Формирование идентичности Геббельса. 5 page

Решительные действия Геббельса своей наглостью и нигилизмом нанесли серьёзный удар по корпоративной идентичности немецкого чиновничьего сословия. Этот микроисторический эпизод свидетельствует о стремлении Геббельса подчеркнуть разрыв нового режима не только с Веймарской республикой, но и с кайзеровской Германией.

Однако парадокс разрушающего традиции Геббельса заключался в том, что первого успеха его ведомство достигло, демонстрируя континуитетность нового режима. 21 марта 1933 г. министерство пропаганды под его руководством организовало празднование «дня Потсдама» на котором проводилась церемония открытия рейхстага нового созыва (21 марта 1871 г. открылся первый рейхстаг объединённой Германии). Нацисты публично продемонстрировали единство правого политического спектра, которого на самом деле не было. В 12.00 «неизвестный ефрейтор мировой войны» рейхсканцлер Адольф Гитлер и рейхспрезидент Пауль фон Гинденбург встретились на ступеньках Потсдамской гарнизонной церкви. На гостевой трибуне почётное место занимал кронпринц в гусарской форме; кресло, в котором обычно сидел кайзер Вильгельм II, было пусто. После службы Гинденбург поклонился пустому креслу и произнёс небольшую речь, смысл которой сводился к тому, что абсолютное большинство немецкого народа поддерживает правительство Гитлера. В заключение президент призвал приступить к работе на благо объединённой независимой гордой Германии. Потом говорил Гитлер; он был подчёркнуто торжественен, в общих чертах изложил программу своего правительства и призвал рейхстаг к сотрудничеству. После этого президент в одиночку спустился в склеп церкви и возложил венок на могилу Фридриха Великого. В момент возложения венка прозвучал ружейный салют, затем запел хор, всё выглядело благостно и торжественно.[373] Французский посол в дневнике отметил, что торжественный акт был построен так, как будто Третий рейх продолжает дело Второго[374]. Геббельс этого и добивался, хотя это мероприятие для него было всего лишь выполнением служебного долга, и ценности на нём пропагандировавшиеся во многом противоречили его идентичности.

Набор полномочий и сфер деятельности учреждённого ведомства впечатляет и наводит на мысль о новизне целей и задач, решаемых им, и новизне методов, им используемых. Так как министерство было принципиально новым, Геббельс создавал и определял все в нем сам, не будучи связан никакими традициями. Но при образовании учреждения Геббельсу пришлось столкнуться с традициями тогдашнего государственного управления и пришлось их ломать.

Трудности Геббельса заключались в том, что структуры и департаменты, которые в будущем составили министерство пропаганды, находились в самых разных учреждениях как федерального, так и земельного уровней. Новая суперструктура поглотила Прусское бюро по вопросам печати, со всем его имуществом и персоналом, изъяла у министерства внутренних дел права по надзору за прессой, радио, по осуществлению цензуры нравственного содержания книг, театральных постановок, а заодно и права назначать национальные праздники и выходные дни. Министерство экономики уступило полномочия по контролю за рекламой и организацией выставок, включая такие известные, как Лейпцигская и Кенигсбергская[375]. Министерство транспорта, включавшее в себя в то время управление почт и телеграфа, передало ему всю национальную сеть агентств и бюро путешествий и экскурсий и все права по управлению радиовещанием. Упорные административные бои за полномочия завязались у Геббельса с двумя министерствами – носителями глубоких и богатых традиций немецкого прошлого. Первое – это министерство по науке, образованию и воспитанию, которое возглавлял Бернгард Руст, выходец из старинной юнкерской семьи, бывший директор гимназии в Ганновере. Геббельсу очень хотелось взять под свой контроль университеты, находившиеся в подчинении Руста, и он предпринимал такие попытки во все годы существования Третьего рейха, но не преуспел в них. Все же ему удалось забрать себе училища искусств и их преподавателей[376].

Вторым было министерство иностранных дел, возглавляемое консервативным политиком бароном Константином фон Нейратом. Конфликт начался с того, что 24 мая 1933 г. Геббельс заявил на совещании начальников правительственных департаментов, проходившем у Гитлера, что важнейший функцией возглавляемого им министерства является формирование общественного мнения за рубежом. Гитлер поддержал его и решил, что департамент по делам печати министерства иностранных дел «ограничит свою деятельность традиционными рамками», а активную пропаганду за рубежом будет вести ведомство Геббельса, в составе которого был образован собственный департамент печати. С тех пор отношения между чиновниками респектабельного министерства иностранных дел, имевшего богатые традиции, и их энергичными и напористыми соперниками из министерства пропаганды стали весьма прохладными[377]. Они не изменились и после 1938 г., когда на смену консерватору барону фон Нейрату пришел национал-социалист Риббентроп.

Победа Геббельса в институциональной борьбе за полномочия была юридически закреплена 30 июня 1933 г. В этот день Гитлер издал постановление «О задачах имперского министерства народного просвещения и пропаганды». Этот нормативно-правовой акт предусматривал существенный передел полномочий между министерствами, естественно в пользу Геббельса. Текст постановления содержал перечень полномочий и учреждений, передаваемых министерству пропаганды от других министерств. Рейхсминистр пропаганды объявлялся ответственным за все эти полномочия и учреждения, включая законодательство.[378]

Таким образом, Геббельсу в довольно короткий срок удалось захватить почти все стратегически важные, необходимые ему для выполнения поставленных целей и задач инструменты. Однако не стоит думать, что Геббельс стал абсолютным монополистом в сфере пропаганды. Немалую степень автономии в этих вопросах сохранил Германский трудовой фронт, другие более мелкие партийные организации, например, Бюро расовой пропаганды Вальтера Гросса, вермахт, СС, и издатель вульгарной антисемитской газеты «Der Stürmer» (Штурмовик) Юлиус Штрайхер.

Достаточно ёмкую и краткую характеристику министерства народного просвещения и пропаганды как органа государственной власти дал Ганс Фрицше: «Министерство пропаганды это не бюрократический административный аппарат, это скорее духовный центр власти, находящийся в постоянном контакте со всем народом по политическим, культурным, духовным и экономическим вопросам. Это рот и уши правительства Рейха».[379] И эта оценка во многом соответствовала действительности, так как Геббельс, будучи реалистом, прекрасно осознавал, что пропаганда не может быть односторонней и что массами невозможно руководить только сверху и только императивно, не учитывая их настроений. «Держать руку на пульсе общества»[380] - одна из главных аксиом его сотрудников. С этой целью все 32 местных отделения министерства, а также СД (Sicherheitdienst – служба безопасности) регулярно поставляли Геббельсу отчеты и сводки, дававшие картину настроений и морального духа населения[381].

Известный испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет, концепция которого, изложенная в его книге «Восстание масс», вышедшей в свет в 1930 г., подчеркивает разрыв современного ему ХХ в. с прошлым, характеризовал эту ситуацию следующим образом: «В наши дни Государство стало чудовищной машиной немыслимых возможностей, которая действует фантастически точно и оперативно. Это средоточие общества, и достаточно нажатия кнопки, чтобы гигантские рычаги молниеносно обработали каждую пядь социального тела».[382] Эти слова наиболее колоритно определяют инструмент государства, созданный Геббельсом.

Из вышеизложенного явствует разрыв между старым буржуазным государством и новым национал-социалистическим. Старое государство стремится развивать экономику и повышать благосостояние своих граждан, поэтому в нем организацией и контролем в рекламе, туризме, ярмарках, занимаются прекрасно разбирающиеся в них узкопрофильные специалисты. Для национал-социалистического государства все это вторично, а первично усиление собственной власти, невозможное без повелевания массами, поэтому оно забирает эти воздействующие на массы сферы у специалистов-профессионалов и отдает их дилетанту Геббельсу, мало что в них понимающему, зато отменно разбирающемуся в искусстве управления массами и массовом сознании – пропаганде.

Это обстоятельство понимал и сам Геббельс. Вот что он писал по этому поводу: «Государство, принявшее авторитарный режим управления, не должно позволять себе отклонений от избранного пути, если оно уверено в его правильности. Если в демократическом государстве национальный политический курс во многом определяется общественным мнением, то в авторитарном государстве именно оно само определяет свою политику и само же руководит общественным мнением, направляя его согласно своим целям».[383]

В 1934 г. на партийном съезде в Нюрнберге Геббельс выступает с обширной речью о пропаганде, её сущности, достигнутых результатах, и задачах на будущее. Министр резко отвергает традиционный административный подход к делу организации пропаганды: «Пропаганда должна быть творческой. Это ни в коем случае не вопрос для бюрократии или официальной администрации, а скорее это - вопрос продуктивной фантазии. Подлинный пропагандист должен быть истинным художником. Он должен быть популярной личностью, используя это как инструмент, чтобы выразить величество истинности и объединить политическую волю»[384]. Геббельс представляет пропаганду как главное оружие для завоевания и защиты государства, она есть непременный атрибут современного государства и то, что соединяет правительство и народ. «Пропаганда – необходимая жизненная функция современного государства. Без неё просто невозможно достижение великих целей в этом веке масс»[385], - говорил оратор.

Затем Геббельс перечисляет важнейшие достижения национал-социалистической пропаганды, сделанные ею как в «период борьбы», так и за время пребывания у власти: «Марксизм не мог быть устранен правительственным решением. Его устранение было итогом процесса, который начался от народа. Но это было возможно только потому, что наша пропаганда показала народу, что марксизм был опасностью и для государства и для общества. […] Сегодня, партикуляризм в Германии – дело прошлого. То, что он было устранен идеей сильного централизованного государства, не произошло случайно, а является результатом психологической подготовки, организованной нашей пропагандой. Или рассмотрим экономическую политику. Можно предположить, что идея классовой борьбы, возможно, была устранена только согласно закону? Разве не факт, что семена, которые мы сеяли на ста тысячах наших митингах, привели к новой социалистической структуре рабочей силы? Сегодня предприниматели и рабочие вместе состоят в Трудовом Фронте. Закон о Национальной Рабочей силе – основа нашего экономического мышления, понимается всё глубже. Разве эти социальные достижения не результат долгой и неустанной работы тысяч ораторов? […] Мы смогли устранить еврейскую опасность в нашей культуре, потому что люди признали это как результат нашей пропаганды. Главные культурные достижения, типа уникальной «Силы - через радость» являются возможными только при мощной поддержке народа. Предпосылкой была и пропаганда, которая здесь также создает и поддерживает связь с людьми. Зимняя Помощь в прошлом году собрала приблизительно 350 миллионов марок. Это не было результатом налогообложения, а скорее множества пожертвований от большого количества людей. Все жертвовали добровольно и с удовольствием, многие из которых в прошлом не делали ничего подобного раньше. Почему? Поскольку широкая пропаганда, используя каждое современное средство, дарила целой нации потребность в этой программе социальной помощи»[386].

Как видно, Геббельс подчёркивает принципиальную новизну пропаганды как метода реализации функций государства, говоря о неэффективности традиционного нормативистского подхода, который использовали власти кайзеровской Германии и Веймарской республики, борясь с политическими противниками посредством простых законодательных запретов.

Характеризуя министерство пропаганды, нельзя не сказать несколько слов о людях, в нём работавших, тем более, что картина, предстающая перед нами, отличает эту структуру от других партийных и государственных структур Третьего рейха. Средний возраст сотрудников – около 39 лет, что на 5 лет меньше, чем средний возраст членов нацистской администрации, и на 10 лет меньше, чем возраст людей из нацистской государственной и партийной верхушки. Таким образом, большинство пропагандистов принадлежало к поколению, которому было примерно 18 лет, когда разразилась Первая мировая война, они возмужали и достигли зрелости в военные и послевоенные годы, в этом их жизнь была схожей с жизнью человека, ими руководившего. Но, в отличие от своего шефа, происходившего, как и подавляющее большинство нацистов, из нижнего среднего класса, почти все они принадлежали к верхнему слою среднего класса кайзеровской Германии и Веймарской республики. Это значит, что их отцы занимали, как правило, высокие почетные должности в империи кайзера, среди военных и духовенства или же были землевладельцами. Уровень образования также был достаточно высоким: как минимум, половина имела университетские дипломы, как правило, гуманитарных специальностей[387], в отличие от большинства нацистов, среди которых законченное высшее образование – редкость, а гуманитарное тем более.

Вроде бы вышеизложенные факты в пользу того, что сотрудники министерства пропаганды должны были придерживаться скорее консервативных убеждений, нежели национал-социалистических. Но, тем не менее, их лояльность национал-социализму нельзя подвергнуть сомнению. Возможно, это объясняется той травмой их молодого сознания, которую нанесло им поражение в войне, Версальский мирный договор, хаос и безработица.

Если говорить о стиле работы новоиспеченного министра, то он вполне соответствовал традиционным германским представлениям о трудолюбивом и компетентном чиновнике и государственном деятеле. Он работал неутомимо, интенсивно, системно, был пунктуален, любил сам доходить до каждой мелочи в своем деле. Все это отличало его от многих других нацистов – Гитлера, Геринга, Гесса, стиль работы которых отличала нехарактерная для традиций немецкой бюрократии бессистемность, переходящая в прямую ненависть к профессиональному узкоспециальному подходу к делу, низкая продуктивность и непунктуальность.

Сам Геббельс называл систему мероприятий, направленных на установление тоталитарного режима и демонтаж политической системы Веймарской республики «национал-социалистической революцией». Образование и первые шаги министерства пропаганды он считал одним из важнейших действий этой «революции». Она для него долговременная, если не перманентна, как для Троцкого. «Повсюду в народе говорят о второй революции, которая должна бы наступить. Это означает ни что иное, как то, что первая революция еще не закончилась. Вскоре мы должны будем схватиться с реакцией. Революция должна быть неостановима»,[388] - отмечал он 18 апреля 1934 г.

Ответ на вопрос можно ли назвать события, происходившие в Германии в период «Machtergreifung» революцией зависит от того какие выбрать критерии революции. Сделать это достаточно сложно, так как представители различных философских и историографических направлений вкладывают в термин различный смысл.

В марксизме главным и определяющим критерием, позволяющим говорить о революции, является смена производительных сил и отношений собственности, то есть «возникновение материального образования с новой качественной основой»[389].

Известный российский исследователь национал-социализма Ю.В. Галактионов писал по поводу проблемы «нацистской революции» следующее: «Но то, что осуществили нацисты, не укладывается в термины «реформы» или «преобразования»: произошла смена власти, смена правящей элиты, частичная смена собственности и появление новых собственников, кардинальная смена внутренней и внешней политики. Как это можно квалифицировать?»[390]

В идеально типическом значении революция представляет собой смену политической системы, формы государства, господствующей идеологии, типа правопонимания, групп собственников, способа комплектования вооруженных сил.

Если взять за основу простой хронологический принцип и исходить из того, что революция проходит быстро и вышеуказанные изменения тоже происходят сразу либо почти сразу после неё, то как революцию события 1933-1934 гг. квалифицировать проблематично. Кроме того, такие процессы, как смена правящей элиты и появление новых собственников происходили гораздо дольше этих полутора лет.

При исследовании «национал-социалистической революции» в ракурсе проблемы континуитета возникает ещё три важных и взаимосвязанных вопроса. Первые два из них касаются целей самих нацистов как «революционеров» и степени их достижения. Как писал В.И. Ленин: «Диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества»[391]. Иными словами, проводя аналогии с Октябрьской революцией, можно поставить вопрос о том, означала ли «национал-социалистическая революция» для самих нацистов стремление к радикальному разрыву с прошлым и если да, то насколько полно им удалось его реализовать.

Третий вопрос касается природы и сущности «национал-социалистической революции». Так, например, А.А. Галкин определял фашизм как «правоконсервативный революционаризм, пытающийся, не считаясь с жертвами, с социальной ценой, снять реальные противоречия общества, разрушив всё то, что воспринимается им как препоны к сохранению и возрождению специфически понимаемых извечных основ бытия»[392]. В его авторской трактовке фашизм как политический феномен истории XX века и национал-социализм как его разновидность, предстают в виде реакции архаического сознания на модернизационные процессы и вызванную ими эрозию традиционных ценностей.

Если считать, что после революции создаются новые вооруженные силы, основанные на новых принципах, базирующиеся на новых идеях установившейся власти, как это было после Великой французской революции 1789 г. и Великой Октябрьской революции, то решение вышеуказанной проблемы не становится проще. Гитлер в 1935 г., денонсировав Версальский договор, сковывавший как количественное, так и качественное развитие вооруженный сил, начал их наращивать. Но он, по сути дела, лишь возродил армию Вильгельма II из тех же людей, с тем же мышлением, на тех же принципах и традициях, внеся лишь малые коррективы, продиктованные современными требованиями ведения войны. Получается, что новая власть лишь создала условия для воссоздания уже существовавшего института, и революцией это назвать трудно.

Крупный немецкий исследователь Карл Дитрих Брахер выделил следующие революционные качества национал-социализма: 1) новый лидерский культ фюрера; 2) развитие новой социал-дарвинистской структуры государства и общества; 3) замена традиционного национализма посредством радикальной революции; 4) развитие новой системы государственного регулирования экономики при национал-социализме; 5) придание органического статуса революции новой национальной народной общностью (Volksgemeinschaft); 6) утверждение нового вида радикального империализма в мировом масштабе; 7) использование новых способов в средствах массовой информации и мобилизации масс[393]. Геббельс в большей или меньшей степени имел отношение к формированию всех этих качеств.

Чтобы рассмотреть признаки революции, выделяемые Геббельсом, необходимо обратиться к двум его самым концептуальных опусам периода «Machtergreifung» – тексту доклада на партийном съезде в Нюрнберге в 1933 г., и статье «Сущность и форма национал-социализма», вышедшей в 1934 г. Доклад Геббельса назывался «Расовый вопрос и мировая пропаганда», так как в нём он осуждал мировую прессу за критику государственного антисемитизма в Третьем рейхе. Но, тем не менее, немалое внимание в докладе он уделил объяснению природы «национал-социалистической революции», с чего выступление и началось: «Национал-социалистическая революция – это типично немецкий продукт. Его масштаб и историческое значение могут быть сравнимы только с другими великими событиями человеческой истории. Было бы неверным и сбивающим с толку сравнивать эту революцию с другими преобразованиями в недавней европейской истории. Правда она разделяет их импульсы, их энергию и возможно даже с некоторыми исключениями их методы. Но её основы, причины, и поэтому результаты полностью отличны. Она была бы немыслимой без войны и ноябрьского мятежа, по крайней мере, в таком темпе и такой пробивной силе»[394].

Затем Геббельс высказывает свои мысли относительно особенностей немецкого исторического развития, подчёркивая отличия от стран носительниц западной демократии: «Немецкая демократия была всегда специфической детской площадкой европейского либерализма. Его врожденная тенденция к чрезмерному индивидуализму, которая потеряла любую связь с реальной политической жизнью после войны, была чужда нам. Он не имел никакого отношения к народу. Он не представлял всю нацию, а превратился в бесконечную войну между интересами, которая постепенно разрушила национальные и социальные основы существования нашего народа»[395].

Изобразив либерализм, распространённый Великой французской революцией, главным дисконтинуитетным фактором в немецкой истории, который подтачивал немецкий дух и разрушал традиции, министр пропаганды переходит к причине успеха национал-социализма в избавлении от вредных последствий его воздействия: «Национал-социализм был в состоянии преодолеть состояние духовного, экономического и политического кризиса только потому, что сам народ восстановил самообладание и обрёл политическую идею и организацию, которые соответствовали характеру немецкой нации»[396]. Таким образом, министр пропаганды подчёркивал органичность и континуитетность режима и его идеологии.

Анализ первой части текста доклада позволяет выделить понимание Геббельсом национал-социалистической революции в узком смысле как ликвидацию негативных последствий Великой французской революции и восстановление народной общности, разрушенной либерализмом и капитализмом. Однако во второй части доклада, посвящённой обоснованию антисемитизма, министр заявляет о том, что важным достижением «немецкой революции» было сбрасывание «еврейского хомута»[397], расширив тем самым её понимание.

Что касается второго опуса, то, несмотря на такое, претендующее на фундаментальность изложения название, уже в самом его начале Геббельс признаётся в том, что невозможно в этом ограниченном очерке рассмотреть все виды сущности национал-социализма, речь идёт об обсуждении движения и идеи, которые с силой ворвались в немецкую общественную жизнь и изменили основы отношений людей друг с другом[398].

После объяснения причин политического успеха национал-социализма, заключавшихся в придании насущным проблемам одного ясно очерченного смысла в пропаганде, Геббельс переходит к объяснению его понимания процесса политических, социально-экономических и идеологических изменений, происходящих в немецком обществе с 30 января 1933 г. Министр пропаганды именует их революцией, причём эта революция тотальна, то есть претендует на изменение всех сторон жизни[399]. Геббельс писал, что революция должна завершиться только тогда, когда национал-социалистический образ мысли обновит общественную и частную жизнь в Германии и заполнит её своим содержанием[400]. В данном тексте понимание Геббельсом революции достаточно широко и носит всеобъемлющий характер. Слово «революция» являлось одним из самых часто употребительных в лексиконе Геббельса в период «Machtergreifung». После событий ночи «длинных ножей» оно выйдет из его лексикона, с тем, чтобы опять вернуться годы «тотальной войны».

Но даже если и считать приход к власти национал-социалистов революцией, то эта «революция» - не означает полный разрыв линий преемственности Третьего рейха тянущихся от предшествующих ему эпох и их традиций, а вопрос о степени её «тотальности» далеко не столь однозначен, так как нацистам удалось кардинально изменить далеко не все сферы жизни, что мы особенно отчётливо увидим анализируя в свете проблемы континуитета участие Геббельса в проведении гендерной, культурной, мобилизационной политики и его взаимоотношения с немецкими элитами.

Создание министерства пропаганды было одним из важнейших шагов по установлению тоталитарного режима. При его образовании Геббельс ломал старые бюрократические традиции и вступил в институциональные конфликты с консерваторами, кроме того, новый орган государственной власти обладал беспрецедентной новизной целей, задач и методов, эти качества можно отнести к элементам разрыва, как с кайзеровской Германией, так и с Веймарской республикой. Вместе с тем претензии Геббельса на «тотальность» революции, в смысле коренного изменения всех сфер жизни во многом потерпели фиаско. Но ему и нацистам в целом, в период «Machtergreifung» удалось избавиться от влияния на общественно-политическую жизнь Германии идей Великой французской революции, которые нашли своё выражение в Веймарской конституции.