Глава 9. Патриотизм — последнее прибежище негодяя

Патриотизм — последнее прибежище негодяя.

Афоризм, приписываемый Сэмюелу Джонсону

Было уже темно, когда экипаж свернул на мощеную аллею, ведущую к парадному входу в Данорд. Эмма открыла глаза при виде его освещенных башенок в комнатах для Прислуги в мансарде горели свечи. Слуги ждали распоряжений хозяина.

Она ни разу не бывала здесь ночью. Лес по обе стороны от дороги затих, и звон колокольчика далеко разносился над заснеженной дорогой. Замок еще маячил туманной тенью на горизонте, когда карета свернула с главной дороги на боковую, которая, петляя через парк и огибая озеро, подводила к дому с другой стороны. В лунном свете она впервые увидела фонтаны во французском саду — уменьшенной копии Версаля. Возле озера белело небольшое здание со стеклянной крышей, отражавшей луну и звезды. Наверное, это и была знаменитая оранжерея, в которой, если верить легендам, когда‑то выращивали все, вплоть до апельсинов и лимонов, которых хватало, чтобы одарить ими на Рождество всю деревню. Эта традиция — радовать подданных подарками на Рождество — тоже уходила в глубь веков, но последний виконт Монт‑Виляр, покойный отец Стюарта, ею пренебрегал.

Карета сделал круг, затем замедлила ход, проезжая через маленький фруктовый сад, голый и опустевший, в зимней спячке ожидавший прихода весны.

Лошади остановились, не проявляя признаков недовольства: видимо, долгая езда утомила и их. Колокольчик зазвенел в последний раз, и наступила тишина, нарушаемая лишь легким скрипом рессор: лакеи и кучер спрыгнули на землю. Эмма не знала, сколько проспала. Она еще не вполне проснулась, в голове ее слегка туманилось, но ощущение тепла и комфорта было на редкость приятным. Вдруг дверца кареты отворилась, и повеяло зимней прохладой.

Эмма ничего не успела сказать, как сильные руки подхватили ее и понесли к открытой двери.

— Я... Я уже проснулась и могу идти, — сказала она.

— Я выбросил ваши сапоги, а на улице снег, — шепнул ей на ухо Стюарт. Голос его был низок и тих, как зимняя ночь.

Да, верно. Она кивнула. Злиться на него она была не в силах. Она закинула ему руку на плечо.

— Который час? — спросила она.

— Начало десятого. — Свет, струившийся из окон дома, освещал его, он наполовину высунулся из кареты. Позади него дом зажигался все большим количеством огней — слуги узнали о его приезде и готовились встретить хозяина.

Легкость и уверенность, с которыми он поднял ее, показались Эмме слегка пугающими. Потом настало время для еще большего удивления — она оказалась прикрыта полой его роскошного пальто. Ей было так уютно в этом коконе из серебристой шелковисто‑нежной шиншиллы!

Она прижалась к его теплой груди. Он нес ее, как пушинку. На улице оказалось холодно — гораздо холоднее, чем днем, снова пошел снег. Он нес ее, как ребенка, она чувствовала ритм его широких шагов. Сам хозяин замка нес ее к себе домой. Вдоль стены дома росли деревья, так что сам замок казался призрачной башней, сливавшейся с окрестным лесом.

Слуги высыпали на террасу. Горничные в накрахмаленных чепцах во главе с домоправительницей, главный дворецкий с помощниками во фраках. Кто‑то из слуг принял от лакея багаж. Другие ждали у освещенного входа, пристально вглядываясь в темноту. Эмму поразило обилие прислуги. Она заметила, что прислуга чувствовала себя довольно скованно, и догадывалась, что это заметное напряжение вызвано ее появлением. Хотя, быть может, дело было не в ней. Каждый из слуг понимал, что их слишком много, и каждый стремился продемонстрировать хозяину необходимость своего присутствия.

Над головой Стюарта раскрылся зонт. Один за другим сыпались вежливые вопросы. Голодны ли они? Следует ли ждать еще гостей? Изволит ли его сиятельство взглянуть на визитные карточки, оставленные посетителями во время его отсутствия двумя джентльменами из Лондона? Визитные карточки и почта ожидают его сиятельство в библиотеке на подносе. Один из младших садовников сломал ногу... Вопросы сыпались один за другим. Желает ли его сиятельство ознакомиться с тем, как велись дела в имении в его отсутствие, сейчас или доклад подождет до утра? И наконец, несколько неуверенное:

— Следует ли приготовить для дамы комнату в доме?

Стюарт проигнорировал все вопросы, кроме последнего.

— Увы, да, — сказал он тоном отвергнутого любовника, и Эмма, хотя и не хотела себе в этом признаваться, почувствовала себя польщенной.

Они уже поднялись на последнюю ступень лестницы, ведущей на террасу, когда тишину ночи разорвал крик. Стюарт опустил ее на землю, но она вцепилась в него, испуганная донельзя.

— Что это? — с дрожью в голосе спросила она.

— Павлины. У нас тут живут штук пятьдесят павлинов. В основном на деревьях.

Павлины? Эмма вздохнула с облегчением. Всего‑навсего павлины. Странно, но эта экзотика казалась вполне уместной, когда речь заходила о Стюарте. Человек, одетый как русский царь, развел у себя целую стаю птиц — прихотливый каприз восточного владыки. Эмма не помнила, чтобы в замке на горе когда‑либо держали что‑то подобное. Скорее всего стая павлинов — недавнее нововведение.

В залитом светом вестибюле Стюарт сбросил пальто. Слуга тут же подхватил его. Эмма огляделась. Голые пальцы ног приятно щекотал персидский толстый ковер. Орнамент ковра поражал изысканностью и живостью красок: в центре дерево с круглой кроной, у подножия его две птицы с оперением всех оттенков зеленого, голубого, розового — цвета лососины — и небесно‑синего. Там были все оттенки бежевого — от песочного до почти коричневого. И все так искусно выткано. Цвета переливались, и то же самое место могло выглядеть бледным, в пастельных тонах, и ярким, броским в зависимости от угла зрения.

Слуги шли впереди, Эмма — рядом со Стюартом. Весь дом сверкал огнями. Она то и дело бросала взгляды на своего спутника, и ей казалось, что при таком освещении линии его лица кажутся менее резкими, но сохраняют строгость и значительность. Ответственность за этот дом, за огромное хозяйство тяжелым грузом лежала на нем. Эмма не могла не улыбнуться, подумав о том, что вся эта запутанная система ведения хозяйства еще более осложнится с ее появлением.

Стюарт велел кому‑то поехать в дом Эммы, чтобы ухаживать за ее овцами, кошкой и курами. Ему продолжали задавать вопросы. Эмме тоже было очень интересно знать, как долго он отсутствовал. Как бы там ни было, у него были наготове четкие распоряжения, касавшиеся каждого из заданных ему вопросов.

— Да, ужин. Комната напротив моей. Да, миссис Хотчкис остановится здесь на несколько дней. Подайте ужин в гостиную. Что‑нибудь из английской кухни. И ванну для каждого из нас.

Горничная несколько растерялась. Вначале она решила, что хозяин просит обе ванны принести в гостиную.

Стюарт засмеялся и кивнул Эмме; ей показалось, что он ей даже игриво подмигнул. Она понимала, что он не торопится с ответом, чтобы подразнить ее. Стюарт смотрел на нее без улыбки.

И почему‑то ей вдруг захотелось улыбнуться ему в ответ. Она постепенно привыкала к его необычному чувству юмора.

— Увы, нет, — ответил он горничной, тем самым как бы намекая Эмме, что они друг друга поняли.

Эмма облегченно вздохнула. Их отношения в той части, что касается интимной стороны жизни мужчины и женщины, начались как нельзя более странно и не в ее пользу, но теперь она видела, что он действительно намерен вести себя с ней так, как требовала того она. Он делал вид, что забыл о том, что она позволила себе, зная его не более получаса...

Нет, лучше об этом не думать.

Павлин в саду закричал еще раз. Этот крик уже не показался ей таким душераздирающим: во‑первых, она знала его природу, а во‑вторых, подобные звуки кажутся менее пугающими, когда слышишь их, находясь в тепле и уюте Дома, за толстыми стенами, в безопасности.

Именно в безопасности. Она чувствовала себя защищенной. Где‑то там, далеко внизу по склону холма, был ее дом, и в этом доме все будет в порядке. Об овцах позаботятся, кота накормят, курятник вычистят, дадут курам зерна и воды. Она знала, что те незнакомцы, что будут в ее отсутствие заниматься ее небольшим хозяйством, все сделают как надо и даже лучше. Все, кто работал на виконта, дорожили своим местом и старались ему угодить. Когда снег совсем скроет траву, овцам ее дадут сена и сладкой сахарной свеклы. Если кто из животных ослабнет или захворает, их заберут в хлев. Кошке ее нальют жирного молока. Быть может, и хлеб кто‑то за нее испечет, и взятую на дом работу по починке одежды кто‑то сделает. Да, жизнь ее на две недели сделает крутой зигзаг, но Стюарт позаботился о том, чтобы через означенный срок все вернулось на круги своя без потерь.

Хорошо. Хорошо уже то, что срок четко обозначен и через две недели все будет закончено. Ей лишь не очень нравились некоторые детали их с виконтом договоренности. Впрочем, это не важно. Главное, чтобы все сработало в целом. На самом деле ей не на что было жаловаться. Побывать у Стюарта в гостях было не только приятно, но и интересно, захватывающе интересно. В конце концов, она могла рассматривать предстоящие две недели как каникулы с приключением. Словно в отпуске побывает, отдохнет от рутины своего обычного существования.

Гордый, как павлин, хозяин дома продолжил путь, и Эмма, без обуви, в рваных чулках, шла за ним следом. Еще ни разу ступням ее не было так приятно — приятнее даже, чем идти по мягкой густой траве в летний день. Когда они начали подниматься по лестнице, такой же широкой, как главная улица в их деревне, Эмма стала замечать, что Стюарт на ходу раздевается. Он просто сбросил перчатки, шляпу, плед, который прихватил из кареты, а горничные послушно на лету подхватывали эти вещи и неслышно удалялись.

Когда на верхней площадке лестницы он сбросил сюртук, Эмма удивленно вскинула голову. Шагая по коридору, он расстегивал жилет. Здесь, в коридоре с закрытыми дверьми по обе стороны, явственно угадывался приятный сладковатый запах, словно где‑то курили благовония или жгли ароматические свечи.

Стюарт потянул носом и вдруг рассмеялся.

— Хиям здесь? — спросил он кого‑то.

— Да, сэр. Простите, что не сообщили раньше. Они с Аминой приехали несколько дней назад.

Эмма заметила, впервые за все время знакомства, как лицо Стюарта осветила радость. Искренняя радость, которую может испытывать человек, вернувшийся домой после долгого отсутствия.

— Хорошо, — сказал он и, обратившись к Эмме, заметил: — Я всегда могу догадаться о приезде Хиям по ароматам в доме. Сегодня это запах цветущих апельсиновых деревьев. — Он замолчал и втянул носом воздух. — И еще корица и кардамон. Если я не ошибаюсь. — Он посмотрел на Эмму и пояснил: — Хиям — мой самопровозглашенный министр по ароматическим палочкам и благовониям. Когда она приезжает, то не успокаивается до тех пор, пока мой дом не начинает благоухать, как мечеть.

— Родственница?

— Нет. — Стюарт, казалось, растерялся, но лишь на долю секунды. Он снял жилет и галстук и, не глядя, протянул невесть откуда взявшемуся дворецкому. Он не собирался ничего ей объяснять.

— Кто они? — не унималась Эмма.

— Они стали моими ангелами‑хранительницами. Они живут в Лондоне, где положено жить мне. Очевидно, они решили по собственной инициативе поторопить меня с приездом в столицу.

— Необычные имена.

— Турецкие. — Он остановился возле одной из дверей, открыл ее и обернулся к Эмме. — Мои апартаменты, — сказал он, плавным жестом указывая на внутреннее убранство. Обернувшись, он указал на дверь, расположенную по диагонали от той, что только что открыл. — Ваши комнаты там.

Эмма оглянулась. Коридор изгибался, так что их комнаты, можно сказать, находились напротив друг друга.

Стюарт стоял в дверях и развязывал галстук. Тоном, не слишком отличающимся от того, каким он говорил со своими горничными, Стюарт произнес:

— Ванна будет скоро готова. Могу я рассчитывать навстречу с вами через час? — Он расстегнул воротник рубашки и легким кивком указал на свою комнату. — Здесь, у меня. Я бы хотел начать обсуждение нашего плана прямо сегодня, если у вас нет возражений. После того как вы освежитесь, мы обсудим наши планы. Мы можем сделать это за ужином, если это вас устроит.

Он не просил, он приказывал. Он приказал ей прийти в его гостиную. Смежную с его же спальней. Она могла видеть большую кровать в дверном проеме, кровать под неожиданно ярким шелковым балдахином, под цветным покрывалом из тонкого шелка, контрастировавшими по цвету с бархатными подушками, коих было довольно много. Балдахин из многослойного шелка оранжевого, ярко‑синего, коричневого цветов украшала золотистая бахрома с кистями. Эту кровать никак нельзя было назвать спальным местом типичного англичанина. Но Эмму это уже не удивляло.

— Итак, через час? — Он спросил лишь для порядка. — Вы не будете возражать, если мы поужинаем у меня?

— Да, буду. Это неудобно.

Эмма прикусила губу. «Не привередничай, — велела она себе. — Он достаточно хорошо к тебе относится». К тому же в комнате ее ждет ванна. Ванна — как это здорово! Ванна с горячей водой! Эмма едва могла думать о чем‑то, кроме горячей ванны. Сначала вымыться, потом поесть, а потом какой‑то час уделить ему, объяснив правила «игры». И тогда можно спокойно спать. На самом деле она не отказалась бы лечь спать прямо после ванны — сегодняшний день ее измотал. «Соглашайся», — сказала она себе.

Но тряхнула головой.

— Нет.

— Почему, скажите на милость? — недоумевал Стюарт. Галстук болтался у него в руке. Он расстегнул вторую пуговицу рубашки.

Слуги, как заметила Эмма, куда‑то испарились. Он и она остались наедине, и что‑то от этого изменилось. Внизу слышался какой‑то хозяйственный шум. В печь бросали дрова, в ведра наливали воду. Эмма скорее почувствовала, чем увидела, что дверь за ее спиной распахнулась. Какая‑то женщина, наверное горничная, вошла, весело что‑то напевая себе под нос.

Слуги Стюарта принялись за работу с энтузиазмом. Он привык иметь дело с людьми, которые выполняли его указания немедленно и точно, не ожидая, что их за это похвалят. Горничная что‑то тихо напевала, порой фальшивя, а Эмма мялась на пороге, сама не зная, стоило ли упорствовать в своем нежелании сделать так, как хочет он. В конце концов он не требовал от нее невозможного.

— Я не хочу быть рядом с вашей спальней, — выдавила она из себя.

Он ничего не сказал, лишь потянул за галстук. Раздался звук, от которого волоски у Эммы на руке встали дыбом, — свист шелка по накрахмаленному батисту. Не замечая того, он наматывал шелковый галстук на руку.

Эмма смотрела на его руку и чувствовала, как у нее пересыхает во рту, как жарко становится глазам. Нет, виконт Монт‑Виляр не выглядел сейчас ни милым, ни просто любезным. Он просто тянул время. Все карты были у него на руках. Почему он должен быть с ней великодушным? Ей хотелось смеяться над собой за то, что была столь наивной.

— У вас есть библиотека? — спросила она.

— Да. — Стюарт не верил ушам. — Вы хотите назначить встречу в библиотеке, чтобы ужин подали туда?

— Боюсь, что так.

Стюарт смотрел на нее добрую минуту, после чего лицо его расплылось в надменной ухмылке.

Ни он, ни она не двигались. Он опирался плечом о дверной косяк, окидывая ее взглядом сверху вниз и снизу вверх. Он взвешивал ее слова, пытаясь понять, что ею движет. Мужчина, стоявший на пороге собственной спальни в расстегнутом жилете и наполовину расстегнутой белоснежной рубашке. Рубашка его была украшена вышивкой ришелье — меленькие продолговатые дырочки вдоль всего переда. Она заметила крохотную белую пуговицу, к которой были пристегнуты брюки.

Он тряхнул головой, убирая со лба прядь, которая упорно падала опять. И только тогда она подняла глаза, чувствуя себя при этом несколько смущенно. К его волосам — темным, слишком длинным, чуть вьющимся. Сзади они падали на плечи густыми непослушными локонами. Черное на белом.

Она облизнула губы. Она старалась переждать эту тупиковую ситуацию со всем хладнокровием, на которое была способна.

И он засмеялся над ней. Не нужны ему ни ее хладнокровие, ни ее вежливость. Он пробежал по ней взглядом: по ее шее, плечам, груди, животу, затем еще ниже. Она чувствовала и понимала, что он делает, но она просто физически не могла ответить ему той же монетой. Он стоял перед ней полуодетый, хозяин в собственном доме, и смеялся над ней потому, что понимал: вся власть в его руках.

Эмма отступила на шаг.

— Так, значит, через час в библиотеке?

В данный момент его больше интересовало ее тело. Он неохотно поднял глаза до уровня ее лица.

— Какая замечательная мысль, — сказал он тихо. — Почему я об этом не подумал? Я хочу сказать — ужасные вещи могут произойти в моей гостиной, которые в библиотеке просто не могут; произойти. Прекрасный выбор. — Он снова засмеялся, а потом добавил таинственным шепотом: — Как пожелаете.

Лжец! Он смел делать вид, что потакает ее желаниям! И все же когда глаза их встретились, Эмма почувствовала спазм внизу живота. И горячую волну, прокатившуюся по всему телу.

Дальше стало еще хуже: он дал ей остро прочувствовать все те опасения, которые она испытывала только смутно.

— Вы были правы, — с усмешкой произнес он. — Один из вопросов, который я хотел обсудить за ужином, в обстановке более интимной, — это предложение провести ночь в моей постели.

Она заморгала, нервно рассмеялась и, опустив голову, посмотрела на ноги в рваных чулках. Пальцы немного замерзли.

— Я мог бы настоять, — тихо сказал он.

— А... вы... — Вот уж действительно вразумительный ответ! У нее был готов ответ — ответ «нет», хотя его дерзость имела желаемый результат: она так и не смогла заставить себя произнести внятное «нет».

Виконт беззвучно смеялся.

— Говорите медленнее, это помогает.

Он снова смеялся над собой. Но Эмма так и не произнесла ни слова. Чувства ее были в смятении.

Она окончательно запуталась в своих ощущениях. Она была раздражена, сбита с толку и в то же время чувствовала себя польщенной, чувствовала растущее влечение к этому человеку, влечение, совершенно безнадежное.

Он протянул руку, и его теплые пальцы коснулись ее подбородка. Он развернул к себе ее лицо.

— Конечно, я не стану настаивать, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Это ваше решение. Я просто хотел бы этого. Мне казалось, что я совершенно однозначно выразил свое мнение по этому вопросу. Я надеялся, что мы сможем договориться об этом за бокалом вина возле камина. — Стюарт глубоко вздохнул. — Я бы хотел доказать вам, что способен на большее, нежели тридцать секунд на стуле. — Потом он отвел глаза и посмотрел себе под ноги с ироничной улыбкой. — Я приложил бы старания. — Когда он поднял глаза и встретился с ее взглядом, выражение его лица было весьма серьезным. Серьезный взгляд на таком красивом лице... У Эммы встал в горле ком. — Вы произвели на меня весьма сильное впечатление, — сказал Стюарт и тут же иным тоном, словно чтобы показать, что не совсем верно построил фразу, поправил себя: — Что‑то в вас меня весьма поразило. — И, вздохнув, явно демонстрируя свое неудовольствие, заключил: — Я думаю, эти две недели прошли бы для нас более интересно, если бы мы прожили их как любовники.

— Я... это... я так не думаю.

— Очень плохо. — Он взялся за ручку, почти отвернувшись от нее, и бросил через плечо: — Тогда через час в библиотеке. Ужин подадут туда.

Эмма сдержала нервный смешок и решительно закивала. Конец. Второй раунд она выиграла. Вернее, выиграла бы, если бы так не краснела. Щеки ее были в огне.

«Поразила»! Тоже мне, сказал. Кто мог его поразить? Коротышка в уродливом платье с благотворительного базара? Деревенская толстушка в шерстяных чулках с дырками на каждом пальце, со всклокоченными волосами — она так и не успела причесаться после того, как стянула парик. Но при этом его пятьдесят шесть фунтов все еще лежали в ее кармане. Эмма посмотрела вслед уходящей горничной. Та, видно, хотела сказать, что драная кошка могла бы произвести на него большее впечатление.

Но она не стала унижаться. Она приняла его комплименты и вообще весь этот странный их разговор с достаточной долей женского тщеславия, которое подсказывало ей, что, будь она почище, волосы поопрятнее, а одежда половчее, она и впрямь могла бы произвести впечатление. Как бы там ни было, если он что‑то в ней и нашел, то это что‑то не было фальшивым, накладным, завитым и прихорошенным.

Не убирая руки с дверной ручки, Сюарт сделал шаг в свою гостиную. Он не торопился закрывать за собой дверь. Он смотрел на нее так, словно ждал, что она сейчас передумает, что она последует за ним. Будь он неладен, он уловил все нюансы ее отказа. Он видел, как она смешалась, и видел, что ей льстило его внимание.

— Встретимся за ужином, — сказала она несколько запоздало. Язык с трудом шевелился во рту. Попятившись наконец в своих дырявых чулках к двери в свою комнату, Эмма уже знала наверняка, что виконт Монт‑Виляр совершенно точно понял причины ее внезапного заикания и, нащупав ее слабое место, поведет свою игру с прекрасными шансами победить.

Уже у себя в комнате она закрыла глаза и, прислонившись к двери, спросила себя: «Что с тобой не так, Эмма? Неужели ты хочешь опять этого безумия, чтобы опять повторилось то, что уже было сегодня в гостинице?».

Да поможет ей Бог, она почувствовала, как ее пробрала дрожь.

«Ты сама себе худший враг, Эмма Хотчкис. Тебе нравятся плохие мужчины. Если ты не приложишь все усилия к тому, чтобы держаться от него подальше, ты получишь то, что заслуживаешь, дура несчастная».

И тогда у себя на кровати, застеленной голубым шелком, она увидела белое озеро тяжелой шелковой ткани. Взяв ее, Эмма вдруг рассмеялась, легко и радостно, словно отпустило что‑то в груди. Ночная рубашка Стюарта. Белый шелк струился по пальцам, как вода, ткани было много, много‑много ярдов. Или она будет в ней спать, или замерзнет до смерти.

Кажется, в последнее время судьба практически лишила ее права выбора. Дьявол вводил ее в искушение.

Через десять минут его «ангел‑хранитель», Амина, принесла Эмме мягкие вышитые тапочки. Они прекрасно подошли ей. Хотя присутствие Амины показалось ей здесь неуместным. Приятная, очень интересная темноглазая женщина лет тридцати. Возраст вполне самостоятельный. И хотя она была одета и причесана как англичанка, акцент сразу же выдавал в ней иностранку.

Date: 2015-04-23; view: 714; Нарушение авторских прав