Annotation 16 page. *** Наступил 1914 год. Кларри исполнилось двадцать восемь, и ее жизнь продолжалась как и прежде, за исключением того

***
Наступил 1914 год. Кларри исполнилось двадцать восемь, и ее жизнь продолжалась как и прежде, за исключением того, что по вторникам к ней теперь не привозили двойняшек — они пошли в школу. Она безмерно скучала по ним и, чтобы притупить тоску, с головой ушла в работу. Чайная процветала, и Кларри приобрела смежное здание и распорядилась пробить проход, чтобы обустроить там дополнительные помещения для собраний. Ей пришлось привлечь к сотрудничеству Берти, поскольку он теперь вел дела своего отца, но заведение было столь успешным, что его первоначальный скептицизм давно улетучился. Берти даже предложил выгодно поместить ее средства. Посовещавшись с Гербертом, Кларри согласилась. Хотя она по-прежнему испытывала антипатию к Берти, его опыту она доверяла. Судя по роскошному образу жизни, который они с Вэрити вели, — загородные приемы в Рокэм Тауэрз, отдых на юге Франции, частная школа для двойняшек, — он хорошо умел как зарабатывать, так и тратить. Когда Кларри явилась к Берти в офис, чтобы обсудить деловые вопросы, он проявил к ней должное уважение, а не пренебрежение, которое демонстрировал прежде. Кларри немного позабавило его стремление войти в деловые отношения с хозяйкой «Чайной Герберта», когда заведение уже стало процветающим и получило общественное признание. Именно от Берти она узнала о том, что Робсоны продают сеть «Имперских чайных». — Они заработали на них целое состояние, — сообщил он с завистью. — Это семейство, как царь Мидас, превращает в прибыль все, к чему прикасается. На вырученные деньги они покупают землю в Восточной Африке. — В Африке?! — изумленно воскликнула Кларри. — Зачем? — Чтобы выращивать еще больше чая. Земля там дешевая, а климатические условия сходны с цейлонскими, как мне рассказывали. Я и сам подумываю о том, чтобы вложить туда средства. Он важно выпятил жирный подбородок. — А что же Уэсли Робсон? — не смогла удержаться от вопроса Кларри. — Он тоже уехал в Африку? Берти лукаво взглянул на нее. — Почему женщины всегда спрашивают об Уэсли? Кларри вспыхнула. — Просто интересно, что затевает мой конкурент. — Ах, ну конечно, — сказал Берти, развалившись в огромном кожаном кресле. — Насколько мне известно, он вернулся в Лондон. Уэсли помолвлен, вы знали об этом? У него очаровательная невеста. Она родственница Ландсдоунов. Ее семья заработала состояние на торговле джутом. Несомненно, Уэсли уехал на юг ради нее. Он унаследует еще одно состояние, когда женится на мисс Листер-Браун. Кларри больше не желала слышать о невероятных успехах Уэсли и под предлогом срочных дел в чайной распрощалась с Берти. К Пасхе Уилл был полон идей, чем заняться после выпуска из университета. Они с Джонни планировали совершить путешествие по континентальной Европе до начала осени, а потом Уилл собирался поступить на педагогический курс в Ньюкасле. Кларри чрезвычайно обрадовало то, что Уилл снова будет жить в Саммерхилле во время учебы, и Герберт не возражал против этого. Он, похоже, забыл, что когда-то настаивал на том, чтобы Уилл стал юристом. Но Берти об этом не забыл. — Учительство?! — кричал он презрительно. — Это для тех, у кого не хватает мозгов, чтобы заниматься бизнесом или юриспруденцией. Я хочу, чтобы ты продолжил семейное дело. И папа всегда ждал от тебя того же. — Теперь уже нет, — возразил Уилл. — Он рад, что я… — Папа практически выжил из ума, — высокомерно заявил Берти. — Он с трудом вспоминает, что ел на завтрак. Можешь не сомневаться: если бы ты решил стать дворником, то получил бы на это его благословение. — Тем не менее я собираюсь стать учителем, — проявил твердость Уилл. — Из меня вышел бы никчемный юрист. Правовые документы для меня — китайская грамота. Мне легче разобраться с нотами. — Ну ладно. Тогда хотя бы найди лучшее применение своим музыкальным способностям, — сказал Берти, ничего не добившись от своего упрямого брата. — Стань профессиональным музыкантом. — Для этого я недостаточно талантлив, — честно признался Уилл. — Но я знаю, что обучение других будет мне в радость. Я попробовал заниматься этим в Эдинбургском сеттльменте. — А, сеттльменты! — фыркнул Берти. — Там полно большевиков и религиозных фанатиков. Если ты докатишься до работы с такими, как они, я отрекусь от тебя. Позже Кларри поздравила Уилла с тем, что он выстоял перед нападками брата. Она знала, что, если бы вступилась за него, Берти возложил бы вину на нее. — Твой брат не такой непробиваемый, каким хочет казаться, — сказала Кларри удивленно. — Его главная забота — производить должное впечатление на окружающих и не отставать от Ландсдоунов. — Это точно, — рассмеялся Уилл. — Берти с ужасом думает о том, как отчитает его Вэрити за такую никудышную родню. Получив поддержку Уилла, Кларри собралась с духом, чтобы еще раз побывать у сестры. Они прихватили с собой шоколад и цветы и отправились в такое время, когда Джек наверняка должен был уйти на работу. Они застали Олив в халате и непричесанной, оторвав ее от мытья посуды на кухне. Миссис Брэвис поблизости не было. — О господи! — вскрикнула Олив, сердясь на их неожиданное появление. Не смутившись, Уилл поцеловал ее в щеку и вошел внутрь. — А где Джордж? Мы пришли угостить его шоколадом. — Ни в коем случае! — ужаснулась Олив, быстро собирая волосы в пучок. — Я еще не отлучила его от груди. — Бедный малыш, — засмеялся Уилл. — Ему придется наблюдать за тем, как мы уплетаем целую гору сладостей. Войдя в кухню, Уилл увидел Джорджа, ползающего на одеяле, расстеленном на полу, и быстро наклонился, чтобы подхватить его на руки. Джордж испуганно забился в его руках, выпучив голубые глаза. В следующую секунду он заорал. — Осторожней! — в один голос закричали сестры. Уилл не обратил на них никакого внимания, вертя Джорджа вокруг себя и подбрасывая его вверх, пока тревожные крики не сменились восторженным визгом. Уилл повернулся и чуть ли не бросил малыша на руки Кларри. Она схватила племянника и потерлась о его нос своим. — Привет, красавчик! Да ты подрос! Кларри усадила его поудобнее к себе на колени, и Джордж, вытянув пухлую ручку, стал исследовать лицо тетки и засовывать пальцы ей в рот. Олив напряженно наблюдала за происходящим. — Не нервничайте, — сказал ей Уилл, ласково ее приобняв. — Кларри его не съест, она уже позавтракала. Закатив глаза, Олив произнесла с упреком: — Я даже не одета как следует. Вы бы хоть предупредили, что придете. — И дали бы вам возможность сбежать из дому? — сказал Уилл, словно озвучивая мысли Кларри. Олив покраснела и пожала плечами. — Заварить вам чаю? Она захлопотала, не дожидаясь ответа. Кларри отметила перемены, происшедшие в этой милой кухне: над головами была натянута бечевка с сохнущими на ней пеленками, в буфете появилась детская миска и чашка с двумя ручками, а между дверью во двор и входом в кладовку стояла детская коляска. Пока Уилл занимал Олив беседой, засыпая ее вопросами, Кларри, держа Джорджа на коленях, обнимала его и издавала смешные звуки, чтобы позабавить малыша. Джордж визжал от радости, растягивая пухлые губы в широкой улыбке. Кларри продолжала его развлекать, пока он вдруг не потерял к ней интереса и не закричал, привлекая внимание матери. Олив быстро подошла и забрала сына. Кларри с завистью смотрела на то, как малыш привычно уселся на колено матери, а она рассеянно поцеловала его в светлый пушок на макушке. В основном говорил Уилл, но и Олив с гордостью рассказала им о том, что ее Джек теперь стал квалифицированным мастером-дегустатором. — Он помогает мистеру Мильнеру решать, какой чай закупать на аукционах. — Я рада, что Джек добился успеха, — сказала Кларри. Олив взглянула на нее с сомнением. — Ты никогда не верила в Джека так, как я. Уилл удивленно посмотрел на Кларри, но она решила не отвечать на эту колкость. — И ты не ошиблась, — произнесла она, вставая. — Хочешь, приезжай к нам на Пасху. Дома будем только мы с Уиллом и Герберт. Берти с семьей уехал во Францию. — Приходите, Олив, — поддержал Кларри Уилл. — Папа будет очень рад увидеть Джорджи. — Мы не называем его Джорджи, — раздраженно сказала Олив. — Мне очень жаль, но к нам в гости придет мама и Томас со своей подругой. Увидев, как огорчился Уилл, она добавила чуть мягче: — Джек надеется, что его брат наконец-то сделает предложение своей девушке. Мы уже не знаем, как намекнуть ему на это. Бедная Анна скоро выйдет из возраста невесты, если он не поторопится. Вдруг Олив покраснела и отвела смущенный взгляд, крепко прижимая к себе Джорджа. Снова между сестрами встала невидимая стена, пропасть между матерью и бездетной женщиной. Кларри огорчало то, что Олив не подпускает ее ни к себе, ни к своему ребенку, как будто она могла разрушить их с Джеком уютный мирок. На мгновение она задумалась: почему младшая сестра относится к ней с таким недоверием, что даже не хочет от нее ничего принимать? — Береги себя, — сказала Кларри, уходя. Она надеялась обнять напоследок Джорджа, но Олив прижала его к себе. Его пухлые ножки обхватили ее за талию, словно ребенок и мать были одним целым. Возвращаясь с Уиллом домой, Кларри вдруг разрыдалась. — Почему она так холодна со мной? Что я ей сделала? — А у вас что-то было с Джеком? — спросил Уилл задумчиво. — Ничего серьезного, — ответила Кларри с досадой. — Мы недолго встречались, да и виделись очень редко. Когда Джек разорвал наши отношения, Олив приняла его сторону и сказала, что во всем виновата я. Но это произошло много лет назад. — Возможно, она до сих пор ревнует. — Ревнует ко мне?! — с недоумением спросила Кларри. — Разве это возможно? — Джек полюбил вас раньше, и, может быть, Олив думает, будто вы до сих пор ему небезразличны, — пояснил Уилл. — Но это же абсурд! — воскликнула Кларри. — Они ведь так счастливы вдвоем, и у них есть Джордж. У нее нет повода для ревности. Уилл остановился и взял мачеху за руки, нежно глядя на нее. — Милая Кларри, вы даже не представляете, как легко в вас влюбиться, правда? Вы притягиваете к себе людей, как солнце. Кларри вдруг засмеялась, хотя слезы по-прежнему блестели на ее темных ресницах. — Уилл Сток, ты лучший утешитель, которого только можно себе представить. Каким же замечательным учителем ты будешь! В твоем классе не будет ни скучающих, ни павших духом учеников. Взявшись за руки, они продолжили путь в Саммерхилл. На душе у Кларри стало светлее. Она не будет навязываться Олив и подождет, пока сестра сама не захочет ее увидеть. Глава тридцать первая

Кларри отказывалась верить в мрачные прогнозы по поводу войны с Германией. Разговоры об этом велись в чайной, хотя основными темами дискуссий среди посетителей, интересовавшихся политикой, были борьба за оплачиваемые отпуска, легализация профсоюзов и дальнейшие шаги по пути завоевания избирательного права для женщин. Такие завсегдатаи чайной, как Флоренс и Нэнси, многие соратницы которых угодили в тюрьму за участие в политической борьбе, пребывали в оптимистическом настроении. — Нужно только дождаться осенних выборов, — рассуждала Флоренс. — Если либералы не пообещают эмансипации для женщин, они проиграют. — Точно, — поддержала ее Нэнси. — Пусть потом скрежещут зубами от злобы! Уилл сдал выпускные экзамены и получил диплом. Когда он вернулся домой в середине июня, Кларри устроила в его честь торжественный семейный обед, на который был приглашен и Джонни. Берти и Вэрити, зная, что спиртного на столе не будет, принесли с собой шампанского и много рассказывали о своей последней поездке во Францию. Они приготовили рекомендательные письма для Уилла и Джонни. — У семьи Гийар прелестный замок недалеко от Ниццы, — сказала Вэрити. — Вы обязательно должны там остановиться. — А в Париже, по пути на юг, вы сможете погостить у нашего доброго друга графа де Тинье, — хвастливо добавил Берти. — У него великолепный винный погреб. В прошлом году мы виделись с ним на Лазурном берегу. — А что вы думаете по поводу разговоров о войне между Германией и Францией? — сочла необходимым спросить Кларри. Они строили планы так, словно политическая обстановка в континентальной Европе вовсе не была напряженной. — В чайной я слышала кое-какие слухи на этот счет. — Уверяю вас, Кларри, — безапелляционно заявил Берти, — это именно слухи и больше ничего. Полагаю, наши французские друзья информированы лучше, чем сплетники в вашей чайной, не правда ли? Она замолчала, слушая, как молодые люди оживленно обсуждают предстоящее путешествие по Франции, Италии, Германии и Австрии, и больше не вмешиваясь в разговор. В конце июня Уилл с Джонни отправились во Францию. Кларри вместе с Лекси и Эдной поехала проводить их на Центральный вокзал. Она вспомнила, что чувствовала девять лет назад, когда они с Олив впервые сюда прибыли: беспокойство, благоговейный страх. А еще тогда было холодно. — Однако какое зрелище мы представляли в платьях домашнего изготовления и в соломенных шляпах, — засмеялась она, вспоминая тот день. — Мы словно сошли со страниц повестей Киплинга. А потом дядя Джейред посадил нас на телегу, выставив на всеобщее обозрение. — Люди, наверное, думали, что приехал цирк, — шутливо заметила Лекси. — Скорее, прилетели две райские птички, — галантно вмешался Уилл. Они смеялись, обнимая друг друга, а затем женщины стояли на перроне и махали вслед поезду, окруженному клубами дыма. Через два дня после их отъезда газеты сообщили об убийстве в Сараеве. Кларри допоздна задержалась в чайной и смогла почитать газеты Герберту только следующим вечером. Сербский студент стрелял в эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника Австро-Венгерского престола. Кларри бегло прочла заметку, гадая, не собирались ли Уилл и Джонни посетить Сараево. В последующие дни и недели газеты стали наполняться тревожными новостями об ультиматуме, об испортившихся отношениях между Австрией и покровительницей Сербии Россией, а также между их союзниками — Германией и Францией. Будет ли Британия вовлечена в войну? Насколько поняла Кларри из газет, стремления воевать со своей соседкой, расположенной с другой стороны Немецкого моря^[28], у Британии не было. Более того, это представлялось невозможным, поскольку их королевские династии состояли в родственных отношениях, а порты Тайнсайда и Германии имели крепкие торговые связи. Иногда германские моряки с торговых судов забредали в чайную, где заигрывали с официантками. Как-то раз Уилл побеседовал с ними на ломаном немецком. Август принес новости об ухудшении ситуации на континенте, Австрия объявила войну Сербии. Больше всего Кларри тревожилась за Уилла и его друга. Одно письмо от них пришло из Парижа, второе — из Швейцарии. Они отклонились от запланированного маршрута, и теперь она не имела представления о том, где они могут находиться. В Швейцарии, если верить газетам, было спокойно. Громко выражался протест против войны, особенно представителями профсоюзов и религиозными лидерами. В первое воскресенье августа Кларри выкатила Герберта в парк посмотреть на митинг, организованный в поддержку мира. День стоял теплый и солнечный, цветочные клумбы радовали глаз буйством красок. Женщины были одеты в яркие платья и шляпы. Воздух был наполнен шумом детских голосов. Война казалась столь же нереальной, как вероятность того, что здесь сейчас упадет метеорит. Вечером того же дня, сидя на кровати рядом с Гербертом, Кларри взволнованно говорила: — Это невозможно. Мы ведь не сумасшедшие, чтобы ввязываться в войну, верно? — По крайней мере… с Уиллом все в порядке, — сказал Герберт. Кларри бросила на него быстрый взгляд. — Я на это надеюсь, но мы не можем знать наверняка. — В Дареме… совершенно… безопасно, — ответил он с беспечным видом. У Кларри сжалось сердце. Она положила руку на его ладонь. — Герберт, Уилл уже не в Дареме. Он окончил университет, помнишь? Уилл и Джонни уехали путешествовать за границу. Ее муж смутился: — За границу? Правда? — Да, — мягко подтвердила Кларри. — Они прислали нам два письма. Она взяла со стола последнее письмо, которое использовала как закладку для книги, и показала его Герберту. Он сокрушенно вздохнул, признавая свою оплошность. — П-прости, забыл. Кларри наклонилась и поцеловала его в дряблую щеку. — Не волнуйся. Я уверена, с Уиллом ничего не случится. Через пару дней во время обеда в чайной Кларри услышала, что Британия объявила войну Германии и ее союзнице Австрии. Эдна и Грейс выбежали с криками ужаса на улицу, словно ожидали, что немецкие солдаты сейчас же пойдут маршем по Скотсвуд-роуд. Кларри быстро завела их назад в чайную, усадила в кухне и, успокаивая, дала им выпить горячего сладкого чаю. — Сюда немцы не придут, — уверила она их. — Скоро все закончится. Вы в полной безопасности. Если где-то и будут происходить сражения, это будет за много сотен миль отсюда, на континенте. Но на следующей неделе поползли слухи о том, будто германские шпионы рыскают на каждом углу, а прусские чудовища, пожирающие детей, маршируют через Бельгию. Газеты вдруг заняли воинственную позицию. Толпы начали громить германские мясные лавки, а на досках объявлений появились плакаты, призывающие записываться в армию. К концу месяца город наводнили переселенцы, приезжающие работать на оружейных заводах, а парки огласились криками и топотом призывников и добровольцев. В чайной Кларри слышала иное мнение. Многие члены профсоюзов не скрывали своего презрения к ура-патриотическим настроениям и стремлению поскорее надеть военную форму. Бёртон, который когда-то был завсегдатаем в «Вишневой», заявлял: — Это война господ, а не наша. Пусть богатеи втыкают друг в друга штыки, если им этого хочется. Рабочий люд не так глуп. Но, по наблюдениям Кларри, рабочий люд в западной части Ньюкасла принялся трудиться с удвоенным усердием на заводах и в рудниках, внося свой вклад в разгром противника, а клерки и инженеры формировали группы добровольцев, готовые примкнуть к Британскому экспедиционному корпусу, целью которого было помочь Франции оборонять восточную границу. Кларри закрывала чайную очень поздно, чтобы люди после удлинившихся смен могли поужинать, а открывала на рассвете, до того как прозвучат заводские гудки. Она всеми силами старалась отвадить мужчин от походов в пивную. Тем не менее все это казалось каким-то ненастоящим: и марши легкомысленно настроенных призывников, и чрезмерно радостные толпы, провожающие их как будто не на войну, а на прогулку в открытых экипажах вдоль побережья. Кларри размышляла о том, какое отношение все это может иметь к Индии, и радовалась, что Камаль давно уже вышел из призывного возраста. Она даже не знала, жив ли он, поскольку ни на одно письмо он так и не ответил. Но больше всего Кларри ждала вестей от Уилла и Джонни. Почта из-за границы теперь приходила нерегулярно — начались нападения на суда. Целый месяц они не получали никаких сообщений. Возможно, почтовый контейнер, в котором находилось письмо от Уилла, утонул вместе с торговым судном, атакованным торпедами. Но свои волнения Кларри старалась держать при себе. Не было нужды огорчать еще и Герберта. Его забывчивость приносила ему душевный покой. Однажды туманным сентябрьским утром, когда Кларри помогала Лекси подавать завтраки, в «Чайную Герберта» вошел бородатый мужчина в широкополой шляпе и грязном твидовом костюме. Он огляделся по сторонам, потом снял шляпу и устало улыбнулся Кларри. Женщина со стуком уронила на стол поднос с яичницей и беконом. — Уилл? — ахнула она. Он широко улыбнулся. — Уилл! — завизжала Кларри, бросаясь к нему с распростертыми объятиями. Они крепко обнялись. К ним тут же присоединились Лекси и Эдна. Они засыпали Уилла вопросами. — Где ты был? — Как добрался домой? — Мы думали, ты попал в германский плен! Ковыляя, из кухни вышла Айна. Долли, увидев Уилла, разрыдалась. — Маленький чертенок! Ты всегда убегал и попадал в неприятности. Ничего не изменилось. Поглощая завтрак и запивая его чаем, Уилл рассказал им, как в середине августа их с Джонни арестовали в горном монастыре на территории Австрии. Они попросту еще не знали, что началась война. После недельного заключения их отвезли к итальянской границе и выслали из страны. Но во время пребывания в приграничном городке они были ограблены. Лишившись паспортов и денег, друзья были вынуждены пробираться домой морским путем через Испанию. Три недели они провели на судах, не имея возможности дать о себе весточку и молясь, чтобы их не атаковали в Ла-Манше. Кларри повезла Уилла в Саммерхилл. — Не удивляйся, если твой отец будет спрашивать, почему ты вернулся из Дарема. Он думает, что ты все еще студент. Его память стала хуже. — Ладно, если только он не выгонит меня за невыполненные уроки, — пошутил Уилл, пожимая Кларри руку. — Я буду рад повидаться со стариком. Герберта, сидящего на излюбленном месте у окна в своем кабинете, видимо, сбила с толку внешность Уилла, и он явно не узнал сына. Но после того, как тот отмылся и сбрил бороду, отец крикнул хриплым голосом, поднимая трясущуюся руку: — Мой… мальчик! Ты… вернулся. Когда Уилл сжал его дрожащие, с выступающими венами руки в своих ладонях, Герберт издал сдавленный звук, и слезы потекли по его неподвижному лицу. Кларри с умилением наблюдала за тем, как загорелись глаза Герберта, узнавшего сына. Тот рассказывал о своих приключениях, преуменьшая опасности, которым они с Джонни подвергались. Однако ее надежды на то, что Уилл теперь поступит на учительские курсы и останется в Ньюкасле, не оправдались. Он не находил себе покоя, особенно после того, как Джонни вернулся в Эдинбург, чтобы продолжать медицинское образование. Получив письмо от своего давнего школьного друга Спенсер-Бэнкса, в котором тот сообщал, что идет на фронт добровольцем, Уилл решил последовать его примеру. — А как же твое учительство? — попыталась отговорить его Кларри. — Получи сначала хотя бы квалификацию. — Как я смогу сидеть здесь и преподавать музыку, зная, что по всей Европе жизнь детей подвергается опасности из-за этой войны? Кларри знала, что, если в мечтательных голубых глазах Уилла появлялся этот упрямый огонек, ничто уже не могло его переубедить. Придется ей примириться со своим страхом за него. — Лучше скажи отцу, что возвращаешься в университет, — посоветовала Кларри, сдаваясь. — Боюсь, я не выдержу его расспросов о тебе каждые пять минут. Уилл записался на призывном пункте к югу от реки, и они со Спенсер-Бэнксом попали в Дарем, в учебную часть легкой пехоты. Первые несколько недель они квартировали недалеко от Ньюкасла, и Уилл приезжал домой раз в месяц, в том числе и на Рождество. Кларри, решив устроить веселый праздник для Уилла, пригласила на вечеринку в День подарков Джонни с его родными и Олив с семьей. «Приди, пожалуйста! — умоляла она сестру в письме. — Уилла, возможно, не будет дома многие месяцы или даже годы». К ее радости, Олив и Джек пришли и принесли с собой Джорджа, который уже ковылял на нетвердых ногах и хватался за юбку или штанину, оказавшуюся рядом. Кларри достала коробку с игрушками, но шестилетний Вернон тут же отобрал ее. — Они мои! Он их поломает, — возмутился мальчик. — Покажи Джорджу, как с ними нужно играть, — предложила Кларри, настойчиво забирая у него коробку. — Он еще слишком мал, чтобы разобраться с этим самостоятельно. Нужно, чтобы ему помог большой мальчик. Ей на помощь пришел Уилл. Он встал на четвереньки и начал издавать звуки, похожие на паровозные свистки. Джордж при этом топтался рядом, радостно взвизгивая, а Вернон сидел верхом на спине у своего дяди. Джозефина, не обращая внимания на Вэрити, брюзжащую о том, что она испортит себе платье, тоже присоединилась к игре. Кларри заметила, что Олив и Джек явно успокоились, глядя, как их сын радостно играет с двойняшками. В первый раз со дня крестин Джорджа она видела их вне дома вместе, и ее поразило то, какая они чудесная пара. С возрастом ее сестра еще больше похорошела, у нее округлились щеки, а волосы были уложены роскошным золотистым венцом. У Джека волосы теперь были напомажены и приглажены, что придавало его облику более взрослое, уверенное в себе выражение преуспевающего бизнесмена. Он напомнил Кларри Дэниела Мильнера, когда тот был помоложе. Впервые Кларри подумала о том, что Олив поступила правильно, выйдя замуж за Джека. Возможно, ее побудило к этому несколько причин, среди которых было и желание убежать из Саммерхилла и от нее лично, но теперь это уже не имело большого значения. Олив и Джек прекрасно подходили друг другу, и, видя, как они хлопочут возле Джорджа, Кларри понимала, что они обожают своего сына. Когда они собрались уходить, Кларри нерешительно обняла сестру. — Спасибо, что пришла. Уилл очень надеялся вас увидеть. — Я знаю, как ты будешь по нему скучать, — сказала Олив, неожиданно расплакавшись. — Он замечательный парень. — Ладно вам, девочки, — сказал Джек, держа на руках уснувшего Джорджа. — Уилл сможет и сам о себе позаботиться. А тебе нельзя расстраиваться в твоем положении. Олив отстранилась, метнув в мужа строгий взгляд. Кларри поймала ее руку. — Ты опять ждешь ребенка? — пробормотала она. — Пожалуйста, не стесняйся говорить об этом в моем присутствии. — Он должен родиться в марте, — прошептала Олив, кивнув. Кларри сжала ее ладонь. — Это прекрасно, — улыбнулась она. — Теперь понятно, почему ты выглядишь как цветущая роза. Олив взглянула на нее с благодарностью. Джек увел жену в декабрьский сумрак, а Уилл подошел к Кларри и, положив руку ей на плечо, другой помахал им на прощанье. — Завтра, — сказал он весело, — мы поедем кататься верхом. Я уже договорился с Лекси. Вы на весь день освобождены от работы в чайной. Собираемся на конюшне в десять часов. Обернувшись к нему, Кларри улыбнулась. — Ты всего два месяца в армии, а уже командуешь, как фельдмаршал Френч^[29]. — С Белхэйвенами только так и нужно поступать, — осклабился Уилл. — Они известны своей строптивостью. Взявшись за руки, они вернулись в теплую гостиную к задремавшему Герберту. Глава тридцать вторая

1915 год
В феврале полк Уилла отправили в Египет, а Олив раньше срока родила дочь, которую назвали Джейн. Малышка появилась на свет крохотной и сморщенной, с копной черных волос на голове. — Как у тебя и у нашей мамы, — шептала Олив со слезами на глазах, обращаясь к Кларри. — Я хочу поскорее ее окрестить. На тот случай, если… Джейн крестили дома, и мать Джека переехала к ним, чтобы нянчить Джорджа, пока Олив выхаживала свою слабенькую дочь. Беспокойство о племяннице добавилось к тревоге о судьбе Уилла. Кларри неделями не получала никаких вестей, взволнованно просматривала сообщения в прессе о боевых действиях в Средиземноморье. К концу апреля появились сведения об ожесточенных боях с турецкой армией в районе Дарданелл и о тяжелых потерях в британских и союзных войсках, понесенных в стычках с врагом, окопавшимся на побережье Галлиполийского полуострова. Кларри вытащила из шкафа старый географический атлас Герберта. Об этих местах она ничего не знала, несмотря на то что по пути из Индии они проходили Суэцкий канал. Кларри ежедневно молилась о том, чтобы Уилл остался целым и невредимым. Она мечтала о том, чтобы он был ранен — достаточно серьезно для того, чтобы его отправили домой, но не настолько тяжело, чтобы это представляло опасность для его здоровья. Но сколько это «достаточно»? Чтобы он лишился глаза? Ноги? Кларри истязала себя мрачными бесплодными раздумьями. Еще тяжелее ей было просматривать регулярно публикуемые списки убитых и пропавших без вести. Страх узнать роковую новость лежал тяжелым камнем на ее сердце. В конце концов они получили от Уилла письмо, обильно вымаранное армейской цензурой. Он был жив, здоров и снова находился в Египте. В тот день Кларри отпраздновала эту новость раздачей бесплатных пирожных в чайной. В письме ничего не было сказано о том, куда их направят дальше, но, поскольку война во Фландрии становилась все более кровопролитной, Кларри надеялась, что Уилл останется на востоке. Число жертв возрастало с пугающей скоростью по мере того, как разгорались летние бои. Армия постоянно нуждалась в новобранцах, и ходили упорные слухи о всеобщей мобилизации. Мужчин обязали пройти медицинское освидетельствование на пригодность к строевой службе. В один из редких приходов к сестре Кларри застала ее в ужасном состоянии. Олив похудела, вокруг ее глаз лежали темные круги от переутомления. Миссис Брэвис ушла с Джорджем в магазин. — Мать Джека не берет с собой малышку, — обиженно сказала Олив, качая Джейн на руках. — Говорит, что она слишком беспокойная. — Джейн подросла, — заметила Кларри. — Тебе не следует волноваться. — А я волнуюсь! — воскликнула Олив. — Да и как мне не волноваться? Ребенок меня истощает. А что же Джек? Он пошел регистрироваться на призывной пункт. Она судорожно вдохнула и запричитала, перекрикивая хныканье дочери: — Я говорила ему: «Не ходи», говорила, что ему нельзя идти на войну! Он нужен в фирме, он — правая рука мистера Мильнера, особенно после того, как трое его работников записались добровольцами. Как я смогу управиться одна, с Джорджем и Джейн на руках? Об этом страшно даже подумать! — То, что Джек зарегистрируется на призывном пункте, еще не значит, что он должен вступить в действующую армию, — возразила ей Кларри. — Женатые мужчины, у которых есть дети, будут призваны в последнюю очередь. Особенно такие, как Джек, на котором держится работа фирмы. Кларри умолчала о перебоях с поставками чая, с которыми она столкнулась в последнее время. Запасы на складах подходили к концу, а транспортировка чая по морю из Индии и Цейлона теперь стала слишком опасным предприятием. Там по-прежнему выращивали, собирали и упаковывали огромное количество чайного листа. Но по большей части он скапливался в портах в ожидании кого-нибудь, кто возьмется его перевезти. Вдобавок ко всему, в войсках ощущалась огромная потребность в чае и бóльшая часть поставок уходила на снабжение армии. Голос Джейн становился все более недовольным. — Этот ребенок постоянно кричит, — нервно проговорила Олив. — А ну-ка, дай ее мне, — попросила Кларри, принимая пронзительно пищащий сверток, из которого выглядывало красное личико. Джейн казалась напряженной и разгоряченной. Кларри ослабила одеяло, в которое она была закутана, и принялась ходить с ней по неприбранной кухне, укачивая и утешая ласковыми словами. Олив наблюдала за сестрой с несчастным видом. — Я ничего не успеваю. Видишь, какой тут беспорядок. — Я думала, тебе помогает миссис Брэвис, — сказала Кларри. — Ей нужен только Джордж, — вздохнула Олив. — Она ужасно его избаловала. По правде говоря, я бы хотела, чтобы она вернулась к себе домой, тогда мне не пришлось бы готовить еще и на нее. Но этому не бывать: они с Томасом сдали ее комнату рабочему с оружейного завода. Наконец Джейн утихла. Кларри губами потерлась о ее мокрое от слез личико. — Почему ты не привязываешь ее к себе, когда чем-то занята? — спросила она. — Так, как это делала Ама и другие женщины кхаси. Тогда малышка будет все время чувствовать тебя. К тому же ей нравится движение. Олив скривилась. — Чтобы мать Джека называла меня деревенщиной? — Какая разница, как она тебя назовет? Ты и все дела переделаешь, и ребенка укачаешь. Кларри подошла ближе к сестре и тихо добавила: — Я помню, так делала наша мама, когда ты была маленькой. Глаза Олив округлились. — Правда? Кларри кивнула. — Она привязывала тебя к своей спине, когда мы отправлялись в деревню или поливали цветы на веранде. И даже ходила так по магазинам в Шиллонге. Наверняка местные дамы тоже по-разному ее называли, но она не обращала на них внимания. Кларри улыбнулась нахлынувшим воспоминаниям. — О чем ты думаешь? — спросила Олив. — Расскажи. — Помню, мама говорила, что ей нравится чувствовать твое сердцебиение. Так она знала, что с тобой все в порядке, — сказала Кларри. — Я спрашивала: «Бьется ли сердце у малышки?», и она отвечала: «Да, бьется исправно, спасибо». На усталых глазах Олив заблестели слезы. Кларри осторожно положила Джейн ей на руки. — Делай то же самое со своей девочкой, — посоветовала она, — и она будет меньше тебя беспокоить. Кларри ушла, пообещав снова навестить сестру, когда появится такая возможность. Однако в этом году она была занята в чайной больше, чем обычно. Цены повышались, и два человека из ее персонала уволились: Дина родила ребенка от своего возлюбленного, с которым они спешно поженились перед тем, как он ушел добровольцем на флот, а Грейс предпочла более высокооплачиваемое место на заводе, выпускающем артиллерийские снаряды. Кларри становилось все труднее находить сиделок для ухода за Гербертом, поскольку их теперь много требовалось в госпиталях. Салли неожиданно ушла, решив выйти замуж за клепальщика, приехавшего из Шотландии работать в ремонтных мастерских. Подруга Кларри Рэйчел сочеталась браком с сержантом Ирландской бригады Тайнсайда и, к огорчению Кларри, переехала в Саут-Шилдз. Однажды холодным сырым ноябрьским вечером Кларри, вернувшись, застала дом погруженным во мрак. Она задержалась на работе, поскольку чайная была полна приезжих рабочих, которые не хотели расходиться по своим переполненным временным баракам, построенным при доках для их расселения. Кларри знала, что миссис Хендерсон ушла в шесть часов вечера, но надеялась, что молодая сиделка, нанятая в агентстве, дождется ее возвращения. Кларри переступила порог и, включив свет, сообщила о том, что вернулась. Она не стала снимать пальто, потому что в нежилых комнатах первого этажа было холодно, и стала подниматься по лестнице. В спальне никого не оказалось, и постель была не разобрана. Сиделка не уложила Герберта в кровать, но окна при этом были занавешены. Кларри поспешила в кабинет. — Герберт! — позвала она. Угасающие угли в камине свидетельствовали о том, что здесь недавно кто-то был. У Кларри замерло сердце. Одеяло, которым обычно укрывали Герберту ноги, было сброшено на пол. Но где же он может быть? Без посторонней помощи он не мог никуда уйти. Кларри бегала из комнаты в комнату, разыскивая его. Дверь в ее собственную, давно нежилую спальню была распахнута настежь, и в незанавешенное окно с улицы лился тусклый свет. Кларри быстро прошла через комнату, чтобы задернуть шторы, прежде чем включить свет, и споткнулась. Чтобы не упасть, она ухватилась за спинку кровати. Под ногами валялась трость Герберта. У Кларри заныло в груди. Более не заботясь о светомаскировке, она поскорее включила свет. На полу между кроватью и окном лежал Герберт. — О боже! — ахнула она, бросаясь к нему. Он лежал на спине, глядя в потолок. На его шее Кларри нащупала слабый пульс. — Герберт, ты меня слышишь? — крикнула она. — Пошевелись! Ответа не последовало, только его глаза посмотрели на нее. — Я сейчас вызову врача, — заторопилась она, стараясь не поддаваться панике. — Ты только держись, не умирай, Герберт. Пожалуйста, не умирай! К тому времени как Кларри вызвала «скорую помощь», оповестила о случившемся Берти и вернулась наверх, глаза Герберта уже были закрыты, а его дыхание стало таким слабым, что ей пришлось склониться над мужем, чтобы ощутить его на своей щеке и убедиться, что он еще жив. Кларри шептала ободряющие слова, гладя мужа по голове. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем приехала карета «скорой помощи», звеня в свой колокольчик, оповещающий соседей о том, что в доме номер двенадцать что-то случилось. Кларри поехала с Гербертом, не дожидаясь появления Берти. Он отыскал ее в больнице в зале ожидания. Она ходила по комнате. Кларри бросилась к нему с намерением обнять, но Берти, смутившись, отстранился и принялся расспрашивать о происшедшем. — У Герберта был еще один удар, очень тяжелый, — заговорила она, задыхаясь. — Доктор не уверен, что он… Берти хотел знать все в подробностях. Он пришел в ужас, когда услышал, что отец находился в одиночестве. — За ним должна была присматривать сиделка, — сказала Кларри, сдерживая слезы. — И я не знаю, как он добрался из своего кабинета в спальню. Наверное, он приполз туда. Что он пытался сделать, как вы думаете? — Этого мы, скорее всего, уже никогда не узнаем, — ответил Берти укоризненно. — Вы должны были находиться с ним, а не в чайной. — Мне очень жаль, — произнесла Кларри с горестным видом. Наконец вышел доктор. — Состояние мистера Стока тяжелое, но стабильное. Сегодня уже ничего сделать нельзя. Поезжайте домой и отдохните. Берти уехал не попрощавшись, и Кларри по туманным гулким улицам вернулась в опустевший дом. Это была самая долгая ночь в ее жизни. Кларри разожгла камин в кабинете Герберта, села в его кресло, укрылась одеялом и, ожидая рассвета, задремала. Перепуганная миссис Хендерсон пришла в семь часов утра. — Я готова присягнуть, что, когда я уходила, мистер Сток сидел в кресле у камина, — взволнованно проговорила она. — Сиделка тоже ушла в шесть часов — ее вызвали по какому-то срочному делу. Я думала, вы скоро придете. Ах, миссис Сток, как это ужасно! — Да, ужасно. Но в этом нет вашей вины, — сказала ей Кларри. — Расскажите, как он выглядел, когда вы уходили. — Как обычно, тихо сидел, глядя на огонь, — начала миссис Хендерсон, качая головой. Но вдруг выражение ее лица изменилось. — Он сказал что-то странное. Возможно, я неправильно расслышала… — И что же? — Спросил о вас. — Обо мне? — Да, он сказал: «Посмотрите, не нужно ли чего-нибудь миссис Сток». И назвал меня миссис Пирсон. Но он часто путает имена, не так ли? У Кларри замерло сердце. — Миссис Пирсон — это кухарка, которая работала тут до моего прихода, — сказала она. — Вероятно, он имел в виду предыдущую миссис Сток. У нее задрожали губы. — Возможно, поэтому он направился в спальню — хотел увидеть Луизу. В течение следующей недели состояние Герберта не ухудшалось, но и лучше ему не становилось. Его лицо было серым и безжизненным. Он неподвижно лежал под белой простыней и больничным одеялом. Герберта кормили через трубку. Изредка он открывал глаза, но взгляд его был отсутствующим. Кларри приходила в разрешенные для посещения часы и держала мужа за руку, однако он не проявлял никаких признаков того, что замечает ее присутствие. Один раз Герберта навестила Вэрити, но сказала, что ей слишком тяжело это видеть. Берти приходил часто и ненадолго, только для того чтобы отчитать Кларри за невнимательное отношение к его отцу. Уиллу, чей полк теперь был расквартирован в Александрии, сообщили, чтобы он готовился к худшему. Однако Герберт не сдавался, цепляясь за жизнь. Через месяц, на Рождество, произошли некоторые улучшения в его состоянии, вновь возродившие надежду в сердце Кларри. Ее муж снова мог глотать, и его взгляд стал немного более осмысленным, хотя говорить Герберт по-прежнему не мог. Уилл написал Кларри длинное ободряющее письмо. Она поделилась с ним предположением о том, что Герберт искал Луизу и что его сознание вернулось в прошлое. «Он мог также искать и Вас, Кларри, — писал ей Уилл. — Последние шесть лет Вы стали его радостью и утешением. Не позволяйте Берти убедить Вас в обратном. Отец не прожил бы так долго без Вашей любви и заботы».

Date: 2015-11-13; view: 254; Нарушение авторских прав