Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Частичная индетерминированность правового
Подчеркнем еще раз, что право индетерминированно -лишь в некоторой части, что вполне сочетается с его детерминированностью в основном. Следовательно, эта ча-стачная индетерминированность в конечном счете не может помешать результативному каузальному анализу. Но • есть угроза, что в ряде случаев каузальная нить может оказаться прерванной и тем самым будут поставлены под сомнение выявленные закономерности. Представляется, что частичный индетерминизм, с которым сталкиваются все общественные науки, усугублен для юридической социологии самим характером права. Откуда в самом деле появляется право? Относятся ли правовые явления к идеологии, будучи как бы наслоены на идеологические явления, причинные основания которых неясны, а возможно и непостижимы? Или же правовые явления находятся в прямой зависимости от человеческой воли или случая, то есть таких понятий, которые бросают вызов детерминизму? 1. Правовые явления могут быть детерминированы предшествующими явлениями самого различного рода. Юристы привыкли представлять историю права как последовательное движение правовых явленпй: институт •следует за институтом; закон заменяет предшествующий закон, а последующие решения сменяют прежние преце-"' денты. Таким ограниченным каузальным объяснением юридическая социология довольствоваться не может. Од-ла из ее основных задач — выйти при поисках объяснения права за рамки самого права. Выйти, но куда? Отвечая на этот вопрос, часто делают акцент на каком-то одном факторе в ущерб другим. Монтескье считал таким фактором климат, Маркс — условия производства, многие социологи — состояние нравов. Если бы право всегда могло быть соотнесено с объяс- ияющими его переменными величинами, подобными на-.званным выше, а сами эти величины были бы всегда.доступны научному причинно-следственному объяснению,.можно было бы заключить, что детерминизм — это общий.закон юридической социологии. Однако действительность •более сложна. Бывает так, что явления, с которыми наиболее тесно.связано право, не поддаются каузальному анализу (во всяком случае, каузальному анализу обычного типа). •Эти явления суть идеологии в широком понимании слова. Правда, эти идеологии пытаются изучать как проявления коллективной психологии, которая доступна объективному.наблюдению. Но то, что получают в итоге такого психо-(Социологического наблюдения — лишь внешние признаки явления, а не его глубинная сущность. Индивидуальные побуждения создателя идеологии и причины ее активного восприятия средой не поддаются каузальному анализу. Для иллюстрации сказанного обратимся к эпохе Революции. Вспомним, например, Закон от 12 брюмера второго года, который установил единую очередность наследования для законных и внебрачных детей. Было бы весьма трудно связать эту законодательную новеллу с.изменениями в демографии, экономике, обычаях Франции. Решающая причина закона — идеологическая. Детализируя ее, можно увидеть разные моменты: сентиментальную чувствительность одних, враждебность к церкви и сакраментальному церковному браку других, а над всем этим — ненависть к привилегиям по рождению и почти религиозная вера в равенство прав. В качестве другой иллюстрации вспомним о существовании откровенно религиозных правовых систем. Мусульманское право и право Талмуда — наиболее яркие их виды. Канонические правовые системы христианства имеют более смягченную форму. Совместно с социологией религии юридическая социология должна более внимательно изучить, что же скрывается за понятием религиозное право. Это право также относится к числу тех обстоятельств, которые препятствуют чисто детерминистскому объяснению правовых явлений. Впрочем, не следует думать, что религия не присутствует даже в подчеркнуто светских правовых системах. Если она не представлена здесь институционно, то дух ее тем не менее ощущается (например, семейное право). Не случайно современная
социология считает трудным, если не невозможным, распространить на семью — как и на религию — модель каузального анализа. В развитие сказанного сделаем некоторые дополнительные замечания о соотношении идеологии и права, а также религии и права. О понятии идеологии написано много, и основой для этого послужили труды Маркса. Это понятие воспринят» и юристами. Однако соотношение идеологии и права еще далеко не раскрыто. В строго выдержанной марксистской концепции право, по-видимому, само является идеологией, и не более чем идеологией. Оно — одна из идеологий среди других, детерминируемых экономической инфраструктурой. Идеология изменяется вместе с изменением производственных отношений. Можно, в частности, согласиться с тем, что возникновение капиталистической экономики на руинах феодализма имело следствием переход от религии к праву как господствующей идеологии. Об этом писал Энгельс в работе «Юридический социализм». Под правом, несомненно, следует при этом понимать легалистское право, господство писаного закона, ибо до появления буржуазии преобладали другие виды права. Однако сводить право лишь к идеологии — это значит не признавать его практической функции. Идеологичное по форме, по-стилю, по тому, как провозглашаются принципы, право вместе с тем — объективная реальность, поскольку оно конкретно регламентирует общественные отношения. 05 этом писал Пашуканис в книге «Общая теория права и марксизм». В узких рамках схемы «право—это идеология» невозможно допустить, что само право как объективная реальность подвержено идеологическим влияниям. Однако об этом свидетельствует тот факт, что были в прошлом и существуют сейчас религиозные правовые системы4. Между религией и правом лежит несколько норма-'' тивных систем, динамика которых порождает промежуточные категории: божественное право (право-откровение), религиозное право, экклезиастическое право, светское право, отмеченное воздействием религиозных ценностей. Наиболее ярким примером религиозного права и даже божественного права считается мусульманское-право5. Однако это мнение оспаривалось со ссылкой на то, что позитивные решения, содержащиеся в нем, восходят не столько к предписаниям Корана, сколько в большей степени к доктринальным толкованиям, которые в
свою очередь построены на содержании обычаевб. На это в свою очередь возражают, что право является религиозным не потому, что основано на религиозном источнике,.а потому, что воспринимается как таковое религиозным •чувством его субъектов, и это полностью применительно к мусульманскому праву. О природе канонического пра-,ва ведутся споры. В прошлом его считали настоящим правом — действующим правом церкви как особого обще-• ства. Таковой была позиция самой церкви. Компаративисты относили каноническое право к правовой семье, идущей от римского права. В настоящее время позиция многих не столь прямолинейна7. Каноническому праву отводят особое место; юно выступает в роли пастыря и вместе с тем образует -определенный правопорядок. 2. Человеческая воля представляется существенной движущей силой права. А это сфера индетерминирован-ного. Волюнтаризм, рассматривавший право как царство воли, претендовал в XIX веке на роль официальной философии юридического мира, особенного частного права. Однако проблема воли требует более углубленного анализа. Действительно, имеется такая категория правовых явлений, которую можно попытаться полностью исключить из сферы детерминированного. Речь идет о явлениях-случаях, необходимый элемент которых — индивидуальная воля. Это гражданско-правовые действия (договор, завещание), другие юридические факты, в которых присутствует воля. Правовая сфера, где самым разнообразным образом действует индивидуальная свобода, огромна. Но все это так лишь на уровне отдельно взятого индивида. Если же собрать воедино юридические факты одного и того же вида и рассматривать их как коллективные явления, то тогда открывается дорога детерминизму. Экономическим наукам и демографии знакомы такие явления, которые каждое само по себе, хотя и произвольно, но все они вместе взятые, детерминированы. Статистические закономерности, выявленные применительно к такому юридико-демографическому явлению, как брачность, — это залог других закономерностей, которые социологии права еще предстоит открыть. Однако эта массовидная картина показывает лишь некую общую определяющую линию закономерности, а то, что связано с проявлением свободной воли в договорах или деликтах, исчезает. Совсем по-другому выглядит проблема детерминированности, когда речь идет о явлениях-институтах, а тем более — о таких первичных юридических явлениях, как норма права и судебное решение. Традиционные правовые учения — позитивизм и естественное право — трактуют эти явления как акты суверенной воли; они могут исходить из психологических мотивов, вдохновляться метафизическими установками, но никак не связаны с объективной причинностью. Социология по-иному подошла к этой проблеме. Установки, идущие со времени Монтескье и еще более усиленные марксизмом, обязывают к поиску видимых объективных причин каждого закона и (хотя и в меньшей степени) каждого судебного решения. Это могут быть причины географические, культурные, иные и прежде всего — экономические. Следует, таким образом, попытаться поставить субъективность законодателя и судьи в объективную плоскость. Это не так трудно сделать, если исходить из того, что оба этих действующих липа выражают не свою личную волю, а безличностные факторы, действующие в обществе, что оба они в общем и целом — лишь неосознающие свою роль агенты всеобщего исторического процесса. Такого рода объяснение особенно хорошо удается авторам-марксистам, позиция которых часто весьма убедительна. Есть достаточные основания видеть в Кодексе Наполеона творение не столько Первого консула, сколько нового класса — буржуазии, которую революция выдвинула на первый план. Убедительность этого тезиса подтверждается и тем, что те отдельные решения, где выразилась только лишь воля Наполеона, не опиравшаяся на коллективную основу (допущение развода и усыновления), весьма быстро оказались или отмененными или недействующими: социальное тело отвергло эти чуждые ему новации. Вопрос о роли личности в юридических явлениях — часть более общей философской проблемы каузальности истории. В какой мере история делается людьми, сильными личностями, выдающимися деятелями, а в какой — обезличенными факторами? Монтескье, несмотря на детерминизм, характерный для его теории климата, придавал большое значение личностному фактору, особенно когда речь шла о законодателях (возможно, в какой-то мере мифических) античности — Ликурге и Солоне. Роль человеческой воли1 в истории права еще более очевидна, чем просто в истории. Такой двигатель права, как норматив- ный акт, превращает право в царство воли. Как утверж- •> дал автор книги «О духе законов», законы в большей мере произвольны, чем обычаи. Иной подход у марксизма. Великие люди могут быть включены в марксистское объяснение лишь как выразители своего общественного класса и тем самым производственных отношений. Чтобы правильно оценить роль личности в праве, поставим три проверочных вопроса. Первый —• какова эта роль в обществе, где господствует обычное право? Господствующее мнение — во всяком случае, мнение классической этнологии — сводится к тому, что право здесь складывается в результате коллективного поведения, а ролью личности можно пренебречь. Однако в последнее время все чаще слышится утверждение, что даже в примитивных обществах юридические новации могут исходить от вождя. Второй вопрос — снова о Кодексе Наполеона: правильно ли его называют именно так? Очень многое говорит за то, что французское послереволюционное общество (марксисты сказали бы: восходящая буржуазия) рано или поздно получило бы искомый гражданский кодекс. Однако историки, вновь возвратясь к этой проблеме, увидят, как много сделал Бонапарт если не для составления самого Кодекса, то для того, чтобы заставить его принять. Без его активной роли в решающие моменты дело могло бы затянуться надолго. И нет никакой уверенности в том, что, не будь принят этот кодекс, реставрация провела бы кодификацию именно такого рода. Третий вопрос относится к современным реформам. В настоящее время представители общей социологии, мало интересующиеся законотворчеством как таковым, тем не менее охватывают его более общим понятием принятия решений, куда отнесены также решения стратегические, экономические, политические и т. п. Как же принимается решение? Три французских автора, проведя конкретно-эмпирическое исследование, дали материал, который позволяет сделать общий вывод марксистско-вебе-ровского типа. Законодательное решение — это продукт исторической ситуации, но для того, чтобы оно появилось на свет, необходима деятельность харизматического посредника 8. Социология права должна быть реалистичной. Но для этого ей важно учитывать некоторые особенности, благо- 19 Заказ № Ц61 даря которым причинная обусловленность первичных юридических явлений может выступить в весьма своеобразном виде. Мы имеем в виду, во-первых, occasio legis, то есть законы, изданные в связи с каким-то конкретным случаем, и, во-вторых, законы, которые можно назвать произвольно-волюнтаристскими. А. Изменение нравов и обычаев — незаметный процесс. Законодательная реформа, наоборот, выступает как внезапная мутация. Изменение судебной практики может в разных случаях проходить как первым, так и вторым путем. Принято считать, что если законодательство пришло в движение или Кассационный суд внезапно меняет линию поведения, то это подготовлено изменением в сфере нравов, где постепенно и незаметно сложились условия, требующие реформ. Однако, чтобы возможность выразилась в деятельности, нужны толчок, случайная причина, повод. Законы Лициния, установившие, что одним из избираемых консулов должен быть плебей, были бы, конечно, невозможны, если бы плебеи к тому времени не стали восходящим классом. Но, не проявись банальная зависть и ревность двух сестер, может быть этих законов и не было бы. Побудительные мотивы злостного преступления одного молодого македонца вели к ростовщикам, и, не будь этого преступления, возможно, в Риме не был бы издан сенатус-консультус против ростовщичества9. Получается, что, для того чтобы право появилось на свет, нужен скандал. Эти «маленькие причины» любили подчеркивать Тит Ливии и Вольтер. По сравнению с теми значительными историческими сдвигами, которые следовали за этими «маленькими причинами», сами они столь ничтожны и анекдотичны, носят столь личностный характер, что не могут быть объектом детерминистского подхода. Б. Под понятием «произвольно-волюнтаристский» понимают свободную, «чистую» волю законодателя или судьи, такую волю, которую практически нельзя связать с какой-то объективной причинностью. Мы не придаем понятию «произвольно-волюнтаристский» пренебрежительный смысл. Формула «Так желает король, так желает закон» или понятие дискреционной власти носят подчеркнуто волюнтаристский характер, но это примеры юридико-социологических реалий, которые наука не может обойти. Произвольно-волюнтаристское в праве порождает широкий круг индетерминированных по самой своей природе юридических явлений. Правда, этот круг сужается, и в наши дни благодаря прогрессу рационального законодательства он меньше, чем в прошлом, а историки впоследствии сделают его еще меньше, ибо найдут социальные причины тому, что сегодня представляется порождением каприза. Тем не менее всегда останется нечто, что не поддается причинно-следственному объяснению. Это нечто может принять форму особых явлений, которые называют: право, основанное на случае, и абсурдное право. Когда говорят о праве, основанном на случае, то прежде всего имеют в виду те формы судебного разбирательства, где именно от случая зависит решение дела (орда-лин, «суд божий» и т. п.). История знает ситуации, когда и законодатель выбирал таким же образом одно из возможных решений. О праве, основанном на случае, можно говорить и тогда, когда судья или законодатель, чтобы разрешить спор двух сторон, позиции которых равно разумно обоснованы, делают решающим какое-то малозначительное обстоятельство. Абсурдное право — это, во-первых, литературная тема, а во-вторых, юридическое явление. Общество устами писателей охотно иронизирует над своим правом, и, очевидно, это потребность духовной жизни общества. Здесь можно выделить два подхода. Один — это в основном безобидное, комическое изображение права («Сутяги» Расина, «Осы» Аристофана и др.). Другой — это такое изображение абсурдного права, которое призвано породить у читателя чувство трагичности и безысходности («Процесс» Кафки или сцена суда в книге Кэрролла «Приключения Алисы в стране чудес»). Абсурдное право как юридическое явление — это стремление наклеить этикетку с этим названием на все, что мы не понимаем или перестали понимать. Философы эпохи Просвещения часто приписывали капризу судьи или сумасбродству монарха те решения и законы, которые казались им странными. Однако благодаря последующим изысканиям, в особенности этнологическим, оказалось, что некоторые из этих актов имели причинные основания. Уже Монтескье полагал, что следует остерегаться склонности нашего разума считать странными законы других народов, отличные от наших собственных. Он предлагал исходить из презумпции достаточного основания любого законодательного произведения. Исклю- 19*
чение он делал лишь для законов финансовых и тиранических. В отношении первых можно, однако, заметить, что за абсурдностью ряда из них (пример — налог на двери и окна, введенный Директорией) скрывается экономическая потребность в доходах. Что касается тиранических законов, то абсурдность и сумасбродность многих из них порождена больной психикой. Создателям этих законов были свойственны периоды помешательства (Калигула, Нерон). Впрочем у общества есть защитные механизмы, которые помогают ему достаточно быстро избавляться от таких бредовых юридических явлений 10. 1 5. НАУЧНЫЕ ЗАКОНЫ В СОЦИОЛОГИИ ПРАВА 1\ Социология права уже одним тем продемонстрирует свою способность разрабатывать научные законы, если сумеет использовать некоторые известные и достаточно проверенные из них. Конечно, надо заранее признать, что речь идет не о законах, столь точных, как физические или химические. Более того, даже другие общественные науки, например экономическая, обладают более высокой степенью точности, чем юридическая социология. Отчасти это связано с тем, что в праве много произвольного, а отчасти с тем, что юридико-социологические исследования ведутся не так давно. Очевидно, социология права находится еще на той стадии, когда наука в ожидании законов выдвигает формулы — гипотезы. Во всяком случае, о большинстве законов можно сказать, что их гипотетический характер сразу же бросается в глаза. Мы остановимся на законах двух видов. Начнем с законов развития, которые называют также генетическими или историческими, поскольку они устанавливают, как одно юридическое явление с необходимостью сменяет другое, один правовой институт — другой, как изменяются формы и аспекты одного и того же явления или института. Законы этого вида в прошлом веке с необычайной легкостью устанавливались историками права. Но от этих законов можно требовать не больше истины, чем от философии истории. Достаточно часто они отражали лишь личное мнение ученого или же дух своего времени. Когда Иеринг полагал, что сфера уголовного наказания исторически последовательно свертывается, или когда Мэн утверждал, что статус предшествует договору, то за этими конструкциями нетрудно увидеть идеологию либерализма. Но очевидно, что сегодня на основе многочисленных данных, говорящих об усилении репрессивной реакции общества и экономического дирижизма, такого рода законы-тенденции были бы сформулированы иначе. Такая же судьба постигла закон эволюции преступности, сформулированный представителем позитивной школы в уголовном праве итальянцем Ниче-.форо (от насилия к хитрости), п уже упоминавшуюся выше формулу развития договорного права: от формализма к консенсуализму. Оценивая их, мы не можем не учитывать, что алкоголизм и войны воскресили насилие, бюро-.кратию, формализм. Именно рост бюрократии подсказал Ж. Веберу закон, который после его смерти был назван «го именем. Этот закон-тенденция мог бы стать одним.из самых обоснованных. В соответствии с ним право в.современных обществах имеет тенденцию ко все возрастающей бюрократизации. Дюркгеймовская этнология, опираясь на материалы изучения ряда правовых систем, также сформулировала:законы развития, которые казались успешным итогом применения хорошо разработанного социологического метода11. За афоризмом Марселя Мосса «дарение — это примитивная форма обмена», скрывался генетический закон. Был сформулирован и другой закон, давший ставшую классической схему развития семьи. Согласно этой схеме, человечество прошло путь от недифференцированной полигамной жизни первобытных племен через материнскую семью к отцовской. Однако многие считают эту.•схему не более чем гипотезой. К этому следует добавить, что новейшая этнология в ее структуралистском варианте пришла к тому, что вообще ставит под сомнение само понятие эволюции. Если послушать представителей этого течения, то может показаться, что следует вообще отказаться от законов развития и искать прежде всего структурные законы. Структурные законы — это законы статические, законы равновесия. Они отличаются от законов развития тем, что берут свой объект в определенный момент его -существования, абстрагируясь от процесса его исторического становления. Это законы не о необходимых отношениях сменяемости, а об отношениях постоянства и взаимозависимости, отношениях «солидарности» юридических явлений друг с другом, а также структурных элементов одного и того же института.
1. Обратившись к структурным законам, объектом которых являются институты, мы встретимся с понятием правовой системы и влиянием сравнительного права. В итоге определенных наблюдений может сложиться впечатление, что некий структурный закон предопределяет одновременное наличие в разных правовых системах свободы договора и перехода права собственности по одному лишь соглашению сторон или же развода по причине психического заболевания супруга, контроля государства за попечительством над малолетними и ряда других институтов. Однако подобная «структурная солидарность» весьма хрупка, и достаточно произвольного движения законодателя, чтобы ее разрушить. Значительно большее сопротивление может оказать обычное право. Структурные законы особенно часто подкрепляются этнологическим материалом. В общем виде можно сказать, что современный структурализм делает акцент на том, что объединяет различные институты в рамках одной и той же правовой системы. Впрочем, такого рода идеи встречались уже у Монтескье. 2. Структурные законы говорят также о взаимосвязанности элементов в рамках одного и того же института. Некоторые такие взаимосвязи и пропорции остаются постоянными во всех правовых системах, где встречается данный институт. Такое постоянство — основание для появления структурного закона. В этой связи можно указать закон соответствия или сходства форм, известный, впрочем, задолго до того, как им заинтересовались социологи права (он упомянут уже в «Дпгестах», книга 50, титул XVII «О различных правилах древнего права»). Этот закон гласит, что любая юридическая связь прекращается в форме, обратной той, с помощью которой эта связь возникла. 6. каузальный анализ;; Не претендуя на многое, юридическая социология отказывается формулировать законы, которые придали бы причинности в ее сфере постоянный и всеобщий характер. Она довольствуется тем, что открывает лишь частичную связь между определенными причиной и следствием. Проще говоря, она ограничивается констатацией, что существует зависимость, а именно статистическая зависимость между двумя юридическими явлениями или между юридическим явлением и каким-то другим (социальным, экономическим, психологическим). Зачастую каузальным анализом называют то, что в строгом смысле слова представляет собой исследование корреляции, а не причинности. В этой связи важно подчеркнуть, что не все корреляции являются причинно-следственными. В ряде случаев за корреляцией, очевидно, скрывается причинная связь, но невозможно различить, что в этой корреляции причина, а что — следствие. Переплетение событий здесь таково, что хронологический критерий не может быть использован, а теоретически именно он является решающим. Замечено, например, что в таких местах проживания, как дома в больших городах, где сдаются внаем меблированные комнаты, число свободных союзов (внебрачных семей) значительно больше, чем в других местах. Налицо корреляция, но при этом невозможно определить, то ли характер этого места проживания препятствует созданию семей, то ли, наоборот, здесь поселяются бессемейные люди, вступающие затем в свободный союз. Другой пример. В округе апелляционного суда Экс-ан-Прованса в 1966 году насчитывалось 39 адвокатов и поверенных на сто тысяч жителей, а в округе апелляционного суда в Нанси — 7. В том же году число судебных разбирательств (взятое в соотношении всех судебных решений с численностью населения апелляционного округа) составило в Эксе 222 на десять тысяч жителей и в Нанси 74 на те же десять тысяч. Сопоставление этих данных может привести к двум диаметрально противоположным выводам. Первый: большое число адвокатов и поверенных способствует увеличению числа дел. Второй: обилие дел привлекает в данный округ этих служителей Фемиды. Бывает также, что взаимосвязь между двумя явлениями носит причинно-следственный характер, но выявить это можно, лишь приняв во внимание третье явление, которое на первый взгляд незаметно. Не раз отмечалось, что в 60-е годы в Западной Германии на судейских и иных юридических должностях сохранилось больше бывших нацистов, чем в других профессиональных сферах. Можно было бы объяснить это тем, что идеология гитлеризма сочеталась с чувством порядка и дисциплины и это привлекло к режиму юридическую касту в большей мере, чем другие профессии. Но такое объяснение проходит мимо промежуточного явления — процедуры денацификации.
1. Обратившись к структурным законам, объектом которых являются институты, мы встретимся с понятием правовой системы и влиянием сравнительного права. В итоге определенных наблюдений может сложиться впечатление, что некий структурный закон предопределяет одновременное наличие в разных правовых системах свободы договора и перехода права собственности по одному лишь соглашению сторон или же развода по причине психического заболевания супруга, контроля государства за попечительством над малолетними и ряда других институтов. Однако подобная «структурная солидарность» весьма хрупка, и достаточно произвольного движения законодателя, чтобы ее разрушить. Значительно большее сопротивление может оказать обычное право. Структурные законы особенно часто подкрепляются этнологическим материалом. В общем виде можно сказать, что современный структурализм делает акцент на том, что объединяет различные институты в рамках одной и тон же правовой системы. Впрочем, такого рода идеи встречались уже у Монтескье. 2. Структурные законы говорят также о взаимосвязанности элементов в рамках одного и того же института. Некоторые такие взаимосвязи и пропорции остаются постоянными во всех правовых системах, где встречается данный институт. Такое постоянство — основание для появления структурного закона. В этой связи можно указать закон соответствия или сходства форм, известный, впрочем, задолго до того, как им заинтересовались социологи права (он упомянут уже в «Дигестах», книга 50, титул XVII «О различных правилах древнего права»). Этот закон гласит, что любая юридическая связь прекращается в форме, обратной той, с помощью которой эта связь возникла. 6. каузальный анализ; "'' Не претендуя на многое, юридическая социология отказывается формулировать законы, которые придали бы причинности в ее сфере постоянный и всеобщий характер. Она довольствуется тем, что открывает лишь частичную связь между определенными причиной и следствием. Проще говоря, она ограничивается констатацией, что существует зависимость, а именно статистическая зависимость между двумя юридическими явлениями или между юридическим явлением и каким-то другим (социальным, экономическим, психологическим). Зачастую каузальным анализом называют то, что в строгом смысле слова представляет собой исследование корреляции, а не причинности. В этой связи важно подчеркнуть, что не все корреляции являются причинно-следственными. В ряде случаев за корреляцией, очевидно, скрывается причинная связь, но невозможно различить, что в этой корреляции причина, а что — следствие. Переплетение событий здесь таково, что хронологический критерий не может быть использован, а теоретически именно он является решающим. Замечено, например, что в таких местах проживания, как дома в больших городах, где сдаются внаем меблированные комнаты, число свободных союзов (внебрачных семей) значительно больше, чем в других местах. Налицо корреляция, но при этом невозможно определить, то ли характер этого места проживания препятствует созданию семей, то ли, наоборот, здесь поселяются бессемейные люди, вступающие затем в свободный союз. Другой пример. В округе апелляционного суда Экс-ан-Прованса в 1966 году насчитывалось 39 адвокатов и поверенных на сто тысяч жителей, а в округе апелляционного суда в Нанси — 7. В том же году число судебных разбирательств (взятое в соотношении всех судебных решений с численностью населения апелляционного округа) составило в Эксе 222 на десять тысяч жителей и в Нанси 74 на те же десять тысяч. Сопоставление этих данных может привести к двум диаметрально противоположным выводам. Первый: большое число адвокатов и поверенных способствует увеличению числа дел. Второй: обилие дел привлекает в данный округ этих служителей Фемиды. Бывает также, что взаимосвязь между двумя явлениями носит причинно-следственный характер, но выявить это можно, лишь приняв во внимание третье явление, которое на первый взгляд незаметно. Не раз отмечалось, что в 60-е годы в Западной Германии на судейских и иных юридических должностях сохранилось больше бывших нацистов, чем в других профессиональных сферах. Можно было бы объяснить это тем, что идеология гитлеризма сочеталась с чувством порядка и дисциплины и это привлекло к режиму юридическую касту в большей мере, чем другие профессии. Но такое объяснение проходит мимо промежуточного явления — процедуры денацификации. Очевидно, среди юристов было не более приверженцев нацизма, чем среди представителей других профессий, но юристы в решающий момент денацификации с помощью своих юридических знаний проявили исключительную способность выйти сухими из чистки. Особенно часто бывает и так, что корреляция соединяет два явления, которые представляют собой следствие одной и той же причины, но сама эта причина при поверхностном взгляде ускользает из поля зрения исследователя. Не исключено, что именно такова ситуация в приведенном выше примере апелляционных округов Экса и Нанси. Возможно, что одна и та же причина (например, наличие или, наоборот, отсутствие определенных правовых традиций) в равной мере способствует (или, наоборот, препятствует) склонностям как профессиональных юристов, так и жителей этих округов. V Date: 2015-05-08; view: 658; Нарушение авторских прав |