Глава 13. Нет более трудного объекта для стрижки, чем большой, старый морщинистый баран

Нет более трудного объекта для стрижки, чем большой, старый морщинистый баран.

Эмма Дарлингтон Хотчкис «Йоркширские советы по домоводству и рецепты»

Леонард Эйсгарт, младший брат отца Стюарта, родился позже своего старшего брата всего на полтора года, и для мужчины в возрасте пятидесяти шести выглядел вполне привлекательно, по крайней мере под определенным углом зрения. Он был высок, гибок, имел роскошную, с седыми прядями шевелюру, низкий лоб, широкие скулы и раздвоенный подбородок с ямочкой — фамильная черта. Его темные волосы и темные глаза ясно указывали на семейное родство Стюарта Эйсгарта с его дядей. Ирония природы.

Впрочем, на этом сходство дяди и племянника заканчивалось. У дяди в отличие от племянника имелось несколько отвислое брюшко, так что, когда он расстегнул сюртук, между жилетом и брюками показалась полоска рубашки — брюки он застегивал под животом; пояс на брюках должен был быть дюймов на пять пошире, чтобы брюки сходились там, где у человека должна быть талия.

Но, помимо слишком узкого пояса на брюках, остальные детали туалета Леонарда были в идеальном порядке. То же касалось и самого дома. Стюарту, во всяком случае, обстановка его дома показалась весьма занимательной. Собственно, это был не дом, а музей достижений Леонарда Эйсгарта. Напоказ были выставлены все его «награды» с тех пор, как ему исполнилось двенадцать. Ленточка за отличие в прыжках, упоминание в светской хронике — все сколько‑нибудь значительное, любовно помещенное в рамки, висело по стенам. Если жена рыцаря королевства писала ему благодарственное письмо за то, что он пришел на похороны, он помещал его в рамку. Так, словно его личная значимость набирала вес, фунт за фунтом, по мере скопления всех этих письменных и материальных свидетельств.

Стюарт поздоровался с ним с суховатой вежливостью.

— Добрый вечер.

Леонард сидел за столиком у окна в ресторане на втором этаже «Карлайла». Ресторан назывался «Тоска». Был ранний вечер.

— Для тебя, возможно, и добрый, — ответил Леонард, — а я считаю, что погода оставляет желать лучшего. Кроме того, ты на три минуты опоздал.

Да, в этом был весь Леонард. Ему никогда никто не мог угодить. Даже погода.

Стюарт сел за стол, приготовившись насладиться едой, раз уж компания не могла его порадовать. Все, что ему оставалось делать, — это гадать, что принесет ему этот вечер.

Подошел официант и принял у них заказ. Леонард заказал ростбиф, Стюарт — перепелиные грудки. Принесли шампанское и русской икры на закуску, фрикасе и тосты.

— Ты все еще ешь рыбьи яйца? — пренебрежительно взглянув на икру, спросил Леонард. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на Стюарта, его подбородок произвел то же движение, что и живот: битва между его недавно отпущенной бородкой и воротничком обнаружила полоску плоти над шейным платком.

— Да. Так почему же мы сегодня вместе обедаем, Стюарт? Мы ведь не любим друг друга.

— Из‑за статуэтки. Ты ее еще не продал?

— У меня нет твоей проклятой статуэтки. Я тебе много раз говорил.

— Я нашел провенанс.

— Это что еще такое?

— Это отчет о продажах и покупках за последние двести лет, нечто вроде сертификата, удостоверяющего подлинность вещи. Провенанс существенно повышает стоимость вещи.

Леонард пожал плечами, но теперь, лакомясь супом, который им только что принесли, он посматривал на Стюарта с новым интересом.

Стюарт решил, что Леонард пытался ее продать, но столкнулся с трудностями. Собственно, Стюарт и Эмма именно на это и рассчитывали. Коллекционеры, способные выложить за вещь большие деньги, оказались более подкованными в своем деле, чем Леонард в воровстве.

Стюарт отодвинул суп, чтобы доесть икру.

— Я собираюсь предложить тебе сделку, от которой мы оба выиграем.

Леонард надменно поморщился.

— В последний раз ты утверждал, что не намерен продавать эту вещь из‑за каких‑то сентиментальных чувств к троллю.

— Извини, не понял.

— К твоей матери.

Стюарт опустил глаза и разрядил свой гнев на кусочке поджаренного хлеба, разломив его с усилием. Насколько было известно Стюарту, у Леонарда никогда не хватало духу сказать Анне Эйсгарт в лицо что‑то гадкое. Стюарт попытался не реагировать на такую мразь, как Леонард, обижаться бессмысленно. Однако выражение лица, должно быть, его выдало.

— А ты ведь кипятишься, старина, — сказал Леонард.

— Оскорбляй мать кого‑нибудь другого.

Раздраженно, как будто на этот счет у них были принципиальные разногласия, Леонард произнес:

— Ты ведь не хочешь мне сказать, что она не была самым уродливым созданием из передвигающихся на двух ногах?

Стюарт замер. Он смотрел Леонарду в глаза не отрываясь.

— Она была много чем. И уродство — не то, что приходит мне на ум. Она была доброй. Мягкой. Она никогда не говорила ни о ком дурно. Ни в глаза, ни за глаза. И она никому в жизни не причинила зла. — Стюарт опустил глаза, рассеянно выкладывая жемчужно‑серую икру горкой. — Ей не хотелось набивать себе цену, не хотелось никому причинять боль, даже в отместку. И это нежелание было причиной того, что над ней измывались все кому не лень.

Леонард нахмурился. Он выглядел растерянным, как будто Стюарт задал ему неразрешимую задачу. И тут он засмеялся и по‑дружески хлопнул Стюарта по плечу.

— У вас с ней ничего общего. Никто бы и представить не мог, что ты ее сын, — сказал Леонард словно в утешение.

— Честно говоря, именно матери я предпочитаю отдавать предпочтение, — пробормотал Стюарт, но Леонард его уже не слышал. Он подзывал официанта. Хотел что‑то еще заказать.

Стюарт заерзал на стуле, потом спросил:

— Извини, я не на твоей ноге стою?

— Нет. — Леонард удивленно посмотрел на Стюарта и приподнял скатерть, заглядывая под стол.

Леонард первым заметил синий, расшитый бисером дамский ридикюль и пододвинул его к себе ногой.

— Похоже на дамскую сумочку. — Он без колебаний открыл ее.

Стюарт отвел глаза и отхлебнул шампанского. Леонард не должен заметить его радости.

Между тем Леонард стал раскладывать на столе содержимое дамской сумочки. Там было восемь шиллингов и восемь банкнот по пятьдесят фунтов, серебряная шкатулка для визиток и в ней штук двенадцать карточек со следующей информацией: леди Эмма Хартли, оценщик произведений изящных искусств, представительница страхового консорциума. Ценные коллекции, Нью‑Йорк, Париж, Лондон. В сумочке также лежали: телеграмма на имя леди Хартли, вырезка из французской газеты, на которой была изображена женщина, закрывающая лицо рукой от фотографов. Заголовок гласил: «Lady Hartley, la veuve du chevalier anglais, Sir Arthur Hartley».

Леонард протянул племяннику статью, чтобы тот перевел.

— Она вдова английского аристократа, — сказал Стюарт, читая газету. — В статье говорится, что дама в настоящее время ведет розыск украденных произведений искусства и принимает меры к тому, чтобы вернуть их владельцам, и картина Рубенса, висящая в одном из залов Лувра у нее за спиной, — лишь одно из полотен, найденных и возвращенных ею за последний год. — Стюарт взглянул на дядю. — Ты можешь себе представить, что эта леди Хартли здесь остановилась?

— Может, и остановилась. А может, просто обедала здесь и оставила сумочку. — Он продолжал копаться в ридикюле.

— «Благослови тебя Бог», — подумал Стюарт.

— Вот! — с триумфом произнес Леонард, доставая ключи. — Уверен, что это ключ к одному из номеров. Видишь, на самом верху выбита тройка.

Стюарт выгнул бровь.

— Ты думаешь, мы могли бы заглянуть? Я ни разу не бывал в здешних апартаментах.

Леонард поджал губы.

— Мы должны вернуть даме сумочку немедленно. Она, наверное, с ума сходит от беспокойства.

— А как насчет ужина?

— Побыстрее его закончим. — Богатая симпатичная женщина, потерявшая сумочку, была Леонарду куда интереснее нудного племянника.

Леонард быстро расправился с ростбифом, орудуя вилкой так, чтобы племянник понял — надо поторапливаться. Все оставшееся время за столом он не мог говорить ни о чем другом, кроме того, как эта дама может выглядеть в жизни и насколько она должна быть благодарна тем, кто вернет ей имущество.

Леонард ставил себя выше светских условностей. То, что мужчина не может по правилам хорошего тона явиться к даме без приглашения, его не волновало.

— Представляешь, как она обрадуется, когда нас увидит? — говорил Леонард, когда они поднимались в лифте.

Хорошенькая миссис Хотчкис — леди Хартли — весьма удивила Стюарта тем, что совершенно не выглядела взволнованной.

Она приоткрыла дверь и раздраженно спросила:

— Чего вы хотите?

Леонард деликатно покашлял.

— Мы, так сказать...

— Если вы из газеты, то сказать мне вам нечего. Убирайтесь.

— Нет, мы не из газеты, — быстро сказал Стюарт. — Мы нашли вашу сумочку.

Щель раскрылась чуть пошире.

— Что? Мою сумочку? Вы шутите!

Тут вступил Леонард.

— Мы определенно не шутим. Это ваше?

Эмма настежь распахнула дверь, и ее красивые синие глаза так же широко распахнулись. Стюарт сам впервые видел интерьер ее номера, заглядывая ей через плечо.

— Пожалуйста, заходите.

Эмма довольно мило устроилась. Шаль, что Стюарт купил ей вчера, была небрежно брошена на спинку кресла, стоявшего в эркере. Дорожные сундуки куда‑то исчезли, и номер выглядел весьма опрятно. На кровати была разложена ночная рубашка, на коврике у кровати — тапочки. Создавалось впечатление, что дама готовилась ко сну.

На письменном столе лежали три скрученных холста. Стюарт горел от нетерпения.

Леонард никаких картин не заметил. Он вошел и спросил:

— Вы, конечно, можете опознать эту сумочку?

«Вполне вежливо и резонно», — отметила про себя Эмма.

— Да. Там должны быть мои визитки. Я — Эмма Хартли. Агент страховой компании и оценщица. Там еще есть кошелек и в нем немного мелочи и около трехсот или четырехсот фунтов в крупных купюрах. — Она нахмурилась. — И еще телеграмма, которую я не успела прочесть. — Затем она состроила недовольную гримасу. — И еще вырезка из газеты. Эти репортеры не дают мне покоя с тех пор, как я отыскала Рубенса в каморке лифтера.

— Сумочка, безусловно, ваша, — сказал Леонард, протягивая даме ридикюль.

Небрежно бросив сумочку на кушетку, она подошла к буфету и открыла его.

— Господа, не хотите ли немного бренди? Угощайтесь, а я пока прочту телеграмму. Вы не представляете, от каких проблем вы меня избавили. — Между тем Эмма достала бокалы и бренди — дорогой французский коньяк, который Стюарт купил ей сегодня утром. — Я вам так обязана. Угощайтесь. — Она поставила поднос с тремя бокалами на журнальный столик, а сама взяла ридикюль. Открыв его, она сказала: — Позвольте мне вам заплатить. — Она перевела взгляд с одного мужчины на другого. — Пятьдесят фунтов каждому?

Стюарт быстро помахал рукой.

— Нет, ни в коем случае. Нам было приятно сделать это для вас.

Леонард на минуту лишился дара речи, но вскоре опомнился и, рассматривая коньяк на просвет, сказал, любуясь янтарной солнечной жидкостью:

— Нас вполне устроит немного бренди.

Тогда она подняла свой бокал и улыбнулась так лучезарно, что Стюарт даже растерялся.

— За галантность, — сказала она. — Пока есть на свете джентльмены, она не умрет.

Леонард покраснел, прочистил горло. Стюарт не мог отвести от нее глаз. Потом он все же сумел скосить глаза на свернутые холсты. Он был совершенно искренне смят и растоптан. Эмма играла так естественно, что это его пугало.

— Не могу передать, как я вам обязана, — продолжала Эмма. — Я так расстроилась из‑за пропажи. А теперь, если вы позволите, я прочту телеграмму. — Эмма развернула телеграмму, пробежала строчки глазами и широко улыбнулась. Она посмотрела на них со счастливым выражением лица. — Трое, — сказала она. — Три покупателя. Господи, славный сегодня выдался вечер! — Она улыбаласьтак, что у Стюарта все внутри переворачивалось, ему больно было даже представить, что его дядя будет иметь с ней дело, хотя прекрасно понимал, что все так и должно случиться, если пойдет как надо. — Что ж, если вы не хотите взять деньги, позвольте мне отблагодарить вас по‑другому.

Леонард навострил уши.

Она помолчала, потирая мочку уха. Изящный и женственный жест глубокой задумчивости — она словно советовалась с внутренним голосом, справлялась, можно ли этим людям доверять. В итоге она сказала прямо, без обиняков:

— Видите ли, я веду маленький личный бизнес, который могу назвать весьма прибыльным. Предположим, я могла бы сделать для вас достаточно хорошие деньги, гораздо больше, чем пятьдесят фунтов, за двадцать четыре часа. Вам это не будет стоить ничего.

— Я весь внимание, — сказал Леонард, глядя на нее поверх ободка бокала.

— Хорошо. — Эмма несколько манерно указала на письменный стол. Впрочем, жест ее не был лишен изящества. — Вот там. Нет, позвольте я вам сама покажу. — Она подошла и развернула холст. — Вы видите?

Стюарт и Леонард дружно уставились на копию, сделанную рыжеволосым Бейли‑младшим с картины Рембрандта «Христос у колонны».

— Это подделка, — весело сказала она и попросила их подойти поближе. Смотрите. — Она выдвинула ящик стола и достала оттуда какие‑то бумаги. — А это провенанс.

Леонард поморщился как от боли, услышав это слово, а Эмма между тем продолжала:

— Здесь счета, отчеты о продаже, письма, контракты об участии в выставках, брошюры, некоторые новые, некоторые выпущенные уже довольно давно, любые документы, имеющие отношение к истории картины, которые доказывают, что она — они, — Эмма засмеялась, — подлинные. Но это тоже подделка.

Леонард нахмурился.

— Я полагал, что вы официально признанный эксперт по картинам.

— Я и есть официально признанный эксперт, и я работаю, кстати, на компанию «Ллойд» среди прочих. Я вполне респектабельная персона. Но несколько моих менее крупных компаний ведут дело на стороне, и так, что все остаются счастливы. Смотрите, как это делается. Страховая компания — это ключ. Во‑первых, в любой страховой компании имеются списки постоянных клиентов‑фанатиков, которые покупают очень дорогие произведения и не стоят за ценой. Я знакомлюсь с такими людьми, приглашаю их на ужин. Это просто часть моей работы, делается это, в основном чтобы укрепить деловое сотрудничество. В процессе более близкого знакомства с этими людьми я выясняю, кто из них не побрезгует приобретением произведений искусства, которые нельзя получить легально. Во‑вторых, охранники в музеях часто работают под страховыми компаниями. Когда одна из моих мелких компаний узнает, что тот или иной охранник готов ненадолго вынести то или иное произведение за определенную мзду, тогда — вот тогда на сцене появляюсь я.

Я ужинаю и пью вино с людьми, которые, возможно, страсть как хотят заполучить работу мастера, принадлежащую тому или иному музею. Я пытаюсь измерить степень интереса потенциального клиента, и если вижу, что в глазах загорается огонь, и делаю вывод, что для этого человека картина — сосредоточие всех желаний, я начинаю действовать. Из музея благодаря охраннику произведение исчезает на час или два — достаточно, чтобы газеты подняли шум. Но клиент теперь знает, что «обмен» произошел. «Подделка» заменила подлинник, который теперь уже на пути к нему. И я — благодаря своему «необычайному детективному таланту» — нахожу работу в каком‑нибудь подсобном помещении музея. Или, как в прошлый раз, на почте, в уже запакованном виде и готовую к отправке на какой‑нибудь «почтовый ящик», где эту картину уже никто и никогда бы не нашел.

Произведение искусства возвращается музею. Страховой компании не только не приходится платить, они выглядят героями, потому что нашли шедевр. Я объясняю покупателю, что никто не будет проверять аутентичность музейного произведения, потому что они нашли то, что ожидали найти, но, если кто‑то будет настаивать на экспертизе о подлинности, я все организую как надо. Тем временем оценщик страховой компании спокойно уверяет клиента, что его картина и провенанс к ней подлинные, и тот платит за это произведение целое состояние: из рук в руки. Обычно мне удается сделать две или три копии и продать «украденную» работу два или три раза. Например, вот эти маленькие картины. Как видите, все проходит без риска, поскольку люди, кому надлежит ловить преступника, как раз этими «преступниками» и являются. Все получается шито‑крыто, и проигравших нет.

— Все это кажется незаконным, — сказал Стюарт.

— Так и есть, — с готовностью признала его правоту Эмма, — но, по совести, ничего противозаконного в этом нет. — Эмма чарующе улыбалась. — Собственно, почему я начала этот разговор: у меня появился третий покупатель на вот это, — она указала на «картины Рембрандта», — которого я не ожидала получить. Мой помощник сделал на всякий случай три копии, а провенанс у меня сделан только на две картины, поскольку покупателей было только двое. Но теперь еще один человек телеграфировал мне, что он передумал. Позвольте мне употребить деньги, которые я вам предложила, два раза по пятьдесят фунтов, чтобы подготовить за эти деньги еще один провенанс. Потом мы продадим картину, и вы оба получите прибыль. Вот так я вас отблагодарю.

У Леонарда глаза полезли на лоб.

— О какой прибыли мы говорим?

— Две тысячи фунтов. — Эмма словно извинялась. — Эти маленькие картины — так, ерунда. Видели бы вы вот то полотно. — Она раздраженно кивнула на газетную вырезку, лежавшую на буфете, ту самую, где она закрывается от репортеров.

Она покачала головой.

— Должна сказать, эти ребята из газет подрывают мой бизнес. Я вынуждена опускаться до того, чтобы работать с маленькими картинами, на которых не сделаешь сенсацию, покуда газетчики не поостынут. — Эмма тряхнула головой и улыбнулась, давая понять, что закрыла тему. — Впрочем, это не проблема. Свои комиссионные я всегда могу получить. — Она хищно улыбнулась. — И небольшие левые комиссионные тоже.

Леонард посмотрел на Стюарта с таким видом, словно хотел сказать: ничего себе небольшие комиссионные! Две тысячи фунтов с каждой картины, всего шесть!

— На самом деле, если смотреть на вещи правильно, — говорила между тем Эмма, наливая им по второму бокалу бренди, — не составит труда заметить, что бизнес мой абсолютно безвреден. Музеи ничего не теряют. Страховая компания ничего не теряет. По сути, страховщики только создают себе лучший имидж — имидж компетентных профессионалов. А коллекционер получает то, к чему стремился, — свой маленький секрет и радость от того, что он втайне от всех владеет оригиналом. И то, что картина оригиналом не является, ничего не меняет. Радость‑то у него настоящая. А мы зарабатываем себе на хлеб с маслом. Таким образом, это игра, где нет проигравших. Все ставки выигрывают.

Ну так как?.. — спросила она. — Могу я воспользоваться тем, что вы не взяли, чтобы осчастливить третьего покупателя? Быстро организовать изготовление провенанса и затем вручить вам прибыль? Мне это все равно не будет стоить больше, чем я могла бы передать вам сейчас, но зато я могла бы весьма существенно увеличить размер моей благодарности. Тысяча фунтов на каждого покроет расходы по пребыванию вас, друзья мои, в Лондоне и позволит провести время по первому классу. Ну, что скажете? Соглашайтесь. Вы сделаете меня счастливой.

Видит Бог, в Англии не нашлось бы джентльмена, который отказался бы сделать что‑то, что могло бы осчастливить Эмму Хотчкис.

В этот момент Эмма подняла руки и сказала:

— Нет, ничего не говорите. — Она подошла к двери, открыла ее и в весьма дружелюбной манере сказала: — Сейчас идите, а завтра утром подойдите к регистрационной стойке. Если вы возьмете конверты, которые будут для вас приготовлены, я буду знать, что угодила вам. Если нет — никаких обид. Я все пойму. Итак, еще раз спасибо.

И с этими словами Эмма выпроводила обоих за дверь. Стюарт был в смятении. Его драгоценная Эмма оказалась первоклассной мошенницей, куда лучше, чем он мог бы предположить.

На следующее утро дядя и племянник встретились за завтраком. Стюарт никогда так часто не встречался со своим треклятым родственником, но раз так надо было для дела, что ж... он был готов терпеть.

Консьерж в полосатом галстуке и сизовато‑сером коротком сюртуке улыбнулся господам, направлявшимся в ресторанный зал, и окликнул их еще до того, как они успели что‑то спросить.

— Господа, здесь для вас кое‑что оставили.

Да, конверты были на месте. В каждом по десять стофунтовых банкнот.

— Как ей удалось это так быстро провернуть? — спросил Леонард.

Стюарт попытался рассеять сомнения дяди, ибо теперь в этом состояла его работа.

— Наверное, ее покупатели в Лондоне, и все ждут. Полагаю, такие дела действительно делаются очень быстро и с глазу на глаз.

Леонард кивнул и еще раз проверил содержимое конверта, тщательно пересчитал купюры.

— Я думаю, она сумасшедшая, — сказал он.

Стюарт засмеялся.

— Это точно. Самая ловкая сумасшедшая и самая хорошенькая из тех, что мне доводилось видеть.

Мужчины одновременно кивнули.

— Мне она понравилась, — сказал Леонард. Он постоянно заглядывал в конверт, все не мог успокоиться. Усевшись за стол, он снова пересчитал деньги.

Стюарт дождался, пока принесут чай, и спросил:

— Ты думаешь о том же, о чем думаю я?

Леонард взглянул на него.

— Я про статуэтку, — продолжал Стюарт. — Не знаю, работает ли она со скульптурой и прочими артефактами, но спросить‑то мы можем. У нее масса знакомств с нужными людьми во всем мире. Я предоставляю провенанс, а ты — саму статуэтку. Все, что ты хотел, — получить за нее деньги, так что мы попросим ее устроить изготовление трех копий и укомплектовать их поддельными провенансами. Мы продадим копии, я возьму себе настоящую статуэтку и деньги за одну подделку, а ты получишь вдвое больше — деньги за другие две. Мы можем и ее отблагодарить за это — отдадим ей, сколько попросит.

Леонард страдал. Ему не хотелось вот так сразу признаваться в воровстве. Но наконец он протянул:

— Да, пожалуй, это можно провернуть.

Итак, первый шаг к успеху: Леонард признался в том, что статуэтка у него. Стюарт улыбнулся.

— Ну что, пойдем навестим ее?

Леонард заморгал и кивнул.

— Пошли.

Они встали и сложили салфетки. Завтракать им как‑то расхотелось.

Дядя Леонард «заглотнул наживку», как выражалась Эмма. Он был на крючке, и теперь главная задача — вести его плавно и аккуратно, чтобы не сорвался.

Стюарт был вне себя от радости и предвкушения успеха.

Стюарт с удовольствием наблюдал за тем, как Эмма возвращает себе его две тысячи фунтов. Она забрала оба конверта, после чего спрятала деньги в ящик стола, закрывавшийся на ключ.

— Вы, ребята, и в самом деле хваткие, — сказала она, одобрительно улыбаясь. После того как деньги были надежно спрятаны, она повернулась к ним лицом и, лучезарно улыбаясь, сообщила: — Вы отлично поняли, как превратить эти случайные деньги в целое состояние.

— Вам вся эта сумма понадобится? — спросил Леонард, тревожно поглядывая на письменный стол у Эммы за спиной.

— Сколько дубликатов вы хотите?

— Три.

— С учетом того, что нужно сделать все необходимые документы, и стоимости работ по копированию... — Эмма прищурилась. У нее был вид человека, который быстро и привычно что‑то просчитывает в уме. — Да, двух тысяч может хватить. — И тут прозвучал роковой вопрос: — Если потребуется еще немного денег, вы смогли бы собрать требуемую сумму быстро?

Леонард и Стюарт переглянулись.

Эмма пустилась в объяснения. Во‑первых, Леонард, как владелец, должен будет

застраховать статуэтку в одной из ее компаний. Страховка будет абсолютно легитимна. Если со статуэткой что‑то случится, компания будет вынуждена выплатить компенсацию.

— Какой вы умный человек, — сказала Эмма, фамильярно похлопав Леонарда по груди. — На вас неожиданно свалились деньги, и вы используете их, чтобы застраховать свой единственный риск, вашу статуэтку и, — она кивнула Стюарту, — провенанс. Отдаю вам должное. Вы действительно умеете извлечь максимум из ситуации. Если все, что вы мне сказали, — правда, я могла бы попробовать продать статуэтку тысяч за сто минимум.

Глаза у Леонарда стали круглые, как блюдца. Кроме страховки, как объясняла Эмма, будут расходы по оплате работы того, кто подделает провенанс, скульптора, который изготовит подделку статуэтки, и ювелира за фальшивые драгоценности, которыми она украшена.

— Можете мне поверить: каждый покупатель будет весьма придирчиво осматривать то, что он собирается купить, но покуда внешний вид, плотность, вес — все эти параметры будут соблюдаться, я не вижу смысла использовать дорогие материалы.

— Частично статуя была сделана из нефрита, инкрустированного драгоценными и полудрагоценными камнями.

— Итак, вы понимаете, — говорила Эмма, расхаживая по комнате в платье цвета лаванды, которое сидело на ней так славно, что невольно притягивало взор к формам ее тела. Стюарт едва был способен следить за ходом ее рассуждений. Хорошо, что в данной конкретной сцене его роль состояла как раз в том, чтобы пялиться на нее с вожделением. — То, что вы предлагаете, идеально с той точки зрения, что не надо платить охраннику и газетчики ни о чем не пронюхают.

— Послушайте, — предложил Леонард, — если вы полагаете, что должны получить процент с прибыли...

— Совершенно не желаю об этом слышать. Я сведу вас с нужными людьми, но большую часть работы вы будете делать сами. А я получу процент с комиссионных, помните об этом. Этого достаточно. Я к вашим услугам, господа. Когда я поняла, что потеряла ридикюль, я страшно расстроилась. Вы меня спасли. Мне будет только приятно свести вас кое с какими людьми. Всегда к вашим услугам, — повторила она. — А теперь прошу прощения, — извиняющимся тоном сказала Эмма. — У меня дела. Вот. — Она написала имя и адрес на листке бумаги — письменные принадлежности и почтовая бумага были частью обслуживания отеля. Даже почтовая бумага имела специальную виньетку с его монограммой. — Сходите к этому человеку. Скажите ему, что вас прислала я. Обещаю, он блестяще все сделает.

Стюарт протянул руку, чтобы взять листок, но Эмма посмотрела на него, нахмурилась и отдернула руку. Он ожидал чего‑то такого, хотя не знал, какую это примет форму. Первые проявления недоверия, семена, которые очень скоро должны были дать всходы. Даже понимая, что все это игра, Стюарт отреагировал всерьез — у него что‑то сжалось в груди, когда листок из ее рук взял Леонард, согретый к тому же ласковой улыбкой Эммы.

— Вы должны как можно быстрее предоставить ему статуэтку, — сказала Эмма. — Я заплачу ему аванс. — Она кивнула в сторону стола, где в ящике были заперты деньги, и перевела взгляд на Стюарта. — Предоставьте мне также провенанс, — сказала она довольно прохладным тоном и опять, с улыбкой, теплой, как солнечный луч, обратившись к Леонарду, закончила: — Обо всем остальном мы позаботимся.

Леонард тем не менее не был ослеплен ее улыбками.

— Я не готов вот так просто взять и отдать вещь ценой в сто тысяч незнакомцу.

Эмма всплеснула руками. Нет, она нисколько не была огорчена или сбита с толку таким заявлением. Она улыбалась.

— Это ваш бизнес, сэр. Скажите скульптору, где вы хотите, чтобы он работал. Пусть это будет на ваших глазах. Чем яснее вы будете выражать свои желания, тем легче и быстрее пойдет дело. Все, что я могу вам сказать, — так это то, что я имела с ним дело раз... да, восемь... — Эмма рассеянно переместилась к кофейному столику, на котором лежало несколько телеграмм. Она подошла, взяла со стола одну из них, ногтем поддела, заклеенный край, потом надорвала, помогая себе пальчиком, и в продолжение предыдущего сказала: — Он зарекомендовал себя вполне надежным партнером. К тому же я верю, что он хочет снова со мной работать. Ваша статуэтка будет в полной безопасности. — Она виновато улыбнулась, разворачивая телеграмму. — К тому же, дорогие мои, ваша статуэтка застрахована. Я выпишу страховой полис с сегодняшнего числа, хотя вообще‑то я должна увидеть статуэтку как можно быстрее, чтобы правильно составить полис. Все детали надо точно описать. Она опустила глаза на телеграмму и пробормотала: — Вы знаете, как отсюда выйти, господа. Встретимся, когда у вас будут на руках статуэтка и провенанс.

В лифте, едва перекрывая шум, создаваемый подъемным устройством, Стюарт пробормотал:

— Провенанс в Йоркшире. — На самом деле это было не так: он прихватил его с собой. — Чтобы привезти его в Лондон, мне понадобится два дня. День там и день на возвращение. Статуэтка далеко?

Лифт замедлил ход, опускаясь на следующий этаж, и в этот момент Леонард шепнул:

— Здесь, в Лондоне.

О, какая радость — узнать о местонахождении заветного талисмана после стольких месяцев безвестности! Стюарт мысленно чмокнул Эмму в щеку.

— И ты отнесешь ее тому парню?

Леонард кивнул, хотя в голосе его звучало сомнение.

— Да, но только вначале я хотел бы сходить посмотреть на него. Я не знаю, можно ли ему доверять.

— Я тебя понимаю, — со всей серьезностью ответил Стюарт. — Все получается как‑то слишком просто. Я сам ей не доверяю.

Искушение получить большие деньги и неприязнь к племяннику, для которой у Леонарда были все основания, — все это вместе отразилось в его глазах.

— Так ты не собираешься приносить ей провенанс?

Стюарт не торопился с ответом. Пусть лифт опустится еще на один этаж.

— Нет, отчего же, собираюсь. Я просто хочу сказать, чур мы должны действовать осмотрительно.

Дверь лифта медленно открылась в вестибюль.

— Но она права — все застраховано. Нам ничего не грозит, даже если тот парень украдет статуэтку, — сказал Леонард.

Стюарт держал паузу.

— Получи у нее полис и скажи мне, что это за компания.

— Я попробую как бы случайно упомянуть это название у себя в клубе — может кто‑то мне что‑нибудь о ней расскажет.

— Господи, — воскликнул Леонард и схватил Стюарта за руку, — только не говори в своей палате лордов об этом, идиот несчастней!

Стюарт приподнял бровь, выразительно посмотрев туда, где пальцы Леонарда вцепились в его пальто.

— Повторяю, — продолжал Леонард, — мы с тобой будем вести себя осторожно, но только не говори никому об этом. Так будет надежнее всего.

— Хорошо, — согласился Стюарт.

— Прошу, — сказал лифтер.

Выходя из лифта, Леонард язвительно прошептал:

— Ты не доверяешь ей, потому что я ей понравился.

— Правда? — Стюарт смотрел куда‑то поверх плеча дяди. — Я не заметил.

— А ты ей совсем не понравился.

Стюарт остановился и, развернувшись лицом к своему родственнику, скептически приподнял бровь.

Они остановились в дальнем конце вестибюля, возле огромной пальмы в кадке. Леонард ухмылялся.

— Да, ты ей совсем не нравишься, а сам не можешь глаз от нее оторвать. Леди Хартли. Милашка Эмма. Ты в нее влюбился.

Стюарт все разыграл как по нотам.

— А ты — нет?

Леонард захихикал.

— У нее зад тяжеловат, ты не находишь? Немного толстовата.

— Эмма? — С какой бы радостью он сейчас обмотал кабель лифта вокруг шеи своего дядюшки и бросил его прямо в шахту! — Талия у Эммы, — он сомкнул пальцы в кольцо, — вот такая.

Леонард был несколько удивлен и даже заинтригован.

— А откуда ты знаешь?

Стюарт еще выше задрал бровь. Прочистив горло, он сказал:

— Я вернулся в отель вчера вечером. — Не так уж плохо. Ни как ложь, ни как перспективное предложение. — Я сказал ей, что потерял перчатку, и попросил разрешить мне ее поискать.

— И?

— Перчатки там не было.

Леонард был полон сарказма:

— И как все прошло?

Стюарт пожал плечами и шумно вздохнул.

— Не слишком хорошо. — Он покачал головой и мечтательно улыбнулся. — Но я могу сказать тебе, что талия у нее действительно такая тонкая. И она вся твердая, как маленькая косуля. — «И мягкая, как голубка. Прикоснуться к ее волосам, погрузить пальцы в их шелковистую мягкость...»

— Знаю, — сказал Леонард. — Она — что‑то. Сочное яблочко. — Он посмотрел на своего племянника, с которым они наконец пришли к единому мнению. — Я немного над тобой подшутил. — Он засмеялся. — Клянусь Зевсом, я бы сам приударил за ней, если бы она не была нам так нужна.

Стюарт почувствовал, что его кинуло в жар.

— Давай поезжай за статуэткой и не лезь не в свое дело.

— Моя личная жизнь касается только меня.

— Сейчас это касается еще и меня. Оставь ее в покое.

— Сегодня утром она явно дала понять, что предпочитает держаться от тебя на почтительном расстоянии. Теперь я понимаю почему.

Стюарт поджал губы, сдерживаясь, чтобы ответить дяде так, как он заслужил. То, что Эмма будет изображать благосклонность к Леонарду, было частью плана, и в то же время именно это труднее всего было выносить. Впрочем, разыгрывать из себя дурака оказалось куда легче, чем он думал.

— Пусть себе делает свою работу, и не надо ее раздражать, — продолжал Леонард. — Мы зависим от ее доброй воли. — С самым серьезным видом он смотрел на Стюарта.

Что означало, что Леонард заглотнул крючок весьма глубоко.

Стюарт слегка кивнул. На большее он в тот момент не был способен.

— Ты прав. — Он давился этими словами, тут и играть было нечего.

Все к лучшему. Статус‑кво был подтвержден. Леонард покачал головой, с усмешкой глядя на племянника. Он продолжал усмехаться и выйдя из вестибюля на улицу.

Таким образом, дядя успешно прошел первый этап игры и перешел на ндвый уровень: он был отправлен «за посылкой» — за самой ценной вещью из тех, что Стюарт желал получить. НиСтюарт, ни Эмма пока не знали, как добраться до пропавших серег, но Эмма рассчитывала, что, когда Стюарт «уедет за провенансом», она сможет подобраться к i Леонарду поближе. А там уже действовать по обстоятельствам. Довольно беспокойная перспектива. Но по‑другому добыть информацию об искомом предмете не представлялось возможности.

Date: 2015-04-23; view: 660; Нарушение авторских прав