработки продукта или эксплуатационных результатов железнодорожного и водного транспорта и т.д., и т.п." [40].

Следует отметить, что наиболее сильные чувства вызывали в то время не проекты введения принудительной трудовой повинности, а внедрение сдельной оплаты труда и других дискриминационных вознаграждений в качестве стимулов к достижению более высокой производительности труда. Дело здесь касалось не столько вопроса о трудовой дисциплине, сколько проблемы равенства. Именно разделение труда при капитализме превратило, по словам "Коммунистического Манифеста", рабочего в "придаток машины". Признанной целью социалистов было покончить с различиями между промышленным и сельскохозяйственным трудом, между умственным и физическим трудом; это рассматривалось как прелюдия к установлению общества равноправия [41]. Следовательно, социалистическая политика должна обеспечивать равную оплату всем. Энгельс хвалил Парижскую коммуну за то, что она "платила всем должностным лицам, как высшим, так и низшим, лишь такую плату, какую получали другие рабочие"; и он утверждал, что поскольку при социализме образование и профессиональное обучение будут оплачиваться за счет общества, то более квалифицированный рабочий не может выдвигать перед государством требований о более высоком вознаграждении, чем менее квалифицированный рабочий [42]. Похоже, однако, что эти аргументы несколько размыли границу между непосредственными возможностями и конечной целью. Когда Маркс в "Критике Готской программы" проводил различие между низшей и высшей фазами "коммунистического общества", он ясно дал понять, что на низшей стадии распределение все еще будет осуществляться не в соответствии с потребностями, а согласно выполненной работе. До тех пор пока производство не расцветет достаточно обильно, чтобы позволить полную реализацию коммунизма с его принципом "каждому по потребностям", единственной возможной формой равенства – хотя, в сущности, это и являлось принципом неравенства, поскольку индивидуальные способности всегда неравны, – было равное вознаграждение за равный труд [43]. Тем не менее Ленин в написанной накануне революции работе "Государство и революция" рассматривал как "ближайшую цель" так организовать народное хозяйство, чтобы "техники, надсмотрщики, бухгалтеры, как и все должностные лица, получали жалованье не выше заработной платы рабочего" [44]; а в своей менее теоретической и более практической брошюре того же периода "Удержат ли большевики государственную власть?" – он явно предусматривал временное исключение из политики равной оплаты только в пользу "специалистов" [45].

В результате этого учения среди большевистских лидеров, а еще больше среди рядовых большевиков сформировались чрезвычайно сильные настроения против дискриминации между различными формами труда или различными категориями рабочих; и, хотя они не предполагали официальных требований обеспечить на нынешней стадии революции какое бы то ни было

уравнивание оплаты, эти настроения, вне всякого сомнения, подразумевали в качестве идеала именно равенство. Один из первых декретов ограничивал жалованье народного комиссара 500 рублями в месяц с дополнительными 100 рублями на каждого неработающего иждивенца – это были цифры, сравнимые с зарплатой квалифицированного заводского рабочего [46]; в течение многих лет существовало партийное правило, в соответствии с которым члены партии, получавшие жалованье сверх некоего время от времени фиксировавшегося минимума, должны были передавать излишек в партийную казну [47]. С партийной точки зрения, меньшевики, чьими последователями были представители наиболее высококвалифицированных рабочих, являлись естественными защитниками дифференциации в оплате, большевики же стояли за уравнивание. Первый народный комиссар труда Шляпников заявлял, что "общим положением", признанным Наркомтрудом и Центральным Советом профсоюзов, является то, что "между работниками наемного труда не может быть привилегированных" и что, проводя политику фиксированной оплаты и условий найма, мы "изгоняем всякую разницу между пролетариатом воротничков и блузников" [48]. Однако никаких специальных обязательств, которые гарантировали бы уравнивание в оплате, принято не было; не предпринималось также и никаких серьезных попыток обеспечить это равенство на практике. Декрет от 19 января/1 февраля 1918 г., который устанавливал шкалу заработной платы для петроградской металлургической промышленности, предписывал в качестве критериев для установления размеров зарплаты на удивление прагматическую систему: в эти критерии включался некий минимум, необходимый для поддержания существования, уровень профессионального мастерства, требуемый для выполнения данного вида работы, наличие особо опасных или тяжелых условий труда, а также относительная важность данной отрасли промышленности в народном хозяйстве. Фиксированные на этой основе уровни заработной платы варьировались от максимального к минимальному в отношении 3:2, к тому же в исключительных случаях декретом допускалось и использование сдельной оплаты. Кроме того, предусматривались вычеты из зарплаты в случае невыполнения нормы производительности и перевод на более низкую ступень оплаты в тех случаях, когда обнаруживалась неспособность справиться с данным видом работы [49]. Несколько дней спустя был опубликован декрет об оплате работников почт и телеграфа, устанавливавший шкалу для квалифицированных рабочих в пределах от 215 до 600 рблей в месяц, а "директору" – жалованье в размере 800 рублей в месяц [50]. В этих размерах оплаты не было ничего необычного, кроме того, что они фиксировались официальным декретом. Какие бы аргументы ни выдвигали отдельные партийные теоретики, новый строй никогда практику дифференцированной оплаты всерьез сомнениям не подвергал. Что в дей-

ствительности вызывало теперь критику, так это предложение сознательно и намеренно использовать такую дифференциацию в качестве стимула для увеличения производительности.

В этом – как и в других аспектах хозяйственной политики – прошедший в мае 1918 г. I Всероссийский съезд Советов представил спектр наиболее неотложных проблем и противоречий первого периода революции. Томский, принимавший участие в работе съезда в качестве делегата от Центрального Совета профессиональных союзов, заявил, что "все задачи профессиональных союзов в настоящее время тесно переплетены с задачами восстановления разрушенного войной производства", и пришел к заключению, что "Высший совет народного хозяйства и профессиональные союзы – это настолько родственные организации, они так тесно переплелись между собой, что независимая тактика этих двух организаций является невозможной" [51]. Осинский, первый председатель ВСНХ, а ныне член левой оппозиции, повел атаки на "систему сдельной оплаты" и "тейлоризм" [52]. Лозовский осудил тейлоризм как "теорию построения всего на отборных рабочих, укрепления рабочей аристократии". Еще один делегат, будучи далек от мысли, что это может рассматриваться как недостаток, утверждал, что, "если мы возьмем самого лучшего большевика и дадим ему сдельную работу, он даст нам громадную выработку, превышающую норму" [53]. Выводы съезда были весьма уклончивы. Он принял резолюцию "Положение об управлении национализированными предприятиями", где говорилось, что треть членов администрации должна назначаться профсоюзами, одобрялась резолюция Центрального Совета профессиональных союзов "О поднятии производительности труда", признавался принцип, что "за определенную гарантированную заработную платы должна быть гарантирована определенная твердая норма производительности", и выражалось весьма осторожное согласие с принципом сдельной оплаты и "премированием повышенной сверх нормы производительности". Профсоюзы взяли также на себя ответственность за выработку "правил внутреннего распорядка" и возлагали на фабрично-заводские комитеты задачу "строжайшим образом следить за неукоснительным проведением таковых в жизнь" [54]. Шел процесс формирования не столько некой установленной политики, сколько определенного спектра настроений и мнений. Однако летом 1918 г. этот постепенный процесс был внезапно прерван, и гражданская война, а потом и установленный в результате этой войны военный коммунизм быстро придали этим медленно развивавшимся тенденциям конкретную форму и содержание.

[1] Эта резолюция была основана на адресованной к делегатам "инструкции" Центрального Совета, написанной Марксом, который сам на конгрессе не присутствовал. "Повседневная деятельность" профсоюзов в борьбе против предпринимателей признавалась "не только законной, но и необходимой". С другой стороны, "если профессиональные союзы нужны для партизанской борьбы между капиталом и трудом, то они еще более важны как организованная сила для уничтожения самой системы наемного труда и власти капитала": их главной задачей может быть не что иное, как "полное освобождение" рабочего класса (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 13, с. 200-202).

[2] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, с. 169-172; о разногласиях с "экономистами" см. т. 1, гл. 1.

[3] Там же, т. 6, с. 112-113.

[4] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 79-80.

[5] Там же, с. 108.

[6] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, с. 105.

[7] Там же, с. 427.

[8] Знаменательно, что в Великобритании, где профсоюзы старше, чем лейбористская партия, любой шаг в направлении более тесных взаимоотношений между ними означал более действенный контроль над партией со стороны профсоюзов, а в Германии, где они развивались более или менее одновременно, длительное соперничество завершилось принятием доктрины равного партнерства; большевистская позиция была прямой противоположностью британской.

[9] См. выше, с. 58-59.

[10] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т.1, с. 257.

[11] Важной причиной, по которой — как до Октября 1917 г., так и после — Советы неизменно значили больше, чем профсоюзы, было то обстоятельство, что они представляли не только рабочих, но и солдат, то есть крестьян. Зиновьев, противопоставляя в январе 1918 г., на Всероссийском съезде профсоюзов, Советы 1917 г. Советам 1905 г., заметил, что их "сила заключается в том, что солдаты соединились с рабочими" ("Первый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1918, с. 72). Однако то ощущение, что Советы и профсоюзы частично перекрывали друг друга, явилось неким предзнаменованием дилеммы профсоюзов при социализме: там, где органы правительства демонстративно провозглашались органами рабочих, какое место оставалось здесь профсоюзам обычного типа? И напротив, утверждая за профсоюзами исключительные права представ пять рабочих, меньшевики совершенно логично отрицали, будто бы Советы представляют рабочих (см. упоминаемую ниже, на с. 200, меньшевистскую резолюцию на II Всероссийском съезде профсоюзов). Соперничество между Советами и профсоюзами еще явно давало о себе знать, во всяком случае, в отдельных местностях зимой 1920/21 г.: во время развернувшихся в то время разногласий по поводу профсоюзов в губернских партийных кругах была, по свидетельству Зиновьева, широко распространена точка зрения, что существование Советов делает профсоюзы излишними ("Партия и союзы". Под ред. Г.Е. Зиновьева, 1921, с. 3-4). Среди тех, кто отстаивал эту точку зрения, был Мясников (там же, с. 282-287), который был несколько месяцев спустя исключен из партии (см. т. 1, гл. 8). Та же самая проблема возникла и когда в ноябре 1918 г. Советы были созданы в Германии. На состоявшемся в декабре 1918 г. учредительном съезде Германской коммунистической партии один делегат выдвинул лозунг "Прочь из профсоюзов", и даже Роза Люксембург считала, что профсоюзы должны исчезнуть, а на их место должны были прийти Советы рабочих и солдатских депутатов и фабричные комитеты (Bericht liber die Verhandlugen des Grtlndung-parteitages der KPD, 1919, S. 16, 80); левое крыло Германской независимой социал-демократической партии тоже в то время придерживалось точки зрения, что профсоюзы должны поглотиться системой Советов рабочих депутатов (Е. Prager. Geschichte derUSPD, 1922, S. 192).

[12] Томский сказал находившейся в 1920 г. с визитом британской лейбористской делегации: "Наша тактика полностью отличается от той, которая принята в Англии или в Соединенных Штатах. В этих странах союзы стремятся улучшить условия только для своих членов; мы же здесь стремимся улучшить условия для всего рабочего класса в целом" (British Labour Delegation to Russia, 1920: Report, 1929, p. 118).

[13] "Собрание узаконений, 1917-1918", № 1, ст. 6. Год спустя Наркомтруд выпустил инструкцию, где требовалось усилить ту часть этого декрета, где говорилось об ограничении рабочего дня для подростков и запрещении найма на работу детей, что, судя по всему, так и не было проведено в жизнь; в конце 1918 г. был выпущен еще один декрет, запрещавший нанимать на работу детей ("Собрание узаконений, 1919", № 1, ст. 7). Подобные запреты в период гражданской войны, когда ощущалась острая нехватка рабочей силы, особых практических результатов не имели.

[14] "Собрание узаконений, 1917-1918", № 8, ст. 111; № 13, ст. 108.

[15] Начало приобретения профсоюзами официального статуса относится к еще более раннему периоду, когда в состав расширенного ВЦИК было включено 50 представителей профсоюзов (см. т. 1, гл. 1).

[16] "Первый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1918, с. 338. Процесс, с помощью которого обеспечивался контроль со стороны большевиков, различался от союза к союзу и требует отдельного изучения. В некоторых случаях большевики доминировали среди рядовых членов профсоюзов и симпатизировали им с самого начала: на учредительном съезде Всероссийского союза рабочих-металлистов, прошедшем в январе 1918 г., присутствовало 75 делегатов-большевиков, 20 меньшевиков, 52 беспартийных и горстка левых эсеров и других небольших группировок ("Профессиональные союзы СССР". Под ред. Ю.К. Милонова, 1927, с. 119); на I Всероссийском съезде рабочих текстильной промышленности, прошедшем в том же месяце, большевики составляли 52 % делегатов (там же, с. 135). С другой стороны, в профсоюзе работников почт и телеграфа такого большинства — за счет более или менее активного внешнего воздействия — удалось добиться лишь к марту 1918 г. (там же, с. 325—326); ход событий там в общем и целом был сходен с тем, что происходило в профсоюзе железнодорожников (см. ниже, с. 394-395); профсоюз печатников долго оставался бастионом меньшевиков.

[17] "Первый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1918, с. 38, 73-75, 97-98, 364-365.

[18] Там же, с. 364.

[19] Там же, с. 85,101, 374.

[20] "Вестник Народного комиссариата труда", 1918, № 2-3, с. 27-28.

[21] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, с. 188; термин "трудовая повинность" был основан на аналогии с "военной повинностью" и всегда подразумевал элемент принуждения.

[22] Там же, т. 16, с. 412.

[23] Там же, т. 34, с. 310-311.

[24] "Собрание узаконений, 1917-1918", № 21, ст. 319.

[25] "Первый Всероссийский съезд профессиональных союзов", 1918, с. 108.

[26] В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, с. 20-23.

[27] "ВКП(б) в резолюциях...", 1941, т. I, с. 278.

[28] "Съезды Советов в постановлениях", 1939, с. 69.

[29] Ларин как раз только что опубликовал по этому вопросу брошюру "Трудовая повинность и рабочий контроль" (1918), где широко обращался к опыту трудовой мобилизации в Германии во время войны; главной целью посвященной этой брошюре передовой статьи, напечатанной в официозном "Вестнике Народного комиссариата труда", 1918, № 2-3, с. 385-387, явно была попытка сгладить неблагоприятное впечатление, которое мог произвести этот прецедент.

[30] В.П. Милютин. Цит. соч., с. 137-138; опубликованный стенографический отчет об этой сессии ВСНХ в распоряжении не имелся. Согласно: В.И. Ленин. Сочинения, т. XXII, 2-е изд., с. 622, прим. 186, Ленин присутствовал на двух заседаниях президиума ВСНХ, на которых обсуждались эти предложения. В то время еще не было решено, доверить ли этот вопрос профсоюзам; среди обсуждавшихся проектов стоял вопрос о 'рабочих книжках". Мнение о трудовой дисциплине следовало спросить также у "капиталистов, инженеров и мастеров".

[31] Так называемые "Бюро нормирования". —Прим. ред.

[32] "Народное хозяйство", 1918, № 2, с. 38.

[33] Об этих тезисах и журнале левой оппозиции см. выше, с. 89—90.

[34] Цитировалось в: В.И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 261.

[35] Там же.

[36] Там же, т. 24, с. 369-371.

[37] Там же, т. 36, с. 261.

[38] Там же, с. 162.

[39] У Карра ошибочно переведено как "скорости" ("speed"). —Прим. ред.