Л. С. Выготский. Исторический смысл психологического кризиса 8

Исторический смысл психологического кризиса ⁸

<...> Развитие прикладной психологии во всем ее объеме является главной движущей силой кризиса в его последней фазе. Отношение академической психологии к прикладной до сих пор остается полупрезрительным, как к полуточной науке. Не все благополучно в этой области психологии — спору нет; но уже сейчас даже для наблюдателя по верхам — т. е. для методолога — нет никакого сомнения в том, что водительствующая роль в развитии психологии сейчас принадлежит прикладной психологии: в ней представлено все прогрессивное, здоровое, с зерном будущего, что есть в психологии; из нее исходят лучшие методологические работы. Представление о смысле происходящего и о возможности реальной психологии можно составить себе только из изучения этой области. Центр в истории науки передвинулся: то, что было на периферии, стало определяющей точкой круга. Как и о философии, отвергнутой эмпиризмом, так и о прикладной психологии можно сказать: камень, который презрели строители, стал во главу угла. Три момента объясняют сказанное. Первый — это практика. Здесь через психотехнику, психиатрию, детскую психологию, криминальную психологию — психология впервые столкнулась с высоко организованной практикой — промышленной, воспитательной, политической, военной. Это прикосновение к практике заставляет психологию перестроить свои принципы так, чтобы они выдержали высшее испытание практикой; а во-вторых, она заставляет психологию усвоить и внести в науку огромные, накопленные тысячелетиями запасы практически-психологического опыта навыков <...>. Теперь положение обратное; практика входит в глубочайшие основы научной операции и перестраивает ее с начала до конца; она выдвигает постановку задач, и она служит верховным судом теории, критерием истины; она диктует, как конструировать понятия и как формулировать законы. И это переводит нас прямо ко второму моменту — к методологии. Как это ни странно и ни парадоксально, на первый взгляд, но именно

59

практика, как конструктивный принцип науки, требует философии, т. е. методологии науки. Этому нисколько не противоречит то легкомысленное, «беззаботное», по слову Мюнстерберга, отношение психотехники к своим принципам: на деле и практика и методология психотехники часто поразительно беспомощны, слабосильны, поверхностны, иногда — смехотворны. Ее диагнозы ничего не говорят и напоминают размышления мольеровских лекарей о медицине; ее методология изобретается всякий раз, и ей недостает критического вкуса; ее часто называют дачной психологией, т. е. облегченной, временной, полусерьезной. Все это так. Но это нисколько не меняет того принципиального положения дела, что именно она, эта психология, создает железную методологию. Как говорит Мюнстерберг, не только в общей части, но и при рассмотрении специальных вопросов, мы принуждены будем всякий раз возвращаться к исследованию вопросов, мы принуждены будем всякий раз возвращаться к исследованию принципов психотехники. Поэтому я утверждаю, что несмотря на то, что она себя не раз компрометировала, что ее практическое значение очень близко к нулю, а теория часто смехотворна, ее методологическое значение огромно. Принцип практики и философии, еще раз, — тот камень, который презрели строители, и стал во главу угла. В этом весь смысл кризиса <...>

Сложнейшие противоречия психологической методологии переносятся на почву практики — и только здесь могут получить свое разрешение. Здесь спор перестает быть бесплодным, он получает конец. Метод значит путь, мы понимаем его как средство познания; но путь во всех своих точках определен целью, куда он ведет. Поэтому практика перестраивает всю методологию науки. Третий момент реформирующей роли психотехники может быть понят из двух первых. Это то, что психотехника есть односторонняя психология, она толкает к разрыву и оформляет реальную психологию. За границы идеалистической психологии переходит и психиатрия; чтобы лечить и излечить — нельзя опираться на интроспекцию; едва ли вообще можно до большего абсурда довести эту идею, чем приложить ее к психиатрии. Психотехника, как отметил Шпильрейн, тоже осознала, что не может отделить психологических функций от физиологических и ищет целостного понятия <...> Промышленность и войско,

60

воспитание и лечение оживляют и формируют науку. Для отбора вагоновожатых не годится эйдетическая психология Гуссерля, которой нет дела до истины ее утверждений, для этого не годится и созерцание сущностей, даже ценности ее не интересуют.

Все это не страхует нимало ее от катастрофы. Не Шекспир в понятиях, как для Дильтея, есть цель такой психологии, но психотехника в одном слове, т. е. научная теория, которая привела бы к подчинению и овладению психикой, к искусственному управлению поведением <...>

Причину кризиса мы понимаем как движущую силу его, а потому имеющую не исторический только интерес, а руководящее — методологическое — значение, так как она не только привела к созданию кризиса, но и продолжает определять его дальнейшее течение и судьбу. Причина эта лежит в развитии прикладной психологии, приведшей к перестройке всей методологии науки на основе принципа практики, т. е. к превращению ее в естественную науку. Этот принцип давит на психологию и толкает ее к разрыву на две науки; он обеспечивает в будущем правильное развитие материалистической психологии. Практика и философия становятся во главу угла. Многие психологи видели в введении эксперимента принципиальную реформу психологии и даже отождествляли экспериментальную и научную психологию, они предсказывали, что будущее принадлежит только ей, и видели в этом эпитете важнейший методологический принцип. Но эксперимент остался в психологии на уровне технического приема, не был использован принципиально и привел в руках Аха к собственному отрицанию. Ныне многие психологи видят исход в методологии, в правильном построении принципов; они ждут спасения с другого конца. Но и их работа бесплодна. Только принципиальный отказ от слепого эмпиризма, плетущегося в хвосте непосредственного интроспективного переживания и внутренне расколотого надвое; только эмансипация от интроспекции, выключение ее, как глаза в физике; только разрыв и выбор одной психологии — дают исход из кризиса. Диалектическое единство методологии и практики, с двух концов приложенное к психологии, — судьба и удел одной психологии: полный отказ от практики и созерцание идеальных сущностей — удел и судьба другой <...>

61