Защитительная речь адвоката

Защитник принимает участие в исследовании доказательств, высказывает свое мнение по возникающим во время судебного разбирательства вопросам и по окончании судебного следствия участвует в прениях. Ст. 295 УПК определяет содержание речи защитника, который излагает суду соображения: 1) по существу обвинения; 2) относительно обстоятельств, влияющих на степень и характер ответственности подсудимого; 3) о применении уго­ловного закона; 4) о мере наказания; 5) гражданско-правовых по­следствиях преступления.

Структура защитительной речи определяется результатами судебного следствия, особенностями доказательственного ма­териала, характером предъявленного обвинения, избранной защитой позиции, линией поведения обвиняемого и содержа­нием обвинительной речи. Поэтому нельзя дать единую схему защитительной речи. В каждом конкретном случае она строится в зависимости от обстоятельств рассматриваемого дела, опыта и привычки защитника - автора защитительной речи.

К числу особенностей защитительной речи адвоката следует отнести следующие.

Во-первых, защитник выступает в судебных прениях после прокурора. Закон подчеркивает: «После произнесения речей все­ми участниками судебных прений каждый из них может высту­пить еще по одному разу с замечаниями (репликами) относитель­но сказанного в речах. Право последнего замечания (реплики) всегда принадлежит обвиняемому или его защитнику» (ст. 345 УПК). Поэтому защитник строит свою речь с учетом речи проку­рора, при оценке доказательств вынужден приводить свои дово­ды, контраргументы и контрдоказательства, высказать свои суж­дения о речи прокурора, предложенной им мере наказания. Но речь защитника не следует рассматривать лишь как ответ оппо­ненту. Она имеет самостоятельный характер: в ней подвергаются детальному анализу все обстоятельства дела под углом зрения защи­ты, приводятся все доводы, говорящие в пользу подсудимого.

Во-вторых, обвинительная и защитительная речи взаимосвя­заны. Выступая с обвинительной речью, прокурор, используя рефлексивный метод, предвосхищает, прогнозирует речь защит­ника. Обвинительная и защитительная речи соотносятся не толь­ко с материалами рассматриваемого дела, но и друг с другом. Структура судебной речи во многом обусловливается этим взаи­модействием.

«В известной нам литературе по судебному красноречию, -пишут Н. Г. Михайловская и В. В. Одинцов, - и обвинительная, и защитительная речи рассматриваются изолированно, да и то в процессуально-содержательном, а не в структурном аспекте. Ме­жду тем очевидно, что композиционно-стилистические структуры обвинительной и защитительной речи взаимообусловлены Ранее уже приводились примеры того, как защитник обращает внима­ние слушателей на отличие своей манеры изложения, своего ха­рактера разработки темы от принятого в обвинительной речи». И далее: «Каждая из сторон отыскивает слабое место у противника и старается сосредоточить здесь усилия, нанести главный удар именно в этом направлении, с тем чтобы разрушить все построе­ния»²⁷. И здесь адвокат в более выгодном положении, так как «в области споров отрицание всегда сильнее утверждения» (М. Во-ложин). «Прокурор может утверждать лишь то, что доказано дос­товерно, - подчеркивает Е.А. Матвиенко. - Защитник вправе от­рицать все то, что с несомненностью не установлено»²⁸.

В-третьих, речь защитника более свободная по форме и со­держанию, более полемичная, чем обвинительная речь прокуро­ра. Обвинять проще, чем защищать и защищаться. Адвокату при­ходится в большинстве случаев говорить экспромтом, без подго­товки отвечать прокурору, реагировать на показания свидетелей, следить за линией поведения подсудимых и подзащитного. И от защитника требуется умение точно излагать свои мысли.

В-четвертых, у прокурора и защитника различные функцио­нальные обязанности. Теоретик судебного красноречия А. Г. Ти­мофеев тонко подметил различие целевых установок речей госу­дарственного обвинителя и защитника. «Быть правдивым в изло­жении не значит, однако, перечислять все известные обстоятель­ства: оратор имеет право выбора, может останавливаться лишь на тех, которые представляются для него существенными и полез­ными. Этим и объясняется различие в изложении одного и того же дела под углом зрения обвинения и защиты, что нисколько не препятствует и тому и другому быть совершенно согласными с принятыми судом фактическими данными. Если картина самого преступления, способ его совершения, например, особенная жес-

-------------------------------------------------------------------

Михашовская Н Г, Одинцов В В Искусство судебного оратора М, 1981 С 73

28 Матвиенко Е А Судебная речь Мн, 1972 С 154 282

токость, бессердечие преступника, истязание жертвы - выгодны для обвинения, на ней подробно остановится прокурор и ее прой­дет по возможности коротко защита, и наоборот»²⁹.

Задача защитника - «смягчить краски картины, нарисованной прокурором, пользуясь тем же самым фактическим материалом, но придавая ему несколько иное объяснение»³⁰.

Разногласия в оценке фактов между обвинением и защитой отмечал и П. С. Пороховщиков: «Прокурор всегда склонен счи­тать подсудимого худшим, защитник - лучшим, чем он есть на самом деле; к потерпевшему, к его друзьям у них бывает обрат­ное отношение».

Вот как проявилось, например, различие в оценке личности обвиняемой, даваемое прокурором и защитниками по делу Максименко, обвинявшейся в отравлении мужа. Прокурор на­стаивал на аморальном ее поведении, адвокаты - Ф. Н. Плевако и Н. И. Хохлев - это опровергали: «Обвинитель отмечает, что в течение года было (у обвиняемой) до тридцати женихов и что с одним было что-то вроде сговора, — это с каким-то греком, а с другим, судя по письму к ней от него, девушка сама объяснилась в любви без участия матери. И вот это называют первыми при­знаками ее нравственной порчи Но разве это так⁷ Женихи, в такой массе попытавшиеся просить ее руки, свидетельствуют как раз о противном Значит, она была желанная невеста для многих и не спешила броситься на шею первому искателю»31. Адвокат Н. И. Хохлев следующими словами характеризует под­защитную: "Подсудимая характеризуется (в обвинительном ак­те) как легкомысленная, ветреная, чуть не ежедневно меняющая свои привязанности... Она, молоденькая, миловидная, богатая наследница, была желанной невестой, руки которой одновре­менно добивались 40 женихов, способна ли она была проявить приписываемую ей распущенность⁷»³².

Противоположность позиций прокурора и защитника хорошо выражена в юмореске «Последнее слово подсудимого»: «Го, что надо 'было сказать, сказал за меня мой адвокат, а что не надо было говорить, сказал, к сожалению, прокурор»

-------------------------------------------------------------------

Тимофеев А Г. Речи сторон в уголовном процессе Спб, 1897 С 80-81

Михайловская Н Г, Одинцов В В Искусство судебного оратора М,

1981 С 71

31Судебные речи известных русских юристов Изд 3-е М, 1958 С 558-559

32 Там же С 841-842

Исследование речей государственного обвинителя и защит­ника по одному и тому же делу убеждает нас в том, насколько важно, чтобы прокурор и защитник соответствовали друг другу по интеллекту, культуре, образованию, опыту, обществен­ному положению. П. С. Пороховщиков, характеризуя речь Н. П. Карабчевского по делу Кашина, писал: «...защита проведе­на в высоте, настолько приподнятой, что прокурору не дотянуть­ся до защитника»³³.

Прокурор поставлен в психологически не равное положение с защитником: он выполняет функциональные обязанности на уровне служебного долга и субъективно не заинтересован в исхо­де дела, в то время как защитник лично более заинтересован, ибо подзащитный его «нанимает».

В деле Засулич обвинение поддерживал К. И. Кессель, защи­щал Засулич выдающийся русский юрист П. А. Александров. Суть дела заключалась в следующем: Вера Ивановна Засулич об­винялась в покушении на убийство Петербургского градоначаль­ника генерала Трепова, совершенного ею 24 января 1878 года. Обвинительной властью преступление Засулич квалифицирова­лось как умышленное, с заранее обдуманным намерением. Ис­тинным мотивом этого преступления было возмущение Засулич беззаконными действиями генерала Трепова, отдавшего распо­ряжение высечь розгами содержащегося в доме предварительно­го заключения политического подследственного Боголюбова.

А. Ф. Кони накануне процесса (27 марта 1878 г.) объяснял графу Палену: «Вы знаете Александрова больше, чем я, и не ста­нете отрицать за ним ни таланта, ни ловкости... Против такого защитника и по такому вообще благодатному для защиты делу необходим, по меньшей мере, уверенный в себе обвинитель и привыкший представлять суду более широкие горизонты, чем простое изложение улик».

С учетом конкретных обстоятельств дела защитник избирает главную идею, главный тезис защиты:

1) оспаривает обвинение в целом, доказывая невиновность обвиняемого за отсутствием в его действиях состава преступле­ния, за отсутствием самого события преступления или за непри­частностью к нему обвиняемого;

2) оспаривает обвинение в отношении отдельных его частей;

-------------------------------------------------------------------

33 Сергеич П Искусство речи на суде М, 1960 С. 79. 284

3) оспаривает правильность квалификации, доказывая необ­ходимость изменения предъявленного обвинения на статью Уго­ловного кодекса, влекущую более легкое наказание;

4) обосновывает меньшую степень вины и ответственности обвиняемого, приводя смягчающие его вину обстоятельства³⁴.

Структурно защитительная речь состоит из введения, главной части, которая включает анализ фактических обстоятельств дела и юридической стороны предъявленного об­винения, и заключительной части.

Большое значение в речи защитника имеют ее обрамляющие части: вступление и заключение. Весьма важно правильно начать речь. Это трудно уже потому, что начало не должно отличаться ударностью, бить на эффект. Начало требует простоты и естест­венности тона. Ф. М. Достоевский рекомендует начинать пуб­личную речь как можно проще и естественнее, разговорнее. Именно так приступает к своему слову адвокат Фетюкович, защи­щающий Дмитрия Карамазова. Начал он чрезвычайно прямо, про­сто и убедительно, без малейшей заносчивости, без малейшей по­пытки на красноречие, на патетические нотки, на звенящие чувст­вом словечки. Но в самой простоте выступления уже чувствовался мастер. И всем стало ясно, что «оратор вдруг может подняться до истинно патетического - и ударить по сердцам с неведомою си­лой». Это особая, сложная, глубокая, творческая простота, не имеющая ничего общего с обыкновенной будничной, тусклой или вялой речью.

Основная задача защитника во вступительной части речи -снять эмоциональное впечатление от только что прозвучавшей речи прокурора и убедить суд и всех присутствующих в зале судебного заседания в правильности своего видения фактов и их трактовки, обоснованности предлагаемого решения. Так, В. Д. Спасович по делу Дементьева начал речь словами: «Защита не станет обращаться к чувству судей, играть на нервах», а Н. П. Карабчевский по делу Имтенецкого говорил: ((Сообразно этому взгляду на мою задачу я поступлю иначе, чем поступили мои противники Я не буду убегать от фактов и укрываться от них в область красноречивых восклицаний, загадочных прорица­ний и эффектных тирад» Эти приемы знаменитых адвокатов обезоруживают процессуального противника, косвенно отрица­тельно оценивают обвинение.

-------------------------------------------------------------------

34 См Матвиечко Е А Судебная речь Мн, 1972 С KttS* 285

Ф. Н. Плевако, выступая по делу князя Грузинского, в на­чальной стадии защитительной речи раскрыл процесс подготовки речи:

«Как это обыкновенно делают защитники, я по настоящему делу прочитал бумаги, беседовал с подсудимым и вызвал его на искреннюю исповедь души, прислушался к доказательствам и со­ставил себе программу, заметки, о чем, как, что и зачем гово­рить перед вами Думалось и догадывалось, о чем будет гово­рить прокурор, на что будет особенно ударять, где в нашем де­ле будет место горячему спору, — и свои мысли держал я про за­пас, чтобы на его слово был ответ, на его удар - отражение

Но вот теперь, когда прокурор свое дело сделал, вижу я, что мне мои заметки надо бросить, программу изорвать Я такого содержания речи не ожидал... я, бросив задуманное слово, по­пытаюсь ответить прокурору так, как меня наталкивает серд­це, возбужденное слышанным.».

Иногда во вступлении оратор отмечает общественное значе­ние рассматриваемого дела, в другом случае определяет программу речи, намечает «стратегию и тактику защиты» (В. С. Соркин). Так, по делу Криуна - капитана затонувшего теплохода «Владимир» - защитительную речь Н. П. Карабчевский начал следующими словами:

«Общественное значение и интерес процесса о гибели "Владимира" выходит далеко за тесные пределы этой судебной залы. Картина исследуемого нами события так глубока по сво­ему содержанию и так печальна по последствиям, что да позво­лено будет мне хотя на минуту забыть о тех практических це­лях, которые преследует каждая из сторон в настоящем про­цессе Вам предстоит не легкая и притом не механическая, а чисто творческая работа — воссоздать эту картину в том виде, в каком она отвечает действительным, а не воображаемым об­стоятельствам дела».

По делу братьев Скитских этот же адвокат в самом начале речи предупреждал:

«Мне предстоит произнести перед вами защитительную речь, а между тем я хотел бы забыть в эту минуту о том, что есть на свете «судебное красноречие» и «ораторское искусст-

-------------------------------------------------------------------

Речи В Д Спасовича, Н П Карабчевского, Ф Н Плевако // Судебные речи известных русских юристов М, 1958.

во». По академическому определению, это «искусство» заключа­ется в том, чтобы путем возможно меньшего напряжения уси­лия слушателей передать им свои мысли и чувства, навязать им свое настроение, достигнув заранее намеченного эффекта. Обыкновенно не брезгуют для этого и внешними суррогатами вдохновения: приподнятым тоном, побрякушками остроумия и фразой. В том мучительном напряжении, которое всеми нами владеет, мне было бы стыдно заниматься здесь «искусством», расставлять в виде ловушек «эффекты» и развлекать ваше вни­мание в ту минуту, когда простая истина ищет и так трагиче­ски не находит себе выхода».

Оценивая эту речь, В. В. Виноградов писал: «Конечно, заяв­ление об отказе от эмоциональных «ловушек» само может быть ловушкой. Но эта речь Карабчевского действительно как бы за­стыла в позе «искания истины вслух». И такая речь «эмоциональ­но убеждает», но иначе, чем речь, переполненная призывами, се­мантически приглушенными и обостренными фразами, залитая риторическим пафосом»³⁶.

Иногда защитник использует вступление к своей речи для из­ложения предпосылок, обосновывающих стратегию защиты. Так, например, адвокат Г. Г. Морозов речь в защиту Зотова начал сле­дующим образом:

«Уважаемый Суд! Представленное на Ваше рассмотрение уголовное дело не представляло для следствия больших хлопот. Привлеченный к ответственности Зотов Сергей Юрьевич с са­мого начала признал свою вину. Раскаялся в содеянном, вполне осознав ту большую ошибку, которую он совершил.

При этом нельзя не видеть, что откровенное покаянное от­ношение Зотова С.Ю. к содеянному до того облегчило работу по раскрытию хищения следователю, что последний не скрывал своего удовлетворения от расследования дела, в котором обви­няемый был столь объективен и корректен.

В итоговом процессуальном документе по результатам следствия - обвинительном заключении - следователь записал:

«В ходе предварительного следствия Зотов С. Ю. активно спо­собствовал раскрытию преступления и установлению истины по делу, виновным себя признал полностью и подробно рассказал об обстоятельствах содеянного».

-------------------------------------------------------------------

36 Виноградов В. В. О теории художественной речи, М,, 1971. С. 145. 287

Тем не менее, несмотря на приведенную выдержку, заслужи­вающую внимания суда, в остальном формулировки обвинитель­ного заключения чрезмерно строги и содержат обоснование обвинения Зотова С. Ю. в преступлениях, квалифицируемых ст. 148, 91.1, 207.2 ч. 1 УК. Данной квалификации, к сожалению, придерживается в суде и государственный обвинитель.

Защита не согласна с указанной квалификацией преступле­ния. В обоснование своей позиции хочу привести следующие до­воды»³⁷.

Какое бы вступление ни избрал судебный оратор, важно пом­нить, что:

1) в нем должен отразиться тот конфликт, на котором строит­ся судебная речь;

2) оно должно быть связано с главной частью, служить от­правной точкой для исследования обстоятельств дела;

3) не должно быть длинным;

4) стилистически должно гармонировать с основной частью³⁸.

Основное содержание защитительной речи составляют ана­лиз собранных по делу доказательств, их правильная юридиче­ская оценка, характеристика личности подзащитного.

Проследим, как проявляются эти составляющие защититель­ной речи на конкретном примере.

Бывший заместитель директора по административно-хозяйственной части научно-исследовательского института И. Г. Михайлов был предан суду по обвинению в том, что в фев­рале 1971 года он подделал свой личный листок по учету кадров и одновременно дубликат трудовой книжки, выданной 9 февраля 1971 года, внес ложные сведения об образовании и работе, что дало ему возможность быть назначенным инженером производ­ственного отдела строительного треста, т. е. совершил преступ­ление, предусмотренное ч.1 ст. 196 УК РСФСР, и в ноябре 1973 года подделал записи о работе и поощрениях в трудовой книжке, выданной 12 августа 1960 года, что способствовало дальнейшему продвижению по службе - он был назначен заместителем дирек­тора института. Эти действия были квалифицированы по ч. 2 ст. 196 УК РСФСР. Защищал Михайлова адвокат Московской го­родской коллегии адвокатов В. Л. Эрман. Вот его речь:

-------------------------------------------------------------------

Судебные речи адвокатов по уголовным и гражданским делам / Под ред

Л Л. Зайцевой. Мн.-, 1997. С. 24-25. 38

См.: Ивакина Н. Н. Культура судебной речи. М., 1995. С. 80.

«Уважаемые товарищи судьи! Настоящее дело при его ка­жущейся простоте вместе с тем является примером того, как важна правильная оценка и точная квалификация действий об­виняемого. Михайлов подлежит освобождению от уголовного наказания. Рассмотрим каждый из предъявленных Михайлову эпизодов обвинения. И. Г. Михайлов обвиняется в том, что под­делал личный листок по учету кадров, то есть совершил пре­ступление, предусмотренное ч.1 ст. 196 У К РСФСР. Но диспо­зиция ч.1 cm. 196 УК РСФСР предусматривает уголовную от­ветственность за подделку удостоверения или иного выдаваемо­го государственным учреждением, предприятием или общест­венной организацией документа, предоставляющего права или освобождающего от обязанностей, в целях использования тако­го документа самим подделывателем... Данная норма не подле­жит расширительному толкованию. Следовательно, если доку­мент исходит не от государственного учреждения, а от част­ного лица, то субъект, подделавший такой документ, не несет ответственности по ч.1 ст. 196 У К РСФСР. Личный листок по учету кадров гражданин заполняет и представляет от своего имени. Внесение неверных сведений в анкету по изложенным со­ображениям не образует состава преступления, предусмотрен­ного ч. 1 cm. 196 У К РСФСР, и обвинение в этой части предъяв­лено Михайлову ошибочно. Михайлов признает факты подделки записей в трудовой книжке и ее дубликате. Для правовой оценки действий Михайлова прежде всего нужно определить, как ква­лифицировать подделку нескольких записей в одном документе — одной трудовой книжке и в одно время. Такие действия квали­фицируются по ч.] ст. 196 У К РСФСР, которая предусматри­вает ответственность за подделку документа, независимо от количества сведений, подделанных в нем. Для настоящего дела это чрезвычайно важно, ибо только в зависимости от количе­ства подделанных документов может быть решен вопрос -должен ли быть Михайлов подвергнут уголовному наказанию или нет. Я утверждаю, что не должен. И.Г. Михайлов обвиняется в том, что подделку документов он совершал систематически, то есть по ч.2 ст. 196 УК РСФСР.

Необходимо установить, какое количество поддельных до­кументов имеет в виду законодатель, предусматривая уголов­ную ответственность за систематическую подделку по ч.2 ст. 196 УК РСФСР. Если мы обратимся к Особенной части Уголов-

-------------------------------------------------------------------

ЮЗак 1474

ного кодекса РСФСР, то увидим, что законодатель разделяет преступные действия, совершенные более чем один раз, на по­вторные и систематические.

В Общей части Уголовного кодекса не поясняется, в каких случаях следует считать, что преступления совершены повтор­но, а в каких — систематически. Очевидно, законодатель исходил из того, что для понимания этих терминов достаточно знания русского языка. Синонимом слова «повторный» в нашем языке являются слова «вторичный», «второй». Систематическими яв­ляются преступные действия, совершенные более двух раз. Тео­рия и практика стоят на такой же точке зрения. Так, в сборни­ке «Вопросы уголовного права и процесса в практике Верховных Судов СССР и РСФСР» (М., 1971 г.)- приводится следующее оп­ределение: "Совершение преступления во второй раз следует понимать как повторное, а под систематичностью понимается совершение трех и более преступлений» (с. 107).

Какие же преступные действия совершил Михайлов?

Из анализа закона, о котором я говорил в начале выступле­ния, следует, что представление анкеты с неверными данными о работе и образовании не образует состава преступления, пред­усмотренного ст. 196 УК РСФСР, и что подделка нескольких за­писей в трудовой книжке является подделкой одного документа.

Следовательно, Михайлов виновен в подделке двух трудовых книжек - дубликата, выданного ему 9 февраля 1971 г., и книжки, выданной 12 августа I960 г., то есть в подделке двух докумен­тов. Эти обстоятельства признаны Михайловым и подтвер­ждены в судебном заседании. Но подделка двух документов в разное время образует состав преступления, предусмотренный ч.1 cm. 196 УК РСФСР, а не ч.2 ст. 196 У К РСФСР, так как нет систематичности, то есть трех или более подделанных доку­ментов.

Максимальное наказание по ч.1 ст. 196 УК РСФСР -лише­ние свободы на срок до двух лет. Согласно ч.2 ст. 196 УК РСФСР, лицо не может быть привлечено к уголовной ответ­ственности, если истекли три года со дня совершения им пре­ступления, за которое может быть назначено лишение свобо­ды на срок не свыше двух лет. Указанный срок давности при­влечения к уголовной ответственности исчисляется со дня со­вершения преступления и до возбуждения уголовного дела. Ми­хайлов, согласно формуле обвинения, совершил подделки в тру-

довой книжке и ее дубликате соответственно в ноябре 1973 года и в феврале 1971 года. Постановление о возбуждении уго­ловного дела за эти подделки было вынесено лишь 14 февраля 1978 года. При квалификации его действий по ч.1 ст. 196 УК РСФСР срок давности истек в ноябре 1976 года.

Согласно ст. 5 У ПК РСФСР, суд, установив в стадии судеб­ного разбирательства истечение срока давности привлечения к уголовной ответственности, доводит разбирательство до кон­ца и, признав вину доказанной, постановляет обвинительный приговор с освобождением виновного от наказания. Обратив­шись с такой просьбой к суду, я мог бы и закончить свою речь в защиту Михайлова, но полагаю, что необходимо сказать о нем и его работе. Действия Михайлова заслуживают серьезного осу­ждения. Он снят с должности заместителя директора инсти­тута. Нельзя не учитывать и следующее. Очень давно, будучи молодым человеком, Михайлов совершил правонарушение и был осужден. Он стыдился своей судимости, считал, что она меша­ет ему жить, работать, учиться. Решив скрыть давнюю суди­мость, он подделал записи в трудовых книжках. Конечно, Ми­хайлов не должен был скрывать свою судимость путем подделки документа, которая обязательно будет раскрыта, а искупить это своей работой и честной жизнью. И действительно, своей работой Михайлов старался искупить содеянное им. В строи­тельном тресте, где он работал на должности рядового инже­нера, Михайлов проявил себя с хорошей стороны, был назначен начальником строительно-монтажного управления. Работая заместителем директора научно-исследовательского институ­та, Михайлов, как указано в его характеристике, проявил хоро­шие организаторские способности, в короткий срок добился завершения строительства производственного корпуса, его оборудования и введения в эксплуатацию, провел большую работу по укреплению материально-технической базы института и благоустройству территории. Положительно характеризуется Михайлов и по месту жительства. Отсутствие высшего обра­зования, как видно из характеристик и показаний в суде дирек­тора института, не отражалось на качестве работы Михайло­ва. Он тяжело пережил следствие и суд по настоящему делу, раскаялся и чистосердечно признался в совершенном. (У него се­мья — жена и маленький ребенок.) Обстоятельства, связанные с личностью и работой И. Г. Михайлова, не могут повлиять на

правовую оценку его действий, но, как и в каждом уголовном де­ле, должны учитываться судом. Прошу народный суд переква­лифицировать действия Михайлова на ч.1 ст. 196 У К РСФСР и в соответствии со ст. 48 У К и ст. 5 УПК РСФСР освободить его от наказания».

Народный суд согласился с доводами защитника - признал И. Г. Михайлова виновным по ч.1 ст. 196 УК РСФСР и освободил его от наказания³⁹.

Содержание основной части защитительной речи определяет­ся стратегическим тезисом защиты. Каждый тезис подтвержда­ется тактическими приемами, наиболее оправдывающими замы­сел защиты.

Так, оспаривая, взрывая обвинение в целом, доказывая неви­новность обвиняемого за отсутствием в его действиях состава преступления, за отсутствием самого события преступления или за непричастностью к нему подсудимого, защитник может ис­пользовать:

1) прием внешней на первых порах солидаризации с государ­ственным обвинителем;

2) прием открытого противопоставления позиций;

3) прием эмоционального воздействия.

Иллюстрацией первого тактического приема может служить речь Я. С. Киселева в защиту Лесиной: «Товарищи судьи! В своей речи товарищ прокурор был точен, беспристрастен и сдержан. Так точен, беспристрастен и так сдержан, что, казалось бы, защите ничего другого и не остается, как последовать старо­давнему примеру - встать, поклониться и сказать: «Да свер­шится правосудие!».

Этот прием был использован П. А. Александровым при защи­те В. Засулич.

Защитник как будто отказывается от спора, от защититель­ных форм речи. Защитник прямо начинает с того, что согласен с прокурором: «Господа присяжные заседатели! Я выслушал бла­городную, сдержанную речь товарища прокурора, и со многим из того, что сказано им, я совершенно согласен...». Выразив свое согласие, оратор снова подчеркивает: «...мы расходимся лишь в весьма немногом...». Защитник, кажется, совершенно солидари­зуется с обвинителем и квалифицирует действия обвиняемой

-------------------------------------------------------------------

39 Слово адвокату /Под ред. К. Н. Апраксина. М., 1981.С. 180-183. 292

как «преступление». Как «самоуправную расправу»: «Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление?...».

Но затем П. А. Александров указывает, что «не в фактах на­стоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам...». Важны не факты, а связь фактов. Так намекается в самом начале на предстоящий рассказ о наказании Боголюбова. Вот где, указывает защитник, центр тяжести. Так намечен основной пункт, которому все будет подчинено, дана «завязка» речи⁴⁰.

Прием открытого противостояния обвинению использовал Я. С. Киселев при защите Бердникова:

«Товарищи судьи! Я должен покаяться - слишком много мы, стороны, вносили горячности в допрос подсудимого и потер­певшей. Временами в судебном заседании бушевали страсти. Барометр показывал бурю. Но в этом повинны не столько мы, сколько само дело. По нему невозможно вынести приговор, ко­торый в какой-то степени удовлетворял бы обе стороны, нельзя прийти к выводу: в чем-то право обвинение. А кое в чем права защита. Нет, одно из двух: или подсудимый - человек без совес­ти и чести, он цинично преследовал потерпевшую, а теперь так же цинично клевещет на нее, или потерпевшая, которая отнюдь не потерпевшая, цинично обманывала честного и прямодушного человека, а когда обман должен был раскрыться, она, чтобы помешать этому, возводит ложное обвинение. Или — или! Третьего не дано».

В том случае, когда у защиты нет достаточных контраргу­ментов, чтобы опровергнуть обвинение, защитник может избрать прием эмоционального воздействия на участников судебного разбирательства.

В качестве примера следует взять широко известную речь Ф. Н. Плевако о чайнике. В. В. Вересаев писал в воспоминаниях, что Плевако взялся защищать старуху-нищенку, укравшую чай­ник. Прокурор, боясь красноречия Плевако, решил выбить у него из рук главные козыри. Он сам сказал, опередив Плевако, что подсудимая больна, бедна и стара. Но, утверждал прокурор, соб­ственность священна, на ней держится государство, а потому ста­руху нужно осудить.

-------------------------------------------------------------------

См.: Михайловская Н Г, Одинцов В. В. Искусство судебного оратора. М., 1981. С. 75-76.

Поднялся Плевако. Вот его речь:

«Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование Печенеги терза­ли ее, половцы, татары, поляки Двунадесять языков обрушились на нее. взяли Москву Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний Но теперь, теперь Старушка украла чайник, ценою в 30 копеек Это уж Россия, ко­нечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно»41.

Обычно эту речь приводят в качестве иллюстрации лаконич­ности оратора. Действительно, эта речь - одно из самых кратких выступлений Ф. Н. Плевако. Но разве только в этом дело? По­смотрите, как искусно использует Плевако прием антитезы (противопоставления): вопреки прокурору, который кражу чай­ника делал страшным преступлением, посягательством на основу империи - частную собственность, Плевако показал истинные беды, не сломившие Россию, и на их фоне у присяжных не могла не возникнуть если не мысль, то смутное чувство: для чего, из-за какого пустяка мы здесь? Не потому ли они оправдали старуху?

Плевако прибегнул также к приему «отстранения». Неожиданное, странное начало (причем татары и половцы в деле о чайнике?) позволило ему сразу овладеть вниманием слушате­лей. Фигура умолчания (Но теперь, теперь), эрудиция (умение в нужный момент вспомнить нужные факты), эмоциональность, лаконичность речи, простой и ясный стиль - все это и есть мас­терство судебного оратора.

Для судебного красноречия конца XIX и начала XX в. харак­терны мастерское владение словом, умелое исследование мате­риалов дела и тонкий психологический анализ. Основная задача судебного оратора того времени - расположить к себе слушате­лей, при помощи эмоционального воздействия настроить их так, чтобы они больше подчинялись влиянию речи и порывам чувств, чем требованиям рассудка. Истинность и действенность в этом случае не совпадали.

Если защитник оспаривает обвинение в отношении его от­дельных частей, то может воспользоваться приемом, который на­зывается приемом скрытой аргументации.Он достигается употреблением в речи словосочетаний типа: «Всем известно, что..», «Как известно.», «Само собой разумеется,

-------------------------------------------------------------------

41См Вересаев В В Соч М, 1948 Т 4. С 447. 294

что...», «Бесспорно, что». «Высокий потенциал их речевого воздействия объясняется тем, - пишут авторы монографии «Культура парламентской речи», - что они скрывают реальное положение дел, апеллируют к якобы ранее доказанным истинам»⁴².

При оспариваний правильности квалификации, доказывании необходимости изменения предъявленного обвинения на статью УК, влекущую более легкое наказание, защита может прибегнуть к анализу душевного состояния обвиняемого, пытаясь доказать, что преступление совершено в невменяемом либо аффектном со­стоянии, либо использовать прием смягчения вины за счет соуча­стников.

При оспариваний правильности квалификации защитник мо­жет воспользоваться приемом, при котором вина обвиняемого перекладывается на соучастника, если преступление совершено группой, и особенно на отсутствующего, не привлеченного по ка­кой-либо причине к ответственности. Но здесь должно быть со­блюдено чувство меры. «Совершенно недопустимо такое поло­жение, - предостерегал Е.А. Матвиенко, - когда защитники пре­вращаются в пристрастных и односторонних обвинителей, пыта­ются любой ценой переложить вину со своего подзащитного на других подсудимых или уменьшить ее за счет отягчения ответст­венности других»⁴³.

Допустим и прием, при котором защитник использует обстоятельства, положи­тельно характеризующие подзащитного и отрицательно потерпевшего. Но и здесь не­обходим такт. Нельзя все списывать на мертвых потерпевших по принципу - сам виноват. Если по ходу дела необходимо показать неприглядную роль потерпевшего, то следует это сделать тактич­но, с оговорками, как, например, поступил С. А. Андреевский при защите Андреева, обвинявшегося в убийстве жены: «.Тяжело го­ворить о мертвых. Гнусно было бы лгать на них, потому что они возразить не могут. Но так как «мертвые срама не имут», то высказывать о них правду не только возможно, но даже и необходимо, потому что каждый умерший есть поучение для живых» Так же поступил и защитник по делу капитана траулера

-------------------------------------------------------------------

Культура парламентской речи М,1994 С 43

Матвиенко Е.А Судебная речь Мн, 1967 С 102. 295

Петилова: «Да позволено мне будет здесь, с этой трибуны, выра­зить глубокую человеческую скорбь и сострадание осиротевшим детям, родителям, вдовам и близким погибших по поводу по­стигшего их горя. В расцвете лет ушли из жизни молодые, здо­ровые, полные веры в свое будущее советские люди Безутешны горе, переживания их родных И я полагаю, что не оскорблю их чувства тем, что, опираясь на обстоятельства дела, защищаю Петилова, ибо именно эти обстоятельства глубоко убеждают меня в том, что не один Петилов и менее всего Петилов являет­ся виновником этой катастрофы».

В том случае, если в качестве стратегии защиты избрана де­монстрация меньшей степени вины и ответственности подзащит­ного, могут быть использованы два следующих приема.

Во-первых, когда нет доказательств, подтверждающих неви­новность подзащитного, всегда найдутся обстоятельства, которые можно употребить в пользу клиента, «смягчить краски картины, нарисованной прокурором, пользуясь тем же самым фактическим материалом, но придавая ему несколько иное объяснение»⁴⁵.

Во-вторых, при характеристике личности подсудимого эф­фектно используется описание детства подзащитного⁴⁶, его учеба, семья и окружение, воспитание, его психологические качества, что в результате превращается в argumentum ad hominem, запрещаемый логикой, но широко используемый в адвокатской деятельности.

Начинающему защитнику мы могли бы предложить следую­щие советы:

1. Соглашайтесь с обобщенными выводами процессуального оппонента, позитивно оцените аргументы, отличающиеся прав­дивостью. Это будет способствовать вашему контакту и демонст­рировать вашу объективность.

2. Не спорьте против несомненных доказательств и верных положений.

3. Не опровергайте невероятного либо основанного на дейст­вующем законодательстве.

-------------------------------------------------------------------

Судебные речи советских адвокатов М, 1960 С 183-184

Михайловская Н Г, Одинцов В В Искусство судебного оратора М, 1981 С 71

Выступая в качестве защитника по делу Лукашевича, Ф Н Плевако гово­рил «как у дерева первые ростки определяют его будущий штамб и крону, так и детство и первые годы ребенка нередко влияют на образование будущего характера»

4. Аргументы партнера дробите на более мелкие, извлекайте максимум информации из недостаточно защищенных. Если цело­стная позиция обвинения представляется монолитом, то его раз­рушение и дифференциация на аргументы частного характера по­зволяют войти в глубь концепции и разрушить ее изнутри.

5 Не оставляйте без возражения сильных доводов обвинения. Возражая на них, не развивайте их и не повторяйте те соображе­ния, которыми эти доводы подкрепляются. Повторение усиливает впечатление от них.

6. Используйте системный анализ аргумента с публичной де­монстрацией его преимуществ и слабых сторон: «Вы совершенно правы в своих оценках, предложенных для анализа доказательств, но.». После этого вся позитивная оценка позиции оппонента размывается более вескими доказательствами или логическими приемами, которыми, как утверждают Г. А. Зорин и В. С Соркин, можно разрушить и доброкачественную систему обвинения.

7. Не доказывайте, когда можно отрицать.

8. На словесные утверждения отвечайте фактами.

9. Следите за тональностью речи Судебному оратору часто не хватает рассудительности, терпения, уважительности. Быть более терпимым - это значит быть более принципиальным и сильным.

10. Судебные прения есть сотрудничество, а не конфликт и поэтому профессиональный спор нужно вести не ради победы, а ради истины ⁴⁷.

В заключительной (просительной) части речи защитник выражает главную идею защитительной речи, подводит итоги анализа обстоятельств дела, формулирует вы­воды, обращается к суду с просьбой о вынесении определенного при­говора, о мере наказания в отношении подзащитного. Заключитель­ная часть должна быть краткой, четкой, образной и выразительной. Иногда бывает уместно более эмоциональное завершение речи.

Современная судебная речь в аспекте использования языко­вых единиц резко отличается от речей русских дореволюционных судебных ораторов. Для нее менее характерны формы эмоцио­нально-психологического воздействия, значительно реже исполь­зуются эмоционально-риторические структуры, преобладают формы логического развертывания, так как доказательственная

-------------------------------------------------------------------

См Зорин Г А, Левонец В И Психологическая зашита в напряженных криминалистических ситуациях Гродно, 1995 С 81-86

сторона приобретает неизмеримо большее значение, чем психоло­гический анализ, а эмоциональное воздействие на судей подчиняется строгой логике рассуждений. Юристы обращают внимание на то, что в современной судебной речи различные точки зрения высказывают­ся без излишних эмоций. У судебных ораторов наших дней не тот общественно-политический фон и не та аудитория, которые были у русских адвокатов второй половины 19 в. Сейчас упрощенный процесс судопроизводства: большинство дел рассматривается едино­лично судьей у себя в кабинете на рабочем месте и не только без со­става суда присяжных, но и без народных заседателей. Но даже в тех «нашумевших» процессах, которые прошли в судах за последние годы, речи прокуроров и адвокатов могли бы прозвучать так, чтобы ос­тавить заметный след в юридической риторике.