Формирование идентичности Геббельса. 4 page

Брук постулирует противоположность исторических судеб Германии и Запада в лице Англии и Франции. Он обвиняет социал-демократов в разрушении немецких традиций, воспринимаемых ими как «реакционные» и отождествляемые с проклятым прошлым и старой системой[320]. Ещё одна важная мысль Брука, касающаяся проблемы континуитета заключается в видении им разницы между реакционером и консерватором. Реакционер, по его мнению, видит во временах Вильгельма II безупречное великолепие, консерватор же, напротив, изучает соотношение причин и последствий, он не боится заявить, что монархия сама была причиной собственного крушения[321]. Самым большим преступлением последнего монарха Брук называл то, что он позволил консервативным устоям прийти в упадок[322]. Автор прямо называет кайзеровскую Германию либеральной системой и возлагает на неё ответственность за поражение в войне[323].

Затем Брук излагает своё видение причин катастрофы, постигшей Германию 9 ноября 1918 г.: «Внуки жили примерами их предков. Они служили королю и кайзеру, так как делали их отцы. Но этого было не достаточно. Консервативная традиция все ещё жила в их крови, но больше не в духе. Они восприняли эту традицию как их политическую привилегию; они потеряли контакт с народом. Консерватор не знал, что его осознание статуса государственности было обособленным и неразделяемым народом»[324]. Это отчуждение привело, по мнению Брука, к победе революции.

В последней главе одноимённой названию книги Брук ратует за провозглашение Третьего рейха, который должен сохранять консервативные ценности, имеющие жизнеспособность, вместе с тем, абсорбируя новые ценности, способствующие увеличению национальной живучести[325]. Таким образом, книгу можно назвать политическим трактатом, посвящённым проблеме сохранения исторической преемственности.

Как мы убедились, идеи концепции Мёллера ван ден Брука, изложенной в его книге «Третий рейх», весьма созвучны дневниковым мыслям Геббельса. Их заметное влияние прослеживается также в речи Геббельса «Ленин или Гитлер», анализ которой был проведён выше. Не случайно Геббельс восхищался Бруком и сожалел о том, что его нет с ними в НСДАП. В дневниковой записи от 18 декабря 1925 г. Геббельс излагает свои противоречивые мысли: «Я нашел время ещё раз в покое прочитать одну книгу: «Третий рейх» Мёллера ван ден Брука. Безвременно ушедший он пишет словно в пророческой манере. Так ясно и спокойно, и при этом всё же будучи взволнован внутренними страстями, он описывает всё то, что мы молодые знали давно чувствами и инстинктами. Почему Мёллер ван ден Брук не пошел в своих выводах до конца и не выразил намерение бороться вместе с нами? […] Мы насыщались политической эстетикой, пока её не узнали»[326]. 8 февраля 1931 г. Геббельс пишет: «Вчера беседовал с вдовой Мёллера ван ден Брука. Она хочет предоставить в наше распоряжение литературное наследие её мужа»[327].

Младоконсерваторы, в частности, профессор права Брюнского университета (ныне Брно), в 1918 г. изгнанный чехами и преподававший в Вене, близкий в австрофашистскому хаймверу, Отмар Шпан, считали идеальным устройством сословно организованное общество, социальные гарантии в котором сочетались бы с иерархической организацией независимых корпораций[328]. 28 августа 1929 г. Геббельс излагает свои впечатления от чтения книги Шпана: «Дочитал до конца Шпана «Ошибки социализма». Поучительно, но несколько скудно»[329]. Национал-социалистический режим в целом, и Геббельс в частности, придя к власти, использовали эти положения в своей социальной и сословной политике, так как они являлись действенными инструментами восстановления традиции народной общности, прерванной атомизацией в годы Веймарской республики.

«Фёлькиш» - расово-биологическое движение, берущее начало еще в кайзеровские времена и тесно связанное с антисемитизмом[330]. Представители движения «фёлькиш» культивировали мифы почвы, крови и расы. Они, также как и представители других течений «консервативной революции», культивировали народную общность, основанием которой, по их мнению, были вышеуказанные мифы. У истоков «фёлькиш» лежало пангерманистское движение. Адепты «фёлькиш» в австро-венгрии были склонны не только к антисемитизму, но и к антиславизму, эту традицию в полной мере воспринял австриец Гитлер[331]. Данное течение «консервативной революции» являлось наиболее архаичным, в нем были сильны антиурбанистические, антикапиталистические и антииндустриальные мотивы. Из всех лидеров Третьего рейха оно оказало наибольшее влияние на рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, министра сельского хозяйства Вальтера Дарре и партийного философа Альфреда Розенберга, и чуть меньшее влияние на Гитлера. Геббельс изначально не воспринял концепции этого течения консервативной революции, так как в период становления своей идентичности был географически далёк от центров его распространения. Тем не менее, он в некоторой степени перенял её риторику, которую использовал в своей пропаганде, что мы видели в «Краткой азбуке национал-социалиста», а также в некоторых аспектах антисемитской пропаганды.

Национал-революционное крыло «консервативной революции» выделяется, прежде всего, своим акцентом на необходимость проведения революционных изменений либеральной Веймарской демократии, а также довольно необычной для правых ориентацией на советский опыт. Среди представителей данного направления можно назвать Эрнста Никиша, Эрнста Юнгера, братьев Штрассер, братьев Заломон и капитана Эрхарда. Из всех течений «консервативной революции» национал-революционное крыло занимало самые левые позиции, в его состав входила группа национал-большевиков, отличавшихся сочетанием антикапитализма и революционного антидемократизма, готовностью к союзу с коммунистами и стремлением перенести советские методы с некоторой поправкой на национальную специфику Германии. Лидер группы «Сопротивление», одной из самых влиятельных в данном направлении «консервативной революции» мыслителей Эрнст Никиш в 1930 г. опубликовал свою программу. В ней было 6 пунктов немецкого протеста: против идей 1789 г., против индивидуализма, капитализма, марксизма, парламентаризма, против Запада как родины этих идей, против варварского азиатского большевизма. Политическая часть программы состояла из следующих тезисов: обратиться лицом к Востоку и его позитивным ценностям, осуществить необходимый выход из мирового капиталистического хозяйства, организовать принудительное переселение из городов в деревню, создать предпосылки для крестьянкой жизни, осуществить отказ от идеи гуманизма, отказаться от частной собственности, вместо нее воспитывать чувство долга и служения народу и государству[332].

18 января 1930 г. Геббельс в дневниковой записи кратко излагает свои мысли относительно Никиша: «Прочитал хорошую статью Никиша. Мы должны привлечь этого человека к себе»[333].

Геббельс с интересом читал Шпенглера, что подтверждает его дневник[334]. По наблюдению Курта Рисса, параллели между Геббельсом и Шпенглером, вернее, явный плагиат первого у второго, можно проследить в пятидесяти речах и статьях Геббельса[335]. Одно из противоречий национал-социализма и философии Шпенглера заключается в том, что нацисты излучали оптимизм, пусть поверхностный и примитивный, Шпенглер же был склонен к историческому пессимизму. Вот мысли Геббельса от прочтения «Заката Европы»: «Эффекты Шпенглера. Пессимизм. Отчаяние. Я больше ни во что не верю»[336]. Весной 1925 г. Геббельс восторгается книгой Шпенглера «Реставрация Германского рейха»: «Феноменальная книга. Как близок я к Шпенглеру. Я могу подписаться почти под каждым словом этой книги»[337].

Геббельса сближает с идеологами «консервативной революции» следующее: ненависть к либерализму, как идеологии разрушающей традиционную идентичность и предающей национальные интересы, ненависть к мещанству и филистерству, стремление найти новую форму государственного устройства, способную вывести Германию из кризиса и обусловленный этим интерес к Советской России с попытками найти в её опыте нечто национальное, близкое к традиции. Сходство проглядывается также в наличии алармистских и эсхатологических настроений. Идеи мыслителей «консервативной революции» в особенности ван ден Брука и Шпенглера оказали заметное влияние на идеологические воззрения Геббельса, что мы увидим, анализируя с точки зрения континуитета его видение внешнеполитических проблем и проблем развития культуры. Концепцию книги «Третий рейх» Брука Геббельс воспринял, в части негативистских оценок кайзеровской Германии, позже он будет критиковать элиты с ней связанные в сходной с бруковской логике. Склонность Геббельса к новаторству также в некоторой степени объясняется концептуальным влиянием «Третьего рейха». Таким образом, влияние идей Брука на воззрения Геббельса можно отнести к факторам, обеспечившим разрыв его мировоззрения и политической практики с традициями кайзеровской Германии.

Как характеризовать увлечение Геббельса романтизмом? Наложило ли оно серьезный отпечаток на его политическую деятельность? В чем выражалась преемственность между романтизмом и национал-социализмом, и какова степень ее полноты? Сходство между немецкой правой политической романтикой и национал-социализмом было во многом чисто внешним, чаще схожи формы, но не содержание.

И представители политической романтики, и национал-социалисты культивировали народную общность. Но если для романтиков народная общность базировалась на культурной, духовной, потом национальной и в конечной цели на государственной основе, то национал-социализм понимал народную общность в расовом смысле. Это понимание куда более примитивно. Другое дело, что расизм хотя и был, безусловно, присущ мировоззрению Геббельса, но не занимал столь уж важного места, как в мировоззрении Гитлера и Гиммлера.

Главное, что роднит немецкий правый политический романтизм и национал-социализм, так это противостояние вестернизации, выражавшееся в неприятии распространения на Германию ценностей наследия Великой французской революции. Как писал Геббельс: «Мы покончили с 1789»[338].

Мы уже отмечали негативное отношение Геббельса к парламентаризму, а как он относился к праву, законности, правосознанию и юриспруденции в целом? В этом вопросе Геббельс находился под влиянием Гитлера, страдавшего правовым нигилизмом. Геббельс писал: «Юриспруденция – продажная девка политики»[339]. Правовой нигилизм национал-социалистов можно понять в части отрицания чуждых немецким традициям идей 1789 года: естественного типа правопонимания, приоритета частного над целым.

Но национал-социалисты отрицали не только вышеуказанные правовые идеи и нормы, но и само право как общественную ценность, как социальный регулятор. И это было резким разрывом с традициями Германии, имевшей не только развитую юридическую науку, но и развитое правосознание, прочно укоренившееся в немецком народе.

В рассматриваемый нами период жизни Геббельс еще не был отделен от народа таким атрибутами государственного деятеля, как охрана, шикарный лимузин и огромный особняк. Что думал Геббельс о традициях повседневной жизни немецкого народа? Вот что он пишет о своем отце – в общем, типичном представителе низшего слоя среднего класса: «Мой папенька, любящий пиво педант, нечистый и мелкий в мыслях, озабоченный своим бюргерским существованием, без всякого шарма, почти без проблеска мысли. Мелкий буржуа, мельчайшего масштаба. Бедняга! Глупец! Но он, конечно, попадет на небо. Понять не могу, зачем мама вышла замуж за этого старого скрягу»[340].

Геббельс, позже превративший объект своей критики в один из главных инструментов пропаганды, нападает на радио: «Радио! Радио! Радио в доме! Немец забудет для радио профессию и отчизну. Радио! Новый способ обуржуазивания! Все для дома! Идеал обывателей!»[341]. В этой критике с одной стороны чувствуется архаический аффект, но главное в ней это неприятие потребительского образа жизни.

Геббельс, сам нередко меняющий подруг, выступает против падения нравов в Веймарской республике: «Шлюхи стоят у дверей и зазывают. Полураздетые. Ужасно! Торговля телом! Я готов заплакать! Неужто мужчина пойдет? За деньги! Страсть превратилась в бесстыдство, вот оно общество! На улицах блондинки обнимают ухмыляющихся китайцев! Полиция смеется. Вот буржуазное государство! Все – лишь страсть или гешефт»[342].

К концу 20-ых гг. материальное положение Геббельса, конечно, заметно улучшилось, но он продолжал вести достаточно скромный образ жизни, не курил сигар и не злоупотреблял спиртным, в отличие от остальных партайгеноссе высокого ранга, особенно в Мюнхене. Однажды его вывела из себя статья в небольшой газетенке, в которой автор изобразил из него изнеженного буржуа. Он приказал перепечатать статью и снабдил ее собственными комментариями[343].

В 1931 г. в жизни Геббельса произошло важное событие. Сменив множество подруг, он, наконец, женился. Его избранницу звали Магда, урожденная Беренд, по отчиму Фридлендер, по отцу Ричель и по первому мужу Квандт. Она родилась 11 ноября 1901 г. и была на 4 года моложе Геббельса. Ее мать – служанка Августа Беренд – родила дочь вне брака, но позже вышла замуж за отца своего ребенка, успешного предпринимателя, занимавшегося строительным бизнесом, Оскара Ричеля. Но брак продлился недолго, и, разведясь, Августа вышла замуж за владельца кожевенного завода Фридлендера. Магда воспитывалась в женском монастыре, а затем в пансионате. Мама от воспитания дочери практически отстранилась, и на каникулах в ее воспитании соперничали отец и отчим-еврей. В благодарность она взяла себе фамилию Фридлендер после того, как мать развелась с ним.

В 19 лет она вышла замуж за 39-летнего мультимиллионера Гюнтера Квандта. По его желанию она перешла из католичества в протестантство. Магда, видимо, плохо представляла себе реалии протестантской этики, и её мечтам о красивой жизни с мужем-миллионером не суждено было сбыться. Она презирала мужа за то, что тот жил по жесткому плану, а его стремление воспитывать ее воспринимала как наглость. Так, например, он дал ей школьную тетрадь, в которую она обязана была заносить скромные траты своих карманных денег[344]. Распад брака отложило лишь рождение у Магды сына Харальда.

Магда завела себе любовника – видного деятеля сионистского движения Хаима Виталия Арлозорова. Позже она развелась с Квандтом, выбив у него шантажом приличное содержание и оставив себе сына.

Однажды поздней осенью 1930 г. она из любопытства пошла в берлинский дворец спорта, чтобы посмотреть на митинг НСДАП. Под впечатлением от звучавшей там речи Геббельса она вступила в партию и начала работать в резиденции столичного партийного руководства, где вскоре и познакомилась с будущим мужем.

Магда с легкостью меняла свои убеждения, как правило, вместе с мужчинами. Из католички она превратилась в протестантку, затем в сионистку и наконец, познакомившись с Геббельсом, стала убежденной национал-социалисткой.

Отец Магды, и уж тем более, еврейский отчим, были против брака, считая Геббельса никчемным демагогом. Тем более что у «светской львицы» Магды были другие альтернативы, например, к ней сватался племянник президента США Гувера[345]. Отец порвал всяческие отношения с дочерью после того, как получил от Геббельса грубое письмо. Только мать встала на сторону дочери, несмотря на то, что Геббельс вынудил тещу отказаться от режущей слух национал-социалиста еврейской фамилии Фридлендер и взять девичью Беренд. Она жила вместе с семейством и помогала дочери в воспитании детей, число которых быстро росло[346]. Брак с Магдой оказал немалое влияние на восприятие Геббельсом роли и места женщины в обществе, а также на его гендерную политику, которое мы рассмотрим в следующей главе.

На примере отношений с Гугенбергом мы уже увидели резко отрицательное отношение Геббельса к традиционной германской экономической элите. В начале 30-ых гг. Гитлер и Геринг все теснее сотрудничают с капитанами германской индустрии, что было продиктовано как финансовой, так и политической необходимостью. И в Геббельсе прагматические соображения борются с его левой, социалистической идентичностью. 18 января 1931 г. он, понимая, что НСДАП вряд ли удастся прийти к власти без опоры на традиционные элиты Германии, пишет: «Мы готовы к борьбе: к маршу в Третий рейх. Мы должны привлечь на свою сторону армию. Промышленники: мы все больше сближаемся. Они приходят к нам от отчаяния. Они должны лишить эту систему кредита»[347]. Вроде бы прагматизм. Но в записи от 28 января 1931 г. «левизна» берет свое: «Так называемым промышленникам можно понравиться, только стукнув их кулаком промеж глаз. Они меня ненавидят, потому что я был и остаюсь социалистом»[348].

Политические события, происходившие в Веймарской республике во второй половине 1932 г., свидетельствовали о том, что её кризис вступает в новый качественный этап, который вероятно может окончиться сменой политического режима и отменой ряда демократических свобод, установленных конституцией 1919 г. Неоднократные роспуски рейхстага, уличные столкновения, рост популярности НСДАП и КПГ, усиление влияния в правительстве министра рейхсвера генерала Шляйхера, применение президентом Гинденбургом чрезвычайных полномочий, предоставленных ему статьёй 48 конституции, наводили на мысль о скором введении военной диктатуры. В то же время диктаторские амбиции имел и Гитлер.

1 сентября 1932 г. в «Ангрифф» выходит статья Геббельса под названием «Советы диктатору и тем, кто хочет им стать», текст которой содержит двадцать пунктов, каждый из которых представляет собой один совет диктатору. В этом политическом эссе берлинский гауляйтер проводит различия между ранее существовавшими авторитарными диктатурами и новой тоталитарной диктатурой, которая должна наступить в скором будущем и адептом которой он является. Эти различия лежат в институциональной, духовно-ментальной и социальной плоскости.

Геббельс начинает изложение советов с трёх вещей, без наличия которых диктатура лишь плохая шутка, эти три вещи: личность, идея, и последователь, готовый жить ради этой личности и идеи, и в случае необходимости умереть за них[349]. Второй пункт гласит, что диктатура может быть направлена против парламента, но никогда против народа[350]. Третий пункт, повторяя знаменитые слова Талейрана, говорит о невозможности опоры диктатуры на военную силу: «Сидеть на штыках неудобно»[351]. Эту идею Геббельс развил в пунктах восемнадцатом и девятнадцатом, где говориться о том, что армия должна использоваться для защиты страны от внешних угроз, а не для подавления народа в интересах незначительного слоя узурпаторов и приводился пример Примо де Ривера, который был свергнут, так как опирался на силу оружия[352]. Это был явный выпад Геббельса против как Шляйхера в частности, так и всей политики исполнения Версальского договора, который своими ограничениями обрёк рейхсвер на выполнение несвойственной ему ранее полицейской функции.

Наибольшее количество советов Геббельса диктатору касается искусства управления массами, то есть пропаганде. К этой проблематике относятся восемь советов. Так, например, шестой совет гласит: «Диктатуры спасут нацию, если они знают лучшие пути, чем предыдущие правительственные формы, с которыми они борются и когда их власть настолько укоренилась в народе, что они не зависят от оружия, а скорее от своих последователей»[353]. Самой важной заботой диктатора Геббельс называет социальную справедливость, так как если народ осознает, что диктатор представляет высшие классы, которые не имеют никакого отношения к нему, он будет видеть в диктаторе ненавистного врага и быстро свергнет его[354]. В одиннадцатом пункте Геббельс подчёркивает различия между новой диктатурой и предшествующими политическими режимами: «Нет ничего более чуждого диктаторскому образу мыслей, чем буржуазное понятие объективности. Диктатура субъективна по своей природе. Она принимает чью-то сторону по самой своей природе. Если она за что-то, то она должна быть против другого. Если она не сделает последнего, то рискует тем, что народ будет сомневаться в вашей честности по отношению к первому»[355]. В этом совете берлинский гауляйтер предсказал будущее исключение из народной общности врагов национал-социализма.

Этот водораздел между старыми авторитарными диктатурами и новой тоталитарной диктатурой он выразил в своём дневнике ещё за полгода до выхода статьи, излагая свои впечатления от общения с, как он выразился, буржуазной интеллигенцией: «Я обращаюсь к небольшому кругу приглашённых гостей. Здесь также проблемы национал-социализма начинают привлекать интерес, хотя эти люди подходят к ним в их собственной манере, с лёгкой степенью высокомерия и со значительного расстояния. Они кажутся совершенно неспособными уяснить то, что мы действительно представляем нечто существенно новое, что мы не можем и не хотим быть сравнимыми ни с какой другой партией, что мы стремимся к тоталитарному государству и должны получить неограниченную власть для достижения наших целей»[356].

Что думал сам Геббельс накануне прихода к власти о проблеме преемственности национал-социализма с прошлым, и каковы были оценки им предшествующих эпох? В его дневниках есть несколько записей на эту тему. Первая скорее лишенная концептуального смысла и просто говорящая о том, что НСДАП придёт к власти: «В рейхе откровенный кризис власти. Нужно либо распускать рейхстаг, либо вводить диктатуру. Нам этот театр на пользу. Так или иначе, мы – наследники»[357]. Вторая запись касается различий в искусстве: «Вчера утром был в национальной галерее… Мы сегодня видим совсем иначе. Более сжато, социалистично во всем. Мы больше не видим части, только целое. Этим ХХ век отличается от XIX»[358]. Запись подчеркивает скорее разрыв, чем преемственность. В третьей записи Геббельс недвусмысленно выражает свою неприязнь к кайзеровской Германии: «Пришёл старый генерал, участвовавший в Мировой войне, чтобы увидеть меня. Он рассказал о довоенных временах. Было много гнилого. […] Они должны были окончится крахом, так как в них больше не было жизнеспособности»[359].

В статье, посвящённой деятельности берлинских СА, столичный гауляйтер охарактеризовал отношение НСДАП к прошлому следующим образом: «Если национал-социалистическое движение извлекло из горьких уроков череды злосчастных упущений немецкой стороны, то оно доказывает этим только то, что оно далеко от реакционности и что оно ни в коем случае не находится в слепом преклонении перед прошлым, так как оно прошло»[360]. В этих двух оценках проглядывается концептуальное влияние идей Мёллера ван ден Брука.

Итак, в конце рассматриваемого периода пред нами предстает тридцатипятилетний, женатый, в общем-то, успешный человек, находящийся в предвкушении власти. Он преклоняется перед Гитлером, хотя иногда позволяет себе его критиковать. Он дисконтинуитетен в своей ненависти к традиционным элитам Германии, таким, как крупные бизнесмены. Он дисконтинуитетен в своей ненависти и отрицанию ценностей основы немецкого общества – среднему классу. Он является носителем скорее социально-политического, нежели расово-биологического антисемитизма. Его антисемитизм менее дисконтинуитетен, более близок к традиции, чем чисто расовый антисемитизм Гитлера, Гиммлера и Штрайхера. Более того, Геббельс не исключал критику антисемитизма, интимные отношения с полуеврейкой и положительные отзывы в адрес отдельных представителей этого народа. Он континуитетен в своей ненависти к Западу, прежде всего, к Англии и Франции. Геббельс во многом континуитетен в воззрениях на народную общность. В его видении «Volksgemeinschaft» ещё нет ярко выраженной расовой основы, и в этом присутствует хрупкая линия преемственности от традиции народной общности в кайзеровской Германии, но наметившиеся признаки исключения из неё евреев, в особенности фронтовика Вайса, разделившего в годы Первой мировой войны с немцами общность судьбы являются элементами разрыва.

3. Йозеф Пауль Геббельс – рейхсминистр пропаганды (1933-1945)

3.1.Образование министерства пропаганды как один из шагов «национал-социалистической революции»

30 января 1933 г. фюрер НСДАП Адольф Гитлер был назначен президентом Веймарской республики Паулем фон Гинденбургом на пост рейхсканцлера, то есть главы правительства. Но проблема национал-социалистического движения заключалась в том, что в это правительство, помимо самого Гитлера входили всего два нациста: Вильгельм Фрик – министр внутренних дел и Герман Геринг – министр без портфеля. Остальные девять министров были консерваторами[361], и, казалось, что Геббельсу не найдется там места.

Однако 27 февраля 1933 г. случился пожар в рейхстаге. По слухам, ходившим в Германии в то время, его организовал сам президент рейхстага Герман Геринг, в то время второй человек в иерархии НСДАП после Гитлера. Убедительных доказательств того, кто на самом деле поджег рейхстаг, нет и по сей день[362]. Косвенно в пользу версии о причастности Геринга говорит факт наличия подземного туннеля между зданиями рейхстага и его резиденции[363], расположенных очень близко, который мог быть использован исполнителями для скрытного появления и ухода с места преступления. Однако пресс-секретарь Геринга Зоммерфельдт в своих мемуарах[364] и предположительно один из исполнителей поджога группенфюрер СА Карл Эрнст[365] утверждали, что идея поджога принадлежала Геббельсу.

Как бы там ни было, но руководители НСДАП, в первую очередь Геринг и Геббельс, используя факт задержания полицией на месте преступления голландского коммуниста Маринуса ван дер Любе, обвинили коммунистическую партию Германии в заговоре. После этого события начал набирать обороты процесс, именуемый в немецкой историографии как «Gleichschaltung» - приведение к повиновению, подчинение всех институтов немецкого общества национал-социализму. Окончанием этого процесса можно назвать дату смерти Рейхспрезидента Пауля фон Гинденбурга, после которой Гитлер объединил в своих руках должности рейхспрезидента и рейхсканцлера, то есть 2 августа 1934 г.

За эти полтора года, нацисты провели серию мероприятий, направленных на установление в стране своей безграничной власти и устранение политических конкурентов и инакомыслящих. Одним из таких мероприятий стало создание 13 марта 1933 г. министерства пропаганды, которое возглавил Геббельс[366].

Сам по себе выбор главы нового министерства являлся пощёчиной Гитлера его консервативным партнёрам по правительственной коалиции, так как Геббельс был самым ярым в НСДАП критиком НННП и консерваторов. Потребовались долгие переговоры между Гитлером и Папеном, чтобы убедить его уступить. Упорней всех возражал Гугенберг, являвшийся в правительстве министром экономики и продовольствия[367].

Новый орган государственной власти учреждался на основании указа, подписанного рейхспрезидентом Паулем фон Гинденбургом и рейхсканцлером Адольфом Гитлером. Официальное его наименование звучало как «Reichsministerium für Volksaufklärung und Propaganda». Слово «die Aufklärung» является многозначным в немецком языке, и может означать пропаганду, агитацию, просвещение, эпоху Просвещения и разведку. Название данного органа государственной власти Третьего рейха наиболее верно переводить как «Имперское министерство народного просвещения и пропаганды».

Текст указа был создан в соответствии со всеми правилами нацистской юридической техники. Он краток, и в оригинале содержит вместе с подписями и датой всего 18 строк: «В целях просвещения и пропаганды среди населения о политике имперского правительства национального возрождения немецкого отечества учреждается имперское министерство народного просвещения и пропаганды. Руководитель этого органа именуется имперским министром народного просвещения и пропаганды. Отдельные задачи министерства народного просвещения и пропаганды определяются рейхсканцлером. Он определяет так же во взаимном согласии с участвующими имперскими министрами задачи, которые переходят из их области деятельности в новое министерство, а так же если это касается круга деятельности затронутых министерств»[368]. Можно предположить, что этой последней нормой консерваторы в правительстве хотели создать дополнительный механизм, защищающий в ходе институциональной борьбы полномочия их министерств от непомерных аппетитов нацистов. Но дальнейшее развитие событий будет не в их пользу.

С самого начала своей деятельности на посту главы органа государственной власти Геббельс проявил себя как ярый борец со старыми традициями. Министерство пропаганды должно было занять здание «Леопольдпаласта» на Вильгельмплац напротив рейхсканцелярии и отеля «Кайзерхоф». Ранее в нём располагался пресс-центр правительства Веймарской республики и естественно, что для нацистов это здание символизировало то, что они называли «Системой». Ганс Фрицше – один из ближайших сотрудников Геббельса написал, что здание не было местом с приятными воспоминаниями[369]. Это старинное красивое здание было спроектировано Шинкелем – одним из выдающихся прусских архитекторов XIX в. Новому хозяину не понравилось несовременное и, на его взгляд, чрезмерно вычурное внутреннее убранство: «Каменщики должны были обрубить лепнину и ободрать дурацкие плюшевые занавеси, чтобы впустить свет», - сказал он. Фрицше характеризовал здание как старомодное и затхлое[370]. Когда чиновники отказались помогать новым хозяевам здания в его переделке, он вызвал штурмовиков и приказал им сделать все необходимое. Старые канцеляристы, работавшие ранее в этом здании, были в ужасе от такого вандализма. Но Геббельс лишь усмехнулся над ними, а вскоре уволил всех несогласных[371]. И старинный дворец был быстро перестроен и обставлен в скромном современном стиле.

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод о том, что, скорее всего, перестраивая дворец, Геббельс преследовал цель уничтожить ненавистное наследие Веймара, но это не совсем так. В своих дневниках новоиспечённый министр не даёт прямого ясного ответа о цели перестройки здания. Но дата записи в дневнике об этой проблеме 13 апреля 1933 г., то есть всего месяц спустя со дня образования министерства, и место ей посвящённое, почти страница, учитывая обычно краткий стиль изложения, говорит о том, что Геббельс считал перестройку здания первоочередной задачей. Записи в дневнике говорят о ненависти Геббельса к старой немецкой бюрократии и её традициям, таким как законопослушность, степенность и уважение к прошлому своей страны: «Только облака пыли свидетельствовали об исчезнувшем бюрократическом великолепии. Как почтенные господа, которых я скоро пущу по ветру, появятся следующим утром, потрясёнными до глубины души. Один из них, тряся руками над головой, лишь бормочет в ужасе: «Господин министр, знаете ли вы, что можете попасть за это в тюрьму». Теперь уходи прочь, мой добрый старина. Если до тебя ещё не донеслась весть, то ещё раз торжественно будет сказано, что в Германии как раз делается революция, и что эта революция не остановится перед действиями»[372].

Date: 2015-11-14; view: 542; Нарушение авторских прав