Кто я такая

1 сентября 1982 года

Сегодня мы переезжаем из этого адского места в городок, находящийся примерно в трех часах езды к северу отсюда. Он называется Мешома‑Фолз. Мне кажется, что «Мешома» – индейское слово. Здесь по всей округе очень много индейских названий. Городок этот маленький и очень красивый, немного напоминает дом.

У нас уже есть работа: я буду работать официанткой в небольшом кафе, а Ангус будет помогать местному плотнику. На прошлой неделе мы видели там людей в странной старомодной одежде. Я спросила о них местного жителя, и он сказал, что это аманиты.

На прошлой неделе Ангус вернулся из Ирландии. Я не хотела, чтобы он ехал, и писать об этом до сих пор не могла. Он поехал в Ирландию, побывал в Беллинайджэле. От города мало что осталось. Каждый дом, где жила ведьма, был сожжен до основания, а теперь там все сравняли с землей, расчистили под новое строительство. Он сказал, там не осталось никого из наших, он никого не смог найти. В Мач‑Бенчаме он услышал историю, которую рассказывали люди, об огромной темной волне, которая смела город, о волне без воды. Я не знаю, что могло вызвать или создать нечто столь мощное. Разве что много ковенов, объединивших свои усилия.

Я была в ужасе, когда он решил ехать, думала, что больше его не увижу. Он хотел, чтобы мы поженились до его отъезда, но я сказала «нет». Я не могу ни за кого выходить замуж. Нет ничего постоянного, и я не хочу обманывать себя. Так или иначе, он взял деньги, поехал домой и обнаружил там лишь обожженные, пустые поля.

Теперь он здесь, и мы переезжаем, и я надеюсь, что в этом новом городе может начаться новая жизнь.

М. Б.

Ближе к вечеру я решила отыскать свои викканские книги. Я легла на кровать и выслала на разведку свои сенсоры – ощупать весь дом. Долго я не получала никакого отклика и начала было думать, что зря трачу время. Но потом, минут через сорок пять, я поняла, что чувствую книги в мамином шкафу, в чемодане, в самой глубине. Я заглянула туда, и действительно они оказались там. Я принесла их в свою комнату и положила на письменный стол. Если мама или папа захотят как‑то реагировать на это, то пусть их… Для меня с молчанкой покончено.

В воскресенье вечером, когда я делала домашнее задание по математике, родители постучались ко мне в комнату.

– Войдите, – сказала я.

Дверь открылась, и мне стала громче слышна музыка, доносившаяся из комнаты Мэри‑Кей. Я поморщилась.

Наши с ней музыкальные вкусы резко не совпадают.

Я увидела стоявших в дверях родителей.

– Да? – холодно сказала я.

– Можно нам войти? – спросила мама. Я пожала плечами.

Они вошли и сели на кровать. Я старалась не смотреть на лежащие на письменном столе викканские книги.

Папа прочистил горло, и мама взяла его за руку.

– Прошлая неделя была очень… трудной для всех нас, – сказала мама, и вид у нее был такой, будто она говорит по принуждению и с неохотой. – У тебя были к нам вопросы, а мы не были готовы на них ответить.

Я молча ждала. Она вздохнула.

– Если бы ты сама не узнала, то я, наверное, никогда не захотела бы рассказать тебе об удочерении, – сказала она, и ее голос упал до шепота. – Я знаю, что делать этого не рекомендуется. Говорят, все должны быть открытыми, честными. – Она покачала головой. – Но мысль о том, чтобы рассказать тебе, не казалась нам правильной. – Она подняла глаза, посмотрела на папу, и он кивнул.

– Теперь ты знаешь об этом, – продолжала мама. – По крайней мере, какую‑то часть. Может, будет лучше, если ты узнаешь все, что знаем мы. Хотя я в этом не уверена. Я уже не знаю, как будет лучше. Но похоже, у нас нет выбора.

– Я имею право знать, – сказала я. – Это моя жизнь. Я ни о чем другом не могу думать.

Мама кивнула.

– Да, я вижу. Итак… – Она тяжело вздохнула и с секунду смотрела на свои колени. – Как ты знаешь, мы с папой поженились, когда мне было двадцать два года, а ему двадцать четыре.

– Угу.

– Мы хотели сразу же завести детей, – сказала мама. – Мы пытались это сделать целых восемь лет, но безуспешно. Врачи находили у меня разные отклонения: то гормональный дисбаланс, то эндометриоз… Дошло до того, что каждый месяц я по три дня плакала из‑за того, что не забеременела.

Папа не сводил с нее глаз. Он высвободил свою руку из ее руки и обнял за плечи.

– Я молилась, чтобы Господь послал нам ребенка, – сказала мама. – Ставила свечи и молилась, молилась… В конце концов мы обратились в агентство по усыновлению, и там нам сказали, что ждать придется три или четыре года. Но мы все равно подали заявление. Потом…

– Потом однажды нам позвонил один знакомый, адвокат, – сказал папа.

– Шел дождь, – вставила мама, а я в это время думала об их друзьях, пытаясь вспомнить, был ли среди них адвокат.

– Он сказал, что у него есть для нас ребенок, – сказал папа. Он пошевелился и сунул руки себе под колени. – Маленькая девочка, которая нуждалась в том, чтобы ее удочерили. Частным образом.

– Мы даже не раздумывали, – сказала мама. – Сразу согласились! И он пришел к нам в тот же вечер с девочкой и передал ее мне. А я как только взглянула на нее, сразу же поняла, что это и есть мой ребенок, тот самый, о котором я так давно молилась. – Мамин голос сорвался, и она вытерла глаза.

– Это была ты, – сказал без всякой на то необходимости папа. Он улыбнулся своим воспоминаниям. – Тебе было семь месяцев от роду, и ты была такая…

– Такое совершенство, – перебила его мама с просветлевшим лицом. – Ты была пухленькая и здоровенькая, кудрявая, с большими глазами, и ты посмотрела на меня снизу вверх… И я поняла, что ты – та самая. С того момента ты стала моим ребенком, и я убила бы всякого, кто попытался бы отобрать тебя у меня. Адвокат сказал, что твои настоящие родители слишком юны, чтобы растить ребенка, и просили его найти для тебя хорошую семью. – Она покачала головой, вспоминая. – Мы даже не подумали об этом, не спросили никакой дополнительной информации. Мне было достаточно того, что у меня есть мой ребенок, и, признаться честно, мне было абсолютно все равно, откуда ты взялась и почему.

Я стиснула зубы, чувствуя, что начинает болеть горло. Может, мои настоящие родители отдали меня кому‑нибудь, чтобы спасти, если знали, что им грозит какая‑то опасность? Правду ли говорил адвокат? Или же меня просто нашли где‑нибудь после того, как они погибли?

– Ты была именно тем ребенком, о котором мы мечтали, – сказал папа. – В ту ночь ты спала между нами, в нашей постели, а на следующий день мы пошли и накупили всяких детских вещей, о каких только слышали. Это было как тысяча рождественских праздников. В тебе воплотилось исполнение всех наших желаний.

– Неделей позже мы прочитали о пожаре в Мешома‑Фолз, – печально сказала мама. – О том, как в сгоревшем дотла сарае были обнаружены два тела. Когда их опознали, то оказалось, что они принадлежали людям, чьи имена были вписаны в твое свидетельство о рождении.

– Мы хотели узнать больше, но в то же время боялись сделать что‑то, что могло бы помешать удочерению, – сказал папа. Он покачал головой. – Стыдно признаться, но мы просто хотели, чтобы ты осталась с нами, вот и все.

– Но спустя несколько месяцев, когда удочерение стало окончательным – а оформление прошло действительно очень быстро, и все наконец стало законным, и никто уже не мог отобрать тебя у нас, – тогда мы попытались узнать больше, – продолжала мама.

– Как? – спросила я.

– Мы попытались связаться с тем адвокатом, но он уехал в другой штат. Мы оставляли для него сообщения, но он ни разу не ответил на наши звонки. Это было как‑то странно, – добавил папа. – Можно было подумать, что он нас избегает. В конце концов мы отступились.

– Я просмотрел газеты, – продолжал папа. – Я поговорил с репортером, который писал о пожаре, и он связал меня с мешомской полицией. После этого я провел кое‑какое расследование в Ирландии, когда ездил туда по делу. В то время тебе было два года, а мама ждала Мэри‑Кей.

– Что ты узнал? – спросила я тихо.

– А ты уверена, что хочешь это знать?

Я кивнула, крепко вцепившись в свой стул.

– Я действительно хочу знать, – сказала я более твердым голосом.

Я знала то, что рассказала мне Элис и что сама узнала в библиотеке. Мне надо было знать всё.

– Мейв Риордан и Ангус Брэмсон погибли во время того пожара в сарае, – сказал папа, глядя вниз, словно считывал эти слова со своих ботинок. – Это был поджог, то есть убийство, – пояснил он. – Ворота сарая были заперты снаружи, а вокруг все было облито бензином.

Задрожав, я во все глаза смотрела на папу. Я нигде не читала, что это определенно было убийство.

– На некоторых обгоревших кусках дерева были обнаружены какие‑то символы, – сказала мама. – Оказалось, что это руны, но никто не знал, почему они были там написаны и почему были убиты Мейв и Ангус. Они были не очень общительны, не имели долгов, по воскресеньям ходили в церковь. Это преступление так и осталось нераскрытым.

– А что в Ирландии?

Папа кивнул и сел поудобнее.

– Как я уже сказал, я ездил туда по делам, и времени у меня было мало. Я даже не знал, что искать. Но я съездил на один день в Бэллинайджэл, тот городок, откуда, как меня информировали в мешомской полиции, была родом Мейв Риордан. Когда я туда приехал, смотреть там оказалось не на что. Пара магазинов на главной улице да пара безобразных многоквартирных домов новой постройки. В моем путеводителе говорилось, что это старая живописная рыбацкая деревня, но в таком случае от нее едва ли что осталось.

– Ты узнал, что там произошло?

– Фактически ничего, – сказал папа, разведя руками. – Там был газетный киоск, маленький магазинчик. Когда я спросил об этом, старая леди, его хозяйка, вытолкала меня вон и захлопнула дверь.

– Вытолкала тебя? – в изумлении спросила я.

Папа тихо засмеялся:

– Да. В конце концов, побродив там и ничего не увидев, я отправился в следующий городок – кажется, он назывался Мач‑Бенчам – и пообедал в пабе. Двое сидевших в баре стариков заговорили со мной, стали расспрашивать, откуда я. Я поддержал разговор, но как только упомянул Бэллинайджэл, они сразу замолчали. «Зачем тебе это знать?» – подозрительно спросили они. Я сказал, что собираю материал о маленьких ирландских городках для статьи в газету моего родного города. Для раздела путешествий.

Я смотрела на папу и была не в состоянии представить себе, как он преспокойно врет незнакомым людям во время этой экспедиции за моим прошлым. Он все это знал, они оба это знали почти всю мою жизнь. И ни разу ни словом мне не обмолвились.

– В общем, – продолжал папа, – в конце концов выяснилось, что еще четыре года назад Бэллинайджэл действительно был процветающим городком. Но в 1982 году он был внезапно разрушен. Разрушен злом, как сказали они.

Мне стало трудно дышать. Это было похоже на то, что рассказывала Элис. Мама нервно кусала нижнюю губу. На меня она не смотрела.

– Они сказали, что Бэллинайджэл был городом ведьм, и почти все его жители были потомками ведьм на протяжении тысяч лет. Они называли их старыми кланами. Они сказали, что зло восстало и уничтожило ведьм и они не знают почему, но знают, что от ведьм надо держаться подальше. – Папа откашлялся, чтобы прочистить горло. – Я засмеялся и сказал, что не верю в ведьм. А они сказали: «Тем хуже для тебя». Они сказали, что ведьмы существовали реально, и в Бэллинайджэле был сильный ковен вплоть до той ночи, когда они были уничтожены, а вместе с ними и целый город. Тут мне в голову пришла мысль, и я спросил: «Кто‑нибудь спасся?» Они ответили, что несколько человек – людей. Люди, так они их называли, словно была какая‑то разница. Я спросил: «А из ведьм?» Они покачали головами и ответили, что если кто из ведьм и спасся, они все равно не будут в безопасности, куда бы ни уехали. Что их выследят и убьют, рано или поздно.

Но двое все же спаслись и приехали в Америку. Где и были убиты три года спустя.

Мама перестала всхлипывать и смотрела на папу так, будто не слышала эту историю много лет.

– Я вернулся домой и все рассказал твоей маме, и, по правде говоря, мы оба сильно испугались. Мы думали о том, как были убиты твои настоящие родители. Сказать откровенно, это привело нас в ужас. Мы думали, что где‑то бродит псих, который охотится на этих людей, и, если он узнает о тебе, ты окажешься в опасности. Поэтому мы решили просто заниматься дальше своим делом и больше никогда не говорили о твоем прошлом.

Я сидела и дополняла в уме эту историю тем, что рассказала мне Элис. Впервые я почти понимала, почему мои родители держали все это в тайне. Они пытались защитить меня. Защитить от того, что убило моих настоящих родителей.

– Мы хотели изменить твое имя, – сказала мама. – Но по закону ты была Морган, и мы придумали тебе ласкательное имя.

– Молли, – сказала я, врубаясь.

Меня звали Молли до четвертого класса, когда я решила, что ненавижу это имя и хочу, чтобы меня звали Морган.

– Да. И к тому времени, когда ты захотела снова быть Морган, ну, мы думали, что опасность миновала, – сказала мама. – Прошло так много лет. Мы больше никогда не слышали ни о Мешома‑Фолз, ни о Бэллинайджэле, ни о ведьмах. Мы думали, что все осталось позади.

– А потом мы нашли твои викканские книги, – сказал папа. – И тогда все вернулось: все воспоминания, жуткие рассказы, страх. Я подумал, что кто‑то нашел тебя и дал тебе эти книги специально.

Я покачала головой:

– Я сама их купила.

– Может, мы ведем себя иррационально, – медленно проговорила мама. – Но ты себе не представляешь, что значит жить в страхе из‑за того, что твоего ребенка могут отнять у тебя или причинить ему вред. Может, то, чем ты занимаешься, вполне безобидно, а те, вместе с кем ты этим занимаешься, не держат в мыслях ничего плохого.

– Конечно, нет, – сказала я, подумав о Кэле, его матери и своих друзьях.

– Но мы боимся и ничего не можем с этим поделать, – сказал папа. – Я видел целый город, сметенный с лица земли. Я читал о сожженном сарае. Я говорил с теми людьми в Ирландии. Если это то, к чему приводит ведовство, то мы не хотим, чтобы ты этим занималась.

Несколько минут мы сидели в молчании, и я пыталась переварить услышанное. Чувства переполняли меня, но моя злость на родителей почти вся улетучилась.

– Я не знаю, что сказать. – Я глубоко вздохнула. – Я рада, что вы все мне рассказали. И может быть, я действительно не поняла бы этого, когда была меньше. Но я все равно считаю, что вы должны были рассказать мне об удочерении раньше. Мне следовало это знать.

Родители кивнули, и мама тяжело вздохнула.

– Но я определенно чувствую, что Викка тут ни при чем. Это… бедствие в Ирландии – просто странное совпадение. Я хочу сказать, Викка – часть меня. И я знаю, что я – ведьма. Но то, чем занимаемся мы, не могло вызвать ничего подобного тому, что вы описали.

У мамы был такой вид, будто она хотела спросить что‑то еще, но не хотела услышать ответов. Она промолчала.

– А как вышло, что у вас родилась Мэри‑Кей? – спросила я.

– Я не знаю, – тихо ответила мама. – Это просто случилось. А после Мэри‑Кей я так больше и не забеременела. Богу было угодно дать нам двоих дочерей, и вы обе принесли неописуемую радость в нашу жизнь. Я так сильно люблю вас обеих, что мне ужасна сама мысль о том, что вам может грозить какая‑то опасность. Именно поэтому я и хочу, чтобы ты бросила заниматься ведовством. Я умоляю тебя прекратить это.

Она заплакала, так что и я, конечно, тоже разревелась. Вынести все это было просто невозможно.

– Но я не могу! – воскликнула я, плача и сморкаясь. – Это часть меня. Это моя природа. Это как волосы каштанового цвета или длинные ноги. Это просто я.

– Длинные ноги – это не о тебе, – возразил папа.

Я не удержалась и засмеялась сквозь слезы.

– Я знаю, что вы меня любите и желаете мне только добра, – сказала я, вытирая глаза. – И я вас тоже люблю и не хочу ни обидеть вас, ни разочаровать. Но ваша просьба равносильна тому, чтобы я перестала быть собой, перестала быть Морган. – Я подняла голову.

– Мы хотим, чтобы с тобой ничего не случилось! – с силой сказала мама, глядя мне в глаза. – Хотим, чтобы ты была счастлива.

– Я уже счастлива, – сказала я. – И все время стараюсь, чтобы со мной ничего не случилось.

Музыка у Мэри‑Кей прекратилась, и мы услышали, как она вошла в ванную, соединявшую ее комнату с моей. Потекла вода, и мы поняли, что она чистит зубы. Потом дверь снова закрылась, и все стихло.

Я посмотрела на родителей.

– Спасибо, что все рассказали мне, – сказала я. – Я знаю, вам было тяжело, но рада, что вы это сделали. Мне нужно было знать. И я подумаю о том, что вы сказали, обещаю.

Мама вздохнула, и они с папой посмотрели друг на друга. Они встали, и мы все втроем обнялись – впервые за неделю.

– Мы тебя любим, – сказала мама мне в волосы.

– Я вас тоже люблю, – сказала я.

Вражда