Annotation 17 page

***
С наступлением 1916 года в парламенте был спешно принят закон о всеобщей воинской повинности, и, к ужасу Кларри, их дом в Саммерхилле затребовали для размещения новобранцев. — Вам не нужно столько места, — заявил Берти без всякого сочувствия. — А папа вряд ли поправится настолько, чтобы снова тут жить. — Но это также и дом Уилла, — возразила Кларри, пораженная его грубостью. — До конца войны Уиллу дом не понадобится, — сказал Берти. — А когда он демобилизуется, то сможет жить у нас. — А как же я? — спросила Кларри. — Над чайной есть квартира, — произнес Берти равнодушно. — Она достаточно просторная, и вам будет удобно жить недалеко от работы. Рассердившись, Кларри решила встретиться с ответственным за реквизицию офицером, подозревая, что это Берти обратил его внимание на пустующий дом. — Нас уверили, что вы проживаете там одна, — смущенно ответил ей офицер, — и что у вас во владении есть другие жилые помещения. — Это дом моего мужа. Ему нужно будет куда-то вернуться, — настаивала Кларри. — Я готова отдать часть помещений, но не солдатам. В конце концов они пришли к соглашению: помещения на первом этаже займут административные работники, а в мансарде поселятся две женщины. Подавленность и тревоги Кларри усугубились к лету, когда распространились новости о наступлении на Сомме. Массированная атака германских войск собрала кровавую жатву, в считанные часы уничтожив целые полки. Кларри сидела в чайной, вместе с другими склонившись над газетами. Она пыталась осмыслить полученную информацию. Масштаб массовых убийств не укладывался в ее сознании. Был убит двоюродный брат Долли, один из подчиненных Джеку разносчиков чая пропал без вести, а младшая дочь Айны в двадцать лет стала вдовой. Пока Кларри пыталась приободрить своих сотрудников и убедить Олив в том, что Джека, возможно, не призовут, ей принесли телеграмму. Она взяла ее дрожащими пальцами и, прочтя, чуть не упала в обморок: Уилл вернулся в Англию. Ему дали увольнительную на неделю. Он приехал в переполненном поезде, похудевший, бледный, но его улыбка вселяла радость в измученное сердце Кларри. Она хотела отвезти Уилла в чайную, чтобы накормить, но он изъявил желание сразу же поехать домой. По дороге Кларри объяснила ему, что теперь часть помещений отдана под армейские нужды, но его комната свободна. Приехав, Уилл сразу же улегся в кровать и проспал до вечера. Кларри решила, что Берти может подождать один день, прежде чем его известят о приезде брата. После ванны она накормила Уилла скромным ужином, состоящим из ветчины и вареного картофеля, и рассказала обо всем, что произошло в его отсутствие. Но когда Кларри попыталась расспросить его о событиях в Галлиполи или о его пребывании в Египте, он только пожал плечами. — Восемьдесят процентов солдатской жизни — смертельная скука, — сказал Уилл. — А остальные двадцать? — спросила Кларри. Он ответил не сразу. — О них лучше вообще не вспоминать. На следующий день Кларри договорилась встретиться с Уиллом в больнице, после того как она закончит работу в чайной, а он навестит Берти и Вэрити. Она застала его в небольшой палате, куда перевели Герберта. Уилл сидел рядом с отцом. Юноша поднял на нее взгляд, и Кларри увидела, как он потрясен жалким состоянием Герберта. — Поговори с ним, — тихо попросила Кларри. — Его успокаивает звук голоса, даже если он и не понимает слов. Уилл попытался завести разговор, но его обычная словоохотливость на этот раз его подвела. Кларри положила руку ему на плечо. Они сидели в тишине, пока Уилл вдруг не запел «Скалы старого Тойнмаса», поначалу тихо, почти шепотом, а потом громче. Эту народную песню он выучил еще в школе и часто пел отрывки из нее, когда бывал дома. Скалы старого Тойнмаса неприступны и круты,
Но милее их на свете ничего не сыщешь ты.

Слушая его приятный тенор, Кларри вспомнила времена, когда Уилл и Олив пели эту песню вместе в детской. Слезы защипали ей глаза, и к горлу подступил ком. Где-то там за горизонтом, может, краше есть края,
Но свою любовь и счастье обрели здесь ты и я…

Кларри заметила, что Герберт сосредоточил взгляд на Уилле, как будто какая-то часть его сознания пыталась пробиться к воспоминаниям сквозь болезненный туман. …здесь души моей отрада, Тойнмас — родина моя.

Когда Уилл допел песню до конца, Кларри попросила его спеть еще. Но он покачал головой, не в силах справиться с захлестнувшими его эмоциями. Тогда Кларри затянула песню, которую часто слышала в чайной — «Красные паруса на закате». Ее пели Лекси с Эдной. Уилл подхватил. Затем они исполнили отрывки из всех песен, которые только смогли припомнить. В конце концов дежурная просунула голову из-за приоткрытой двери и сообщила, что время посещения закончилось. — Вы двое могли бы выступать с концертами, — пошутила она. Склонившись над Гербертом, чтобы поцеловать его на прощание, Кларри не сомневалась, что он вспомнил, кто она. — Правда, хорошо, что Уилл вернулся? — прошептала Кларри. — Завтра он снова придет. Обернувшись на пороге, Кларри увидела, что Герберт все еще смотрит на нее. Она послала ему воздушный поцелуй и вышла. У нее на сердце было легко. Она не чувствовала себя так уже несколько месяцев. Телефонный звонок разбудил Кларри от глубокого сна. Выбравшись из постели, она поспешила в гардеробную в чем была — в ночной рубашке. Звонили из больницы. Герберт умер во сне незадолго до рассвета. Глава тридцать третья

Уиллу продлили отпуск, чтобы он смог присутствовать на похоронах отца. Кларри была благодарна ему за то, что он был рядом и поддерживал ее в эти дни, а также не позволил Берти командовать. Берти хотел устроить пышный обряд в кафедральном соборе, но Кларри настояла на том, чтобы отпевание прошло в церкви Джона Нокса, которую Герберт посещал почти всю свою жизнь. Оставшись наедине с Уиллом, она высказала мнение о том, что Берти стремится произвести впечатление на Ландсдоунов. Кларри согласилась на то, чтобы были устроены поминки. Они должны были состояться в Танкервилле, потому что она не могла принять людей в своем частично реквизированном доме. — В любом случае мне невыносима мысль о застолье, — сказала она Уиллу. Кларри совершала все необходимые действия, связанные с панихидой и похоронами. Она была потрясена смертью Герберта. В глубине души Кларри знала, что ее мужу уже не суждено восстановить здоровье после второго инсульта, и все же ходила к нему в больницу день за днем несколько недель, находя успокоение в привычном распорядке и теша себя надеждой. Она была тронута тем, сколько людей пришло, чтобы выразить ей соболезнования: друзья, клиенты ее мужа, прихожане из церкви и завсегдатаи чайной, которые относились к Герберту с глубоким почтением. Пришли поддержать ее и сотрудницы чайной, а также Олив с Джеком. Джонни ехал всю ночь из Эдинбурга, чтобы тоже присутствовать на похоронах. «Чайная Герберта» была закрыта на неделю в знак скорби и почтения к покойному. Как только закончились похороны, Берти вызвал Кларри в свой офис, чтобы уладить дела с наследством. — Нам нужно многое обсудить, — сказал он ей по телефону. Но она решила не тратить последние драгоценные дни перед отъездом Уилла на нудные правовые вопросы. Уилла они тоже совершенно не интересовали. — Предоставьте это Берти, — сказал он со скукой в голосе. — Он ничего так не любит, как разбираться в завещаниях. И Кларри, и Уилл были чрезвычайно огорчены тем, что лошади Джонни давно уже были реквизированы для армейских нужд. Вместо конных прогулок они отправлялись в долгие пешие походы, заходя далеко за город, где созрели хлеба и крестьянки уже убирали урожай. — Наверное, я тоже пойду добровольцем на фронт, — запальчиво говорила Кларри, шагая по извилистой дороге. — Я ведь в самом деле не знаю, что мне теперь делать. Так долго моей главной заботой был Герберт. Без него я словно растение, лишившееся корней. — То, что вы делаете в чайной, также очень важно, — возразил ей Уилл. — Вы кормите большое количество людей, а дальше ведь будет хуже — введение продуктовых карточек лишь вопрос времени. Не закрывайте чайной, Кларри, она приносит людям радость, и, видит Бог, они в ней нуждаются. Подумайте о Лекси, об Эдне, Айне и о Долли. Они от вас зависят. — Да, ты прав, — вздохнула Кларри. — Я очень не хотела бы закрывать «Чайную Герберта». Без нее мне нечем будет заняться, когда ты уедешь. Уилл взял ее под руку. — Вот именно, моя дорогая Кларри. — И, возможно, это последний год войны и люди наконец-то одумаются, прежде чем придется распределять продукты по карточкам. Но Уилл на это невесело рассмеялся. — Этой жуткой войне не видно ни конца ни краю. Мы скорее заморим сами себя голодом, чем хоть одна из сторон пойдет на уступки. В тот день, когда Уиллу нужно было явиться в свой полк, между ним и Кларри состоялось волнующее прощание. — Не приходите на вокзал, — попросил он Кларри. — Там, как всегда, будет толкотня, и мы все равно не будем знать, что говорить друг другу. У нее заныло сердце. — Разве я смогу не прийти? — ответила Кларри. — Отправляйтесь в чайную, — предложил Уилл, — и отвлеките себя работой. Мне будет приятно знать, что вы там. Давайте попрощаемся так, как будто сегодня самый обычный день. Пожалуйста, Кларри. Она подавила в себе огорчение из-за того, что не будет с ним до последней минуты. — Если ты этого хочешь, то так мы и сделаем, конечно. Служащие внизу уже были заняты работой, когда Кларри прощалась с Уиллом в кабинете Герберта. Он еще не переоделся в военную форму и выглядел таким юным во фланелевых брюках и рубашке с короткими рукавами. Кларри взяла его крупные ладони в свои. — Я рада, что ты был здесь в последний день жизни своего отца, — сказала она. — Не думаю, что это была случайность. Я уверена, что Герберт ждал тебя. Никогда я не видела его таким умиротворенным, как тогда, когда ты ему пел. Спасибо тебе за это. На глазах Уилла заблестели слезы. — Так не хочется оставлять вас совсем одну, — сказал он дрогнувшим голосом. — Я не одна, — уверила его Кларри. — У меня есть мои сотрудники. Они мне как семья. — Жаль, что все стало таким неопределенным и дом полон армейских служащих. Я бы хотел, чтобы вы писали мне, сидя за столом в кабинете отца, и пили чай с родственниками в гостиной, — проговорил он печально. Кларри сжала его ладони. — Что бы ни случилось, у тебя всегда будет дом там, где буду я, — пообещала она. — Ты только вернись целым и невредимым, прошу тебя. Они обнялись, и Уилл крепко прижал ее к себе, как делал это в детстве, скучая по своей матери. Кларри погладила его по голове, изо всех сил стараясь не разрыдаться у него на глазах. — Храни тебя Бог, — прошептала она. — И вас, — отозвался Уилл. Когда Кларри отстранилась от него, его лицо блестело от слез. Они постояли секунду, грустно глядя друг на друга. В эту минуту им так много нужно было сказать, но они не находили слов. Кларри быстро вышла на улицу, не позволяя себе заплакать. У нее на сердце лежал тяжелый камень, не давая дышать. Она хватала воздух ртом, вытирая слезы. На углу площади Кларри оглянулась на свой дом и ахнула от изумления: на долю секунды она увидела высокую фигуру Герберта, стоящего у окна своего кабинета, такого, каким он был многие годы назад. Но это, конечно же, был Уилл, выглянувший, чтобы проводить ее взглядом. Он поднял руку, прощаясь. Кларри помахала ему в ответ и послала воздушный поцелуй. Затем она отвернулась и поспешила прочь, унося с собой его улыбающийся образ, запечатленный в сознании. То был трудный день — она впервые пришла в чайную после смерти Герберта. Кларри загрузила себя работой. Она старалась не думать об отъезде Уилла, но ей это не удавалось. Вот он выходит из дома в своей форме, стоит на вокзале, едет в переполненном поезде по мосту через Тайн и дальше, на юг… Не желая возвращаться в опустевший дом, Кларри приняла приглашение Лекси поужинать с ней в квартире над чайной. Младшая сестра Лекси Эдит недавно уехала работать в Сандерленд, и Лекси, никогда не жившая в одиночестве, теперь тяготилась тишиной. — Всю жизнь мечтала, чтобы мои сестрички эмигрировали в Тимбукту, — пошутила она, — а теперь ловлю себя на том, что болтаю сама с собой от скуки. Они выпили чаю, съели по вареному яйцу и поговорили о делах насущных. Женщины обсудили сдобу, для приготовления которой требовалось минимум сахара — или же его можно было заменить медом, который продавался на местном рынке; поговорили о влюбленности Эдны в беженца из Бельгии, работающего в доках, и об артрите Айны. Лекси отхлебнула из чашки и скривилась. — Чай становится все хуже и хуже, — пожаловалась она. — Воняет дегтем, и на вкус ненамного лучше. Кларри фыркнула. — С возрастом ты становишься привередливой. — Беру пример с тебя, — отшутилась Лекси. — Ты права, конечно, — вздохнула Кларри. — Последняя партия чая, полученная от Мильнера, хуже некуда. Там ветки величиною с гвоздь. Но поставщики не виноваты, ничего лучше сейчас нельзя достать. Плантаторы идут на поводу у своей жадности и делают четвертый и пятый сбор за сезон. Они не заботятся о качестве, ведь правительство закупает у них чай по предвоенным ценам. Лекси вдруг громко рассмеялась. — Кларри, ты зарыла свой талант в землю. Я не понимаю и половины из того, что ты говоришь, но, как по мне, тебе нужно бы работать не в чайной, а в департаменте торговли. Они ни разу не упомянули об Уилле, пока Кларри не собралась уходить. Лекси сказала, сжав ей руку: — С ним все будет в порядке, не волнуйся. Он и раньше выкручивался из разных неприятностей. В ту ночь Кларри забралась в кровать Герберта, радуясь шуму, доносящемуся сверху, где разместились армейские секретарши. Женщины держались особняком, настороженно относясь к вдове, чей дом они занимали. Кларри обняла подушку, все еще хранившую запах Герберта. Мучительная тяжесть, которую она весь день носила в себе, поднялась и стала комом в горле. Сдерживаемая со дня смерти Герберта тоска вдруг затопила ее, усилившись после отъезда Уилла. Содрогаясь, Кларри зарыдала, вспоминая о своем нежном, застенчивом муже, проявившем столько мужества во время своей продолжительной болезни. Она плакала об Уилле, потому что ничего не смогла сделать, чтобы защитить его — доброго, преданно любящего ее Уилла, согревающего ее жизнь так, как будто он был ее собственным сыном.

***
Через неделю, сильно устав и вернувшись домой раньше обычного, Кларри застала в кабинете Герберта двух мужчин, роющихся в его книгах. На ее удивленный вопрос они ответили, что являются оценщиками из аукционной фирмы. — Но я не намерена продавать книги своего мужа, — возразила им Кларри. — Вам следует поговорить об этом с мистером Стоком, — ответил ей старший из них, смутившись. — Но он умер! — воскликнула Кларри. Мужчина посмотрел на нее с сожалением. — С мистером Бертрамом Стоком. Он уполномочил нас заняться имуществом своего отца. Не понимая, что происходит, Кларри прямиком направилась в офис к Берти и потребовала немедленной встречи с ним. — Что происходит? Я не давала своего согласия на продажу книг Герберта. Я хочу сохранить их для Уилла. У него пока еще не было возможности что-нибудь выбрать, — возмущалась Кларри, разозленная равнодушием Берти. Он вертел в пальцах нож для распечатывания писем и даже не глядел на нее. Наконец Берти поднял руку. — Когда закончите свою истерическую тираду, может быть, присядете? — сказал он, не вставая, и указал рукой на стул, стоявший с другой стороны его огромного письменного стола. С трудом сдерживая негодование, Кларри села. Берти внимательно посмотрел на нее. — После смерти отца я приглашал вас, чтобы обсудить вопросы наследования, — начал он обвиняющим тоном. — Я пока не готова к этому, — ответила Кларри. — Я не хочу торопиться. Прошло еще слишком мало времени. Вы не имеете права распродавать вещи Герберта. — Я имею на это полное право, — возразил Берти с самодовольным видом. — Мне принадлежит теперь все имущество папы — книги, мебель, дом. Кларри с недоумением уставилась на него. — Это невозможно. — Очень даже возможно, — сказал Берти. — Я распоряжался его делами многие годы, не забывайте об этом. — Бизнесом — да, — согласилась Кларри. — Но не личными вещами. — Всем, — злобно ухмыльнулся Берти. — Я позаботился об этом, когда он передавал мне свои адвокатские полномочия. — Вы обманули его! — изумленно воскликнула Кларри. — Вы обманули меня! — Нет. — Берти наклонился над столом и посмотрел на нее прищуренными глазами. — Все, что было у отца, по праву досталось мне. Вы думали, я позволю вам оставить себе то, что принадлежало ему и моей бедной матушке? Вам, экономке? Кларри поднялась со стула, сердито глядя на него. — Я забочусь не о себе… — Хорошо, — оборвал ее Берти. — Тогда вы не будете возражать, если армейские служащие займут остальные помещения. Я дал согласие на реквизицию всего дома. Когда он станет им не нужен, я собираюсь его продать. Для меня это здание навсегда опорочено вами — вашим англо-индийским дурновкусием и стремлением занять место моей матери. Кларри передернуло от его ядовитых слов. — Почему вы меня так ненавидите? Ваш отец был счастлив со мной. — Я не испытываю ненависти к вам, — возразил Берти, презрительно глядя на нее. — У меня вообще нет к вам никаких чувств. — А как же Уилл? — спросила Кларри. — Это его дом, он тоже является наследником. — Мой брат получит все, что ему причитается. Я об этом позабочусь, — ответил Берти резко. Сердце Кларри тревожно забилось. — А что будет с инвестициями, которые вы сделали от моего имени? Он вдруг сконфузился. — Ах да, это. — Берти откашлялся. — На то время это было надежное помещение капитала, но с началом войны все изменилось. Будем надеяться, что в дальнейшем ситуация улучшится. Кларри напряженно пыталась осознать услышанное. Вдруг ее охватил ужас. — «Чайная Герберта», — выдохнула она. — Она-то хотя бы останется мне? Берти не смог сдержать торжествующую улыбку. — Боюсь, что нет. Кларри шагнула вперед и вцепилась в край стола, не веря своим ушам. — Вы — мстительный мерзавец! — воскликнула она. Берти откинулся на спинку кресла. В его глазах промелькнула тревога. — Вы истинная дочь своего отца, — насмешливо бросил он. — Вы унаследовали его манеру выражаться. Кларри подавила гнев. — Значит, вы выбрасываете меня на улицу, да? Этого хочет Вэрити? И это благодарность мне за то, что я была добра к вашим детям? Берти снова вернулся к резкому тону. — Так я поступать не намерен. Я хочу сделать вам выгодное предложение. Вы продолжите управлять чайной, а я буду выплачивать вам зарплату и позволю жить в квартире наверху без арендной платы. Кларри изумленно уставилась на него. Сначала он оскорбил и унизил ее, а потом ждет благодарности, предлагая то, что и так принадлежит ей по праву. — Ну и наглец же вы! — Выбор за вами: либо вы будете управлять чайной, либо я ее продам. С горечью Кларри осознала, что у нее нет выбора. Все то время, что она, не жалея себя, работала, чтобы создать свое дело, Берти вынашивал планы, как бы ее ограбить. Кларри стиснула зубы, чтобы не высказать ему все, что о нем думает, и лишь процедила: — Наверху живет Лекси. Неужели вы забыли? — Значит, ей придется съехать, — сказал Берти с безразличным видом. — Если вы только попробуете ее выставить, у вас будут неприятности! — закричала Кларри. И снова на лице Берти промелькнула неуверенность. — Я думаю, вы подыщете для этой женщины какое-нибудь другое жилье, если понадобится. Как вы будете вести дела в чайной, меня не интересует, до тех пор пока она будет приносить мне прибыль. — Прибыль? — бросила Кларри. — В нынешних условиях будет чудом, если чайная вообще останется на плаву. — Тогда совершите чудо, — ответил Берти. Кларри, ничего не видя перед собой, бросилась вон из офиса. В ушах у нее шумело, сердце сжималось от страха. Как мог родиться у Герберта такой эгоистичный, жестокий сын? Отец перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что вытворяет Берти. «Если бы здесь был Уилл, он бы за меня заступился», — с отчаянием думала Кларри. Но Уилл был далеко и, если бы даже все узнал, ничем не смог бы ей помочь. Ей снова придется самостоятельно бороться с судьбой. Кларри вышла на прохладный сентябрьский воздух. Ее тошнило от страха. На подкашивающихся ногах она дошла до канавы, и там ее вырвало. Глава тридцать четвертая

Год Кларри не упоминала о своих проблемах в длинных письмах, которые она посылала Уиллу. Она переселилась в квартиру над чайной, потому что это было удобнее, так она объяснила свой переезд. Им с Лекси будет веселее. И действительно, Кларри быстро поняла, что добродушные шутки Лекси и ее грубоватая забота — как раз то, что было нужно для успокоения ее измученной души после смерти Герберта и выселения из Саммерхилла. Она обнаружила, что совершенно не скучает по своему дому. Главной заботой Кларри теперь стало поддержание работы чайной. Она скрывала свое новое шаткое положение почти ото всех, даже от Олив и Джека, не желая, чтобы стало известно, какой беззащитной оставил ее Герберт. Только ее давние проверенные подруги Лекси и Айна знали обо всем. К началу лета цены на муку, сахар и чай снова поднялись. Кларри все чаще использовала для приготовления обедов консервированную пищу, а вместо кофе и какао — их заменители. Бизнес Дэниела Мильнера пришел в упадок, поскольку после того, как его цены выросли до небес, количество клиентов резко сократилось, а лошади и фургоны были реквизированы для армейских нужд. Число работников «Чайной компании Тайнсайда» значительно уменьшилось, потому что многие из них были призваны в армию. В конце 1916 года мистер Мильнер обратился в судебные инстанции, с тем чтобы освободить Джека от воинской повинности, мотивируя это тем, что без него предприятие потерпит крах. Его просьба была удовлетворена. Накануне Рождества, в один из редких визитов Кларри застала свою сестру в слезах. Олив плакала от радости. — Теперь я могу спокойно спать, зная, что Джека освободили от армии. Мне плевать, что это эгоистично. Я не такая, как ты, Кларри. Я никогда не справилась бы с проблемами в одиночку. Свои собственные проблемы Кларри оставила при себе, огорчаясь той пропасти, которая пролегла между ними. В эти дни между ней и сестрой было так мало общего, что они даже не знали, о чем говорить друг с другом. Собравшись уходить, Кларри увидела в глазах Олив облегчение. Она не получила приглашения прийти к ним на Рождество — Олив торопливо объяснила ей, что они встретят его у матери Джека. Кларри скрыла обиду и решила не навязываться. Свое первое Рождество без Герберта и Уилла она пережила благодаря Лекси и ее сестрам, которые устроили для нее праздник, пригласив также Айну с семьей. Они совместными усилиями накрыли праздничный стол и, вручив друг другу маленькие подарки, стали распевать песни, а младшая дочь Айны играла на губной гармошке. Все это было совершенно не похоже на вечеринки в изысканных гостиных Саммерхилла или Танкервилля, но ничто иное сейчас не смогло бы приободрить Кларри лучше. По мере того как ухудшались их дела, Кларри и Лекси закрыли дополнительные залы для собраний в смежном здании и сдали их внаем рабочим оружейных заводов. В ту весну умерла Лили, и Джейред закрыл «Вишневую», не имея больше желания ею заниматься. Его бизнес пришел в упадок, после того как правительство ограничило часы продажи спиртного и алкоголь становилось все труднее достать. Однажды Джейред пришел в чайную пообедать. Кларри радушно его приняла. Смущаясь, он протянул ей обернутый тканью футляр. — Я нашел это на дне шкафа Лили, — сказал Джейред. — Мне очень жаль. Надеюсь, она не испортилась. Внутри оказалась старая скрипка Олив, та, что когда-то принадлежала их отцу. — Так, значит, Лили не продала ее?! — воскликнула Кларри. — Все это время она держала скрипку у себя? Зачем же она это сделала? Джейред пожал плечами. — Она завидовала вам, девочки. Хотела иметь что-то из того, что было у вас. Я думаю, ваш уход к Стокам был последней каплей. После этого Лили стала еще невыносимее. Но, клянусь, я ничего не знал о скрипке. — Не волнуйтесь, все это давно уже в прошлом. В море и не такое случается, как говорил мой отец. — Кстати, о море, — вздохнул Джейред. — Харрисона призвали служить на флот. Они уже скребут по сусекам. Кларри подумала, что скрипка возродит былые теплые отношения между ней и Олив, но сестра почти не проявила интереса к неожиданно найденному инструменту. Она давно уже оставила занятия музыкой. Все ее внимание было занято тревогами о том, что «Чайная компания Тайнсайда» потерпит крах и Джек останется без работы или, что еще хуже, будет призван в армию. Его мать считала Джорджа слишком шумным и больше времени проводила с сыном Томаса и Энни. Здоровье Джейн оказалось таким же слабым, как и у Олив в детстве, девочка также была подвержена приступам астмы. — Приводи их в чайную, и мы позаботимся о Джордже, — предложила Кларри, но Олив так этого и не сделала. Джейред приходил в чайную два-три раза в неделю, иногда просто чтобы посидеть, дожидаясь очереди почитать газету, выпить чаю и побеседовать с другими посетителями. Революция в России и затишье на восточном фронте вызвали прилив воодушевления у членов Лейбористской партии. Все лето они обсуждали вероятность того, что за этим последует окончание войны, но боям во Франции не было видно конца, как и прошлым летом. На работе Кларри старалась быть настолько веселой, насколько могла, но в глубине души она всегда ощущала тяжесть из-за беспокойства о том, что Уилла отправят на западный фронт. Когда от него приходило долгожданное письмо или открытка, она испытывала пьянящую радость. Но это чувство быстро улетучивалось — Уилл был в порядке, когда писал письмо, но где он сейчас? Ее снова охватывало беспокойство. «Угадайте, что со мной произошло, — написал он ей однажды. — На прошлой неделе я был послан в штаб с донесением и встретил там человека, который знал Вас в Индии! Это был полковник Харри Уилсон. Он настоящий ветеран. Таких нечасто встретишь. В те времена, когда Вы с ним познакомились, он был в младшем офицерском чине. Харри говорил, что Вы тепло принимали его в Белгури. Эта тема всплыла удивительным образом. Он сказал, что у него есть друг из тех краев, откуда я родом, — Уэсли Робсон. Харри был поражен, узнав, что я с ним знаком! Полковник Уилсон сказал, что Уэсли тоже призван в армию, так что, возможно, скоро он у нас тут появится. Полковник просил передать привет Вам и Вашей сестре. Он много расспрашивал об Олив, интересовался, по-прежнему ли она рисует. Мир тесен, правда?» Прочтя это письмо, Кларри затрепетала, словно прошлое дотронулось до нее своими призрачными пальцами. Харри Уилсон! Она вспомнила детскую влюбленность Олив в рыжеволосого офицера, рыбалку, во время которой ее сестра рисовала. В тот день между Уэсли и ее отцом произошел яростный спор, после которого усилилось пагубное пристрастие Джона к спиртному и наркотикам. Как причудливо переплелись их судьбы. Война тасовала людей, как колоду карт, и даже баловень судьбы Уэсли вырван из привычных комфортных условий и брошен в самое пекло. Кларри подумала: Генриэтта — теперь, наверное, уже его жена — беспокоится о нем, сидя в каком-нибудь лондонском особняке. Кларри размышляла о том, нужно ли ей поехать к Олив и показать письмо или этого делать не стоит. Может быть, сестра посмеется над теми давними событиями, а возможно, рассердится напоминанию о Белгури. Олив никогда не говорила об их прошлом в присутствии Джека и его родных, как будто стыдилась того чуждого, непонятного им образа жизни, который когда-то вела. Кларри еще не успела решить, как ей поступить, когда в чайной появился Джек. Он смущенно топтался у двери. — Что-то случилось с Олив? — спросила Кларри испуганно. — С детьми все в порядке? — Да, с ними все нормально, — поспешно уверил ее Джек, но его лицо выражало тревогу и смущение. — Проходи, — сказала Кларри и провела его к пустому столику в глубине зала, попросив Эдну принести чаю. — Не нужно, — сказал Джек. — Я ненадолго. — А мне нужно, — ответила Кларри, слегка улыбнувшись. — Будешь сидеть и смотреть, как я пью чай? Они сели друг напротив друга, и между ними повисло неловкое молчание. Принесли чай. Отхлебнув, Джек откашлялся. — Олив не знает, что я здесь. Она меня не пустила бы. Но я волнуюсь за нее — как она с этим справится. — С чем справится? — спросила Кларри, ставя чашку на стол. — Мне опять пришла повестка. — Но ты же освобожден от службы в армии! Джек покачал головой. — Правила изменились. Мистер Мильнер теперь ничего не может для меня сделать. На этот раз мне придется идти на фронт. Он в первый раз посмотрел Кларри прямо в глаза. — Я не боюсь. Я давно пошел бы воевать, если бы мистер Мильнер не вмешался. Но Олив… Она едва не лишилась рассудка из-за этой мобилизации. У Кларри сжалось сердце. — Боже мой, Джек, как же так! Бедная Олив… Когда ты уезжаешь? — Завтра я должен явиться в казармы. — Завтра?! — ахнула она. — Да, ничего не поделаешь, — сдержанно ответил Джек. — Но я беспокоюсь не о себе, а об Олив и о детях. Ты присмотришь за ними? — Конечно, присмотрю, — проговорила Кларри не раздумывая. Она видела, что он не решается сказать ей что-то еще. — Мы не очень хорошо к тебе относились, — произнес Джек наконец. — Из-за меня у вас с Олив испортились отношения. — Ты тут ни при чем, — деликатно ответила Кларри. — Не совсем так. Он оглянулся по сторонам, затем склонился над столом и заговорил шепотом: — Когда я понял, что не нравлюсь тебе, то есть нравлюсь, но недостаточно для того, чтобы ты стала моей женой, моя гордость была уязвлена. Я думал, что смогу вернуть тебя, ухаживая за твоей сестрой. Кларри вспыхнула. — Зачем ты мне это говоришь? — Дай мне закончить, — попросил Джек. — Это начиналось как игра, но со временем все изменилось. Олив нравилась мне все больше и больше. Тот день, когда мы поженились, был самым счастливым в моей жизни. Он посмотрел ей прямо в глаза. — Я люблю твою сестру больше всего на свете. — Я рада, — ответила Кларри, — и никогда в этом не сомневалась. — Но Олив сомневалась, — сказал Джек, поморщившись. — Даже сейчас, имея двух детей, она все никак не может поверить в то, что я люблю ее больше, чем тебя. Поэтому я был с тобой грубее, чем следовало, — только чтобы доказать Олив, что люблю ее больше. И именно поэтому ей не нравилось, когда ты приходила к нам домой. Олив ревнует меня к тебе, Кларри. — Нет! — воскликнула она. — Это правда. И я тоже ревновал. — Но почему? — ошеломленно спросила Кларри. — Тебе во всем везло: работа у Стоков, потом удачное замужество и жизнь в роскошном особняке, собственный бизнес. Похоже, ты получаешь все, что захочешь. — Я всего добивалась упорным трудом. — Да, наверное, это так, — пожал плечами Джек. — Но одно я знаю точно: теперь все мы оказались в равных условиях. Мы что есть сил хватаемся за свой бизнес. Похоже, уже не имеет значения, кто ты: богач Сток или работяга Брэвис. Кларри подмывало рассказать Джеку о том, каким шатким было ее положение. Благодаря щедрости мистера Мильнера они с Олив, по крайней мере, имеют крышу над головой. Но Джек и так был обременен семейными проблемами. Зачем нагружать его еще и своими? — Мистер Мильнер, — продолжил он, — обещал сохранить за мной рабочее место к тому времени, когда закончится война, а Олив будет получать мое армейское жалованье. Это небольшие деньги, но все же… Но ей нужен кто-то, кто мог бы помочь ей с детьми, а мама слишком занята с маленьким сыном Томаса и Анны. Кларри положила ладонь на руку Джеку. — Не волнуйся, я позабочусь о них. Они ведь мои родные племянники, не забывай. Он на секунду накрыл ее ладонь своей. — Спасибо тебе, Кларри. Мне жаль, что нам пришлось пережить столько неприятных минут. Быстро поднявшись, Джек надел шляпу. — И вот еще что. Берти Сток уже некоторое время не является адвокатом мистера Мильнера. — Я ничего не знала об этом, — сказала Кларри удивленно. — А почему так произошло? Джек замялся. — Прежде всего, наша фирма уже не может позволить себе пользоваться его услугами. — А еще в чем причина? — продолжала выпытывать Кларри. Джек явно чувствовал себя неловко. — У мистера Мильнера не сложились с ним такие же отношения, как с мистером Гербертом. Нет доверия. — Почему? Джек пожал плечами. — Берти плохо вел дела компании. Делал от нашего имени инвестиции, которые обернулись потерями. Мистер Мильнер сказал ему, что можно быть неосмотрительным со своими деньгами, но не с деньгами клиентов. — Со мной он поступил так же, — застонала Кларри. Джек удивленно взглянул на нее. — Мистер Мильнер мог бы посоветовать тебе другого адвоката. Ты не обязана держаться за Берти Стока. — Если бы это было так просто, — тихо сказала Кларри. — А разве нет? — спросил Джек озадаченно. Кларри покачала головой. Сейчас было не время изливать свою душу и жаловаться на то, что она всего лишилась. Единственное, что у нее осталось ценного, — это изумрудные украшения, которые подарил ей Герберт, а чайная теперь принадлежала Берти, который платил ей жалованье. — Ну, насколько я знаю, — сказал Джек, — у Берти помимо тебя осталось очень мало клиентов. У Кларри похолодело внутри. Ей, может, и нет дела до Берти, но она заинтересована в том, чтобы ее чайная оставалась кредитоспособной. Правда, он женат на дочери Ландсдоунов, и ее родня, несомненно, выручит его, если потребуется. — Спасибо, что предупредил, — сказала Кларри. На лице Джека промелькнула улыбка, на щеках появились ямочки. Кивнув, он шагнул к двери. — Береги себя, Кларри. — И ты тоже, Джек. Она смотрела, как он поспешно вышел из чайной. Кларри пошла к Олив на следующей неделе, чтобы у сестры не возникло подозрений. Дверь ей открыл Джордж. Где-то в глубине дома беспокойно кричала Джейн. Пойдя в ту сторону, откуда доносился крик, Кларри обнаружила племянницу на циновке у потухшего камина. Девочка сидела в собственных испражнениях. На кухне было неприбрано. Взяв Джейн на руки и пытаясь ее успокоить, Кларри тревожно огляделась. — А где мама? — спросила она малыша. — В постели, — ответил Джордж. — Мама устала от такой жизни. Джейн воняет, правда, тетя Кларри? — Ну, немножко. Кларри поморщилась и зажала нос пальцами. Джордж сделал то же самое и захихикал. — Помоги мне найти для нее чистые одежки, — попросила Кларри, роясь в стопке неотглаженной одежды, которая в основном принадлежала Джеку. Она вымыла малышку и одела в штанишки Джорджа. Мальчик достал из хлебницы черствую корку и сунул ее сестре. Схватив ее, Джейн принялась усердно жевать, и плач тут же прекратился. — Молодец, — улыбнулась Кларри. — Теперь идем поищем твою маму. Олив лежала под одеялом. Шторы на окнах были задернуты. Слышно было затрудненное, свистящее дыхание. Держа одной рукой Джейн, Кларри быстро подошла к сестре. — И давно это с тобой? — Д-джек, — задыхаясь, вымолвила Олив, — уехал. — Я знаю, — сказала Кларри, убирая ее влажные волосы с лица. — Давай я помогу тебе сесть. Джордж, сходи и принеси маме чашку воды. Справишься? Мальчик кивнул и выбежал из комнаты. Кларри положила малышку на кровать, ласково улыбаясь ей, и усадила Олив, после чего принялась растирать ей спину. Сестра сильно дрожала, задыхалась и кашляла. Она вяло попыталась оттолкнуть Кларри. — Успокойся, дыши глубже. Не нервничай, — уговаривала Кларри шепотом. — М-мне нужен Джек, — выдохнула Олив, — а н-не ты. — Ну, здесь есть только я, — сказала Кларри твердо, встревоженная настроением сестры. — И конец света еще не наступил, так что прекрати паниковать. Джек не умер, его призвали в армию. К тому времени как вернется Джордж, я хочу, чтобы ты взяла себя в руки, ты меня слышишь? Ты пугаешь его и меня. Олив была так удивлена резкостью Кларри, что сразу же ей подчинилась. Ее дыхание стало спокойнее, дрожь уменьшилась. Джейн принялась ползать вокруг матери, хватая ее за волосы. Олив попыталась освободить волосы, и Кларри стала щекотать девочку, отчего та радостно завизжала. Вернулся Джордж и, расплескивая воду, протянул чашку матери. Его улыбка была так похожа на отцовскую, что у Кларри защемило сердце. — Молодец, — похвалила она мальчика. — Именно это и нужно сейчас твоей маме. Она заставила Олив выпить. — Мама больше не больна? — спросил Джордж с надеждой. На глазах Олив, обведенных темными кругами, заблестели слезы. — Нет, малыш, мама не больна. Она грустит из-за того, что здесь нет папы. Но мы развеселим ее, правда? Джордж забрался на кровать и обхватил шею Олив руками. — Не грусти, мамочка. Он звонко поцеловал ее. Олив продолжала неподвижно сидеть. Кларри затаила дыхание, боясь, что ее сестра сейчас оттолкнет Джорджа. Но Олив глубоко вздохнула и крепко обняла своего маленького сына. Ее лицо исказилось гримасой страдания, когда она взглянула на Кларри. — Ах, Кларри, как я это переживу? — прошептала Олив. Кларри положила руку ей на плечо. — Очень просто, день за днем. Глава тридцать пятая