Сентября 1949 года

Нашего нового учителя по арифметике зовут Николай Николаевич. По-моему, он совсем не похож на учителя арифметики. Он толстенький, круглый и весёлый. А арифметика — скучная. Мне кажется, Николай Николаевич свой предмет считает самым важным. Он вчера очень сердился на Люсю за то, что она плохо занимается арифметикой, и даже стучал пальцем по столу. Из весёлого сразу стал сердитым. «Не будешь знать арифметики — и музыки никогда не будешь знать», — говорил он ей. Когда об этом говорит Александра Георгиевна, мы ей верим, а у Николая Николаевича это получается как-то смешно. Правда, лучше было, когда по всем предметам была одна Мария Николаевна, — она никакой предмет особенно не выделяла. Хотя вот Лидия Александровна очень интересно преподаёт ботанику. И Николай Николаевич тоже интересно объясняет некоторые задачи. И быстро-быстро стучит мелом по доске — прямо как по клавишам. Я рассказывала про Николая Николаевича и про других учителей Жене — он был у нас с Софьей Дмитриевной. Женя почему-то больше всех заинтересовался Николаем Николаевичем и сказал, что у них в школе в младших классах тоже преподавал арифметику Николай Николаевич, и тоже толстенький, и что они его очень любили. Женя просил сказать фамилию, а я её забыла. Не может быть, чтобы тот самый. А Софья Дмитриевна спрашивала обо всём: как я занимаюсь по всем предметам и особенно по музыке. Она очень жалеет, что у неё Женя совсем не играет. И ещё она спрашивала о нашей новой вожатой и о прежней — о Вере. Я сказала, что наша новая вожатая заболела и мы её ещё не видели, а что прежняя была очень хорошая. Женя, по-моему, был очень доволен, что я похвалила Веру. А камней он никаких не привёз и сказал, что их экспедиция совсем не камни собирала, а исследовала почву. А для чего и как, он обещал рассказать в другой раз, потому что торопился уходить. Женя спрашивал и про Галю. Мне не хотелось ему рассказывать о концерте и о том, что мы теперь больше не дружим. И неправду говорить не хотелось. Я сказала, что Галя много занимается и мы редко видимся. Ведь это правда. А Женя не стал больше расспрашивать. Да, нехорошо получилось у нас с Галей! Она совсем перестала со мной дружить. А почему? Разве я виновата? И всё этот концерт… Сегодня я слышала, как она рассказывала Люсе, что уже дошла в концерте до второго соло и что А. С. ей поставил пять. А я как разобрала до счёта в шесть восьмых, так дальше — никак. В каждой почти строчке — и четверти, и восьмушки, и шестнадцатые, и тридцать вторые… С ума можно сойти. Ужасно трудный ритм в этом концерте! А. С. меня всё за ритм ругал. И не поставил никакой отметки. Ну когда я получу 5, как Галя? И правда, что у меня с ритмом? Музыкальное время, музыкальный счёт… Неужели и вправду арифметика тут может помочь? 14. УРОК ПО СПЕЦИАЛЬНОСТИ

Четыре раза в неделю — музыкальные занятия. Два раза — теоретические: сольфеджио — пение по нотам, чтение нот с листа, то есть без подготовки; музыкальная теория и музыкальная литература — изучение жизни и творчества композиторов, слушание их произведений и разбор их. Два раза — занятия по специальности и оркестровый класс. Марине нравится, что занятия по специальности проходят в старом здании школы — в маленьком белом доме на тихой солнечной площади. Она любит новое, светлое, огромное здание, где помещаются институт и общеобразовательная школа. Школа — внизу, училище и институт — наверху. Марина любит смотреть на студентов, взбегающих по широкой лестнице наверх, туда, где она будет, наверно, учиться, когда вырастет. Но к маленькому, старому зданию у неё какое-то особенное чувство. Ведь здесь училась когда-то её мама, могла бы учиться и бабушка, потому что старая школа на маленькой площади существует уже очень много лет. Правда, бабушка не училась там — она не училась вообще ни в какой школе. Может быть, поэтому ей так хотелось научить и свою дочь, Маринину маму, и её, Марину, всему хорошему. Бабушка рассказывала как-то, что, когда Маринина мама была девочкой, она очень хорошо пела и любила слушать всякую музыку. Придёт шарманщик во двор — и маленькая Лена бежит со всех ног послушать его незатейливую музыку, а иногда даже увяжется за ним на другой двор. Они жили в подвале, дедушка сапожничал. Бедно жили. А над ними, в первом этаже, жила девочка — Ленина ровесница. Она играла на рояле, и Лена могла часами слушать её под окном. Ей самой очень хотелось научиться так играть, но разве можно было об этом мечтать! А после революции в музыкальных школах смогли учиться все дети. Бабушка отдала свою Лену — Маринину маму — в музыкальную школу в тот год, когда ещё шла гражданская война. Это был голодный и холодный год. В школе было очень холодно. Мама рассказывала Марине, как мёрзли и даже опухали у неё руки и как больно ей бывало иногда играть. Но почему-то, вспоминая об этом, мама задумчиво улыбалась. — А какие всё-таки праздничные бывали концерты, — говорила она, — и как торжественно звучала музыка в холодном зале с замороженными окнами! И во время Отечественной войны в школе было тоже, наверно, не очень тепло. В то время Марина ещё не училась и жила в далёком Казахстане, а Алексей Степаныч был на фронте. Говорят, Вера, Маринина вожатая, в ноябре 1941 года вместе с другими комсомольцами строила оборонные рубежи под Москвой и получила потом за это медаль «За оборону Москвы». Но занятия не прекращались и тогда. А теперь у них в школе так тепло, уютно и светло… Сегодня, идя на урок, Марина думала об этом. Вчера мама разбирала свои бумаги и нашла несколько старых школьных тетрадей — нотных и в линейку. — Смотри-ка, Марина, — сказала она, — тетрадки по теории и по сольфеджио! А знаешь, кто у нас преподавал тогда сольфеджио? Елизавета Фёдоровна. — Вот, наверно, строгая была! — сказала Марина. — Ты, мама, какие отметки у неё получала? Оказалось, что мама получала отметки, каких сейчас уже не ставят: «отлично» и «хорошо». По-теперешнему — «5» и «4». В тетрадках были сделаны красным карандашом пометки: «отл.» и «хор.». Тогда были ещё оценки: «удовлетворительно» и «неудовлетворительно». Этих оценок в маминых тетрадках не было. Марина разглядывала мамины тетрадки — они немного пожелтели, но были очень аккуратные. А мама рассказывала ей, как она училась. И вот сегодня Марина подходила к старой школе со странным чувством. Она шла как будто и в свою и в мамину школу и старалась представить себе маму с нотной папкой в руках, в коротком пальтишке, подходящую к школьным дверям. Переходя тихую площадь, Марина ускорила шаги. Вот она, их маленькая школа. Дворик — весь в пятнах осеннего солнца. Над дверью блестит дощечка с золотой надписью: «Музыкальная школа». Дощечка, наверно, новая, а дверь та же — мамина. Вот по этой приёмной шла мама с нотной папкой. Вот в эту дверь… Только тогда тут был, наверно, фортепианный класс, а сейчас — скрипичный. Марина тихонько открыла дверь своего класса и, поздоровавшись с Алексеем Степанычем, пробралась за рояль. Все ученики собираются вместе в скрипичном классе не часто: в начале года и в конце; а в середине года — на репетициях, на собраниях и перед концертами. В будничный, школьный день у каждого — своё время. Но Алексей Степаныч бывает доволен, когда его ученики слушают, как он занимается с их товарищами. Марина часто слушала, как Алексей Степаныч занимался с Галей или с Мишей. Интересно, и можно кое-чему научиться. Но сейчас в классе — новенькие, малыши. Маленькая девочка со стриженными по-мальчишечьи волосами и маленький мальчик с удивлёнными глазами и светлыми, кудрявыми, как у девочки, волосами сидят в ожидании урока на низких, с подрезанными ножками стульях. У каждого в руках скрипка: совсем маленькая, четвертушка, — у девочки, а у мальчика так и вовсе восьмушка — совсем игрушечная скрипочка. В классе тихо. Алексей Степаныч что-то пишет в журнале. Он сидит за массивным столом, на котором лежат стопки нот. Над столом — большой портрет Елены Фёдоровны, основательницы школы. Школа была основана молодыми музыкантшами-сестрами много лет назад. Руководила маленькой в то время школой старшая из сестёр — Елена Фёдоровна. Марина смотрит на её портрет. Спокойное лицо в ореоле пышных седых волос внимательно и словно вслушиваясь смотрит с портрета. Длинная тонкая кисть руки лежит на клавиатуре рояля. Марина знает: так, у рояля, рисовали раньше только больших, настоящих пианистов, пианистов-профессионалов. Об этом рассказывала преподавательница музыкальной литературы Нина Алексеевна. Марина знает, что вся жизнь Елены Фёдоровны посвящена любимому делу — музыке. В школе рассказывают, как в военные годы, в лютые морозы Елена Фёдоровна сама ездила с бригадой учеников своей школы в подшефный госпиталь. И сейчас она руководит всем огромным, широко разросшимся за полвека делом — институтом, училищем и школой. А сколько поколений музыкантов вырастила их школа! Не все, конечно, становились профессиональными музыкантами. Вот, например, её мама — она ведь не стала музыкантом. Она стала инженером на большой фабрике и очень увлекается своей работой — всё время придумывает, как её улучшить. Но мама говорит, что музыка ей очень много дала в жизни, что она совсем по-другому слушает теперь музыку, по-настоящему слушает и понимает. Марина огляделась: да, наверно, в этом самом классе занималась мама. Это самый хороший класс во всей школе — большой, удобный. Маленькая девочка быстро взглянула на Марину, и Марина улыбнулась ей. Какие малыши! Интересно, что они уже умеют? — Ну, студенты, — сказал Алексей Степаныч, поднимая голову от журнала, — прошу сюда! Малыши переглядываются, встают со стульев и идут к столу. Они несут свои скрипочки, девочка — неуклюже, как-то «вниз головой», а мальчик — прижимая к себе свою новую игрушку. — Выучили ноты? — спрашивает Алексей Степаныч строго. Малыши молча кивают головами. — Хорошо, сейчас проверим. А части скрипки запомнили? Ну-ка ты, Саша, скажи мне, что это у тебя в руках? — Скрипка, — шепчет Саша, глядя на свою крохотную скрипочку. — Правильно, скрипка. А это что? — спрашивает Алексей Степаныч, указывая на Сашин смычок. Саша молчит. Девочка нетерпеливо переступает на месте. — Я знаю! — наконец не выдерживает она. — Это палка. — Так, очень хорошо, палка, — серьёзно говорит Алексей Степаныч. — А это что? — показывает он на винт у основания смычка. — Это вертелка, — радостно говорит девочка. — Допустим. А вот внутри скрипки что такое? — Палочка, — осмелев, шепчет мальчик. — Ну, вот и выяснили, — говорит серьёзно Алексей Степаныч, глядя на Марину, которая с трудом удерживается от смеха, — что скрипка со смычком состоит из палки, палочки и вертелки. А теперь, друзья мои, слушайте и смотрите внимательно. Я повторю то, что рассказывал вам в прошлый раз. Вот это — нижняя дека… — Алексей Степаныч берёт у Саши из рук его скрипочку, перевёртывает и показывает малышам её блестящее, лакированное дно. — Запомнили? Нижняя дека. Повторите. И малыши старательно повторяют: девочка — громко, а Саша — едва шевеля губами. — А это — верхняя дека. — И Алексей Степаныч снова перевёртывает скрипку и показывает малышам её верхнюю дощечку. — А что это натянуто на скрипке?.. Правильно, струны. Молодец, Оля. А это что за дощечка?.. Подставка под струнами. А это что за вырезы, похожие на буквы? Это «эфы». Ну, повторим. А вот это что? Ну-ка, Саша? — Смычок, — шепчет Саша. — Ну, молодец! А на смычке что? — Волосики. — Допустим. А правильнее будет сказать — волос… Вот, друзья мои, к следующему разу вам надо знать свою скрипку. А то не буду учить играть. Ну, а теперь будем повторять ноты… Дверь класса приоткрывается. — Алексей Степаныч, можно вас на минутку? — зовёт кто-то. Алексей Степаныч выходит из класса. Марина сейчас же выбирается из-за, рояля и бежит к малышам. Ей хотелось бы пошалить с толстенькой Олей и погладить по светлой головёнке Сашу, но она догадывается, что оба они не выучили ещё ни одной ноты, и спешно начинает проверять их. — На какой линейке пишется нота ми? — спрашивает она строго, подражая Алексею Степанычу. — Я знаю! — торопливо говорит мальчик. — На второй. С Мариной он чувствует себя смелее и доверчиво кладёт ей на руку свою ручку. — Ай-ай-ай, — качает головой Марина, — разве на второй? Ну-ка ты, Оля, скажи! — Под первой! — кричит Оля. — На первой линейке, — поправляет Марина. — На первой линейке, — хором повторяют малыши. И Марина чувствует себя настоящей учительницей, но дверь открывается и входит Алексей Степаныч. — Ну-ка, ну-ка, продолжай урок! — говорит он Марине. И Марина, конфузясь, даёт свой первый в жизни урок. Алексей Степаныч велит ей даже поводить Сашиной рукой по струнам. Маленькая, детская рука с зажатым в пальчиках смычком доверчиво следует за Марининой рукой, и Марина испытывает вдруг такое чувство ответственности за это первое движение детской руки! Саша тянет какую-то немыслимую скрипучую ноту, а Марина с гордостью смотрит на Алексея Степаныча. — Ну что же, хорошо, Марина, — говорит Алексей Степаныч. — За урок со студентами ставлю тебе пять. А вот сейчас посмотрим, на какую отметку ты сама мне сегодня сыграешь. И Марина снова становится ученицей. Она открывает футляр и канифолит смычок, а Алексей Степаныч заканчивает урок с малышами. — Ну что, к следующему уроку выучите ноты? — спрашивает он. — Выучим, Алексей Степаныч, мы всё выучим! — уверенно отвечает девочка. Малыши выходят из класса — и сейчас же за дверью слышится Олин смех и топот её толстых ножек по коридору. — Этюды, — говорит Алексей Степаныч, открывая классный журнал. — Не играла? Почему? Я не задавал?.. Э-э, Марина, пора уже быть большой! Смотри, уже других учишь, а ещё не можешь понять, как надо учиться самой. Если я в прошлый раз не написал в дневнике этюды — разве это значит, что их не надо играть? Пора уже быть немного самостоятельнее. Этюды и гаммы, Марина, а также всевозможные упражнения играются ежедневно, независимо ни от какой концертной программы. Без упражнений, без труда — нет техники, нет звука, без упражнений — нет музыки. И Марина начинает играть трудный, в двойных нотах, этюд. — Фальшиво, — говорит Алексей Степаныч. — Ты знаешь, Марина, что такое для скрипача двойные ноты? Ведь это совсем новая, большая область, в которую мы с тобой вступили. Ведь это целая революция для тебя, в твоей учёбе, а ты так легкомысленно к этому относишься! Ну-ка, ещё раз сначала. Весь урок Алексей Степаныч занимался с Мариной двойными нотами, этюдами, упражнениями и гаммами. Концерта он так и не спросил и поставил ей в журнале четвёрку. А Марина-то думала! Она все эти дни усердно, даже вдохновенно, как ей казалось, занималась концертом. Она играла его полным звуком, с оттенками и мечтала получить пять. Ведь Галя же получает за концерт пятёрки! И только тогда, когда Марина уже складывала ноты, Алексей Степаныч спросил: — Ну, а как дела с концертом? Наизусть выучила? А двойные ноты как? Чисто? Посмотрим в следующий раз. Этюды у тебя не очень хорошо пока. — Алексей Степаныч, — жалобно сказала Марина, — ведь я одним концертом занималась! — Вот потому-то я у тебя его и не спросил, — загадочно ответил Алексей Степаныч, погружаясь в свой журнал. 15. ДЕВОЧКИ СО СКРИПКАМИ

Марина вышла из класса хмурая. Не очень-то приятно получать четвёрки — особенно после прошлогодних пятёрок! В приёмной её встретил гул весёлых голосов — это четвёртые, пятые и шестые классы струнного отдела собирались на оркестровые занятия. Тут были скрипачи, виолончелисты, альтисты. Виолончелисты — всё больше мальчики, а среди скрипачей больше девочек. Так стало в последние годы. Марина слышала, что раньше, до революции, женщин-скрипачей почти не было. У них в школьной библиотеке есть книга, в которой очень смешно, старинным языком, написано о женщинах-музыкантах. Там есть такое обращение к мужчинам-музыкантам: «Оставьте женщинам хоть рояль — ведь у вас есть и виолончель и чудная скрипка». Это выражение Марина хорошо запомнила, когда Вера читала им вслух: «чудная скрипка». А теперь вот чудная скрипка в руках у тысяч девочек. И женщины-скрипачки есть уже и в оркестре Большого театра — Марина сама видела, — и в Государственном симфоническом, и во всех других. И на Международном фестивале одну из премий получила недавно совсем молоденькая грузинская скрипачка. Её даже зовут очень похоже на Марину — Маринэ. И в их маленьком, школьном оркестре сколько девочек-скрипачек! Вот Ася Балабан — высокая девочка с длинной тёмной косой, вот Маринина соседка по парте — Мая, вот маленькая Шура из четвёртого класса — тоже ученица Алексея Степаныча, вот Светлана Новикова, Люся, а вот и Галя. Стоит у окна и смотрит куда-то. Марине видно сбоку её лицо — очень серьёзное, со строгими чертами. Ей хочется подойти к Гале и сказать что-нибудь простое, например: «Здравствуй, Галка! Что нового?» Но она вспоминает о полученной только что четвёрке, и ей вдруг делается обидно: ведь Галя получает одни пятёрки! Марина гордо отворачивается и идёт в зал. Она не видит, что Галя обернулась и внимательно и грустно смотрит ей вслед. 16. ПЕРВЫЕ, ВТОРЫЕ И ТРЕТЬИ

— Давайте устанавливать пюпитры! — кричит Марина и первая тянет в центр зала пюпитр из горки, сложенной в углу. — А знаешь, Марина, кто у нас будет в этом году дирижёром? — говорит Мая. — Наш завуч, Семён Ильич. — Да что ты! — Марина со стуком поставила на пол пюпитр и посмотрела на Маю. — Да-да, — подскочила к ним Люся, — у него уж не отвертишься от занятий, уж он нам покажет! — Люся, как ты разговариваешь! — рассердилась Мая. — А как особенно я говорю? Девочки, разве не правда, что Семён Ильич ужас какой строгий? Подбежала Шура: — А вы видали расписание, кому где сидеть? Я — в третьих скрипках! — Где? Где? — закричало несколько голосов. Марина вместе с другими побежала к расписанию, висевшему на стене, у входа в зал. — «Начало оркестровых занятий — семнадцатого сентября», — важно читал Лёва Бондарин, — значит, сегодня. «Первые скрипки: Ася Балабан, Гриша Никольский, Галя Бармина…» Марина невольно оглянулась на Галю. Вот она будет рада! Ведь играть в первых скрипках — большая честь, пусть даже в их маленьком, школьном оркестре. Галя стояла рядом с Люсей, и Люся с хохотом пожимала ей руку: — Поздравляю, поздравляю! Увидев, что на них смотрит Марина, Галя нахмурилась и отошла от Люси. Марина, глядя на них, пропустила несколько фамилий и так и не поняла, в каких же скрипках она сама. Лёва читал уже список альтистов и виолончелистов. Когда он кончил, Марина пробралась поближе к списку. Ни в первых, ни в третьих её не было… Вот она где — во вторых! Серёдка наполовинку. Немножко обидно. «Ну да ладно, в будущем году буду в первых», — подумала Марина. — К пюпитрам! — раздался вдруг над самым ухом Марины деланный бас Мити Каневского, изображавшего в эту минуту дирижёра. Марина обернулась и увидела, что в залу входит их завуч, Семён Ильич. Марина побежала вслед за ним. 17. НОВЫЙ ДИРИЖЁР

Пюпитры, или пульты, — низенькие подставки с наклонными дощечками для нот — были расставлены полукругом. В центре стоял дирижёрский пульт. Ребята торопливо рассаживались по указанию дирижёра. Марина, сидевшая в прошлом году с Галей, сидела теперь за одним пультом с Маей. Когда все уселись, Семён Ильич внимательно оглядел своих маленьких оркестрантов. Новички, впервые пришедшие на оркестровые занятия, явно волновались, «старички» поглядывали на них покровительственно и шушукались, и все были очень оживлены — ребята любили свой оркестр. Семён Ильич постучал палочкой по дирижёрскому пульту. — Внимание! — сказал он. — Мы начинаем наши оркестровые занятия. Мне незачем долго объяснять вам, большим уже детям, какое огромное значение имеет для вас, будущих музыкантов, оркестровая подготовка. Бывали случаи, когда хорошие скрипачи, не привыкшие к оркестру, попадая в оркестр, терялись и не могли играть. — А мы и не собираемся быть оркестрантами! — недовольно пробурчала Люся. Хотя она сказала это очень тихо, Семён Ильич услышал её. — Ты хочешь сказать, что многие из вас будут солистами? — сказал он. — Очень возможно. Солистов у нас с каждым годом делается всё больше и больше. Недаром наши скрипачи часто занимают первые места на международных конкурсах. Семён Ильич поглядел на ребят и добавил: — И, как говорилось в старину, плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Но разве это не интересно, не увлекательно — играть в оркестре?.. — Большого театра! — не выдержав, подсказала Марина. Ученики засмеялись. Семён Ильич постучал палочкой по пульту: — Тихо! Да, конечно, в оркестре Большого театра или в Государственном симфоническом. Но есть ещё много других прекрасных оркестров. А ещё, может быть, интереснее самому организовать новый оркестр — в большом колхозе, например, или на новостройке… Семён Ильич внимательно смотрит на своих маленьких оркестрантов и говорит: — А ещё я хотел бы напомнить вам о том, что маленький Глинка в детстве играл — конечно, по собственной охоте — в оркестре своего дяди. — Какую скрипку? — спросила Мая. — Вторую… А теперь давайте выберем старосту и его помощника — хранителя нот, и начнём занятия. Старосту и его помощника решили выбрать из учеников пятого класса. — Пятый класс — это наша золотая середина, — сказал Семён Ильич. Старостой сначала хотели выбрать самого солидного из виолончелистов — серьёзного Лёву Бондарина. Но Семён Ильич предложил выбрать Каневского. Все сначала очень удивились, а потом эта мысль понравилась. — Митю! Каневского! — закричали сразу несколько голосов. Сам Митя удивился, кажется, больше всех, но, видимо, был польщён и церемонно раскланялся, когда все руки с зажатыми в них смычками поднялись за него. — Вот попробуй теперь пропустить занятия! — удовлетворённо заметила Мая. — Да, наверно, Семён Ильич его потому и предложил, — догадалась Марина. Помощником старосты выбрали Галю. Марина громче всех выкрикнула её имя, ей было приятно называть его вслух. Семён Ильич передал Гале стопку переписанных от руки нотных листков. Галя обошла всех и на каждый пульт положила один нотный листок. — Нам почётче! — не удержавшись, сказала Марина, когда Галя подошла к их пюпитру. Марина была близорукая и всегда немного щурилась, глядя в ноты. — Я знаю, — сказала Галя сдержанно и положила на пюпитр очень чётко написанный нотный листок. Марина взглянула: Чайковский, «Красная Шапочка». Ого, Чайковский! Дирижёр постучал палочкой: — Внимание! Начинаем! Так как у нас сегодня довольно много новичков — к нам впервые пришли ученики четвёртого и даже третьего класса, — то я объясню основные дирижёрские жесты. Семён Ильич кратко повторил оркестровую азбуку. Марина это знала с прошлого года и слушала не очень внимательно. Да, она знает — при взмахе палочки в их сторону надо начинать. А при таком вот сдерживающем движении опущенных рук надо играть очень тихо. И так далее. — У всех настроены инструменты? — спросил Семён Ильич. — Кто ещё не умеет настраивать, подойдите ко мне. Ученики помладше, а также самые ленивые — в том числе, конечно, и Люся, отметила Марина, — потянулись к дирижёрскому пульту. — Всё-таки больше времени проканителимся! — шепнула Люся, проходя мимо Марины. Марина отвернулась. Она и раньше недолюбливала Люсю, хотя и смеялась часто над её выходками и остротами, но теперь, после того как Люся подружилась с Галей — «переманила» её, как думала Марина, — Люся стала ей совсем неприятна. Хорошо хоть, что в оркестре Галя сидит не с Люсей — ведь Люся в третьих скрипках! А всё из-за своей лени. Потому что из пятого класса, кроме неё, никого нет в третьих скрипках. Остальные — все новички. Маленькая Шура вихрем пронеслась к дирижёрскому пульту со своей скрипкой-половинкой. — Семён Ильич, ре спустилось! — звонко закричала она. — Подожди минутку, — ответил тот. — Видишь, ещё несколько человек на очереди. — Давай я попробую, — сказала Марина. Ей было приятно, что она уже умеет сама настраивать свою скрипку и даже может помочь другим. Она настроила Шуре скрипку, сверила её со своей. — Всё? — спросил Семён Ильич. — Приготовиться! Начали! — И он взмахнул дирижёрской палочкой. Оркестр заиграл. Громко, решительно и вразброд. Кто-то громко сфальшивил; кто-то, не разобравшись, просто замолчал после первого такта. Новички испуганно смотрели в ноты. Семён Ильич опустил палочку и зажал уши: — Кто в лес, кто по дрова! — Семён Ильич, трудно сразу! — пожаловался кто-то из новичков. — Мы бы лучше дома разобрали ноты. — Ну нет, так из вас никогда не выйдет оркестрантов! Надо с самого начала приучаться читать ноты с листа. Ну-ка, ещё раз, смелее! Глядите в ноты, глядите на меня и слушайте соседа! — И дирижёр снова взмахнул палочкой. В этот раз получилось немного стройнее. «Он нас, как щенят, в воду бросает, — подумала Марина. — Мы побарахтаемся и научимся плавать». — Ну, ясно: кое-кто просто испугался, — сказал Семён Ильич. — А ты почему не играла? Люся Сомова, я тебя спрашиваю. Люся опустила голову и молчала. — Ты думала, я не замечу? Ну нет, дорогая, я вижу и слышу всех. Изволь играть и не прячься за своего соседа… Сейчас оставим «Красную Шапочку» и будем играть гаммы. Сомова, ты что, недовольна? Однако Чайковского ты тоже не играла. — Семён Ильич, я плохо вижу… — протянула Люся. — Если плохо видишь, нужны очки. Вообще, дети, все, кто плохо видит, — завтра же к школьному врачу на проверку!.. Играем гамму соль мажор. Всё остальное время Семён Ильич занимался со своим оркестром гаммами. Закончив урок, он напомнил о том, что посещение оркестрового класса обязательно, взял собранные Галей ноты и ушёл в учительскую. — Вот так оркестр! — закричала Люся, как только он ушёл. — Гаммки мы и в классе и дома играем. — Ну, уж ты-то молчала бы! — рассердилась Марина. — Ах, Петрова мне делает замечание! Девочки, а что я знаю!.. Мне бабушка соседская рассказывала. Несколько девочек подошли к ней. — Вчера ночью, — таинственным голосом начала Люся, — одна женщина шла по улице. Вдруг видит — идёт кто-то в белом и говорит… — Опять глупости! — сказала Мая. — Вот уж всегда ерунду рассказываешь! — Как хотите, могу и не рассказывать… — обиженно протянула Люся. Она отошла к окну — и за ней несколько девочек. «Какие она странные вещи всегда рассказывает!» — подумала Марина. По правде говоря, ей хотелось послушать. Люсины истории были неправдоподобные, но интересные. Даже сердце замирает, когда их слушаешь. — Знаешь, Марина, — сказала Мая, — я бы о Люсе поставила вопрос на сборе. Зачем она такие глупости рассказывает? И лениться стала невозможно. А ведь какая способная! Семён Ильич — я слышала — кому-то говорил, что у неё абсолютный слух и замечательная память. — Да у нас ещё и выборов не было, — сказала Марина. — Скоро будут. Знаешь, надо с самого начала года поставить о ней вопрос. — Прошу прекратить разговоры и разбирать пюпитры! — закричал Митя Каневский: он вспомнил о своих обязанностях старосты. 18. ИЗ ДНЕВНИКА МАРИНЫ