Понятия как свидетельства «сверхчувственного» мира

То, что мышление является членом объективного мирового процесса, не противоречит тому факту, что используемые в по­вседневной жизни понятия, как правило, сильно окрашены лич­ными переживаниями.

Если я, например рассказываю слушателям о льве или о геометрической фигуре, каждый мысленно может представлять себе «собственный» образ. Однако все сразу же понимают, что имеется в виду. Есть нечто, что является общим для всех пред­ставлений о треугольнике — это именно понятие треугольника.

Что же это такое — понятие?

Каждый, кто сталкивался с проблемами теории познания, знает, что этот вопрос принадлежит к наиболее дискутируемым в истории философии. Так как понятия занимают центральное место в человеческом общении, мы по сути дела не можем ви­деть то, что действительно происходит в наших межличностных отношениях, если упустить из вида этот вопрос. Сегодня многие люди склоняются к тому, чтобы рассматривать понятия как фе­номен языка.

Похожим образом думают очень многие философы. Пред­ставители логического эмпиризма, который, начиная с 1920 го­да, занимает ведущее положение в современной философии, ограничиваются в своих исследованиях главным образом разбо­ром значения различных слов и выражений. Однако при помо­щи обычного логического анализа нельзя приблизиться к под­линному корню обсуждаемой здесь проблемы.

Бертран Рассел (Bertrand Russell), наверное, самый извест­ный представитель логического эмпиризма, приводит в своем изложении философии Платона меткое описание трудностей, перед которыми мы оказываемся, если хотим рассматривать по­нятия как чисто языковые феномены: «... мы не можем выра­жаться на языке, состоящем исключительно из собственных имен, нам, напротив, нужны также общие слова, такие как «человек», «собака», «кошка» или если не эти, то хотя бы такие опреде­ляющие слова, как «похожий», «прежде» и так далее. Такие слова — это не одни только бессмысленные звуки. И вряд ли можно понять, какими бы значительными они были, если бы мир состоял только из единственных предметов, которые бы обозначались именами собственными. Может быть, можно как-нибудь обойти этот аргумент; во всяком случае он представляет собой аргумент prima-facie в пользу универсалий» («Западная философия». Вена, 1978).

Кто достаточно интенсивно пережил мышление и как творе­ние человека, и как «мировой процесс», может быть увидит — или, по крайней мере, догадается, какое решение этой пробле­мы предлагает здесь Расселл.

Наши представления о вещах окрашены нашими соб­ственными образами воспоминаний и являются тем самым чем-то индивидуальным, однако понятия у нас общие с другими людьми.

Понятие треугольника всегда предполагает одно и то же, совершенно независимо от того, кто бы его не переживал. Мы можем мысленно производить с этим понятием различные опе­рации, так как мы все причастны одному и тому же объективно существующему миру мыслей, одному и тому же «сверхчувст­венному» миру.