Коренной вопрос

Кардинальная проблема теории познания, к которой снова и снова возвращаются почти все философы и которая затраги­вается также в этой главе — это вопрос о действительной природе понятий.

Когда Штайнер писал «Философию свободы», он еще не так далеко прошел в своем развитии, чтобы чувствовать себя доста­точно зрелым для выступления перед обществом со своим опы­том сверхчувственного мира. Вместо этого он в это время гово­рил о «мире мыслей», «идеальной сфере».

Как он сам сообщает, уже на рубеже XIX века он, однако, попытался не прямым, но все же явным образом сообщить об основополагающих «духовных» точках зрения, к которым он пришел. К этим работам, совершенно несомненно, принадлежит его описание процессов образования понятий.

Мысль, что наша способность образовывать понятия могла бы рассматриваться как в некотором роде подтверждение су­ществования духовного мира, могла казаться наивной и, вероят­но, вызывала мягкую улыбку у критически мыслящих людей. Философски образованному человеку эта мысль могла бы пока­заться даже доказательством невежества.

Однако вопрос о действительной природе понятий нельзя решить ни при помощи знаний, ни благодаря сообразитель­ности.

Я слышал однажды, как два специалиста устроили дискус­сию по этому вопросу перед заинтересованной публикой. Оба были профессорами теоретической философии в различных за­падных университетах. Они были знакомы со студенческой скамьи, дружили, но по-разному оценивали Рудольфа Штайнера как философа. Один имел антропософскую ориентацию, а другой нет.

Следуя за Штайнером, первый профессор считал, что поня­тие «стол» охватывает все мыслимые столы в мире. Он говорил в соответствии с этим о некоем «Нечто», имеющим универсаль­ный характер и присутствующим в мышлении, когда мы исполь­зуем понятие. Другой это отрицал. Он говорил, что согласование между понятиями различных людей обладает чисто формальной природой и не имеет ничего общего с реальным «мировым про­цессом». Они спорили долго. Аргументы подкреплены были глу­бокими знаниями, и остроумием, однако, они нисколько не сблизились в своих убеждениях.

Собственно говоря, они представляли воззрения или «жизненные позиции», которые повсеместно широко распространены. Одному естественным казалось переживание понятий как неко­торого рода реальности. Если он узнавал — например из како­го-нибудь антропософского произведения Штайнера, что для всех земных явлений существуют «прообразы» («первообразы») и что наши понятия — это тоже разновидность теневого отраже­ния этих прообразов, он был готов признать это и чувствовал: «Я об этом всегда думал».

Но для многих, может быть, для большинства людей это не­возможно. Они отстраняются от подобных мыслей как от пол­ностью неверных. Однако этот подход требует, чтобы люди были не «глупее» и не «умнее», чем другие. Отличие заключа­ется в чем-то другом.